Глава 42

День клонился к закату. Дальние от Монсеррата острова постепенно погружались во тьму и казались темно-зелеными мазками на сверкающем голубом фоне моря. Картина довершалась каймой прихотливой белой пены, поднимающейся от удара волн о коралловые рифы. Все вокруг окутывало прозрачное оранжевое марево Карибского заката. На острове Спокойствия на четырех виллах, расположенных над пляжем, засветились окна: были видны силуэты людей, переходивших из комнат на балконы, которые омывали лучи заходящего солнца. Легкий бриз был напоен ароматом цветов; на волнах покачивалась одинокая рыбачья лодка. Дневной улов предназначался для гостиничной кухни.

Брендон Патрик Пьер Префонтен с бокалом «Перрье» вышел на балкон виллы номер семнадцать. Там уже расположился за столиком Джонни Сен-Жак, потягивающий джин с тоником.

– Как вы думаете, когда вы сможете открыть свою гостиницу? – спросил бывший судья из Бостона, присаживаясь к столику.

– Все можно привести в порядок за несколько недель, – сказал владелец «Транквилити Инн», – но впечатление от произошедшего изгладится еще не скоро.

– И все же, когда вы предполагаете открыться?

– Я планирую месяцев через пять разослать рекламные проспекты. Этот сезон для нас потерян, и Мари согласна с моими доводами. Спешить – значит дать повод пересудам и нелепым слухам... Террористы, наркодельцы, коррумпированная островная администрация: нам это ни к чему, не говоря уж о том, что этого мы не заслужили.

– Понимаю вас. Я уже говорил, что хотел бы заплатить за себя, – сказал достопочтенный в прошлом член федерального окружного суда в Массачусетсе. – Мои возможности не так велики, чтобы соответствовать высоким сезонным ценам, дорогуша, но я в состоянии оплатить виллу и расходы по обслуживанию.

– Забудьте об этом, судья. Я ваш должник и вряд ли смогу когда-нибудь отблагодарить вас. В «Транквилити Инн» вы всегда желанный гость. – Сен-Жак, наблюдая за рыбачьей лодкой, качавшейся на волнах, сказал: – Меня беспокоит судьба рыбаков и служащих гостиницы. Когда-то свежий улов доставляли три-четыре лодки. А теперь осталась одна... да и то я не могу платить сполна.

– Вот я и думаю, что мои деньги вам не помешают.

– Бросьте, судья, какие там деньги... Не хочу вас обидеть, но мне известно, что вы знавали тяжелые времена...

– Да, мое имя сильно потрепали в Вашингтоне, – процедил Префонтен, следя за игрой отблесков лазурно-оранжевого неба в бокале. – Но одно дело слышать о преступлениях и совсем другое – испытать это на собственной шкуре.

– Что вы имеете в виду?

– Не что, а кого... Рэндолф Гейтс – вот о ком я думаю.

– А, этот ублюдок из Бостона... направивший Шакала по следу Дэвида?

– Я имею в виду сильно изменившегося Рэндолфа Гейтса, Джонни. Изменившегося во всех отношениях, кроме того, что касается денег... Но сознание его осталось прежним, таким же, как много лет назад в Гарварде. Надо отдать ему должное, он обладает недюжинными литературными и ораторскими способностями...

– Черт подери, это слишком сложно...

– Я недавно виделся с ним в одной клинике – не то в Миннесоте, не то в Мичигане, точно не помню, потому что сильно набрался еще в самолете... Нам удалось кое о чем договориться... Гейтс переходит на другую сторону, Джонни. Он будет отстаивать интересы простых людей, а не всех этих гигантских трестов... Он обещал, что будет бороться с этими финансовыми монстрами, защищая тех, кто работает по-настоящему.

– Разве это возможно?

– Возможно, потому что Гейтс на этом деле собаку съел, знает все их штучки-дрючки... Он собирается использовать свои связи в этой борьбе.

– Почему Гейтс идет на это?

– Дело в том, что Эдит вернулась к нему.

– Бога ради, кто такая эта Эдит?!

– Его жена... Если быть откровенным, я сам все еще влюблен в нее. Я влюбился с первого взгляда... Но у меня была семья – жена и ребенок, – я был связан и не мог дать волю чувствам. Рэнди крупно повезло, он никогда не был достоин этой женщины. Возможно, теперь у него появился шанс что-то исправить.

– Это волнующий сюжет, но в чем суть вашей договоренности?

– Лорд Рэндолф Гейтс заработал большие деньги за эти потерянные, но весьма продуктивные годы...

– Ну и что?

