Глава 13
Все еще с телефонной трубкой в руке Конклин почувствовал, как его бросило в жар. Он швырнул трубку, вскочил со стула и захромал прочь от компьютера, оглядываясь на него и заглядывая под него, словно это был какой-то ужасный агрегат, доставивший его в некую запретную область, где все не так, как кажется на первый взгляд или чем должно было бы быть. Что произошло? Как мог Рэндолф Гейтс узнать хоть что-то о Монсеррате, о Мари и детях? Почему?
Алекс тяжело опустился в кресло, пульс его учащенно бился, мысли сталкивались друг с другом, но он не мог прийти ни к какому решению, – в голове царил хаос. Он схватил правое запястье левой рукой и впился в него ногтями. Он обязан взять себя в руки, обязан думать, обязан действовать! Ради жены и детей Дэвида!
Ассоциации. Какие ассоциации возможны? Трудно представить, что Гейтс – даже не осознавая этого – был связан с «Медузой», но невозможно поверить в то, что он был связан с Карлосом-Шакалом. Невозможно!! И тем не менее, видимо, и то и другое – правда: во всяком случае, связь существовала. Был ли сам Карлос частью суэйновской «Медузы»? Все, что они знали о Карлосе, полностью противоречило такой возможности: сила наемного убийцы заключалась как раз в его полной свободе от каких-либо структурных единиц, – это еще тринадцать лет назад в Париже доказал Джейсон Борн. Ни одна группа людей никогда не могла добраться до него: они могли лишь передать ему сообщение, получив которое, он связывался с ними. Единственной организацией, существование которой допускал этот наемный убийца, была его собственная армия стариков, протянувшая свою сеть от Средиземноморья до Балтики: опустившиеся неудачники и преступники, чья бедность на закате жизни была скрашена щедростью убийцы, требовавшего и получавшего за это верность до гроба. Как мог попасть туда такой человек, как Рэндолф Гейтс?
Нет, он не попадал, пришел к заключению Алекс, после того как его воображение вернулось к известному принципу: «скептически относись к самому очевидному решению». Именитый юрист не входил ни в организацию Карлоса, ни в «Медузу». У него было какое-то уязвимое место, изъян, как пятнышко на чистом стекле, – во всем остальном Гейтс был безупречен, но его единственную слабость обнаружили два разных лагеря, обладавшие сверхмощными возможностями. Известно, что Шакал имел доступ в Сюрте и Интерпол, и не надо обладать даром ясновидения, чтобы предположить, что «Медуза» способна проникнуть в военную контрразведку Джи-2. Это единственное возможное объяснение, ибо уязвимое место такой противоречивой, могущественной и «долгоиграющей» фигуры, как Гейтс, оказалось не так легко обнаружить, раз понадобилось задействовать таких хищников, как Шакал и «медузовцы». Они-то и копнули достаточно глубоко и нашли секрет столь разрушительной силы, что он превратил Рэндолфа Гейтса в пешку – ценную, но пешку. Карлос явно первым до него добрался.
Конклин отметил для себя справедливость суждения, которое подтвердилось в очередной раз: мир действовавших в глобальном масштабе коррупционеров на самом деле был маленьким многоуровневым, смежным пространством сложной конфигурации, в котором искривленные дорожки коррупции переходили одна в другую. Да и как могло быть иначе? Обитатели этих несущих смерть улиц готовы предложить услуги друг другу, а их клиенты – представители особой расы – отвратительные отбросы человечества. Вымогай силой, компрометируй, убивай – Шакал и «медузовцы» принадлежат к одному братству, девиз которого: «Мое должно быть моим».
Это – прорыв. Но такой прорыв, с которым сможет справиться лишь Джейсон Борн, а не Дэвид Уэбб, а Уэбб все еще – значительная часть Борна. Особенно если учесть, что половинки, составляющие этого человека, находились в тысячах миль от Монсеррата, от точки смерти, которую определил Карлос. Монсеррат? Джонни Сен-Жак! «Маленький братик», который проявил себя в расположенном на берегу залива городке на севере Канады, да так, что это оказалось выше понимания его собственной семьи, особенно его сестры. Человек, который в гневе способен на убийство и который снова пойдет на это, если его обожаемая сестра и ее дети окажутся под прицелом Шакала. Дэвид верит ему – Джейсон Борн верит ему, а это значительно более ценно.
