Книга: Одноклассники
Назад: Акт первый
На главную: Предисловие

Акт второй

Та же комната. Все расселись возле неподвижного Костромитина. Черметов перебирает струны гитары.
Анна. Чермет, ну и где же твой сюрприз?
Черметов. Потерпи! Мне тоже очень хочется, а я жду. И Светочка ждет! (Напевает под гитару.) «А я так ждал, надеялся и верил, что зазвонят опять колокола, и ты войдешь в распахнутые двери…»
Светлана отворачивается.
Евгения Петровна. Ванечка тоже хорошо играл на гитаре…
Черметов. Так ведь я, тетя Женя, у него научился. Подумал: что, я хуже, что ли! Попросил – он мне аккорды и показал.
Анна. Конечно, если парень с гитарой, все девчонки с ним! (Напевает.) «Кто этот, кто этот, кто этот парень с гитарой…»
Борис. А если парень с деньгами?
Анна. Тебе видней. Ты же теперь первый парень на континенте!
Борис. Что Австралия по сравнению с Россией! Настоящие деньги теперь здесь! Правда, Чермет?
Черметов. Это кому – как…
Светлана. Что ж ты тогда, Боренька, от нас уехал?
Борис. Погромы обещали – вот и уехали.
Анна. Погромы? А тебе-то что?
Борис. Как что? Я, мэм, к вашему сведению, еврей.
Светлана. Борь, ну какие у нас погромы?! Что ты говоришь?
Борис. А что, ни одного не было?
Светлана. Ни одного.
Борис. Странно, обещали…
Светлана. Кто обещал?
Борис. По телевизору.
Федя. Телевизор, Липа, – это окно в коллективное бессовестное.
Анна. Сам придумал?
Федя. Нет, у тебя списал!
Светлана. А знаете, ребята, я однажды классный журнал случайно на какой-то странице открыла. Та м все наши национальности были указаны. Смотрю, напротив Липовецкого написано «еврей». Я так удивилась! Честное слово! Мы же тогда вообще об этом не думали, кто русский, кто нерусский. Просто одноклассники. Здорово было!
Отец Михаил. Во Христе нет ни эллина, ни иудея…
Федя. У нас в бомжатнике тоже интернационал. Правда, центральную свалку почему-то кавказцы держат. Чермет, купи у них свалку, а?
Черметов. Я подумаю. Так почему ты, Липа, все-таки уехал?
Федя. Я знаю: потому что в армию не хотел идти!
Борис. Врешь! Я лейтенант запаса. А вот ты, Строчок, не служил.
Федя. Мне нельзя. Я больной.
Анна. Мой бывший тоже от армии откосил. Тоже больной! Сам железный, хрен стальной!
Евгения Петровна. Анечка, нельзя же так! И что вы все к Бореньке пристали? Уехал и уехал… Судьба такая…
Борис. Не знаю, может, и судьба… Понимаете, тогда казалось, здесь уже ничего хорошего не будет. Конец! Ведь всё развалилось. Отца из газеты уволили. А там можно было начать совсем новую жизнь. Не выпрашивать, не доставать – а зарабатывать столько, сколько ты стоишь на самом деле.
Черметов. Большинство стоит гораздо меньше, чем предполагает.
Федя. Ясно, Липа за длинным долларом погнался!
Отец Михаил. В Евангелии сказано: «Там, где твое сердце, там и твое сокровище…»
Черметов. Тот-то я смотрю, твой благочинный на новом «мерседесе» рассекает!
Отец Михаил. Зато владыка на «волге» ездит. Смиряется…
Федя. Хорошо, что поэту не нужны деньги. Только небо над головой!
Анна. И вокзальная лавка под головой…
Федя. Хлебников был нищим, а Верлен – пьяницей. Свет, скажи им!
Светлана. Не всякий нищий – Хлебников, и не всякий пьяница – Верлен.
Федя. И ты против меня! Что с тобой? Ты какая-то не такая стала! Эх, а еще друг называется!