– Признав важность моих услуг, устранивших опасную для его жизни угрозу, Рэнди согласился вознаградить меня. К тому же он прекрасно понимает, что мне кое-что известно... Мне кажется, что после множества кровопролитных баталий в залах суда он решил баллотироваться в судьи более высокого ранга, чем мой...

– Ну и?

– Так вот: я обязуюсь находиться подальше от Бостона и держать язык за зубами, а его банк будет выплачивать мне до конца дней пятьдесят тысяч долларов ежегодно.

– Боже всемогущий!

– Я подумал примерно то же самое, когда Рэндолф согласился.

– Но вы не сможете вернуться домой...

– Домой? – Префонтен усмехнулся. – А был ли у меня дом? Может быть, мне еще удастся обрести свой дом... Один почтенный джентльмен по имени Питер Холланд, который работает в ЦРУ, представил меня сэру Генри Сайксу с Монсеррата. Сайкс в свою очередь представил меня отставному лондонскому адвокату Джонатану Лемюэлю, уроженцу этих мест. Мы стареем, но в мир иной пока не собираемся... Возможно, мы учредим консалтинговую фирму в сфере экспортно-импортного лицензирования. Конечно, это надо еще как следует обмозговать, но надеюсь, мы справимся. Возможно, я пробуду здесь еще долгие годы...

Сен-Жак встал из-за столика, чтобы наполнить бокал, и внимательно посмотрел на своего собеседника.

С удвоенной осторожностью Моррис Панов вышел из своей спальни и оказался в гостиной виллы номер восемнадцать, где уже расположился Алекс Конклин. Грудь и рука Панова были перебинтованы; повязка просвечивала сквозь легкую ткань рубашки.

– Я потратил битых двадцать минут, чтобы просунуть это «бревно» в рукав! – проворчал Панов.

– Позвал бы меня, – сказал Алекс, разворачивая каталку и подъезжая к психиатру. – Я неплохо справляюсь с этой штуковиной. Вот что значит два года практики... перед тем, как мне присобачили эту подпорку.

– Благодарю покорно. Я хочу быть самостоятельным... Ты, я думаю, тоже предпочитаешь обходиться без посторонней помощи.

– Из этой ситуации можно извлечь кое-какую пользу, док. Думаю, в учебниках по психиатрии есть что-нибудь об этом...

– Да, это называется реакцией тупицы, или, если тебе больше нравится, закоренелого глупца.

– Ну зачем же так резко? – усмехнулся Конклин, наблюдая, как Панов осторожно усаживается в кресло.

– Главное – это независимость, – произнес Панов. – Бери на себя столько, сколько сможешь, и старайся добиться большего.

– При желании из всего можно извлечь пользу, – засмеялся Алекс и поправил повязку на шее. – Со временем становится легче. Каждый день учишься новым трюкам... Просто удивительно, на что способно серое вещество нашего мозга...

– Потрясающе! На досуге я займусь исследованиями в этой области. Но в данный момент меня больше волнует, с кем ты говорил по телефону.

– Звонил Холланд. Линия Москва – Вашингтон, думаю, раскалилась добела. Все, кто имели хоть какое-то отношение к происходящему, наверняка наложили в штаны, опасаясь, что им инкриминируют разглашение секретной информации.

– Опять «Медуза»?

– Забудь о ней... Представь себе, что ты никогда об этом не слышал, так же, как я и все наши знакомые... За всю эту «борьбу» и конфликты заплачено жизнями многих людей, мы не можем ставить под сомнение компетентность разведки того или иного государства, иначе мы бы пришли к выводу, что они либо слепы, либо безнадежно глупы!

– А чувство вины? – спросил Панов.

– Людей, способных испытывать чувство вины и нести ответственность за происходящие катастрофы, очень мало, особенно в высших эшелонах власти. В этом мнении сошлись и в Лэнгли, и на площади Дзержинского. Насилие, террор и киднеппинг, шантаж и коррупция, использование наемников из преступного мира по обеим сторонам Атлантики – это называют «махинациями»! Спасая свою репутацию, все пытаются избежать огласки.

– Это отвратительно...

– Такова жизнь, док. Ты станешь свидетелем того, как эту заваруху глобального масштаба будут спускать на тормозах... Мне кажется, что это неотвратимо. Деятельность «Медузы» перестала быть секретом, но люди не в состоянии покончить с ней из опасения поступить необдуманно. Им кажется, что кто-то попадет под горячую руку, возникнет вакуум, а природа не терпит пустоты, даже когда речь идет о «высоких» сферах. Поэтому для них предпочтительнее дьявол, которого они знают, чем тот, который придет на смену.

– Так что же будет?

