Глава 22

Борн уже битый час бродил по парижским улицам, стараясь развеяться, и в конце концов оказался у Сены, на мосту Сольферино, который вел к набережной Тюильри и садам. Он облокотился о перила и стал смотреть на лениво проплывавшие внизу лодки, мысленно повторяя одно и то же: почему? Понимает ли Мари, что она делает? Лететь в Париж! Это не просто неразумно, это глупость, а ведь Мари не дура. Напротив, она – умная женщина с незаурядным самообладанием, быстрым аналитическим умом. Поэтому ее решение казалось еще более абсурдным. Она должна понимать, что он будет чувствовать себя в безопасности, только работая в одиночку, а не думая постоянно еще и о жене. Если Мари удастся найти его, степень риска удвоится, она должна это понимать. Просчитывание вариантов и анализ ситуаций были ее коньком. Так почему?

Ответ был только один, и это буквально бесило его. Вероятно, она думает, что он может перейти грань, как это случилось в Гонконге. Тогда только ей удалось вернуть его в нормальное состояние. Она вернула его к реальности пугающих полуправд и полувоспоминаний, к реальности проходящих мгновений, которые ей самой приходилось постоянно переживать во время их совместной жизни. Бог свидетель, он обожал ее! И тот факт, что сейчас она приняла это нелепое решение, еще больше подстегивал его чувства – в этом было столько самоотречения, столько... самопожертвования. В Гонконге бывали моменты, когда он буквально молил о смерти, только бы избавиться от чувства вины, которое охватывало его при мысли, что он заставляет ее жить в столь опасном мире. Это чувство всегда было с ним, но теперь стареющий человек внутри его естества ощущает тревогу за своих детей. Шакал – это проклятие их жизни – должен быть вычеркнут из их судьбы. Неужели она не понимает этого и не может оставить его один на один с Шакалом!

Вероятно, не может. Она летит в Париж не для того, чтобы бороться за его жизнь, – она уверена в жизнестойкости Джейсона Борна. Она летит для того, чтобы спасти его разум. Я справлюсь с этим, Мари. Я могу это и сделаю!

Бернардин, промелькнуло в его сознании, он должен помочь. Второе бюро могло бы засечь Мари в Орли или в аэропорте де Голля. Поселить под охраной в каком-нибудь отеле и вдолбить ей в голову, что никому не известно, где он находится. Джейсон сбежал с моста Сольферино на набережную Тюильри и бросился к первому попавшемуся телефону-автомату.

– Вы сможете это? – спросил Борн. – У нее только один действительный паспорт – американский, а не канадский...

– Я попытаюсь сделать это, – ответил Бернардин, – не прибегая к помощи Второго бюро. Не знаю, насколько просветил вас Святой Алекс, но сейчас мой статус консультанта недействителен; думаю, что даже мой рабочий стол успели выбросить из окна...

– Проклятие!

– Merde в тройной степени, mon ami. На набережной д'Орсэ хотят сжечь мои подштанники и меня вместе с ними; и если бы не кое-какая информация о нескольких депутатах парламента, которой я располагаю, они, без сомнения, отправили бы меня на гильотину.

– А может, стоит подкинуть немного деньжат иммиграционным чиновникам?

– Лучше, если я буду действовать в своем бывшем официальном статусе, – будем надеяться, что Второе бюро не станет спешить с рекламой своих неудач. Как ее полное имя?

– Мари Элиза Сен-Жак-Уэбб.

– Ах да, припоминаю, – по крайней мере Сен-Жак, – живо откликнулся Бернардин. – Известный канадский экономист. Во всех газетах были ее фотографии. La belle mademoiselle.

– Она вполне могла обойтись без подобной рекламы.

– Конечно.

– Алекс ничего не говорил о Моррисе Панове?

– О вашем друге-докторе?

– Да.

– Увы, ничего.

– Дьявол!!!

– Послушайте, Борн, сейчас вам надо думать о себе.

– Понимаю.

– Вы возьмете машину?

– Стоит ли?