Евгения Петровна. Федя, не расстраивайся! Почитай нам лучше стихи!
Федя (ерничая). «По мрачным скалам Кандагара…»
Евгения Петровна. Нет, не эти. Другие…
Федя. Какие?
Светлана. Про девочку из соседнего двора.
Федя. А-а! Помните! Знаете, я ведь благодаря Ванечке поэтом стал!
Анна. А бомжом ты благодаря кому стал?
Федя. Дура ты, Анька! Ничего не понимаешь. У тебя, наверное, теперь и в голове силикон.
Анна. Какой еще силикон? Ты что говоришь, помоешник!
Черметов. Помолчи, королева! Рассказывай, Федя!
Федя. В девятом классе, помните? Я уже много стихов написал, целую тетрадь, а показывать боялся. Это же, как перед всеми догола раздеться…
Светлана вздрагивает и смотрит на Черметова.
Анна. Подумаешь! Если тело красивое…
Светлана. А если некрасивое?
Черметов. Девочки, о телах потом. Попозже… (Смотрит на Светлану, та опускает голову.) Не перебивайте поэта!
Федя…Ванечка однажды заметил, как я на уроке стихи в тетрадку записываю, и попросил почитать. Через два дня вернул. Молча. Я сразу понял: не понравились. Потом в школе концерт был к Восьмому марта… Свет, а сейчас в школах есть концерты, какая-нибудь самодеятельность, как у нас?
Светлана (очнувшись от своих мыслей). Что? А-а… Есть, но мало…
Евгения Петровна. Почему?
Светлана. Потому что мы теперь воспитываем свободных граждан. Заставлять нельзя – можно нечаянно раба вырастить. А если не заставлять – какая же самодеятельность?
Борис. Правильно, раба из человека надо с самого детства выдавливать! Нельзя железной метлой загонять в счастье…
Федя. Липа, у меня такое впечатление, что ты эти двадцать лет в холодильнике с включенным телевизором пролежал!
Светлана. Боренька, я не знаю, как у вас в Австралии, а у нас России, если не заставишь – ничего не будет. Это плохое само к человеку прилипает, а хорошее нужно к нему пришивать суровыми нитками…
Черметов. Суровыми?
Светлана. Суровыми! А раба у нас из себя, если и выдавливают, то почему-то вместе с совестью.
Некоторое время они молча смотрят друг другу в глаза.
Евгения Петровна. Феденька, а что дальше-то было?
Федя. Дальше? Ну, Ванечка вышел и стал читать стихи. Мои. Я сижу в зале и понимаю: сейчас умру, потому что стихи отвратительные! И вдруг все захлопали. А Ванечка заставил меня выйти на сцену. Ну и…
Анна. И все узнали, что у нас в школе есть свой гений!
Федя. А через неделю эти стихи напечатали в областной газете…
Борис. Это я отца попросил. Мне тоже можешь сказать «спасибо»!
Федя. Спасибо, Липа!
Борис. Пожалуйста, Строчок!
Евгения Петровна. Феденька, почитай нам эти стихи!
Федя. Эти? Даже не знаю… Совсем юношеские…
Черметов. Давай-давай! У нас сегодня вечер воспоминаний.
Федя. Ну, хорошо… Сейчас… (Закрывает глаза, встает в свою позу.)
Дразнилки. Драки. Синяки. Крапива.
Соседний двор. Мальчишечья война.
А в том дворе – немыслимо красива —
Была в ту пору девочка одна.
Я жил, учебник не приоткрывая,
Я потерял надежду и покой.
Граница меж дворами – мостовая.
Я вдоль бродил, но дальше ни ногой.
Пришла метель на смену летней пыли
Велись слезопролитные бои…
А во дворе у нас девчонки были.
Конечно, не такие, но свои.

В руках – синица, и мало-помалу
Любовь пропала. Где-то к февралю.
И девочка-красавица пропала.
Квартиру, видно, дали журавлю.
Смешно сказать, через дорогу жили.
Я был труслив, она была горда…

(Забывает текст, трет лоб.)