– Думаю, будет заключена грязная сделка, – ответил Конклин. – «Медуза» так далеко протянула свои щупальца, что ее деятельность невозможно пресечь. Москва выдворяет Огилви вместе с командой финансистов-аналитиков: они, объединив усилия с нашими людьми, постараются нейтрализовать деятельность «Медузы». Холланд уже сейчас подумывает о небольшом совещании по экономическим вопросам с участием министров финансов стран НАТО и Восточного блока. Всякий раз, когда «Медуза» попытается что-то сделать самостоятельно или слишком внедрится в экономику какой-то страны, это будет обсуждаться всеми заинтересованными сторонами. Главное – предотвратить панику на бирже в связи с закрытием множества предприятий и волной банкротств.

– Выходит, готовятся закопать «Медузу», – откликнулся Панов. – Она уйдет в прошлое, как часть неписаной истории...

– Да, выходит, так, – согласился Алекс.

– А что ты скажешь по поводу Бартона из Объединенного комитета начальников штабов и Эткинсона в Лондоне?

– Это связные, они не более чем вывеска: их отправят на пенсию по состоянию здоровья, и можешь мне поверить, они не будут сопротивляться.

Панов поморщился, поудобнее пересаживаясь в кресле, и сказал:

– Шакал, конечно, мерзавец, но для вас он стал отправной точкой. Охотясь за ним, ЦРУ вышло на «Медузу»...

– Зло притягивает зло, дружище, – произнес Конклин. – Было бы нелепо посмертно представить Шакала к награде.

– По-моему, это больше чем простое совпадение, – покачал головой Панов. – В конце концов Дэвид оказался прав: связь между Шакалом и «Медузой» все-таки существовала. Кто-то из «Медузы» послал наемников умертвить высокопоставленную персону практически во владениях Шакала: этот кто-то знал, что делал.

– Ты имеешь в виду Тигартена...

– Да. Так как Борн был в списке смертников «Медузы», то этот тихий перевертыш Десоул должен был рассказать им об операции «Тредстоун»... Может, название он им и не сообщил, но раскрыл суть. Когда они узнали, что Джейсон-Дэвид находится в Париже, они воскресили первоначальный сценарий: Борн против Шакала. Умертвив Тигартена якобы рукой Джейсона Борна, они предположили, что тем самым завербовали самого опасного человека из тех, кто мог бы выследить и убить Дэвида.

– И это нам известно. Ну так что?

– Разве ты не видишь, Алекс? Если ты задумаешься над этим, то поймешь: убийство в Брюсселе было началом, и в своей игре Дэвид использовал этот факт, чтобы дать знать Мари, что он жив. Разумеется, это стало известно Питеру Холланду. Помнишь ту карту, с обведенным красным Андерлехтом?

– Дэвид хотел передать Мари, что надо надеяться, вот и все. А я не слишком доверяю «надеждам», Мо.

– Он сделал гораздо больше... Это сообщение заставило Холланда нажать на все рычаги в Европе. Было сделано все, чтобы доставить Джейсона Борна сюда.

– Слава Богу, что все хорошо кончилось. Но так бывает далеко не всегда.

– Это сработало потому, что Джейсон отчетливо представлял: уничтожить Шакала можно только в том случае, если между ними восстановится прежнее противостояние. И он добился этого – вы добились!!!

– Чертовски кружным путем, – сказал Конклин. – Мы двигались на ощупь, вот и все. Возможности, вероятности, абстракции – вот с чем мы работали.

– Ты говоришь «абстракции»? – переспросил Панов. – Это, по-твоему, «отвлеченные понятия?» Ты хоть представляешь, какую бурю в сознании вызывают так называемые абстракции?

– Я вообще не понимаю, куда тебя понесло...

– Я говорю о тех самых клеточках серого вещества, Алекс. Их охватывает безумие, они мечутся из стороны в сторону, словно крошечные шарики для пинг-понга. Они стараются отыскать выход из того состояния, в которое их ввергли собственные побуждения – принуждения.

– Ничего не понятно.

– Ты сам говорил: «зло притягивает зло». Я бы назвал этот феномен «магнитом зла». Вы использовали действие этого магнита, и в поле притяжения оказалась «Медуза».

Конклин развернулся на кресле и покатил к балкону; день угасал – все вокруг растворялось в оранжевом сиянии.

– Хорошо, когда все просто, Мо, – проговорил он. – Боюсь, что это «просто» не всегда достижимо.

– На что ты намекаешь?

– Судя по всему, Крупкина можно считать трупом.

– Что ты несешь?