Алекс взглянул на телефон и торопливо поднялся с кресла. Он бросился к столу, присел и нажал на кнопку. Он перематывал пленку назад и вперед до тех пор, пока не услышал перепуганный голос Гейтса.
«...Боже правый, я уплатил пятнадцать тысяч...»
Нет, не здесь, подумал Конклин. Дальше.
«...Я могу показать вам квитанции...»
Дальше!
«...Я нанял бывшего судью, у которого есть связи...»
Вот оно. Судья.
«...Они вылетели на остров Монсеррат...»
Алекс вытащил из ящика стола листок бумаги, на котором он записывал все номера, по которым звонил последние два дня, так как предполагал, что некоторые из них могут еще понадобиться. Он нашел номер «Транквилити Инн» на побережье Карибского моря, поднял трубку и набрал его. После большего количества гудков, чем ему казалось необходимым, заспанный голос ответил:
– "Транквилити..."
– Срочное дело, – перебил его Конклин. – Мне надо немедленно переговорить с Джоном Сен-Жаком. Побыстрее, пожалуйста.
– Извините, сэр, но мистера Сен-Жака здесь нет.
– Мне он нужен. Повторяю, это – срочное дело. Где его найти?
– На большом острове...
– На Монсеррате?
– Да...
– Где?.. Меня зовут Конклин. Он обязательно должен переговорить со мной. Пожалуйста!!
– С Бас-Тера идет сильный ветер, и до утра все полеты отменены.
– Что?
– Тропический циклон...
– А, шторм.
– Мы предпочитаем называть это циклоном, сэр. Мистер Сен-Жак оставил номер своего телефона в Плимуте.
– Как вас зовут? – внезапно перебил его Алекс. Клерк ответил, что его зовут Причард, после чего Конклин продолжил: – Я вынужден, задать вам весьма деликатный вопрос, мистер Причард. Хорошо бы, чтобы у вас был на него верный ответ, но если нет, вы должны поступить так, как я вам скажу. Мистер Сен-Жак подтвердит все, что я скажу, когда я свяжусь с ним, но сейчас я не могу терять времени. Вы меня понимаете?
– Что за вопрос? – с достоинством спросил клерк. – Я не ребенок.
– Извините, я не хотел...
– Вопрос, мистер Конклин. Вы же спешите.
– Да, конечно... Сестра мистера Сен-Жака и ее дети – в безопасности?
– Вы насчет того, есть ли вооруженная охрана вокруг виллы и на пляже? – спросил клерк. – Ответ: да.
– Такой ответ меня устраивает. – Алекс глубоко вздохнул, все еще не в силах восстановить дыхание. – Так по какому номеру я могу связаться с мистером Сен-Жаком?
Клерк сообщил Конклину номер, после чего прибавил:
– Многие телефоны вышли из строя, сэр. Будет лучше, если вы оставите здесь свой номер телефона. Ветер все еще силен, но мистер Сен-Джей несомненно прилетит сюда на первом же самолете.
– Разумеется. – Алекс протараторил «чистый» номер телефона резиденции в Вене, а потом заставил своего собеседника на Монсеррате повторить его. – Вот так, – сказал Конклин. – Теперь я попытаюсь связаться с Плимутом.
– Будьте добры, произнесите по слогам свое имя. Оно звучит как Ка-о-эн-ка-чэ...
– Ка-о-эн-ка, – перебил его Алекс, нажимая на рычаг и сразу я набирая названный номер в Плимуте – столице Монсеррата. И вновь ему ответил заспанный раздраженный голос, буркнувший в виде приветствия что-то непонятное.
– Кто это? – нетерпеливо спросил Конклин.
– Кто, черт побери, вы такой? – отпарировал сердитый англичанин.
– Я пытаюсь связаться с Джоном Сен-Жаком. У меня к нему срочное дело, а этот номер мне дал дежурный в «Транквилити Инн».