– На вашем месте я бы не стал этого делать. Все-таки по платежному поручению ее могли проследить до меня... Есть определенный риск, хотя и незначительный.

– Согласен. Я купил план метро. Воспользуюсь подземкой... Когда вам позвонить?

– Дайте мне часов пять... Как говорит наш Святой, ваша жена могла вылететь из нескольких аэропортов. Для того, чтобы получить списки всех пассажиров, необходимо некоторое время.

– Обратите внимание на утренние рейсы. Она вряд ли станет подделывать паспорт...

– По мнению Алекса, не следует недооценивать Мари Элизу Сен-Жак. Он даже заговорил по-французски и сказал, что она formidable.

– Одно могу сказать, она непредсказуема.

– Qu'est-ce que c'est?

– Она – большой оригинал, и хватит об этом.

– А вы?

– Я иду в метро. Уже стемнело. Позвоню после полуночи.

– Bonne chance.

– Merci.

Борн вышел из телефонной будки, отчетливо представляя, что надо делать. Он заковылял вниз по набережной: повязка на ноге заставляла его ступать так, будто у него повреждено колено. Он вышел к станции метро возле Тюильри. Ему надо было доехать до остановки «Гавр-Комартэн» и там пересесть на пригородную электричку, идущую в северном направлении мимо Сен-Дени-Базилик в Аржантей. Аржантей – городок, основанный Карлом Великим четырнадцать столетий тому назад по соседству с женским монастырем. Теперь в этом городе располагалась резиденция убийцы, жестокость которого не уступала кровожадности воинов тех варварских времен. Злодеяния, вершившиеся их окровавленными мечами то на одном поле брани, то на другом, венчались, как и в наше время, праздниками и освящением в сумраке величественных соборов.

Кафе «Сердце солдата» располагалось в переулке, заканчивающемся тупиком. За углом располагались цеха давным-давно закрытого завода, выцветшая вывеска которого извещала, что когда-то здесь процветало металлургическое производство. Ни в одном телефонном справочнике кафе «Сердце солдата» не упоминалось. Поэтому Борну пришлось разыскивать кафе, расспрашивая прохожих и объясняя, что ему срочно нужен туалет. Обшарпанные дома и грязные улицы свидетельствовали, что он на правильном пути.

Борн стоял в темном узком переулке, прислонившись к шершавой кирпичной стене какого-то строения, напротив входа в кафе. Над дверью красными квадратными буквами было написано: «Le Coeur du Soldat». Когда время от времени открывалась дверь, на улицу вылетали обрывки военных маршей; посетители явно не походили на завсегдатаев салонов высокой моды. Борн, чиркнув о кирпич спичкой, прикурил тонкую черную сигару и захромал к двери.

Если бы не французская речь и оглушительная музыка, это кафе вполне можно было принять за портовый бар в Палермо, подумал Борн, продираясь сквозь толпу посетителей к стойке; прищурившись, он рыскал глазами по сторонам, примечая все вокруг; одновременно он спросил себя: когда же это я успел побывать в Палермо?..

Здоровенный мужик в рыжевато-коричневой рубашке поднялся со стула возле стойки, Джейсон проскользнул на его место. В плечо ему неожиданно вцепилась рука, похожая на клешню. Перехватив клешню, Борн резко вывернул запястье, откинул стул в сторону и встал во весь рост.

– В чем дело? – спокойно, но достаточно громко спросил он по-французски.

– Это мое место, свинья! Мне просто пора отлить!

– Может, когда ты вернешься, мне надо будет сходить, – сказал Джейсон, не отводя глаз и продолжая сжимать запястье этого человека; эффективность захвата усиливалась тем, что большой палец давил на нерв.

– Ах ты, инвалид чертов!.. – проскрипел мужчина, стараясь не морщиться. – С калеками я не связываюсь...

– Вот что я предлагаю, – заметил Борн, отпуская палец. – Ты возвращаешься, мы меняемся, и я ставлю тебе выпивку всякий раз, когда ты даешь передышку моей ноге, о'кей?

Взглянув на Джейсона, мужик криво ухмыльнулся.

– Эй, да ты, оказывается, нормальный парень.