– Я оплакиваю его как друга, отдавая ему должное как чертовски опасному врагу. Произошедшее стало возможным благодаря Крупкину. После того, как с Шакалом было покончено, Крупкин фактически спас Дэвида. Он сделал то, что считал нужным, но он не выполнил приказ и, по-видимому, поплатился за это жизнью.

– Что о нем известно?

– По словам Холланда, пять дней назад Крупкин исчез из больницы – взял свою одежду и исчез. Как это произошло, никто не знает, но примерно через час в больницу заявились сотрудники КГБ с ордером на арест.

– Так значит, он все-таки скрылся?

– Да... Но объявлен розыск, перекрыты все дороги, взяты под контроль железнодорожные станции, аэропорты и пограничные пропускные пункты. Тому, кто его проморгает, гарантирован ГУЛаг. Это вопрос техники и времени. Проклятие!

В это мгновение послышался стук в дверь, и Панов крикнул:

– Не заперто, войдите!

В комнату вошел безукоризненно одетый помощник управляющего мистер Причард. Сохраняя величественную осанку, он вкатил на балкон столик на колесиках.

– Букингем Причард к вашим услугам, джентльмены, – представился он. – Здесь морские деликатесы, вы можете заморить червячка. Я лично наблюдаю за приготовлением ужина. Шеф-повар может что-то упустить, если за ним не присматривает опытный и знающий человек. Деликатесы высшего качества – как раз для коллегиального потребления.

– Коллегиального? – переспросил Алекс. – Черт подери, давненько я не слышал ничего такого заковыристого... Ведь я закончил колледж лет тридцать пять тому назад.

– Я тоже не силен в нюансах английского, – пробормотал Моррис Панов. – Но скажите мне, уважаемый мистер Причард, неужели вам не жарко в этой одежде? Я бы уже взмок...

– Я никогда не потею, сэр, – ответил помощник управляющего.

– Бьюсь об заклад на свою пенсию, что вы-таки «вспотели», когда мистер Сен-Жак вернулся из Вашингтона, – вмешался Алекс. – Боже праведный, наш Джонни – «террорист»! Кому могла прийти в голову такая чушь!

– Этот инцидент предан забвению, сэр, – не моргнув глазом ответил Причард. – Мистер Сен-Джей и сэр Генри понимают, что мой великолепный дядя и я желали только добра.

– Никто не сомневается, – заметил Конклин.

– С вашего позволения, джентльмены, я разложу закуски и принесу лед. Через пару минут сюда должны подойти остальные.

– Благодарю вас, вы очень любезны, – сказал Панов.

Дэвид Уэбб стоял в дверях балкона, прислушиваясь к голосу Мари, которая читала сыну какую-то сказку. Миссис Купер, женщина выдающихся достоинств, мирно посапывала в кресле. Голова ее, окаймленная седыми кудряшками, клонилась на грудь. Было такое впечатление, что миссис Купер в любой момент готова откликнуться на голос малышки Эдисон, спящей в соседней комнате.

Мари читала с выражением, оттеняя интонацией все повороты в сюжете сказки. Джеми слушал ее с широко распахнутыми глазами. Дэвид подумал, что Мари вполне могла бы выступать на сцене. У нее были все данные, необходимые актрисе: впечатляющая внешность, уверенная манера держаться – это привлекало внимание мужчин и женщин, которые, встречая ее на улице, зачастую прерывали разговоры и провожали ее заинтересованными взглядами.

– А ты почитаешь мне завтра, папочка?

– Я собирался почитать тебе сегодня, – пробормотал Уэбб.

– От тебя все еще пахнет, папочка, – нахмурившись, сказал малыш.

– Твой папа не пахнет, Джеми, – засмеявшись, проговорила Мари. – Я ведь объясняла тебе, что это запах лекарства, которое папе прописал дядя доктор, чтобы мазать раны, полученные в аварии.

– Все равно пахнет...

– Мама всегда права, малыш, и спорить с ней бесполезно, – сказал Дэвид. – К тому же тебе пора спать.

– Еще рано... Вдруг я разбужу Элисон, и она начнет плакать...

– Ничего, дорогой... Мы с папой хотим посидеть с нашими друзьями.

– И с моим новым дедушкой! – радостно крикнул мальчик. – Дедушка Брендон сказал, что я могу стать судьей, когда вырасту.

– Боже, спаси этого мальчика, – вмешалась миссис Купер. – Ох, уж этот Брендон! Он наряжается, как павлин во время брачных игр.

– Джеми! Ты можешь пойти в нашу комнату и посмотреть телевизор, – переменила тему Мари. – Полчасика...

– У-у-у!

– Ну ладно, час... Но программу выберет миссис Купер.

– Спасибо, мамочка! – Джеми побежал в спальню родителей, миссис Купер последовала за ним.