– Боже правый, у них все в порядке с телефонами?
– Очевидно. Пожалуйста, могу я поговорить с Джоном?
– Да, да, конечно. Он – напротив, через холл, я сейчас его позову. Что я должен сказать по поводу того, кто звонит?
– Алекс – этого вполне достаточно.
– Просто «Алекс»?
– Поспешите, будьте добры! – Через двадцать секунд на лини зазвучал голос Джона Сен-Жака.
– Конклин? Это ты?
– Послушай меня. Им известно, что Мари и дети вылетели на Монсеррат.
– Мы узнали, что кто-то задавал в аэропорту вопросы о женщине и двух ребятишках...
– Значит, вот почему ты переместил их из дома в гостиницу.
– Верно.
– Кто задавал вопросы?
– Мы не знаем. Говорили по телефону... я не хотел оставлять их даже на несколько часов, но я должен был показаться в правительственной резиденции, а к тому времени, когда этот сукин сын губернатор соизволил показаться, разразился шторм.
– Знаю. Я говорил с дежурным, он и дал мне этот номер.
– Единственное утешение: телефоны все еще работают. В такую погоду они обычно сразу же отключаются, поэтому-то мы так привязаны к губернатору.
– По-моему, у тебя там есть охрана...
– Ты чертовски прав! – заорал Сен-Жак. – Беда в том, что я не знаю, кого следует ждать, за исключением незнакомцев в лодках или на пляже! Я отдал приказ: если они не остановятся и не смогут удовлетворительно объяснить, кто они такие, стрелять без предупреждения!
– Может, я смогу тебе помочь...
– Давай!
– Мы получили данные – не спрашивай как, – из космоса, неважно, главное, они – правильные. Человек, который проследил Мари до Монсеррата, воспользовался услугами какого-то судьи, у которого были связи, – предположительно, на островах.
– Су-удьи? – взорвался владелец «Транквилити Инн». – Боже мой, он там! Я убью этого подлого ублюдка собственными руками...
– Спокойно, Джонни! Возьми себя в руки! Кто он?
– Действительно судья. Он попросил зарегистрировать его под другим именем. Я ничего и не заподозрил: подумаешь, пара стариканов с похожими именами...
– Старики?.. Не так быстро, Джонни, это очень важно. Что за старики?
– Один, о котором ты говоришь, из Бостона...
– Точно! – энергично подтвердил Алекс.
– Второй прилетел из Парижа...
– Из Парижа? Господи! Парижские старики!
– О чем ты?
– Карлос-Шакал внедрил своих стариков прямо на место!
– Так, теперь ты не спеши, Алекс, – громко дыша, произнес Сен-Жак. – Говори яснее.
– Времени нет, Джонни. У Карлоса есть собственная армия стариков, которые готовы умереть за него и убить для него. Не жди незнакомцев на берегу, они уже на месте! Ты можешь вернуться на остров?
– Не знаю как, но да! Я позвоню своим людям на остров. Они выбросят оба куска дерьма на помойку!
– Быстрее, Джонни!
* * *
Сен-Жак нажал на рычаг старого телефона, отпустил и услышал пульсирующие гудки. Он набрал номер гостиницы на острове Спокойствия.
«Сожалеем, – ответил записанный на пленку голос. – Из-за погодных условий линия в том месте, куда вы звоните, не работает. Администрация прилагает все усилия для того, чтобы восстановить связь. Попытайтесь, пожалуйста, перезвонить попозже. Будьте здоровы».
Джон Сен-Жак шмякнул трубку с такой силой, что она разломилась на две части.
– Катер! – заревел он. – Мне нужен патрульный катер!
– Ты что, с ума сошел? – попытался вразумить его находившийся в комнате помощник губернатора. – По такой волне?
– Всего лишь легкие барашки. Генри! – ответил преданный брат, вытаскивая из-за пояса автоматический пистолет. – Мне придется сделать что-нибудь такое, о чем даже думать не хочется, но я любым способом добуду катер.
– Я не могу этому поверить, парень.
– Я тоже. Генри... Но я сделаю, будь уверен.
