5
Через полчаса Шумилин выяснил, что по вверенному ему райкому имеют место два ЧП: налет, совершенный неизвестными хулиганами (этим занимается милиция), и срыв традиционного слета, осуществленный известными работниками аппарата (чем предстоит заняться самому Шумилину). Причина, как всегда, крылась в кадрах. Четыре года его правой рукой был Виктор Кононенко, умный, опытный парень и, что совсем редко для заместителя, верный товарищ. Кононенко прошел путь от инструктора до второго секретаря, аппаратное дело знал до тонкостей. Уходя в отпуск или отбывая по линии «Спутника» за границу во главе туристической группы, первый за райком был спокоен – Витя не подведет. И вот теперь, в такую трудную минуту, нельзя ему даже позвонить: бывший второй теперь ворочает комсомолом на одном из участков БАМа. Впрочем, в комсомоле внезапных переходов не бывает – все заранее обговаривалось, да и сам Кононенко, инженер-строитель по образованию, давно рвался на оперативный простор.
Кстати, месяца полтора назад у Шумилина был с ним любопытный разговор. Они засиделись допоздна, переписывая какую-то сверхсрочную справку, которую необходимо было сдать утром.
– Ты знаешь, Коля, – сказал Кононенко, закуривая, – есть в комсомоле такое слово – «надо»…
– Знаю, – буркнул краснопролетарский руководитель, не понимая, с чего это вдруг второго секретаря потянуло на иронию.
– Так вот, – отмахнувшись от табачного дыма, продолжил Кононенко, – мне иногда кажется, что у нас в райкоме это слово из области дела давно перекочевало в область бумажную.
– Вот так, да? – Шумилин сделал нарочито заинтересованное лицо и отодвинул машинописные странички. – Сейчас самое время поговорить о методах борьбы с бумаготворчеством. Слушаю тебя, Витя, внимательно!
– Пожалуйста! Мы, Коля, постоянно боремся с какими-то негативными явлениями, недостатками, а бороться нужно прежде всего с собой, потому что то же самое бумаготворчество – это не природное явление (типа дождя со снегом), а вид нашей с тобой деятельности. Точнее, бездеятельности…
– Ну, и что ты предлагаешь? Не сдавать справку?
– Удар ниже пояса. Я ничего не предлагаю. Я пока не знаю…
– Думаешь, там, на магистрали, узнаешь? Кононенко задумался, словно хотел обстоятельнее ответить на вопрос, взял со стола исчерканный листок и сказал:
– Слушай, давай вот здесь вместо «недостаточной активности» напишем честно, что ни черта мы не сделали! А?
Вообще бывший второй секретарь любил «побурчать» и мог заниматься этим одновременно с работой, но только не вместо работы, как случается чаще всего. Поэтому, уезжая в отпуск, за слет Шумилин был абсолютно спокоен. Если бы он только знал, что Кононенко заберут так рано! Да, это – прокол: первый обязан предвидеть все!
Дальнейшие печальные события восстановить было несложно.
Оставшись в райкоме за старшего, третий секретарь Комиссарова потеряла голову из-за пионерского приветствия участникам слета и пустила все на самотек. Сложилось обманчивое впечатление, будто что-то делается, кипит работа, берутся намеченные и определяются новые рубежи, а, по сути, слет, мероприятие общегородского масштаба, оказался на грани срыва. И если хоть что-нибудь сделано, то благодарить нужно вышедшего из отпуска несколько дней назад заворга Чеснокова. В распахнутом кожаном пиджаке, со свистом рассекая воздух тугим животом, он носится по райкому, звонит одновременно по двум телефонам, озадачивает сразу двух инструкторов, диктует машинистке свой кусок доклада… А может, его на место Кононенко? В горкоме, зная о намерениях второго, советовали.
В настоящий момент кудрявый Чесноков стоял перед первым секретарем, смотрел преданными черными глазами и, сверяясь с «ежедневником», докладывал о подготовке к слету.
– Первая позиция. Президиум. Точно будут: Ковалевский, секретарь горкома комсомола Околотков, Герой Советского Союза генерал-лейтенант Панков, Герой Социалистического Труда ткачиха Саблина, делегат съезда – она же член нашего бюро – Гуркина, ректор педагогического института Шорохов… Пока все. Нужно пригласить, только уж сам звони: космонавта, узнаваемого актера из драматического театра и обязательно ветерана, но помолчаливее. А то, помнишь, на прошлогоднем слете дедуля час рассказывал, как ногу в стремя ставил…
– Олег, ты сегодня совсем не соображаешь, что говоришь!