– Надо бы его утихомирить, – сказала Мари, поднимаясь с дивана.

– Не волнуйтесь, мисс Мари, – проговорила миссис Купер. – Побудьте с мужем. Посмотрите: его взгляд красноречивее всяких слов. – Сказав это, она исчезла в спальне.

– Это правда, дорогой? – усмехнулась Мари, подходя к Дэвиду. – Ты можешь взглядом причинить боль?

– Мне неприятно опровергать практически неоспоримые оценки миссис Купер, но в данном случае она не права.

– Зачем так много слов, когда достаточно одного.

– Это свойственно гуманитариям. Мы, кабинетные ученые, не стремимся к лаконичности, потому что в случае неудачи нам нечем будет оправдаться. А разве ты против некоторых словесных изысков?

– Нет, – ответила Мари. – Видишь, можно выразить все одним словом...

– Что выразить? – спросил Уэбб, обнимая и целуя жену; это прикосновение было красноречиво и много значило для них.

– Правда не нуждается в многословии, – произнесла Мари, взглянув на мужа. – Важны факты... пять плюс пять – десять, а не девять или одиннадцать.

– По-моему, ты заслуживаешь самого высокого балла!

– Достаточно банально, но все-таки приятно... Ты приходишь в себя, я чувствую. Джейсон Борн уходит, ведь так?

– Почти. Когда ты укладывала Элисон, мне позвонил Эд Мак-Алистер из Управления национальной безопасности. Он сказал, что мать Бенджамина уже на пути в Москву.

– Это потрясающе, Дэвид!

– Мы оба – Мак и я – хохотали. И я поймал себя на мысли, что никогда не слышал, чтобы Мак-Алистер смеялся. Это потрясающе!

– У него на душе был тяжкий груз... Ведь это он отправил нас в Гонконг и потом долгие годы не мог себе этого простить. И все-таки ты жив и здоров. Не уверена, что я могу забыть об этом, но теперь я не буду вешать трубку, услышав его голос.

– Он будет рад. Кстати, я просил его позвонить. Я подумал, что можно было бы пригласить его пообедать.

– Ну это, мне кажется, слишком.

– Но ведь он помог в освобождении матери Бенджамина. А Бен спас мне жизнь...

– Ладно, может, приглашу его... на завтрак.

– Послушай, женщина: через пятнадцать секунд я вышвырну Джеми и миссис Купер из нашей спальни... потому что я люблю тебя.

– Я польщена, Аттила, и мне трудно устоять перед искушением... Но в данный момент мой братик поджидает нас. Кроме того, Конклин, Панов и тот сверхизобретательный бывший судья – вся эта компания не по силам простому парню из Онтарио.

– Поверь, я страшно их люблю.

– И я. Пойдем.

Карибское солнце скрылось за горизонтом, небо озарили слабые отблески оранжевых лучей. В наступивших сумерках мерцали свечи под стеклянными колпаками, создавая уютную атмосферу на балконе виллы. Беседа протекала спокойно и как бы замедленно. Снова и снова вспоминались эпизоды пережитого кошмара.

– Я пытался втолковать Дэнди-Рэнди, что доктрину неизменного состояния необходимо пересмотреть. Время изменило прежние представления... – вещал Префонтен. – Изменение – вот лозунг сегодняшнего дня.

– Это настолько очевидно, что я не могу себе представить никого, кто стал бы это оспаривать, – сказал Алекс.

– Гейтс постоянно использовал этот прием, забивая присяжных своей эрудицией, а равных себе – бесконечными маневрами.

– Зеркала и дым, – смеясь, заметила Мари. – В экономике то же самое. Помнишь, братик, я говорила тебе об этом?

– Я и тогда не понял ни слова, и сейчас ни черта не понимаю.

– А если говорить о медицине, нет ни зеркал, ни дыма, – сказал Панов. – По крайней мере там, где следят за деятельностью лабораторий и где не шляются ребята из фармацевтических компаний, набитые деньгами...

– Во многом это объясняется сверхлаконичностью нашей Конституции, – вступил бывший судья. – Похоже, отцы-учредители были знакомы с пророчествами Нострадамуса, но никогда в этом не признались бы. А может быть, на них произвели впечатление чертежи Леонардо, дающие перспективы развития техники. Они поняли, что невозможно сформулировать основы законодательства будущего, поскольку не могли представить, каким именно оно будет и что потребует общество для обеспечения своих свобод. Поэтому они создали этот закон с гениальными пропусками.

– На этот счет, если мне не изменяет память, у гениального Рэндолфа Гейтса, – заметил Конклин, – другое мнение.