* * *
Приставленная к Жан-Пьеру Фонтену медсестра сидела у туалетного столика перед зеркалом, пряча под черный капюшон туго стянутые светлые волосы. Она вспоминала каждое слово из недавнего телефонного разговора с великим и всемогущим человеком, который находился сейчас в Аржантей.
– Рядом с вами остановился американский адвокат, который называет себя судьей.
– Я не знаю этого человека, монсеньер.
– И тем не менее он там. Наш герой вполне справедливо жалуется на его присутствие, а звонок адвокату в Бостон подтвердил, что это именно он.
– Значит, его присутствие здесь нежелательно?
– Для меня оно невыносимо. Он притворяется, что он – мой должник, что он в огромном долгу передо мной из-за одного случая, когда он мог погибнуть, но его поступки показывают, что он неблагодарен и собирается покончить со своим долгом, предав меня. Предав меня, он предает и вас.
– Считайте, что он уже мертв.
– Хорошо. В прошлом он оказывал мне услуги, но прошлое миновало. Найди его и убей. Сделай так, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай. И еще одно, последнее – ведь у нас больше не будет возможности переговорить до твоего возвращения на Мартинику – все ли готово для последнего дела, которое ты совершишь во имя меня?
– Готово, монсеньер. Два шприца подготовлены хирургом из госпиталя в Форт-де-Франс. Он заверяет вас в своей преданности.
– И правильно делает. Он – живой в отличие от нескольких десятков его пациентов.
– Здесь никто не знает о его второй жизни на Мартинике.
– Зато я знаю... Введи им дозы через сорок восемь часов, когда хаос немного уляжется. Когда все поймут, что наш герой был моим созданием (я сам позабочусь об этом), Хамелеон будет опозорен.
– Все будет сделано. Когда вы прибудете сюда?
– Когда начнут расходиться круги от ударной волны. Я отбываю через час и прибуду завтра на Антигуа еще до того, как на Монсеррате пробьет полдень. Если все будет идти по графику, я окажусь там как раз вовремя и смогу насладиться последним отчаянием Джейсона Борна, прежде чем оставлю свою подпись: пулю у него в горле. Тогда американцы узнают, кто победил. Adieu.
Сиделка, словно в экстатическом порыве, вскинула голову перед зеркалом, вспоминая загадочные слова своего всеведущего хозяина. Время пришло, подумала она, вынимая из ящика стола проволочную удавку с бриллиантами на концах – подарок своего наставника, – лежавшую среди ее украшений. Все будет очень просто. Она легко выяснила, где поселился судья – старый, болезненно худой человек: в третьей вилле от них. Все дальнейшие шаги должны быть четко рассчитаны: «несчастный случай» станет всего лишь прелюдией к тому ужасу, который разразится меньше чем через час на вилле № 20. На всех виллах курорта «Транквилити Инн» на случай отключения электричества и неисправности генератора имелись керосиновые лампы. Перепуганный насмерть штормом, который разыгрался не на шутку, старик для своего удобства вполне мог зажечь эту лампу. Как трагично, что его тело упадет в лужу разлившегося и воспламенившегося керосина: шея обуглится, не останется и следа удушения. «Сделай это, – настаивали откликавшиеся гулким эхом голоса в ее воображении. – Ты обязана повиноваться. Если бы не Карлос, ты была бы трупом с отсеченной головой в Алжире».
Она знала, что сделает это, и сделает теперь же.
Дождь лил как из ведра, с грохотом обрушивая потоки воды на крышу и окна; вдруг свист и рев ветра прорезала ослепительная вспышка молнии, сразу за которой последовал оглушительный раскат грома.
«Жан-Пьер Фонтен» беззвучно рыдал, опустившись на колени воз-до постели; его лицо было всего в нескольких дюймах от лица его подруги, и слезы падали на ее окоченевшую руку. Она была мертва, и записка, зажатая в ее побелевшей, несгибающейся руке, объясняла все:
«Maintenant nous deux commes libres, mon amour».