– Не такой уж нормальный, но связываться не собираюсь. Судя по твоей комплекции, тебе ничего не стоит размазать меня по стене... – Борн отпустил мускулистую руку «коричневой рубашки».

– Это как сказать, – сказал мужик, потирая кисть. – Сиди, сиди! Пойду отолью, а когда вернусь, я ставлю выпивку. По тебе не скажешь, что ты набит франками.

– Как говорится, внешность обманчива, – ответил Джейсон, присаживаясь. – У меня есть шмотки и получше, только мой друг, с которым я должен встретиться здесь, не советовал их надевать... Я недавно вернулся из Африки. Тренировал дикарей... Так что с монетой нормально...

В металлической, оглушающей военной музыке раздался удар медных тарелок, одновременно «коричневая рубашка» оторопело уставился на Борна.

– Из Африки?! – не дал договорить он. – Я так и знал! Это же приемчики ЛПН...

В памяти Хамелеона вспыхнула аббревиатура ЛПН – Legion Patria Nostra. Французский Иностранный легион, сформированный из наемников со всего мира. Он не имел в виду легион, но это несомненно подойдет.

– Боже ты мой, ты тоже? – спросил он, якобы удивившись.

– La Legion etrangere! Легион – вот наша родина!

– Ну надо же, мать твою!

– Мы не кричим о себе на всех перекрестках... Разумеется, нам завидуют, потому что мы самые лучшие и платили нам соответственно, но здесь собираются свои ребята. Солдаты!

– Ты когда уволился из Легиона? – спросил Борн.

– А, девять лет назад! Меня вышвырнули из-за лишнего веса еще До того, как я успел записаться на второй срок. Они были правы и, возможно, спасли мне жизнь. Я из Бельгии, капрал.

– А меня уволили месяц назад, раньше, чем истек мой первый срок. Дали знать себя раны, полученные в Анголе, да еще они заподозрили, что на самом деле я старше, чем значилось в бумагах. Даже за лечение не заплатили... – Боже, как легко текут слова, подумал Борн.

– Говоришь, Ангола? Разве мы были там?! О чем же, интересно, Думают на набережной д'Орсэ?

– Не знаю. Я – солдат, выполняю приказы и не спрашиваю о том, чего не могу понять.

– Посиди! У меня мочевой пузырь сейчас лопнет. Скоро вернусь, потолкуем. Может, у нас есть общие друзья... Я ничего не слышал об Анголе...

Джейсон склонился над стойкой бара и заказал пиво, радуясь тому, что бармен был слишком занят, а музыка слишком громка для того, чтобы кто-то смог подслушать. А еще в этот момент он с благодарностью вспомнил заповедь Святого Алекса, которая гласила: «Оказавшись в новом месте, веди себя плохо, чтобы тебя оценили, а уже потом веди себя хорошо». Смысл этой заповеди заключался в том, что переход от вражды к дружбе всегда благоприятнее, чем обратное. Борн с удовольствием отхлебнул пивка: он обзавелся другом в «Сердце солдата». Теперь у него есть зацепка, может, и незначительная, но важная для него, а может, и не такая уж незначительная.

«Коричневая рубашка» вернулся к стойке в обнимку с каким-то парнем. Это был молодой человек лет двадцати, среднего роста, с такой развитой мускулатурой, что смахивал на банковский сейф; он был в американской армейской куртке. Джейсон хотел встать, но его тут же остановили...

– Сиди, сиди! – закричал его новый друг, стараясь перекрыть царившие в кафе гвалт и музыку. – Я привел девственницу.

– Что-что?!

– Парень, у тебя из головы все вылетело. Он решил записаться в Легион...

– Ну да, – засмеялся Борн, пытаясь замять оплошность. – Я-то думаю, в таком месте...

– При чем тут место, – перебил его «коричневая рубашка», – половина этих ребят готова заняться этим делом в любом качестве, лишь бы платили побольше. Но речь не об этом. Думаю, парню надо потолковать с тобой. Он американец, и его французский не ахти какой, но если ты будешь говорить медленно, он поймет что к чему.