– Теперь его «мнение» изменится, – усмехнулся Префонтен. – Он всегда держал нос по ветру и был достаточно умен, чтобы вовремя взять другой галс, когда погода меняется.

– А я все никак не могу забыть роскошную блондинку, жену водителя грузовика по имени Бронк, – хохотнул психиатр.

– Представь себе уютный домик, белый заборчик из штакетника и так далее, – предложил Алекс. – Это тебя успокоит.

– Что это за история с женой водителя грузовика? – оживился Сен-Жак.

– Оставь, братик, я бы на твоем месте не стала выяснять.

– А тот сукин сын, армейский доктор, который накачивал меня амиталом! – продолжил Панов.

– Он руководит клиникой в Ливенворте, – сказал Конклин. – Я забыл тебе сказать... столько событий. И еще Крупкин. Сплошная элегантность и все такое. Мы стольким ему обязаны, но ничем не можем помочь.

На мгновение воцарилось молчание: им вспомнился человек, который решился не подчиниться монолитной системе, требовавшей смерти Дэвида Уэбба. В этот момент Дэвид стоял, опершись о перила и вглядывался в потемневшее море. Он чувствовал в себе какую-то отстраненность от близких ему людей.

Он понимал, что пройдет немало времени, пока ему удастся преодолеть это. Джейсон Борн должен исчезнуть, это необходимо... Но когда это произойдет?

Уж конечно не сейчас! Из глубин ночного неба на него обрушилась волна сумасшествия! Небо расколол гул моторов, который присутствующие восприняли как раскаты грома. Эскадрилья военных вертолетов направлялась в сторону причала «Транквилити Инн», вспенивая пулеметными очередями воду; катер, оснащенный мощным двигателем, пробивался меж рифами к пустынному пляжу... Сен-Жак схватил микрофон селекторной связи.

– Береговая тревога!! – крикнул он. – Охрана в ружье!

– Но ведь Шакал мертв! – заорал Конклин.

– Но его подручные живы! – крикнул в ответ Джейсон Борн. В мгновение от Дэвида Уэбба не осталось и следа... Борн сшиб Мари с ног и выхватил пистолет... Она и не подозревала, что ее муж вооружен. – Кто-то сказал им, что Шакал был здесь!

– Но это безумие!

– Это в духе Карлоса, – ответил Джейсон. – Это люди, которые продали Шакалу душу и тело! Они пойдут до конца!

– Ну и дерьмо! – повторил Конклин, наезжая на Панова и отталкивая его от стола.

Внезапно из головного вертолета раздался голос летчика, усиленный мегафоном:

– Эй, на катере! Глуши двигатель, иначе мы разрежем вас пополам. Так-то лучше... Ложитесь в дрейф, никакого мотора; одни – у руля, остальные – на палубу, руки на планшир! Пошевеливайтесь!

Лучи прожекторов скрестились на катере; головной вертолет, подняв тучи песка, приземлился на пляже. Из него выпрыгнули четыре человека с автоматами наперевес, готовые открыть огонь по дрейфующему катеру. Обитатели виллы номер восемнадцать, стоя у перил, как завороженные наблюдали за разворачивающейся на их глазах невероятной сценой.

– Причард! – крикнул Сен-Жак. – Принеси бинокль!

– Вот он, мистер Сен-Джей. – Помощник управляющего протянул хозяину мощный бинокль. – Я протер линзы, сэр!

– Что там видно?! – резко спросил Борн.

– Непонятно. Там двое...

– Вот так армия! – сказал Конклин.

– Дай мне, – приказал Джейсон и взял бинокль из рук шурина.

– Что там, Дэвид? – вскрикнула Мари, испуганная резко изменившимся выражением его лица.

– Это Крупкин, – почти выдохнул Дэвид.

Да! Это действительно оказался Дмитрий Крупкин. Лицо его было бледным, со своей щегольской бородкой клинышком он распростился. Он приканчивал уже третью рюмку коньяка и отказывался говорить. Крупкин так же, как Панов, Конклин и Дэвид Уэбб, был явно не в себе. Ему не хотелось распространяться о том, что он пережил и нравственно и физически, но то, что ждало его впереди, было куда лучше его прошлого. Одежда явно раздражала его, и он нервно передергивал плечами, как бы говоря, что недалеко время, когда он будет по-прежнему великолепен. Верный себе, он обратился к Префонтену, взглядом знатока оценив его нарядный пляжный костюм.

– Мне нравится ваш наряд, – не скрывая восхищения, сказал он. – У вас прекрасный вкус, и к тому же костюм как нельзя лучше подходит для здешнего климата.

– Благодарю вас, вы очень любезны.