Я был труслив… труслив…

Борис. Это мы уже слышали.
Светлана. Не мешай!
Федя. Черт… Забыл… свои стихи. Такого со мной еще не было!
Светлана. Напомнить?
Федя. Нет! Я сам. Просто надо еще выпить…
Евгения Петровна. Не надо, Феденька!
Федя. Эх, да что вы понимаете! (Убегает в «запроходную» комнату – выпить.)
Евгения Петровна. Лечить надо Федю. Гибнет!
Черметов. Бесполезно. Я его два раза в больницу укладывал – убегал. А насильно лечить теперь нельзя. Свобода, понимаешь ли!
Евгения Петровна. В Серпухов его надо везти.
Борис. А что там, в Серпухове?
Отец Михаил. Та м чудотворная икона «Неупиваемая чаша».
Борис. И что?
Евгения Петровна. Помогает. Соседка наша так зятя вылечила. Пил страшно. Жену, дочку соседкину, бил смертным боем. Повезла, приложила его к образу – и как отрезало. Правда, теперь жалеет она.
Анна. Почему?
Евгения Петровна. Зять с пьяных-то глаз жену лупцевал, а с трезвых сразу бросил. Но все равно чудо!
Борис. Я в чудеса не верю…
Отец Михаил. Просто ты с настоящим чудом еще никогда не сталкивался.
Борис. Сталкивался! Прилетаю на родину, а мой одноклассник Тяблик, с которым мы за девчонками в душе подглядывали, – поп! Разве не чудо?
Отец Михаил. Чудо, что Ванечка в десятом классе дал мне почитать Библию. Через Ванечку меня Господь и позвал…
Борис. Откуда у него Библия взялась? Тогда трудно достать было. Моему отцу в обкоме партии выдали, как бойцу идеологического фронта, чтобы знал опиум по первоисточнику.
Евгения Петровна. От деда моего осталась. Он церковным старостой был до революции. Но я скрывала, а Библию прятала. Но Ванечка мне говорил: нечестно такую книгу от людей прятать! Такой справедливый мальчик…
Светлана. Чермет, а помнишь, как в шестом классе ты Борьке глаз подбил?
Черметов. Конечно, не помню! Я много кому чего подбивал…
Борис (радостно). Я помню! Только это в седьмом было. На контрольной по алгебре. Я Вите… Виктору неправильный результат подсказал.
Черметов. А-а, вспомнил! Нарочно, гад, наврал!
Борис. Ну, вот опять! Конечно, не нарочно!
Черметов. А почему тогда мне пару поставили, а тебе тройку?
Светлана. Потому что Борькин папа чуть что, сразу Гестаповне звонил!
Евгения Петровна. Кому он звонил?
Анна. Галине Остаповне. Директрисе. Она его как огня боялась.
Евгения Петровна. А-а… хорошая женщина. Как она, жива?
Отец Михаил. Преставилась. У нас в храме отпевали. Лежала на одре, как школьница. (Встает.) Пойду с Федей поговорю. Может, поедет в Серпухов?
Черметов. Денег, скажи, на дорогу дам!
Тяблов уходит в «запроходную» комнату.
Борис. Гестаповна как увидела меня с фингалом, сразу заверещала и стала разбираться: кто, где, когда? Я молчу, Чермета не выдаю!
Анна. Да ладно уж, пионер-герой! Он бы тебя просто убил! Правда, Вить?
Черметов. Это точно! Предательства не прощаю никому!
Светлана. Тогда Гестаповна собрала наш класс на допрос. Никто не сознается. Все на тебя, Чермет, смотрят. А ты молчишь, трусишь – отца в школу вызовут.
Черметов. Да, у бати рука тяжелая была!
Светлана. А Гестаповна психует – Борькиного отца боится…
Евгения Петровна. Боренька, а как твой папа? Жив, здоров?
Борис. Жив! Кипучий старик! За права аборигенов теперь борется…
Евгения Петровна. Не скучает по России?