– Понял. Не повторится. Вторая позиция. Твой доклад. Все отделы, кроме Мухина, свои куски сдали, я их свел, Аллочка допечатывает, можешь пройтись рукой метра.
– Фактуру по работе с подростками не забыли?
– Обижаешь, командир! Локтюков и Комиссарова расстарались. Особенно о подростках и нашем детдоме получилось здорово!
– Вот так, да? Дальше.
– Плохо с выступающими. Пропаганда пока никого не подготовила – с Мухиным разговаривай сам. Мои ребята ведут печатника, строителя и двадцатичетырехлетнего кандидата наук, представляешь? По другим отделам будут: студент из педагогического (первокурсник – ты его не знаешь), спортсмен, солдатик, от творческой молодежи, как всегда, выступит Полубояринов. Да-а, совсем забыл: от Майонезного завода будет этот… как его?..
– Кобанков?
– Точно. Он к своему отчетному собранию хороший текст подготовил. Со слезой! Самородок!
– А когда у них собрание?
– Завтра. Первыми проводят.
– Вот так, да? Надо к ним съездить. – Шумилин сделал пометку на перекидном календаре.
– И последнее по выступлениям: школьный отдел пишет сочинение на тему «За партой, как в бою!».
Первый секретарь нехотя улыбнулся и спросил:
– Сколько всего выступлений?
– Девять. Из них два резервные.
– Сколько подготовлено?
– Два: Кобанков и Полубояринов…
– А слет в среду! С этого и начинал бы. Дальше.
– Третья позиция. Пригласительные билеты. НИИ ТД отпечатал еще в начале недели, уже разослали. Вот образец.
И Чесноков положил на стол красные глянцевые корочки с золотым тиснением.
– Красиво, – покачал головой первый секретарь. – Райком, выходит, не готов, зато билеты готовы. А слет-то мы все-таки не для красивых билетов проводим! Дальше.
– Четвертая позиция. Скандирующая группа. Взяли молодых ребят из драматического театра; когда их слышишь, хочется встать и запеть…
– В день слета в спектакле они не заняты?
– Кто?.. Нет, наверное…
– Проверь.
– Понял. Пятая позиция. Плакаты пропаганда еще не сделала, с Мухиным разговаривай сам, у него на все один ответ: решим в рабочем порядке. Кстати, кино – в рабочем порядке – он тоже до сих пор не заказал. В последний момент, боюсь, привезет «Центрнаучфильм». Ты бы позвонил, может, недублированный дадут? Актив побалуем.
– Не дадут.
– Почему?
– Вредно это!
– Понял, командир. Но тогда тех, которые для нас фильмы покупают, надо отстранять!
– Зачем?
– Потому как отравлены буржуазной идеологией: они ведь все фильмы – и недублированные! – смотрят. Жуть! Шестая позиция. Транспортом занимается Шестопалов. Я ему сказал, если не решит вопроса с автобусами, повезет на себе…
– Письмо в автохозяйство отправили?
– Нет еще.
– Из скольких школ пионеры?
– Из пяти.
– Где собирать будете? Где репетировать?
– Кажется, во дворце.
– С директором договорились?
– Кажется, да…
– Кажется… За три дня до слета знать нужно! Кажется… Дальше.
– Седьмая позиция. Сцена, президиум, контакт с клубом автохозяйства, звукорежиссура – всем занимается Мухин, обещал решить в рабочем порядке, разговаривай с ним сам.
– Значит, тоже не сделано, – еще больше помрачнел Шумилин.
– Восьмая позиция. Рассадка в зале. Этим занимаются мои ребята, студенческий и школьный, Заяшников приведет первые курсы педагогического, мои обеспечат делегации предприятий и организаций, подстрахуемся школьниками. Если в зале останется хоть одно свободное место, можешь расстрелять меня при попытке к бегству. Девятая позиция. Дружинники. Локтюков все сделал. Тридцать районных каратистов придут на дежурство в поясах всех цветов радуги. Шучу. Десятая позиция. Буфет. Я договорился: трест столовых организует два лотка. Будут киоски с книгами и пластинками, посмотри список – там интересное есть… Одиннадцатая позиция. Корреспондента из «Комсомольца» я пригласил, звонил от твоего имени, с радио тоже будут. Телевизионщики ответили, что снимали нас в прошлый раз – сколько можно? Кстати, сделать это должен был Мухин, но средства массовой информации я никому не доверяю. Ты, например, давно себя в газете на фотографии видел?