Крупкина представили присутствующим, и сразу же на него обрушился град вопросов. Он поднял вверх обе руки жестом Папы Римского, благословляющего верующих с балкона на площади Святого Петра, и заговорил:

– Я не стану утомлять вас и злоупотреблять вашим вниманием, я не буду вдаваться в подробности моего побега из матушки России. Меня трясет, когда я думаю о той сумме, которую слупили с меня эти продажные твари. Меня тошнит при воспоминании о тех условиях, в которых я жил... Но слава Богу, что существует «Креди суисс», предоставляющий великолепные зеленые кредитные карточки.

– Объясните нам, что случилось, – перебила его Мари.

– Вы, милая леди, еще очаровательнее, чем я мог представить. Если бы мы повстречались в Париже, я похитил бы вас у этого диккенсовского оборванца, который, увы, является вашим мужем. Вот это да! Господи, какие волосы! Ведь это же чудо!

– Дэвид, вероятно, не говорил вам, какого они цвета на самом деле, – смеясь, заметила Мари. – Иначе это откровение повисло бы над ним дамокловым мечом...

– Для своего возраста Дэвид чертовски компетентен, и губа у него не дура...

– Секрет в том, что я скармливаю ему кучу самых разных пилюль, Дмитрий. Так расскажите нам, что случилось.

– Что случилось? Они выследили меня – вот что случилось! Они конфисковали мой чудный домик в Женеве! Теперь он в ведении советского посольства. Это разрывает мое сердце!

– Ты был в больнице, когда узнал, что отдан приказ о моей ликвидации, – вступил в беседу Уэбб. – И тогда ты велел Бенджамину вывезти меня из «Новгорода»...

– У меня были свои источники информации, кроме того, наверху тоже люди, и они допускают ошибки. Я не хочу никого компрометировать. Это был «плохой» приказ. Если Нюрнберг нас чему-нибудь и научил, так это тому, что преступные приказы не должны исполняться. Это урок для всех. Россия понесла гораздо большие потери, чем кто-либо, в последней войне. Многие помнят это и не хотят повторять ошибки, допущенные нашим тогдашним врагом.

– Прекрасные слова, – произнес Префонтен, поднимая в честь русского бокал «Перрье». – Мы принадлежим к расе думающих и чувствующих... Вы согласны?

– Ну, – закашлялся Крупкин, опрокидывая рюмку коньяка, – это, безусловно, очень распространенное суждение, судья. Но есть такая вещь, как присяга, к которой тоже относятся по-разному. Мой домик на берегу Женевского озера больше мне не принадлежит, но мои счета на Каймановых островах остались целехоньки... Кстати, далеко ли эти острова?

– Тысяча двести миль строго на запад, – ответил Сен-Жак. – На самолете с Антигуа вы доберетесь туда за три часа.

– Так я и думал, – сказал Крупкин. – Когда мы лежали в больнице в Москве, Алекс часто рассказывал об острове Спокойствия и Монсеррате, и я не поленился посмотреть, как они выглядят на карте. Кажется, все идет как надо... Кстати, с тем парнем на катере, надеюсь, не станут обращаться слишком грубо? Не сочтите за каламбур, но мои фальшивые документы в полном порядке... Ха-ха-ха!

– Его вина в том, что он появился здесь, а не в том, что доставил вас, – ответил Сен-Жак.

– Я немного спешил... Сами понимаете, когда речь идет о жизни или смерти, имеет смысл поторопиться.

– Я уже втолковал властям, что вы старинный друг моего зятя.

– Прекрасно. Я очень вам благодарен.

– Что вы собираетесь предпринять, Дмитрий? – спросила Мари.

– Боюсь, что мне не придется выбирать. У «русского медведя» больше когтей, чем ног у сороконожки, а кроме того, в его распоряжении глобальная компьютерная система. Мне придется исчезнуть на некоторое время и создать себе новую биографию, начиная с самого рождения. – Крупкин повернулся к владельцу «Транквилити Инн». – Скажите, можно ли арендовать один из этих великолепных коттеджей, мистер Сен-Жак?

– Не стоит говорить об аренде. Вы столько сделали для Дэвида и моей сестры... Этот дом ваш, мистер Крупкин.