Борис. Скучает. Советские песни каждый день слушает. Даже плачет иногда…
Анна. Погоди, Свет, а чем тогда все закончилось?
Светлана. А вот чем: Гестаповна сказала, если виновного не выдадим, на майские праздники в поход на озеро не пойдем. А мы всю зиму готовились. Вот тогда Ванечка встал и объявил, что это он Липовецкому глаз подбил, когда они боксерские приемы отрабатывали. Гестаповна, конечно, не поверила, но Борька подтвердил.
Борис. Точно! Я сразу подтвердил. И отцу то же самое сказал.
Светлана (Чермету). А Ванечка потом в лицо назвал тебя трусом…
Черметов. И мы дрались за гаражами. По-настоящему.
Евгения Петровна. Господи, вот и узнала через столько лет! Ваня тогда домой пришел – живого места не было. Ему даже губу зашивали…
Черметов. Мне тоже хорошо досталось, Ванька крепкий был парень! Зуб мне вышиб. А потом отец еще добавил за порванную форму. (Обходит неподвижного героя.) Спасибо, тебе Ванечка! Спасибо! Смотрите, кажется, улыбнулся!
Светлана. За что же – спасибо?
Черметов. Ну, как же! Если бы я в Афган не попал, кем бы сегодня был? Никем. Та м всему научился: и дружить, и ненавидеть, и до конца идти!
Светлана. И убивать.
Черметов. И убивать. До сих пор по ночам душманов мочу и кишки однопризывнику моему Сереге Рыбину в брюхо назад засовываю. Спасибо, Ванечка! Ты же первым в Афган попросился. Ну, как же от тебя отстать? (Смотрит на Светлану.) Никак нельзя! Мне сначала в военкомате отказали. Чтобы башку под пулю подставить, оказывается, надо еще и характеристику хорошую иметь! Добыл, спасибо Гестаповне! На смерть послали, как наградили! Умела Советская власть мозги компостировать…
Евгения Петровна. Ты Советскую власть, Витенька, не ругай – она тебя выучила!
Светлана. И завод чугунолитейный подарила.
Черметов. Не подарила, а расплатилась со мной! (Поднимает рубаху и показывает шрам.) Вот за это!
Анна. Ух, ты! (Гладит шрам.) Бедный Черметик…
Светлана. Что ж она с Ванечкой заводом не расплатилась? А только вот этим? (Показывает на Ванечку.) Поделился бы с героем!
Евгения Петровна. Это ты зря, Светочка! Витенька давно счет на Ванечку открыл и каждый месяц деньги переводит…
Светлана. И много?
Евгения Петровна. Нам хватает.
Светлана. Вы мне этого никогда не говорили!
Евгения Петровна. Не велел…
Анна. Кто бы на мое имя счет открыл?
Черметов. Королева, о чем разговор!
Анна. А знаете, я ведь королевой тоже благодаря Ванечке стала. Он прочитал где-то про областной конкурс и уговорил меня пойти. Сама бы я ни за что не решилась. Мне казалось, у меня нос длинный. Я даже по утрам перед зеркалом плакала. Представляете? А Ванечка принес какой-то журнал и стал показывать, какие некрасивые носы у фотомоделей. И я решилась…
Борис. Нет, королевой ты стала… благодаря мне!
Анна. Как это?
Борис. А вот так. Я отца за тебя попросил. Он был председателем жюри.
Анна. Да? Я не знала. Я думала… То-то он меня потом за кулисами обнимал. Еле отвязалась.
Черметов. Правильно думала! Ты и была самая красивая! А жюри это просто по достоинству оценило. А вообще-то интересно получается: все мы тут, оказывается, чем-то Ванечке обязаны. Только одна Светочка молчит, скрывает, ничего не рассказывает…
Борис. Я тоже еще не рассказывал, чем Ванечке обязан. А ведь он научил меня…
Черметов (презрительно). Иди-ка лучше посмотри, чтобы Федя с батюшкой в хлам не надрызгались!