– Не нужно, – с легким акцентом по-английски ответил Джейсон. – Я сам из Невшателя, но несколько лет жил в Штатах.

– Это здорово. – Американец говорил как южанин, в его улыбке не было фальши, смотрел он настороженно, но без страха.

– Тогда давай сначала, – с сильным акцентом по-английски произнес бельгиец. – Я... Моррис – имя не хуже других. Моего молодого друга зовут Ральф, по крайней мере, он так говорит. А твое имя, наш раненый герой?

– Франсуа, – ответил Джейсон, вспомнив о Бернардине. – Я вовсе не герой – герои слишком быстро погибают... Закажите выпивку, я плачу. – Они заказали, а Борн заплатил, лихорадочно стараясь припомнить то немногое, что знал о французском Иностранном легионе. – За девять лет многое изменилось, Моррис. – Как же легко текут слова, опять подумал Хамелеон. – Почему ты решил завербоваться, Ральф?

– Думаю, это самое правильное, что я могу сделать, – мне надо исчезнуть, пять лет для меня – минимум.

– Это при условии, что ты сумеешь продержаться первый год, – вмешался бельгиец.

– Моррис прав. Послушай его. Офицеры – битые ребята...

– И все французы! – добавил бельгиец. – По меньшей мере на девяносто процентов. Только один иностранец из трехсот может выдвинуться в офицеры. У тебя не должно быть иллюзий.

– Но я же учился в колледже. Я инженер...

– Ну и будешь строить сортиры в лагерях и выгребные ямы на позициях, – засмеялся Моррис. – Объясни ему, Франсуа, как относятся к образованным.

– Образованным сначала нужно научиться драться, – сказал Джейсон, надеясь, что попадет в точку.

– Прежде всего! – воскликнул бельгиец. – Потому что умники внушают подозрения. Не начнут ли они сомневаться? Не станут ли размышлять, хотя им платят только за то, чтобы они выполняли приказы?.. Нет, дружок, на твоем месте я бы засунул свою ученость в задницу...

– Пусть твоя ученость проявится, когда она будет нужна им, а не тогда, когда ты хочешь ее показать, – добавил Джейсон.

– Bien! – заорал Моррис. – Он знает, о чем говорит. Настоящий легионер!

– Ты умеешь драться? – спросил Джейсон. – Можешь кинуться на человека... Убить его?

– Я убил невесту, ее братьев и кузена – ножом и вот этими руками. Она трахалась с одним банкиром из Нашвилла, а они покрывали ее, потому что этот тип платил им... Да, я могу убить, мистер Франсуа.

«Охота за безумным убийцей в Нашвилле». «Подающий надежды молодой инженер избежал ловушки». Борн вспомнил броские газетные заголовки, которые он видел несколько недель назад.

– Валяй, записывайся, – сказал он молодому американцу.

– Если станут очень прижимать, могу я упомянуть вас, мистер Франсуа?

– Это тебе не поможет, парень, скорее навредит. Если станут прижимать, говори правду. Это лучше всяких рекомендаций.

– Вот здорово! Сразу видно, он порядки... знает. Конечно, они не берут всяких маньяков, но они – как же это сказать, Франсуа?

– Смотрят на это сквозь пальцы, наверное.

– Да, смотрят сквозь пальцы, когда есть – encore, Франсуа?

– Когда есть смягчающие вину обстоятельства.

– Видишь?! У моего друга Франсуа есть мозги – удивительно, как он выжил.

– Потому что не показывал их, Моррис. Официант в засаленном фартуке похлопал бельгийца по плечу:

– Votre table, Rene.

– Да, вот так! – пожал плечами «коричневая рубашка». – Подумаешь, еще один псевдоним... Quelle difference? Пойдем поедим И, если повезет, может, не отравимся.