– Вы очень добры. Первым делом я смотаюсь на Кайманы... Мне говорили, там великолепные портные... Не исключено, что я куплю маленькую яхту и займусь чартерным бизнесом. Лицензию можно достать в Терра-дель-Фуэго или на Мальвинских островах, а может, и в каком другом забытом Богом места. Там за небольшую сумму можно купить удостоверение личности и правдоподобное, хотя и туманное, прошлое. Когда все это закрутится, придется навестить одного специалиста в Буэнос-Айресе, который делает чудеса с отпечатками пальцев – причем, как говорят, совершенно безболезненно. Потом сделать небольшую косметическую операцию – в этом отношении Рио лучше всего, могу вас заверить, значительно лучше, чем Нью-Йорк. Чуть-чуть изменить профиль и скинуть несколько годков... Последнее время я, кажется, только тем и занимался, что воображал ситуации и пассажи своего будущего, но я не рискую распространяться об этом в присутствии прекрасной миссис Уэбб.

– Могу себе вообразить, – проговорила Мари под впечатлением от услышанной тирады. – Пожалуйста, зовите меня Мари.

– О прекрасная Мари!

– И как ты думаешь, сколько времени потребуется на осуществление твоих планов? – встрял Конклин.

– И это ты задаешь мне такой вопрос? – разыграл удивление Крупкин. – Ты, создавший легенду суперубийцы международного масштаба? Неуязвимого Джейсона Борна?

– Я не принимаю это на свой счет, – вмешался Уэбб. – Я вне игры. Сейчас меня волнуют только ремонт и отделка помещений.

– И все-таки, Круппи, сколько на это уйдет времени?

– Послушай, Алекс, мне надо изменить целую жизнь!!! Какой бы незначительной она ни представлялась с геополитической точки зрения, это все же моя жизнь.

– Понадобится столько времени, сколько необходимо, – вмешался Дэвид Уэбб, из-за раненого плеча которого, казалось, выглянул Джейсон Борн.

– Два года – чтобы сделать хорошо, три года – чтобы сделать еще лучше, – подытожил Дмитрий Крупкин.

– У вас есть время, – промолвила Мари.

– Причард, – позвал Сен-Жак, – самое время наполнить бокалы.

Эпилог

Они шли по пляжу, залитому лунным светом, касаясь друг друга руками... Мир, так долго бывший враждебным по отношению к ним, словно не позволял им вырваться из своей орбиты.

– Оказывается, у тебя есть оружие, – осторожно проговорила Мари. – Это мне не приходило в голову. Я ненавижу оружие...

– Я тоже. Мне кажется, что и я не знал об этом. Просто оружие как-то оказалось у меня...

– Инстинкт? Внутреннее побуждение?

– Возможно, и то и другое. Неважно, ведь я не пустил его в ход.

– Но ведь ты хотел, не так ли?

– Я не уверен. Если бы пришлось защищать тебя и детей, я бы начал стрелять, но не думаю, что я бы открыл огонь просто так, без причины.

– Ты уверен, Дэвид? А вдруг ты придумаешь «угрозу» и начнешь палить по теням?

– Нет, это не мой случай...

И вдруг звук шагов! Шум моря, накатывающего на берег, приглушал приближение человека, но в самом ритме волн появился какой-то диссонанс... Это ощущение было хорошо знакомо Джейсону Борну! Он резко повернулся, буквально сбив Мари с ног, оттолкнул ее в сторону от предполагаемой линии огня и, выхватив пистолет, приготовился дать отпор.

– Эй, парень, смотри не убей меня, – раздался голос Панова, осветившего фонарем часть пляжа. – Это не имеет никакого смысла.

– Мо! – закричал Уэбб. – Что ты здесь делаешь?!

– Я хотел найти вас – и ничего больше... Ты наконец поможешь Мари подняться?

Уэбб рывком поднял жену, они стояли ослепленные светом фонаря Морриса Панова.

– Боже мой, ведь ты «крот»! – закричал Джейсон Борн. – Ты давно докопался! Тебе было известно заранее все, что я предпринимал!

– Как ты сказал, кто я? – заорал психиатр, бросая фонарь на песок. – Если ты веришь этой ахинее, стреляй, сукин ты сын!

– Я запутался, Мо. Я больше ничего не знаю!.. – Дэвид потряс головой, словно отгоняя наваждение.

– Тогда кричи, плачь, ты, придурок! Кричи, как не кричал никогда в жизни! Джейсон Борн мертв и кремирован в Москве. Только так это и может быть! Ты должен поверить в это, иначе я не желаю иметь с тобой дела! Тебе понятно, чертово создание?! Ты сделал все, с этим покончено!

Уэбб упал на колени, его сотрясала нервная дрожь, в глазах стояли слезы, но он не мог издать ни единого звука...

– Все будет нормально, Мо, – сказала Мари, опускаясь на колени рядом с мужем и поддерживая его.

– Я тоже так думаю, – сказал Панов, согласно кивая. – Никто из нас по-настоящему не знает, что такое раздвоение личности! Но это уже прошлое. Теперь наваждение действительно кончилось!