Борис (растерянно). Да, конечно, сделаю… (Понуро уходит в другую комнату.)
Анна. Чермет, он у тебя просто ручной стал, наш гордый австралиец!
Черметов. За деньги можно кого угодно приручить! Правда, Светик? Ну, давай – рассказывай, чем ты Ванечке обязана! Соврешь – умрешь!
Светлана. Я перед Ванечкой очень виновата. Очень… (Всхлипывает.)
Возвращаются Борис с Тябловым. Они поддерживают Федю.
Евгения Петровна (обнимает Светлану). Ну, ладно, ладно…Что было, то было. Жизнь есть жизнь (Сыну, с наигранной веселостью.) Видишь, Ванечка, какие у тебя одноклассники! Не забыли, помнят, какой ты хороший был!
Федя (с трудом ворочая языком). Евгения Петровна, ну какие мы одноклассники? Одноклассники – это люди одного класса. Богатые… Бедные… Нищие… А мы здесь все давно уже разноклассники!
Звонит мобильный телефон. Черметов берет трубку.
Черметов (слушает, смотрит на Бориса). Я так и думал. Неважно. Через минуту начинайте!
Анна. Что, что начинается?
Черметов. Как что? Сюрприз! Фейерверк в честь Ванечкиного сорокалетия!
Федя. Фейерверк – реликт сакральных инициаций в честь бога огня…
Черметов. Реликту больше не наливать!
Евгения Петровна. Витенька, но фейерверк – это же, наверное, дорого!
Борис (готовя камеру). В Австралии жутко дорого.
Черметов. Когда душа просит, ничего не дорого! Запомни это, австралиец, если хочешь у меня работать! А потом – концерт!
Анна. Какой еще концерт?
Черметов. Узнаешь, зайка моя!
Анна. Ну, кто, кто? Скажи!
Черметов изображает известного певца. (Или певицу.)
Анна (потрясенная). Настоящий? Не может быть! У нас во дворе? Не верю! Двойник, наверное?!
Черметов. Двойник? Ну, нет… у меня все натуральное!
Анна (игриво). У меня тоже!
Федя. Врет!
Черметов. Проверим!
Федя. Чему ты радуешься, глупая королева? Безголосый балбес будет орать под фанеру какую-нибудь чепуху… «Киска моя, я твой хвостик!»
Анна. Ну и не ходи!
Федя. Не-ет! Я пойду, буду слушать и презирать!
За окном с визгом взвиваются первые гроздья фейерверка.
Черметов. Начинается! Все во двор!
Все бросаются к выходу. Черметов в суматохе удерживает за руку Светлану. Они остаются вдвоем, если не считать Ванечку. Его лицо искажено ужасом. Некоторое время они стоят молча, смотрят на фейерверк за окном. Черметов хочет развернуть Ваню так, чтобы и ему были видны гроздья огней.
Светлана. Не надо! Он боится этого… (Она затыкает Ване руками уши – его лицо успокаивается.)
Черметов. А ты?
Светлана. Мне все время кажется, вот сейчас ты засмеешься и скажешь, что это просто жестокий розыгрыш.
Черметов. Зачем ты вспомнила про ту драку?
Светлана. Захотелось почему-то…
Черметов. Я ведь для тебя тогда с Ванькой подрался. Чтобы ты не думала, будто я трус.
Светлана. А ты не трус?
Черметов. Нет, не трус. Раздевайся!
Светлана. Значит, это не розыгрыш. Тогда дверь запри!
Черметов запирает дверь. Она отнимает руки от ушей инвалида и расстегивает блузку. Лицо Вани снова искажается ужасом.
Светлана. Закрой балкон! Видишь, ему плохо!
Черметов. Сейчас ему будет хорошо! (Закрывает, в комнате становится тише.) А почему ты даже не спрашиваешь, зачем мне это нужно?
Светлана. Ты уже объяснил, что хочешь посмотреть на свою голую сорокалетнюю одноклассницу.
Черметов. Да, хочу!