Два часа спустя, когда Моррис и Ральф прикончили четыре бутылки vin ordinaire, а также расправились с рыбой подозрительного вида, «Сердце солдата» погрузилось в привычную вечернюю атмосферу. Время от времени затевались драки, но они быстро пресекались мускулистыми официантами. Звуки медных труб вызывали воспоминания о выигранных и проигранных битвах, вспыхивали споры между старыми солдатами, которые входили в прошлом в состав штурмовых групп, были пушечным мясом. Они испытывали чувство жгучей обиды и в то же время были переполнены гордостью, потому что им действительно пришлось пережить ужасы, о которых их увешанные золотыми побрякушками начальники не имели понятия. Это был обычный коллективный рев протеста пехоты, который можно было слышать еще со времен фараонов, и который сменился ворчливым брюзжанием ветеранов Кореи и Вьетнама. Одетые с иголочки офицеры отдавали приказы из далекого тыла, а пехота шла на гибель, чтобы поддержать веру в мудрость своих начальников. Борн вспомнил Сайгон и не нашел в душе ничего против настроения, царившего в «Сердце солдата».

Бармен – огромный лысый мужчина в очках в металлической оправе – вынул из-под стойки бара телефон и поднес трубку к уху. Джейсон наблюдал за ним сквозь мелькающие перед ним фигуры людей. Глаза бармена скользнули по заполненному посетителями залу – то, что он услышал, вероятно, было важно; то, что он видел, особой роли не играло. Он что-то коротко ответил в трубку и, опустив руку под стойку, по-видимому, набрал какой-то номер; опять что-то быстро сказал и убрал телефон. Это была та самая процедура, которую описал Борну старик Фонтен на острове Спокойствия: информация получена, информация передана. А в конце передающей линии – Шакал!

Это было то, что Борн хотел увидеть. Теперь ему надо пораскинуть мозгами: может быть, ему придется нанять помощников. Эти люди были разменной монетой, ничего не значащей для него: их можно было подкупить, шантажом или угрозами заставить делать то, что ему было нужно, ничего не объясняя...

– Я только что видел парня, с которым должен был встретиться здесь, – сказал Борн Моррису и Ральфу, уже едва способным соображать. – Он сделал знак, чтобы я вышел...

– Ты нас покидаешь?! – загудел бельгиец.

– Эй, парень, ты не должен так поступать, – поддержал его американец.

– Только на сегодня. – Борн наклонился над столом. – Я в паре с одним легионером собираюсь провернуть маленькое дельце, которое принесет кучу денег. Мне кажется, вы честные ребята. – Борн вытащил скатанные трубочкой купюры и отсчитал каждому по пятьсот франков. – Возьмите и спрячьте, только быстро!!!

– Де-ерь-мо-о!!!

– Merde!

– Возможно, вы мне понадобитесь. Сидите тихо, а минут через десять – пятнадцать выйдите наружу... И хватит выпивать. Вы мне нужны трезвыми... Когда открывается заведение, Моррис?

– Я не уверен, что оно вообще закрывается. Я бывал здесь даже в восемь часов утра. Правда, народу тогда поменьше...

– Завтра приходите около полудня. И трезвыми, понятно?

– Я буду старшим капралом легиона, так же, как когда-то! Форму надевать? – Моррис икнул.

– К дьяволу форму!

– Тогда я приду в костюме и галстуке. У меня правда есть и костюм и галстук!

– Не надо. Вы должны быть одеты так же, как сегодня... Но с ясной головой. Понятно?

– Ты говоришь ires americain, mon ami.

– Это точно.

– Вовсе нет, тебе просто показалось...

– Ничего мне не показалось. Я это чую за версту. Ты привираешь, да еще с запасом...

– Никакого запаса, Ральф. Значит, увидимся завтра! – Борн выскользнул из-за стола. Но вместо того, чтобы направиться к выходу, он протиснулся в дальний конец бара поближе к лысому бармену. У стойки все места были заняты. Борн проскользнул бочком между двумя посетителями, заказал бокал перно и взял салфетку, чтобы написать записку. На салфетке был выдавлен герб, поэтому писать на обороте было трудно, все же он сумел нацарапать по-французски: «Гнездо „дрозда“ стоит миллион франков. Цель: конфиденциальный деловой разговор. Если вас это интересует, приходите к старому заводу через полчаса. Чем вы рискуете? Дополнительно 5000 F, если вы придете один».

