11
– Ну, Шпенглер, машину проверил? – спросил Ренат и каблуком с силой надавил на покрышку.
– Проверил, – буркнул Мишка; его все больше злила наглая загадочность сержанта.
– Уйдем, если что случится, от «почечных баронов»?
– Уйдем…
– Смелый ты парень! Ладно, пошли мортинто выносить…
– Чего? – не понял Курылев.
– Жмурика пошли вытаскивать!
Тем временем с крыльца медленно спустилась «похоронка»: подъесаул Папикян в черной черкеске с пластмассовыми газырями, главврач в белом накрахмаленном халате и со стетоскопом на шее вроде амулета. Последним брел, позевывая, представитель демгородковской общественности изолянт № 330, в прошлом совершенно независимый и абсолютно безвредный народный депутат. Но с ним очень злую шутку сыграли парламентские телерепортеры: они постоянно показывали его на экране и всегда в откровенно спящем виде. В результате именно № 330 крепче всех из депутатского корпуса запомнился адмиралу Рыку, и, придя к власти, он отправил беднягу в Демгородок – «досыпать». Митинг уже закончился, но у заборчика толпилось человек пятнадцать, ожидая выноса тела. Подъесаул Папикян сурово велел им расходиться, потом огляделся и пальцем поманил к себе Рената.
– Ты, что ли, сопровождаешь? – спросил он, ткнув нагайкой в грудь Хузину.
– Так точно, господарищ подъесаул! – дурашливо отрапортовал сержант.
– Вещи обратно по описи примешь. В прошлый раз носки не вернули… Смотри, а то выпорю! Понял?
Войдя в дом следом за Ренатом, Мишка после яркого утреннего света не сразу заметил перемены. Борис Александрович был уже в гробу, установленном на разложенном, как для гостей, столе. Его голова была чуть наклонена вперед, и казалось, что он старается разглядеть ту самую пресловутую царапину на казенных мокасинах. Лена ничком лежала на кровати и устало плакала. Хузин закрыл дверь, накинул крючок, потом прошел вдоль окон, задергивая занавески.
– Вставай! – приказал он.
Лена медленно села на кровати – у нее были потухшие глаза, красное от слез лицо и растрепанные волосы. Увидев Мишку, она машинально начала поправлять прическу, потом передумала и хотела повязать на голову косынку, но вдруг как-то обреченно вздохнула и застыла, уронив руки.
– Я не могу, – чуть слышно сказала она.
– Почему? – спросил Ренат.
– Потому что я не могу… Мне очень плохо.
– Но ты же сказала, если он согласится, – Хузин презрительно кивнул в Мишкину сторону, – ты тоже согласишься. Он согласился. Давай, Акутагава, скажи громко, я согласен.
– Я согласен! – громко сказал Курылев.
– Вот видишь!
– Вижу… – ответила Лена, вставая с кровати. – А как-нибудь по-другому нельзя?
– Нет, – отрезал Ренат и, повернувшись к Мишке, приказал: «– Бери за ноги».
В курсантские годы Курылев каждые каникулы, чтобы подхалтурить к нищенской стипендии, вербовался в разные горячие точки. Однажды под Сухумом их отряд здорово потрепали, и они драпали, попеременно таща на самодельных носилках одного парня, подстреленного снайпером. Может, от страшной усталости, а может быть, просто по молодости, но тогда Мишке труп того щуплого курсантика показался неподъемной тяжести Однако Борис Александрович был на удивление легким.
– Заноси! – скомандовал Ренат. – А ты отойди!
Лена покорно отошла в сторону. Они вынули тело из гроба и плюхнули на матрац. Потом Хузин оглядел получившийся натюрморт вдумчивым дизайнерским взглядом, перевернул покойника на бок и, отобрав у Лены косынку, обвязал ею голову усопшего. В довершение он накрыл труп одеялом так, чтобы виден был лишь кончик этой черной косынки. После всего сделанного, Ренат отошел к двери и оттуда придирчиво оценил результаты своего труда.
– Нормально, – сказал он. – А теперь ты ложись!
– Я не могу! – прошептала Лена и попятилась.
– Тогда все ляжем и по-настоящему!
Она закусила губу и медленно подошла к гробу, встала ногами на стул, а затем начала неловко укладываться в эту, как выражался подъесаул Папикян, «спецтару». Там, внутри, прямо посредине проходил грубый шов, соединявший два куска прапорщицкого сатина. Казалось, стоит только улечься – шов разойдется, и человек навсегда провалится в черную свистящую пустоту…
– Я не могу, – повторила Лена, уже улегшись вовнутрь, точно говорящая кукла в огромную коробку.
– Послушай, Хузин! – не выдержал Мишка.
– А ты, монархист, заткнись! – оборвал сержант.
Потом он, сузив глаза, еще раз внимательно осмотрел кровать: из-под одеяла высовывался мокасин с очевидной царапиной на боку. Сначала Ренат попросту хотел натянуть на предательскую обувь одеяло, но, прикинув, стащил ботинки с покойника и надел их на босые Ленины ступни.
– Пожалуйста, не надо… – всхлипнула она.