Они были оба свободны: она – от ужасной боли, он – от цены, которую от него требовал монсеньер, – цены, величину которой он не описывал ей, но о которой она догадывалась: эта цена была слишком высока, чтобы ее можно было заплатить. Старик уже давно знал, что у его подруги есть таблетки, способные быстро умертвить ее, если страдания станут невыносимыми. Он часто искал их – временами в ярости, – но безуспешно. Теперь, когда он смотрел на жестяную коробочку ее любимых драже, он понял почему: эти безобидные лакричные леденцы она, смеясь, годами запихивала себе в рот.
«Будь признателен, mon cher, вместо них могли быть икра или дорогие наркотики, которыми балуются богачи». Это – не икра, а наркотики, смертоносные наркотики.
Шаги. Это медсестра! Она выходит из своей комнаты, но она не должна увидеть его жену! Фонтен торопливо поднялся с колен, вытер, насколько ему удалось, глаза и поспешил к двери. Открыв ее, он оцепенел: женщина стояла прямо перед ним, подняв сжатую в кулак руку, чтобы постучать.
– Monsieur!! Вы меня напугали.
– По-моему, мы напугали друг друга. – Жан-Пьер проскользнул наружу, проворно захлопнув дверь. – Режин наконец заснула, – прошептал он, поднося палец к губам. – Этот ужасный шторм не давал ей покоя почти всю ночь.
– Но для нас он словно дар Божий, точнее, для вас, не так ли? Временами мне кажется, что монсеньеру подвластны и такие явления.
– В таком случае я сомневаюсь, что это дар Божий. Его власть – другого происхождения.
– К делу, – перебила сиделка, отходя от двери. – Вы готовы?
– Буду через несколько минут, – ответил Фонтен, направляясь к столу, где в закрытом на ключ ящике лежало его смертоносное снаряжение. Он сунул руку в карман и вытащил ключ. – Не желаете повторить еще раз весь план? – спросил он, поворачиваясь к ней. – Для моей пользы, разумеется. В моем возрасте детали часто забываются.
– Да, желаю, потому что есть небольшое изменение.
– О? – Старый француз удивленно приподнял брови. – В моем возрасте внезапные перемены не рекомендуются.
– Это – всего лишь вопрос времени: какие-нибудь четверть часа, а может, и меньше.
– Для нашего бизнеса – это целая вечность, – промолвил Фонтен в момент, когда непрерывно барабанивший по окнам и крыше дождь прервала молния, а затем и раскат грома. – Сейчас довольно опасно выходить: молния ударила где-то рядом.
– Если вам не по себе, представьте, каково охранникам.
– Будьте добры, объясните, в чем заключается это «небольшое изменение».
– Я не собираюсь ничего объяснять за исключением того, что таков приказ из Аржантей, а ответственны за это – вы.
– Судья?!
– Сами делайте выводы.
– Выходит, его не посылали, чтобы...
– Не скажу больше ни слова. А изменение вот какое: вместо того, чтобы бежать сломя голову по дорожке к охранникам на виллу номер двадцать и требовать от них немедленной помощи для вашей больной жены, я заявлю, что, возвращаясь от дежурного, которому жаловалась на неработающий телефон, я увидела пожар в вилле номер четырнадцать – третьей от нас. Без сомнения, возникнет суматоха, еще больше усиленная бурей и криками, когда все кому не лень будут призывать на помощь. Это будет сигналом для вас. Воспользуясь этой суматохой, вы ликвидируете всех, кто окажется на вилле этой женщины. Заранее проверьте, на месте ли глушитель, потом заходите и делайте то, что вы поклялись выполнить.
– Итак, я жду пожара, потом охранники и вы должны вернуться на виллу номер одиннадцать.
– Совершенно верно. Вы должны быть наготове и стоять на крыльце; разумеется, дверь должна быть открыта.
– Естественно.
– У меня это может занять пять, а может, и все двадцать минут, но вы должны оставаться здесь.
– Конечно... Могу я спросить, мадам, а может, мадемуазель, хотя я и не уверен...
– В чем дело?
– На что потребуются эти пять или двадцать минут?
– Старик, вы – болван. На то, что должно быть сделано.
– Разумеется.