Борн сложил салфетку вместе со стофранковой купюрой и жестом подозвал бармена. Тот поправил очки, показывая всем своим видом, что такое поведение незнакомца – неслыханная дерзость. Опершись о стойку огромными, покрытыми татуировкой руками, он процедил сквозь зубы:

– В чем дело?

– Пара слов для вас, – сказал Хамелеон, не сводя глаз с бармена. – Я работаю в одиночку, и не исключено, что мое предложение заинтересует вас. – Борн ловко сунул в лапу бармену салфетку. Взглянув еще раз на изумленного бармена, Джейсон повернулся и пошел к выходу, подчеркнуто хромая.

Оказавшись снаружи, Борн побежал по переулку. Он полагал, что эпизод в баре занял у него минут десять. Бармен, вероятно, следил за ним, поэтому Джейсон намеренно не смотрел в сторону своих компаньонов, рассчитывая, что они по-прежнему за столом. «Коричневая рубашка» и «армейская куртка» были не в лучшей форме, и он мог только надеяться, что пятьсот франков каждому разбудят в них чувство ответственности и они выйдут в назначенное время. Борн рассчитывал в основном на Морриса-Рене, а не на молодого американца, который назвал себя Ральфом. Бывший капрал Иностранного легиона автоматически подчинялся приказам: он выполнял их как в стельку пьяный, так и совершенно трезвый. Джейсону могла понадобиться их помощь, если (вот именно: если) бармен из «Сердца солдата» откликнется на предложение, заинтригованный огромной суммой и разговором с ветераном, которого он в случае чего мог бы прихлопнуть одной левой.

Борн ждал, свет уличных фонарей таял в конце переулка: из дверей заведения выходило все меньше людей. Проходившие мимо даже взглядом не удостаивали калеку, подпиравшего кирпичную стену.

Привычка подчиняться сработала: «коричневая рубашка» выволок из бара «армейскую куртку» и, когда за ними закрылась дверь, похлопал американца по щекам, объясняя, что надо выполнять приказы, потому что они богаты, а будут еще богаче.

– Это лучше, чем быть застреленным в Анголе! – сказал легионер, достаточно громко, чтобы его мог расслышать Борн.

Джейсон остановил их в переулке и подтолкнул за угол кирпичного здания.

– Это я, – властно сказал он.

– Sacrebleu...

– Что за черт...

– Тихо! Можете заработать еще по пять сотен на брата сегодня вечером... Если нет, то там найдется куча желающих... Только свистни.

– Мы же друзья! – запротестовал Моррис-Рене.

– А я врежу тебе по жопе, если ты будешь так напирать на на-а-с... Но мой приятель прав, мы же друзья... Это не какой-то комми, верно, Моррис?

– Taisez-voiis!

– Что означает: заткнись, – перевел Борн.

– Знаю. Слышал много раз...

– Так вот. Через несколько минут сюда может выйти бармен, он будет меня искать. А может, и не выйдет, я точно не знаю. Это огромный лысый громила в очках. Вы его видели?

Американец пожал плечами, а бельгиец, утвердительно кивнул, сказал, почти не разжимая губ:

– Это Сантос, он – espagno.

– Испанец?

– Или latino-americam. Никто точно не знает.

Ильич Рамирес Санчес, подумал Джейсон. Карлос-Шакал. Уроженец Венесуэлы, террорист, с которым не смогли справиться даже Советы... Не исключено, что Сантос его земляк.

– Ты хорошо его знаешь?

Бельгиец пожал плечами.

– В «Сердце солдата» его власть безгранична. Нам говорили, что он разбивал ребятам головы, если они вели себя слишком плохо. Начинает он с того, что снимает очки, – это первый признак, что сейчас что-то произойдет. Видеть это тяжело даже солдатам, прошедшим огонь и воду... Если он выйдет, чтобы повидаться с тобой, я бы посоветовал тебе смыться...

– Он придет, может, он захочет повидаться со мной.

– На Сантоса это не похоже...

– Суть дела вам знать не обязательно. Но если он все-таки выйдет, я хочу, чтобы вы завязали с ним разговор. Понятно?

