XIX.
Когда я воротился в отель, все уже знали о постигшем меня финансовом крушении.
– Мужики, надо сброситься! – призвал Гегемон Толя и отдал мне десять франков, полученные вчера от Поэта-метеориста (на них я в баре купил жевательную резинку для Вики).
Но денег больше ни у кого не было, если не считать горстки сантимов, оставшихся у товарища Бурова в общественно-представительской кассе.
– Возьми с собой пустые бутылки из-под «Клико»,– посоветовал Спецкор.– Предъявишь жене в качестве финансового отчета о проделанной работе!
– Пошел ты…– поблагодарил я его за мудрый совет.
Приполз виноватый Поэт-метеорист – любитель шампанского.
– Прости, Костик! – взмолился он.– Хочешь, я тебе Машкину карденятину отдам?
– Не хочу.
– Тогда поправься! – предложил он и вынул из кармана куртки стакан для полоскания зубов, почти до краев наполненный красным вином.
Следом вломилась Пипа Суринамская, она принесла мне две пары женских трусиков:
– Жене отдашь! Скажешь, купил!
– Спасибо, но…
– Не бойся, они безразмерные…
Торгонавт подарил мне пару новых кожаных перчаток чешского производства и убеждал при этом, будто их тоже можно при желании выдать за купленные в Париже, мол, импорт! Друг Народов вручил мне большой фотоальбом «Париж-84», который ему, оказывается, подарили в коммунистической мэрии.
– Мне-то ни к чему,– пояснил замрукспецтургруппы.
Заглянул с соболезнованиями Диаматыч, но в глазах его светилось восхищение моими конспиративными способностями и уверенность, что валюту я выложил, разумеется, казенную.
…От наших вещей, сваленных посреди холла, веяло чем-то таборно-эвакуационным. Кстати, неожиданно по объему багажа Пипа Суринамская была оттеснена на второе место, а первое занял Торгонавт, все таскавший и таскавший из своего номера бесчисленные сумки и коробки. Попрощались с мадам Лану, подарив ей на память какую-то цыганскую – всю в розах – шаль и плюшевого медвежонка.
Когда уже автобус вез нас в аэропорт, Алла сжала мою руку и тихо сказала:
– Костя, это очень плохо!
– А может быть, наоборот, хорошо? – пожал плечами я.
В аэропорту было все так же, как в день нашего прилета: разноцветные, разноязыкие люди, тележки, груженные чемоданами и яркими дорожными сумками, стройные и плавные стюардессы, уверенно шагающие сквозь толпу суетящегося перелетного люда. Мы зарегистрировали билеты, и наш багаж канул в чрево аэропорта. Друг Народов пересчитал делегацию по головам, доложил еще не оправившемуся после вчерашнего товарищу Бурову, и тот строго, но с трудом приказал:
– Никуда не отлучаться. Скоро пойдем на паспортный контроль!
– А в сортир? – возмутился Поэт-метеорист.
– Побереги для советской власти! – посоветовал я.
– Никаких прав человека! – заругался Поэт-метеорист так громко, что на него стали оборачиваться.
– Давай я с ним схожу,– предложил Друг Народов.– А то опозорит всю группу прямо здесь…
– Ладно,– смилостивился товарищ Буров.
Мы ждали. Мимо неторопливо и самоуверенно прошли два полицейских с короткими двуручными автоматами. Потом девушка в темно-синей форме прокатила мимо нас инвалидную коляску с пожилой женщиной, евшей мороженое. Какой-то мужичок, судя по шляпе и плащу, наш соотечественник, протащил коробку с видеомагнитофоном, и вся группа, кроме товарища Бурова, одновременно завистливо вздохнула. Вернулся Поэт-метеорист. На его лице было написано такое счастье, какого не может дать удовлетворение даже самой настоятельной физиологической потребности.
– Хлебнул-таки! – догадалась Пейзанка.
– А то!
– А где конвойный! – спросил Спецкор.
– Пропил! – засмеялся Поэт-лауреат.
– А серьезно?
– Не знаю… Он сказал, что у него большие планы, и заперся в кабинке.