Медсестра натянула плащ, затянула кушак и пошла к выходу из виллы.
– Соберите снаряжение и через три минуты будьте на улице, – скомандовала она.
– Разумеется.
Женщина распахнула дверь, которую с силой швырнуло назад ветром, и вышла под проливной дождь. Старый француз замер в смятении и растерянности, стараясь понять необъяснимое: события текли слишком быстро для него, поглощенного смертью своей подруги, и сливались в сплошной поток. Но времени для того, чтобы оплакать ее, не оставалось... Он должен думать и действовать очень быстро. Открытие сменяло открытие, но тем не менее оставались вопросы без ответов, которые необходимо было получить, чтобы все происходящее на Монсеррате приобрело хоть какой-то смысл!
Сиделка была не просто связной для передачи инструкций из Аржантей: ангел милосердия оказался на самом деле ангелом смерти – самым настоящим убийцей. Так почему же именно его послали за тысячи миль, чтобы выполнить работу, которую столь же легко мог сделать кто-то другой и без такой сложной процедуры, которой было обставлено его торжественное прибытие? Действительно, престарелый герой Франции... во всем этом не было необходимости. А если возраст? Так ведь здесь есть еще один старик, который вовсе не убийца. Вероятно, размышлял псевдо-Жан-Пьер Фонтен, я допустил ужасную ошибку. Возможно, тот, другой старик, прибыл сюда для того, чтобы предупредить меня, а не убивать!
– Mon Dieu, – прошептал француз. Парижские старики, армия Шакала! Слишком много вопросов! Фонтен торопливо направился к двери в комнату медсестры и открыл ее. С быстротой, обеспеченной годами практики и лишь слегка пострадавшей от возраста, он принялся педантично обыскивать комнату: чемодан, шкаф, одежду, подушки, матрас, комод, туалетный столик, письменный стол... тумбочку. Запертый на ключ ящик в тумбочке – и запертый ящик стола в его комнате. «Снаряжение». Теперь ничто его не остановит, ему на все наплевать! Его подруга отошла в мир иной, и было так много вопросов!
На тумбочке стоял массивный светильник на тяжелой латунной подставке. Старик поднял его, выдернул шнур и, размахнувшись, шарахнул им по ящику. Потом еще, и еще, и еще – до тех пор, пока дерево не раскололось, открыв выемку, в которой держалась маленькая вертикальная защелка. Он выдвинул ящик и уставился на его содержимое, одновременно испытывая ужас и все понимая.
В пластмассовой коробочке на подушечке лежали два шприца, стеклянные трубки которых были наполнены одинаковой желтоватой жидкостью. Ему не нужно было разбираться в сложных химических составляющих – на это не хватило бы всей жизни. Он сразу понял, что эти достаточно эффективны: жидкая смерть в венах.
Несложно догадаться, для кого они предназначались: cote a cote dans le lit. Два тела в постели: он и его подруга, договорившиеся о последнем освобождении. Как тщательно все продумал монсеньер. Он сам должен умереть! Мертвый старик из армии Шакала сумел перехитрить охрану, убил и изувечил самых дорогих для главного врага Карлоса, Джейсона Борна, людей. И, естественно, за этой блестяще задуманной операцией стоит Шакал собственной персоной?
Се n'est pas le contraf. Я сам – да, но не моя подруга! Ты обещал мне!
Медсестра. Не милосердия ангел, а смерти! Человек, известный на острове Спокойствия как Жан-Пьер Фонтен, торопясь изо всех сил, направился в соседнюю комнату. К своему снаряжению.
* * *
Большое серебристое, ускоряющее ход судно, два двигателя которого работали на полных оборотах, пробивало путь сквозь водяные валы, то взлетая, то погружаясь в них. Стоя на низком мостике, Джон Сен-Жак маневрировал катером, направляя его мимо опасных рифов, распознавать которые он умудрялся по памяти, а также при помощи мощного прожектора, освещавшего бурные воды, – верхушки рифов возникали то в двадцати, то в двухстах футах перед носом катера. Он непрерывно кричал в радиомикрофон, болтающийся перед его мокрым лицом, вопреки всякой логике надеясь, что ему удастся поднять кого-нибудь на острове Спокойствия.