– А что?
– Ничего. Двенадцатая позиция. Приветствие пионеров. Разбирайся сам: Комиссарова, как всегда, сварганила целую мистерию. Барабаны, фанфары, дети грудного возраста читают стихи, под конец весь президиум с красными галстуками на шеях.
– У тебя все? – снова улыбнулся Шумилин.
– По слету все.
– Ладно. Узкие места сейчас на аппарате обговорим. Ты с Комиссаровой к завтрашнему дню подготовь подробный сценарий. Еще что?
– Подлещиков опять письмо прислал.
– Про выставку?
– Нет, про выставку ему давно ответ отправили – успокоился.
– А теперь что?
– Народный театр пантомиму по «Алым парусам» поставил.
– Интересно!
– Так вот, Подлещиков возмущается, что по сцене «Ассоль в одной комбинации бегает», а капитан Грей «до пояса голый».
– А почему этим твой отдел занимается?
– Поручи Мухину, если неприятностей хочешь. Первый секретарь задумался: Подлещиков имел воинское звание старшего прапорщика и, выйдя в отставку, весь свой не растраченный на строевых занятиях потенциал обрушил на эпистолярный жанр. В основном его интересовали литература и искусство, но при случае он мог высказаться также по вопросам экономики, морали, права… Райком вел с ним давнюю, изнурительную переписку.
– Ладно, – согласился Шумилин после размышлений. – Ответь, как обычно: письмо обсудили в райкоме, с художественным руководителем проведена беседа. Напиши, что режиссер, мол, ничего плохого не думал, а просто хотел передать обнаженность чувств и романтичность гриновских героев. Ну, и поблагодари его за внимание к молодежи.
– Понял, командир.
– Еще что?
– В НИИ ТД есть ставка инженера – сто тридцать рублей. Я от твоего имени разговаривал со Смирновым, он согласен, можно брать инструктора.
– Вот так, да! И в чей же отдел?
– Ну, не в мухинский же! Ты ведь знаешь, по скольку организаций мои инструкторы ведут.
– Хорошо, я подумаю. Но от моего имени на будущее позволь разговаривать мне самому.
– Понял, Николай Петрович.
– Больше ты ни с кем от моего имени не разговаривал?
– Н-нет.
– Слава богу. Скажи мне, ты знаешь, что горком тебя на место Кононенко рекомендует?
– Меня?
– Тебя.
– Знаю, конечно.
– Ну и что ты по этому поводу думаешь?
– Всегда готов!
– А по-моему, Олег Иванович, ты еще не готов, по крайней мере не всегда. Объясняю – как говорит этот инспектор. Что ты сегодня в его присутствии устроил? Ты цирковое училище закончил или экономический?
– Виноват, командир.
– И потом, второй секретари, Олег, в твои двадцать четыре – это уже серьезно: и отступать нельзя и оступаться тем более, А главное – надо дело любить. Вот так-то.
– Сначала, Николай Петрович, по поводу циркового училища, – обиделся Чесноков. – Тебе работник нужен или клоун, который своими словами будет передовые пересказывать и все решать в рабочем порядке? Что же касается любви, то перед свадьбой все говорят: «Да».
– А потом выясняется, что это брак по расчету.
– По статистике браки по расчету самые благополучные.
– Вот именно – благополучные.
– Николай Петрович, у нас с тобой кадровый разговор или объяснение в любви?
– Ладно, продолжим после. А теперь скажи мне: по-твоему, хулиганы случайно к нам забрались или тут что-то другое?
– Уверен, случайно, но как раз это – самое противное!
– Вот так, да? Ну, зови аппарат.
Пока собирались сотрудники, Шумилин раздумывал о том, что Чесноков совсем не похож на ушедшего Кононенко, представлял, как, став вторым, заворг начнет рваться в первые, и, хотя к тому времени скорее всего сам Шумилин перейдет на другую работу, мысль об этом была неприятна. Еще он думал о предстоящем разговоре с Ковалевским. Даже делая разнос, Владимир Сергеевич никогда не кричал, не топал ногами, а словно бы вышучивал провинившегося, но, раз и навсегда разочаровавшись в сотруднике, убедившись, что человек для партийной работы не подходит, решал его судьбу быстро и жестко. Такую особенность замечаешь у многих фронтовиков.