– Нашел время…– пробурчал товарищ Буров. На огромном электронном табло напротив номера нашего рейса запрыгали два зеленых огонька. Затем слово «Москва» я разобрал в гулкой тарабарщине радиодиктора, объявлявшего о посадке в самолеты.
– Пошли на паспортный контроль! – распорядился товарищ Буров.
– А этот? – спросил Спецкор.
– Куда он денется?
Пограничник заглянул в мой молоткастый и серпастый, поставил штамп и сказал: «Привьет!» Постепенно вся группа прошла контроль и столпилась в ожидании товарища Бурова и Спецкора, которые не торопились покидать зарубежье.
– А может быть, все-таки заблудился? – жалобно предполагал совершенно скисший рукспецтургруппы.
– Вряд ли…– с необычной серьезностью отвечал Спецкор.– Опытная тварь…
– Но почему? Он же мог и раньше?
– В половине случаев уходят именно в последний момент… Психология… И расчет: труднее задержать…
– Вот сука! – налился кровью товарищ Буров.
– Лучше подумайте, как по начальству докладывать будем! Если тихо ушел
– хрен с ним, а если начнет, сволочь, заявления делать?
– Но ведь проверяли же! И у вас тоже проверяли!..
– Совершенно точно можно проверить на триппер, а на это совершенно точно не проверишь! Ладно, я остаюсь, может, еще удастся что-нибудь сделать…
Поймав на себе мой изумленный взгляд, Спецкор пожал плечами, что, видимо, означало: «Вот такие, сосед, у нас с тобой дела!»
Из-за отсутствия двух зарегистрированных пассажиров наш рейс задержали, и сквозь иллюминатор я видел, как на тележке повезли клетчатый чемодан Друга Народов, большую спортивную сумку и лыжи Спецкора.
Когда мы, наконец, взлетели и погасло табло «пристегните ремни», я достал бумажный пакетик с заколкой и протянул Алле.
– Зачем? – спросила она.
– Знаешь, в племени чу-му-мри засушенных махаонов дарят, когда признаются в любви и предлагают поселиться в одном бунгало…
– Ты смеешься?
– Нет, я серьезно…
– Ты смеешься: нет такого племени – чу-му-мри…
– Есть. Я покажу энциклопедию…
– Ладно,– кивнула Алла.– Допустим, есть… Допустим, мы будем жить в одном бунгало… Как ты себе это представляешь?
– Очень просто. Я буду охотиться на львов. Твой сын будет мне помогать, и мы подружимся. Я заработаю кучу ракушек с дырками – это у них деньги такие. Куплю тебе платье из павлиньих перьев. Потом родится девочка, такая же красивая и нежная, как ты… Мы будем качать ее в люльке, вырезанной из панциря гигантской черепахи…
– А жираф будет бродить возле озера? – улыбнулась Алла.
– Будет!
– Изысканный?
– Изощренный!
– Костя, ты прелесть! А если к нам в бунгало придет обиженный сильный человек и захочет увести меня с собой?
– По закону племени чу-му-мри я проткну его отравленным дротиком.
– А если придет плачущая женщина с девочкой, очень похожей на тебя?
– Плачущая?
– Да, плачущая женщина!
– Я постараюсь им все объяснить… По крайней мере девочке, похожей на меня…
– Это трудно!
– Не трудней, чем охотиться на львов…
– Труднее! – тихо сказала Алла и закрыла глаза.– Хочу спать…
Я выглянул в иллюминатор: внизу расстилалась облачная равнина, похожая на снежное поле. Казалось, вот-вот появится цепочка лыжников. И она появилась – три черные точки, двигавшиеся одна за другой…
– Истребители! Во-он! Смотрите! – радостно закричала Пейзанка.– Значит, он не врал!
– Такие люди не врут! – громко отметился Диаматыч и мигнул мне, давая понять, что я поступил совершенно правильно, оставив своего подчиненного для розыска соскочившего Друга Народов.