Он был не далее трех миль от острова – ориентиром ему служил покрытый растительностью небольшой вулканический островок. По прямой остров Спокойствия располагался к Плимуту значительно ближе, чем к аэропорту Блэкберн. И поэтому, если знать расположение мелей, можно легко добраться до него на катере. Правда, это чуть дольше, чем на гидроплане, который взлетал на восток от Блэкберна, делал вираж, чтобы поймать господствующий в этих местах западный ветер, а затем приподнялся на море. Джонни не знал, почему эти вычисления перебивали ход его мыслей, – разве только каким-то непонятным образом они улучшали его настроение: он начинал думать, что делает все, что возможно в данных условиях. Черт подери! Почему всегда он делает все, что возможно в данных условиях, а не самое лучшее? Он не может вляпаться опять – только не теперь, не сегодня! Боже, он всем обязан Мари и Дэвиду! Может быть, даже больше этому сумасшедшему мерзавцу – его зятю, чем родной сестре. Дэвид, сумасшедший Дэвид! У Джонни иногда возникали мысли, знает ли Мари вообще, кем на самом деле является ее муж.
– Задний ход, братец, я займусь этим.
– Ты не можешь, Дэвид, это я сделал. Я их убил!
– Я сказал: задний ход.
– Я попросил тебя о помощи, а не о том, чтобы ты стал мной!
– Но видишь ли, я и есть ты. Я сделал бы то же самое, и это делает меня тобой в моих глазах.
– Это безумие!
– Его часть. Однажды, может быть, я научу тебя, как убивать чисто, не оставляя следов. А пока послушайся юристов.
– Предположим, они проиграют?
– Я тебя вытащу. Избавлю от всего.
– Как?
– Убью снова.
– Не могу поверить в это! Ты – ученый, преподаватель: я тебе не верю, не хочу тебе верить. Ты – муж моей сестры.
– Ну и не верь мне, Джонни. Забудь обо всем, что я тебе говорил, и никогда не рассказывай об этом своей сестре.
– Это – тот, другой человек внутри тебя, так?
– Ты очень дорог Мари.
– Это – не ответ! Здесь, вот сейчас, ты – Борн? Джейсон Борн!
– Мы никогда не будем впредь распространяться об этом, Джонни. Ты меня понял?
Нет, он никогда не мог этого понять, подумал Сен-Жак, когда порывы ветра и вспышки молнии, казалось, охватывали катер со всех сторон. Даже тогда, когда Мари и Дэвид воззвали к его быстро рассыпавшемуся на части эго, предложив начать новую жизнь, на островах. Сори деньгами, сказали они, построй для нас дом, а потом решай, чем тебе дальше заниматься. В пределах разумного мы тебя поддержим. Почему же они пошли на это? Зачем?
Даже не «они», а он. Джейсон Борн.
Джонни Сен-Жак понял это прошлым утром, когда пилот, совершающий полеты на их остров, сообщил ему по телефону, что кто-то справлялся в аэропорту о женщине с двумя детьми.
«Однажды, может быть, я научу тебя, как убивать чисто, не оставляя следов». Джейсон Борн.
Огни! Он увидел огни на пляже острова Спокойствия. До берега оставалось менее мили!
* * *
Дождь обрушивался стеной на старого француза, порывы ветра шатали его из стороны в сторону по мере того, как он пробирался по дорожке к вилле № 14. Он нагибался, щурился, вытирал лицо левой ладонью, в правой он сжимал оружие – пистолет с глушителем. Он держал пистолет за спиной, как делал много лет назад, когда бегал по железнодорожным путям с палочками динамита в одной руке и немецким «люгером» – в другой, готовый выбросить и то и другое при появлении патруля наци.
