– Юрий Михайлович, что чувствует писатель, держа в руках свою только что выпущенную, пахнущую типографской краской книгу?

– Сожаление. Всегда в последний момент кажется, будто можно было написать лучше. Хотя, впрочем, это иллюзия, я работаю над вещами подолгу, до тех пор, пока текст не начинает меня как бы отталкивать: мол, хватит, до дыр протрешь!

– Странно слышать такие слова сейчас, когда писатели заваливают рынок скороспелыми романами, повестями…

– Это совершенно разные профессии. Рынок заваливают не писатели, а книгоделы, которые к литературе имеют примерно такое же отношение, как и составители кроссвордов. Оттого, что составитель оперирует словами, мы же не считаем его писателем. Писатель же оперирует Словом. Он старается передать читателю не просто набор информации – «пошел – убил – попался» или «встретился – совокупился – разочаровался», а мирочувствование. Кстати, именно это качество в литературе прежде всего ценил Лев Толстой…

– Но вернемся к вашему новому роману. Несмотря на всю сложность композиции, проблематики, читается он на одном дыхании. Что это – все-таки дань рынку?

– Писатель не имеет права писать скучно. Занимательность – вежливость литератора. Так называемую «серьезную», точнее, скучную литературу придумали филологи и философы, занявшиеся не своим делом. Если я хочу мыслительного чтения, то я возьму с полки «Розу мира», «Опавшие листья», Льва Гумилева, Отцов Церкви… А если художественного – то Чехова, Бунина, Булгакова, Платонова… Хорошая художественная литература должна вызывать проникающий трепет сопереживания, а не головную боль от интертекстуальных аллюзий. К сожалению, мы живем в мире самопровозглашенных талантов. Оглянитесь: косноязычные дикторы, увенчанные всевозможными премиями, безголосые певцы, именуемые звездами, выдающиеся политики, провалившие все, за что брались, знаменитые поэты, не написавшие ничего приличного… Представьте себе цирк. Выходит жонглер и все время роняет тарелки на манеж. Сначала публика свистит. Потом начинают появляться статьи и трактаты, доказывающие, что настоящее жонглирование и состоит в том, чтобы ронять тарелки. Роняющий становится лауреатом международной премии «Золотые руки». Публика привыкает и уже с удивлением смотрит на чудака жонглера, который, обливаясь потом, не уронил за весь номер ни одной тарелки. Увы, эта прозрачная аллегория распространяется сегодня и на нашу политику, на нашу культуру…

– Насколько помнится, именно этой коллизии посвящен ваш предыдущий роман «Козленок в молоке». Роман очень смешной и очень злой…

– Кстати, за три года этот роман вышел уже семью изданиями. А это как раз подтверждает, что засилье «самопровозглашенных талантов» беспокоит очень многих. Скоро в Театре имени Р. Симонова, руководимом В. Шалевичем, состоится премьера инсценировки «Козленка». Ставит спектакль Э. Ливнев, и, по-моему, получается очень смешно. Кстати, в русской литературе – вспомните Гоголя! – самозванство всегда наказывали осмеянием.

– В прежние годы вас часто экранизировали и инсценировали. Достаточно вспомнить нашумевший фильм С. Снежкина «ЧП районного масштаба» или много лет шедший с аншлагами спектакль «Работа над ошибками» в питерском Театре им. Брянцева. А как сегодня?

– По-всякому. Больше всего жалею об экранизации моей повести «Апофегей», запущенной на Студии имени Горького, но так и не законченной из-за начавшейся «шоковой терапии». Сейчас С. Снежкин намеревается снять фильм по моей повести «Небо падших». Ищем деньги. Работаем над сценарием. Когда сегодня размышляют о проблемах современного российского кино и жалуются на его невысокий уровень, забывают о подлинной первопричине. Из нашего кино ушла литература. Точнее, ее «ушли». А кино без литературы – как живопись без рисунка. Покойный Евгений Габрилович вообще считал киносценарий литературным жанром. Кстати, в 86-м году он, прочитав «ЧП районного масштаба», позвонил мне и предложил написать в соавторстве сценарий. И вот мы втроем – он, я и режиссер Леонид Эйдлин – сели в Доме ветеранов кино и принялись за работу. Писали мы, разумеется, о перестройке, но писали литературу, и чем дольше мы ее писали, чем живее становились придуманные герои, тем все более странная картина вырисовывалась. Пламенный реформатор, задуманный как положительный герой, по ходу дела оказывался мерзавцем, а консерватор, наоборот, вполне приличным человеком. И перестройка, которую мы художественно смоделировали в отдельно взятом провинциальном райкоме, вылившись в цепочку нравственных падений и предательств, закончилась полной катастрофой. Было это в 1987 году. «Мосфильм» отверг сценарий, несмотря на предварительные договоренности и непререкаемый авторитет Габриловича. Нам объяснили, что мы замахнулись на святое, а мы всего лишь были художественно последовательны. И эта художественная логика оказалась куда дальновиднее логики политиков. Знаете, у писателей в сердце есть какой-то особый «радарчик», и он начинает эдак попискивать, когда улавливает опасные для общества явления. Вообще, на мой взгляд, политика без литературы превращается в кровавые шахматы. Сейчас много говорят об отсутствии политической воли. Неправда. Политической воли у нас до чертовой матери – вон какую свалку вокруг Кремля устроили! У нас острейший дефицит политической совести…

– Ну а все-таки – что этот ваш «радарчик» подсказывает сегодня? Или секрет?

– От читателей «Труда» секретов у меня нет. Когда я навожу «радарчик» на «Правое дело», он ревет как ненормальный. Направленный на «Яблоко», удивленно попискивает. На коммунистов реагирует старыми революционными мелодиями. Уловив Примакова с Лужковым, благосклонно безмолвствует…

– Политикой не собираетесь заняться? В Думу баллотироваться?

– В России писатель – всегда политик. Из-за чего погиб Пушкин – из-за жены или из-за политики? Скорее все-таки из-за политики. А надо ли писателю заседать в Думе? Если не пишется, почему бы нет. Полагаю, литератор в парламенте уместнее и полезнее, нежели шоумен или же «фанерный» певец. А если пишется, то, конечно, лучше заседать за своим письменным столом. В конце концов, кто помнит, что Шолохов был депутатом? А Олеша придумал выражение «инженеры человеческих душ», столь понравившееся Сталину? В памяти потомков от литераторов остаются только очень хорошие книги и очень подлые поступки.

– Некоторое время назад вы издавали альманах «Реалист», удивлявший тем, что вокруг него в наше раздробленное время объединились писатели самых разных направлений. Есть новые издательские проекты?

– Есть. Я стал редактором альманаха «Новая русская словесность», который в рамках федеральной программы начинает выпускать издательство «ОЛМА-Пресс». Будем поддерживать молодые таланты, настоящие, не самопровозглашенные…

– А чем порадуете читателей в ближайшее время?

– Сел за новый роман, который называется «Гипсовый трубач». Надеюсь, эта вещь удивит многих.