…Первое, что я увидел, выйдя из самолета,– дежурная улыбка аэрофлотовской девицы и настороженный взгляд прапорщика с рацией. Потом мальчишка-пограничник в будочке долго листал мой паспорт, внимательно вглядывался в мое лицо и несколько раз спрашивал меня, откуда я прилетел. Это такая у них инструкция, если вместо коренного советского гражданина спецслужбы попытаются втюхать шпиона, говорящего по-русски с чудовищным акцентом. Но все обошлось благополучно – и на родину меня пустили…
Потом мы терпеливо ждали, когда появится наш багаж. И это, наконец, случилось. У Пипиного чемодана-динозавра отломился замок, и наружу вылезла разноцветная тряпочная требуха. Гегемон Толя вздохнул и взвалил лопнувшее чудовище на себя… Я взял два чемодана – свой и Аллы. Она шла рядом и несла сверток с дубленкой.
Таможенный досмотр прошли беспрепятственно все, кроме Торгонавта, катившего впереди себя перегруженную до неприличия тележку… Поддельный перстень был разгадан, и нашего спутника под белы рученьки увели для составления протокола. Он горячился, объяснял, что обменялся с одним крупным французским политическим деятелем, участником Сопротивления исключительно в целях укрепления дружбы между народами, но все было напрасно…
– Кто руководитель группы? – строго спросил таможенник.
– Я…– неуверенно ответил товарищ Буров.
– Безобразие!
В Шереметьевском аэропорту специализированную туристическую группу встречали… К товарищу Бурову подошел некто в номенклатурном финском пальто и, холодно поприветствовав, увел нашего убитого горем руководителя к поджидавшей черной «Волге». У самой двери, словно уводимый на казнь, он оглянулся, как бы желая крикнуть: «Люди, я любил вас! Будьте бдительны за границей!»
Пипу Суринамскую ожидал генерал в сопровождении все тех же адъютанта и шофера. И по тому, с каким курсантским нетерпением он оглядывал всю свою вернувшуюся боевую подругу, я вдруг понял: они, что там ни говори, счастливая пара…
– Ну, как ты тут без меня? – нежно спросила Пипа.
– Как штык! – ответил генерал.
Они уехали, увозя с собой чемодан-динозавр и сроднившегося с ним Гегемона Толю. Диаматыч в ожидании дальнейших инструкций шел со мной рядом до тех пор, пока я не шепнул ему, что временно он нам не нужен, его задача натурализоваться и ждать связного.
Аллу поджидал Пековский с клумбоподобным букетом белых роз. Рядом с ним стоял остролицый щуплый мальчик, который, едва завидев Аллу, бросился ей на шею с криком «мама».
Пековский внимательно оглядел нас и все понял. Он церемонно поцеловал Аллу в щеку, дружески хлопнул меня по плечу и безжалостно выдавил из моей руки ее чемодан.
– Разуй глаза! – жестоко улыбнулся он.
Невдалеке, теребя в руках сумочку, стояла соскучившаяся супруга моя Вера Геннадиевна. За дни разлуки она довольно удачно высветлила и остригла волосы. Но особенно удивил меня ее взгляд, полный трепетного ожидания и счастливой надежды. Взгляд этот завороженно метался в магическом треугольнике, вершинами которого были:
– я с чемоданом,
– Пековский с мальчиком,
– Алла со свертком.
– А Константин Григорьевич меня опекал! – вдруг голосом капризной девочки сообщила Алла.– Он настоящий товарищ!
– Это я понял! – кивнул Пековский и одарил меня таким выражением лица, которое означало: теперь он не придет даже на мои похороны.
– А какую замечательную дубленку Костя купил жене! – продолжала Алла все тем же кукольным голосом.– Костя, не забудьте дубленку!
Пековский взял сверток и нацепил его на пуговицу моего плаща. Взгляд Веры Геннадиевны внезапно остановился и зафиксировался на свертке.
– Я помогала выбирать! – с глупой гордостью объявила Алла.– Я тоже хотела купить…
– Ну, и купила бы! – сказал Пековский.
– Да ну! Я все деньги на шампанское потратила!..
– Вот умница! – засмеялся Пековский и обнял Аллу.
Мальчик смотрел на них с недетским удовлетворением, точно до последней минуты боялся, что мама оттолкнет этого сильного белого человека, с которым он подружился и который учит его охотиться на львов…