Кто бы ни были те, кого он встретит на другом конце дорожки, для него они – обычные боши. Боши – и никто больше. Он слишком долго подчинялся другим! Его жена умерла, теперь он сам себе голова, потому что ничего не осталось: только его собственные решения, чувства, его личное понимание, что справедливо, а что – нет. А Шакал поступал несправедливо! Подручный Карлоса мог смириться с убийством женщины – это был долг, расплату за который он мог рационально себе объяснить, – но только не детей, и уж точно – не с посмертными увечьями. Это против Бога, а он и его жена вскоре предстанут перед Ним, – им обязательно нужны хоть какие-нибудь смягчающие обстоятельства в его глазах.
Надо остановить ангела смерти! Что она может сейчас делать? Что за пожар, о котором она болтала?.. И вдруг он увидел его – огромный всплеск пламени, видимый сквозь окружающие четырнадцатую виллу кусты. В окне! В том самом окне, за которым должна быть спальня этого роскошного розового коттеджа.
Фонтен добрался до выложенной плитами дорожки, которая вела к входной двери, и в этот момент земля поколебалась: прямо перед ним ударила молния. Он упал, потом еле-еле поднялся, стал на колени и на четвереньках пополз к крыльцу, над которым на ветру болтался фонарь. Он пытался дергать, тянуть, толкать дверь, но замок не поддавался, и она оставалась закрытой; тогда он выстрелил, дважды нажав на курок пистолета, и выбил замок. Встав на ноги, он зашел внутрь.
Из спальни слышались стоны. Старый француз на полусогнутых подкрался к ее двери – пистолет ходуном ходил в его руке. Собрав последние силы, он пинком распахнул ее, и перед ним предстала сцена, которую можно увидеть в аду.
Медсестра, захватив голову старика в проволочную удавку, тянула свою жертву вниз, в полыхавшую на полу лужу керосина.
– Arretez! – заорал человек, которого называли Жан-Пьер Фонтен. – Assez! Maintenant!
В комнате вспыхивали языки пламени и разгорался настоящий пожар. Прогремели выстрелы, и было слышно, как на пол рухнули тела.
* * *
Огни пляжа приближались, а Джон Сен-Жак продолжал непрерывно кричать в мегафон:
– Это я! Это Сен-Джей прибывает! Не стрелять!
Но остроносый серебристый катер приветствовала очередь из автоматического оружия. Сен-Жак растянулся плашмя на палубе и не переставая кричал:
– Я прибываю, сейчас выскочу на берег! Не стрелять, черт побери!
– Это вы, хозяин? – зазвучал испуганный голос, усиленный мегафоном.
– Хотите получить на следующей неделе жалованье?
– О да, мистер Сен-Джей! – Установленные на пляже громкоговорители перебивали свист ветра и раскаты грома, шедшие с Бас-Тера: – Эй, на берегу! Не стрелять! С лодкой все о'кей! Это – наш хозяин, мистер Сен-Джей!
Катер словно пуля вылетел из воды и остановился – двигатели взревели, лопасти винта мгновенно погрузились глубоко в темный песок, остроносый корпус затрещал от удара. Сен-Жак поднялся на ноги из своей эмбриональной позы и перепрыгнул через планшир.
– На виллу двадцать! – заорал он что было мочи на бегу по направлению к каменным ступенькам, которые вели к дорожке. – Эй, ребята, все – туда!
Он уже взбегал по скользкой от хлеставшего дождя лестнице, как вдруг внезапно задохнулся, – его мир взорвался мириадами звезд. Выстрелы!! Один за другим. С восточного ответвления дорожки! Он ускорил бег, перескакивая сразу через две-три ступеньки; наконец он оказался наверху и как одержимый помчался к двадцатой вилле. Когда он взглянул направо, к его панике прибавились недоумение и ярость. Люди – мужчины и женщины из его персонала – сгрудились у входа на виллу № 14... Кто жил там?.. Боже мой, судья!!
Его легким не хватало воздуха, мускулы и сухожилия на ногах были готовы вот-вот порваться, когда он наконец добежал до дома своей сестры. Он промчался через ворота, подбежал к двери, ударил по ней всем телом и ворвался внутрь. Сначала его глаза расширились от ужаса, потом – от невероятной боли, и он со стоном опустился на колени. На абсолютно белой стене очень четко выделялась темно-красная надпись: «Джексон Борн – брат Шакала».