– Выносим! – скомандовал Ренат и накрыл гроб крышкой.
Первые два КПП прошли почти без осложнений – там дежурили свои парни. На третьем КПП начались неприятности – утренний зануда сержант из свежего призыва еще не сменился. Он копался в предъявленных бумагах, все время переспрашивал, словно страдал беспамятством, доставал из кармана устав караульной службы и заглядывал туда. Потом, подозрительно осмотрев машину, он приказал Курылеву выйти и открыть заднюю дверь. Ренат, поначалу наблюдавший все это, как бывалый сторожевой пес наблюдает щенячью возню, не выдержал:
– Может, тебе и «спецтару» открыть?
– Нет, не надо… – поколебавшись, ответил новичок.
Забрав все документы, он ушел в караулку Мишка глянул на Хузина – тот сидел в совершенно безмятежной позе, бесцельно улыбался и даже напевал что-то, но совершенно белый от напряжения палец лежал на спусковом крючке автомата. Неожиданно бронированные ворота начали раскрываться, и появившийся сержант-новичок, протянув Ренату проштампованные бумаги, попросил:
– А знаешь, ты гроб все-таки открой!
– Ты некрофил, что ли? – изумился Ренат.
– Согласно приказа…
– Ну, тогда смотри… – Ренат, не выпуская автомата, повернулся и, дотянувшись до узкой части гроба, чуть сдвинул крышку: показались мыски казенных мокасин.
– Еще? – спросил Хузин.
– Еще! – ответил зануда сержант.
– Значит, смерти не боишься?
– Согласно приказа…
Ренат еще буквально на сантиметр сдвинул крышку и коротко глянул на Курылева. Глаза у Хузина были веселые и абсолютно сумасшедшие. Мишка неприметным движением отжал сцепление, включил скорость и был готов по первому знаку рвануть в открытые ворота. И тут вдруг громыхнуло в глубине поселка, над «Осинкой» поднялся черный с красными подпалинами столб дыма, а спустя мгновение на третий КПП обрушился странный град из пивных банок и плодов киви…
Отъехав от поселка километра два, Мишка глянул в зеркало заднего обзора и увидел над Демгородком большую темную тучу похожую на грозовую, но только не синюю, а бурую.
– Львы? – спросил он.
– Догадливый ты, Шпет!
– А зачем вам Лена?
– Не бойся, дендрофил, не для того, зачем тебе.
– Мы поженимся, – совсем некстати сообщил Курылев.
– Конечно, весь Кембридж на свадьбе гулять будет…
– Значит, мы теперь в Англию?
– Мелкими перебежками… – хмыкнул Ренат.
Возле немецкого дота, похожего на огромный бетонный кубик, вдавившийся под собственной тяжестью в землю, Хузин приказал свернуть на еле приметную лесную дорогу, заросшую зверобоем и одуванчиками. Потом он постучал костяшками пальцев по крышке гроба:
– Воскресай, дщерь Иаирова!
Крышка откинулась – и Лена села в гробу, точно гоголевская панночка, – бледная и трясущаяся. Все ее тело билось в жестокой, но совершенно беззвучной истерике.
– Успокойся! – приказал Ренат. – Он обещал на тебе жениться…
Прыгая на кочках и проваливаясь в рытвины, рискуя сломать передний мост, Мишка гнал «санитарку» по лесу, пока не уперся в здоровенную копну свежего сена. Навстречу им из-за кустов тут же выскочили два крепких парня в кожаных куртках, черной и коричневой.
– Без шума нельзя было? – раздраженно спросил тот, что был в черной куртке.
– Нельзя! – ответил Ренат, вылезая из машины. – Разъезжаемся – времени нет…
Он помог Лене выбраться из «санитарки», а парни начали быстро разбрасывать копну – под сеном была спрятана небольшая машина-рефрижератор с надписью «мясо». Ренат открыл дверцу холодильника и с галантным поклоном предложил Лене забраться вовнутрь, сострив что-то по поводу улучшения жилищных условий. Она беспомощно оглянулась на Курылева и жалобно спросила:
– А он?
– Что ты сидишь, как засватанный! – крикнул Ренат. – Иди к нам!
Мишка стал поспешно вылезать из кабины, но парень в коричневой куртке неожиданно и привычно заломил ему руку, а потом бросил лицом на капот.
– От меня ему еще добавь! – засмеялся Хузин. Парень с готовностью саданул Курылева коленом в живот.
– Только печенку не отбей! Печенка мне скоро понадобится – я за бугром много пить буду! От ностальгии… – Говоря это, Ренат смеялся и легко удерживал отчаянно вырывавшуюся Лену.
– Отложим для тебя! – пообещал парень в черной куртке, застегивая на Мишкиных запястьях наручники.
– А мозги никому не продавайте – они у него бараньи! – предупредил Хузин.
Парни заржали. Курылев увидел у самого своего носа красный глянцевый баллончик и почувствовал нестерпимую резь в глазах. Перед тем, как раствориться в отвратительной стрекочущей пустоте, он успел понять, что его засовывают в гроб. И еще он услышал отчаянный вопль Лены:
– Ты же мне обещал! Ты же обещал…