Завтрашняя встреча с Ковалевским не радовала: что бы ни случилось в районе, первый виноват всегда, это закон. Кроме того, Шумилин не один год был на комсомольской работе, привык считать себя неплохим функционером, и нелепая выходка напившихся малолеток била по его самолюбию. Почему именно в моем районе? Что, нет в городе райкомов, мало занимающихся молодежью?! И еще одно: поселившееся в душе после спасения на водах чувство тревожного ожидания смешивалось теперь со смутным ощущением собственной вины, ощущением беспричинным и поэтому неодолимым.
Шумилин вышел в зал заседаний: чистота и порядок, будто ничего не произошло, только непривычно выглядели опустевшие стеллажи для сувениров.
Работники райкома расселись вокруг длинного полированного стола по однажды заведенной системе: инструкторы группировались вокруг своих заведующих, причем у каждого отдела было установленное место. Занимать чужие стулья считалось дурным тоном.
По правую руку от возглавлявшего стол первого секретаря, на место Кононенко, поколебавшись, сел Чесноков, по левую руку, как обычно, расположилась прибежавшая с совещания Комиссарова. Далее в окружении инструкторов сидели заведующие отделами: студенческим – Надя Быковская, оборонно-спортивным – Иван Локтюков, заведующая сектором учета – Оля Ляшко, с другого конца стола на первого секретаря беспокойно смотрела заведующая финансово-хозяйственным сектором Нина Волковчук. Многочисленный организационный отдел неуютно сбился вокруг незанятого стула своего руководителя Чеснокова.
– А где Мухин? – спросил Шумилин, заметив пустое место заведующего отделом пропаганды и агитации.
– В организацию уехал, – стал выгораживать своего шефа инструктор Хомич.
– В какую организацию? Сегодня воскресенье!
– Значит, заболел…
Первый секретарь решил обратиться к аппарату с серьезной речью, но не смог вначале удержаться от язвительного укора, что, мол, в его присутствии никто ночью в райком не лазит, а стоило уехать в отпуск – начались ЧП. Справившись с раздражением, он охарактеризовал происшествие как досадную случайность, требующую от сотрудников умения держать себя в руках, а язык за зубами. Кроме того, случай с хулиганами невольно бросает тень на славные дела райкома, и поэтому так важно на высочайшем уровне провести традиционный слет!
Затем Шумилин перераспределил некоторые задания по принципу; сложнейшее – опытнейшим, и под сдержанный ропот большинство позиций пропаганды передал другим отделам.
Потом по сложившейся традиции первый секретарь поздравил очередного новорожденного – инструктора Тамару Рахматуллину, вручив цветы и подарок – керамическую вазу, из тех, которые годами стоят на полках магазинов, пока их не купят отчаявшиеся профкомовцы. Наконец он отпустил аппарат, а сам вернулся к себе в кабинет и на всякий случай набрал номер жены: в информационно-бытовых целях они все-таки общались. Но телефон молчал.
Чтобы не терять времени, пока соберутся члены бюро, Шумилин разложил перед собой машинописные странички и принялся просматривать текст доклада на слете.
Умение хорошо говорить с трибуны, даже по написанному, дано не каждому. Во-первых, сам текст должен быть ясным, но не упрощенным; серьезным, но не сухим; аргументированным, но не перегруженным цитатами; критическим, но не мрачным. Во-вторых, читая доклад (наизусть свои выступления учили только древние ораторы, у которых было много свободного времени), нужно регулярно отрывать глаза от страничек и посматривать в зал, хорошо несколько раз как бы отвлечься и сказать нечто будто бы от себя, вызвать улыбку у слушателей. Наконец, говорить нужно внятно, не глотать окончаний, делать логические паузы, не путать слова, правильно ставить ударения. Но самое главное: нужно прочувствовать свои слова. Зал не Станиславский и не будет кричать из партера: «Не верю!» – он безропотно затоскует и ничего не запомнит.
Ораторскому искусству Шумилина нигде не учили, оно пришло вместе с холодным потом и дрожанием в ногах после первых выступлений. Страница за страницей он просматривал доклад, исправлял опечатки, ставил на полях вопросы и злился. Лентяи! Даже не потрудились отредактировать или пересказать другими словами. Вот кусок из выступления на совещании молодых специалистов, а вот абзацы из доклада на пленуме. И еще недоработка: не предусмотрены «забойные» места, вызывающие аплодисменты. Придется брать домой – дорабатывать. Остальное вроде нормально. И все же чего-то не хватает.
Первый секретарь хорошо понимал: участники слета обязательно узнают про случай в райкоме и, уверенные заранее, что ни слова о происшествии в докладе не будет, все равно станут ждать – а вдруг? В самом деле – а вдруг…