– Mais certainement. Было несколько случаев, когда я спал у него наверху. Меня относил туда сам Сантос, когда в бар приходили уборщицы.

– Наверху?

– Он живет над кафе, на втором этаже. Говорят, он никогда не выходит на улицу. Даже на рынок не ходит – продукты доставляют сюда.

– Ясно. – Джейсон вынул деньги и выдал каждому еще по пятьсот франков. – Возвращайтесь в переулок и, если Сантос выйдет, остановите его и ведите себя так, словно вы слишком много выпили. Попросите у него денег взаймы, бутылку – что хотите.

Переглянувшись как конспираторы, Моррис и Ральф зажали купюры покрепче. Франсуа, этот сумасшедший ветеран, швырялся деньгами, словно сам их печатал! Их энтузиазм возрастал...

– И долго нам пасти этого индюка? – спросил американец с далекого Юга.

– Я уши отрежу с его лысой головы! – добавил бельгиец.

– Вы должны только задержать его, чтобы я успел понять, один он или нет, – сказал Борн.

– Заметано, парень.

– Мы заработаем не только франки, но и твое уважение. Можешь поверить слову капрала из Легиона.

– Я тронут. А теперь возвращайтесь. – Хмельная парочка, шатаясь, пошла по переулку, «армейская куртка» при этом успел с видом триумфатора похлопать «коричневую рубашку» по плечу. Джейсон вновь прислонился к кирпичной стене в нескольких дюймах от угла и стал ждать. Прошло шесть минут, и наконец раздались слова, которые он так хотел услышать.

– Сантос! Мой добрый и великий друг Сантос!

– Что ты здесь делаешь, Рене?

– Моего молодого американского друга тошнило, но теперь ему уже легче...

– Американца?!

– Давай я тебя с ним познакомлю, Сантос. Вскоре он станет настоящим воякой.

– Где-то затевается детский крестовый поход? – Бармен взглянул на Ральфа. – Удачи тебе, мальчик. Поиграй пока в песочнице.

– Ты чертовски быстро болтаешь по-французски, мистер. Но кое-что я понял: ты большая мамочка. А ведь я могу стать очень злым сукиным сыном!

Бармен рассмеялся и легко перешел на английский:

– Лучше бы тебе «злиться» в другом месте, мальчик. В «Сердце солдата» мы пускаем только «добрых» джентльменов... Ладно, мне пора.

– Сантос! – закричал Моррис-Рене. – Одолжи десять франков. Я оставил свой бумажник дома.

– Если у тебя и был когда-то бумажник, то оставил ты его еще в Северной Африке. Тебе известно мое правило: ни одного су никому из вас.

– Свои денежки я истратил на твою паршивую рыбу! Из-за нее и вырвало моего друга!

– Когда опять захочется поесть, катитесь в Париж и обедайте в «Рице»... Ах да! Вам действительно подали рыбу, но вы за нее не заплатили. – Бармен посмотрел в переулок. – Спокойной ночи, Рене. И ты тоже, малыш вояка. У меня дела.

Борн побежал к воротам старого завода. Сантос шел на встречу с ним. Один. Перейдя улицу и оказавшись в тени корпуса закрытого металлургического завода, Борн замер; слегка пошевелив рукой, он ощутил надежную сталь своего пистолета. С каждым шагом Сантоса Шакал становился все ближе и ближе! В переулке появилась огромная фигура, пересекла слабо освещенную улицу и приблизилась к ржавым воротам.

– Я пришел, мсье, – сказал Сантос.

– Благодарю вас.

– Не стоит. Насколько я помню, в вашей записке речь шла о пяти тысячах франков.

– Вот они. – Джейсон вынул из кармана деньги и протянул их владельцу «Сердца солдата».

– Благодарю вас, – усмехнулся Сантос, забирая купюры, и тут же рявкнул: – Взять его!

Ворота позади Борна распахнулись, оттуда выскочили двое, и, прежде чем Джейсон успел выхватить оружие, его ударили по голове чем-то тяжелым.