Светлана. Чермет, я не виновата, что твоя жена спала с этим… Гуковским.
Черметов. Виновата. Раздевайся!
Светлана. Ну что ж, смотри… (Продолжает раздеваться.)
Черметов (оценивая.) А ты еще очень даже ничего! (Разворачивает Ванечку.) Ванечка, гляди, как наша с тобой Светочка хорошо сохранилась! Улыбается!
Светлана. Я рада, что не разочаровала тебя. Чего ты еще хочешь?
Черметов. Всего!
Светлана. Хорошо. Пойдем в спальню!
Черметов. Нет, здесь! При нем!
Светлана. Хорошо, при нем… (Снова поворачивает Костромитина лицом к окну.)
Черметов. Нет, чтобы он видел! (Разворачивает кресло с Ванечкой.)
Светлана. Чермет, ты – извращенец?
Черметов. Ну почему же? Может, я хочу дать Ванечке шанс!
Светлана. Какой еще шанс?
Черметов. Последний! Я недавно по телевизору видел: жена привела домой любовника, а муж у нее такой же никакой, после аварии. И что ты думаешь? Увидел соперника, очнулся, вскочил… Потом, правда, опять вырубился. От огорчения. Может, и Ванечка… если увидит… А?
Светлана. Ну, ты и скотина!
Черметов. Почему же? (Подходит, обнимает ее, целует в шею.) Разве ты не хочешь вылечить Ванечку?
Светлана. Они сейчас вернутся…
Черметов. Нет, не вернутся. Фейерверк еще не кончился. А потом будет концерт звезды. Все соседи откроют окна, выбегут на улицу, не веря своему счастью! Деньги, конечно, жуткая дрянь, но на них можно купить счастье… для других. Помнишь, как мы во дворе орали под гитару: (Поет.)
Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня.
Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня!

Светлана. А на тебя с балкона водой плеснули. Чтобы спать не мешал.
Черметов. А попали на бедную Светочку. Ты была в такой беленькой кофточке, тоненькой. Кофточка сразу стала прозрачной, как стекло. И я увидел, что у нашей отличницы есть тело. Настоящее. Женское. Красивое. Ты засмущалась, покраснела, как первомайский шарик, и убежала домой – переодеваться. А грудь у тебя с тех пор почти не изменилась! (Гладит ее грудь.)
Светлана. Всё изменилось. (Кивает на Ванечку.) А он тогда, между прочим, отвернулся.
Черметов. Ну, Ванечка, что же ты теперь не отворачиваешься?
Светлана. А ты все смотрел, смотрел, смотрел… Я хотела тебя возненавидеть. Но почувствовала совсем другое.
Черметов. Что же ты почувствовала? (Снова обнимает и целует ее.)
Светлана. Это нельзя объяснить. Но именно этим объясняется то, что потом с нами случилось.
Черметов (целует ее в шею). Ты умная! Ты строгая. Ты чистая. Я именно о такой мечтал. Если бы ты меня не предала, я бы сегодня был совсем другим. Как ты думаешь, Ванечка видит сейчас, что мы делаем? А?!
Светлана. Чермет, ты кому хочешь отомстить – ему или мне?
Черметов. За что мстить Ванечке? Он святой теловечек. Таким и останется. Или нет? Погоди, кажется, пошевелился? Неужели очнулся? (Подходит ближе, вглядывается.) Нет, померещилось…
Светлана. Значит, ты мстишь мне?
Черметов. Да, тебе! И ты отлично знаешь, за что! Ну, давай, давай – пока ты разделась только на половину того, что занял твой Павлик.
Светлана. Чермет, не надо! Ты же на самом деле не такой!
Черметов. Ах, ты даже еще помнишь, какой я на самом деле?
Светлана. Помню…
Черметов. Значит, помнишь? Ну, Ванька, смотри, что сейчас будет! (Валит ее на пол.)
Светлана. Отпусти! (Вырывается, вскакивает, прячется за коляской с безучастным Иваном.)
Черметов. Сейчас он восстанет и спасет тебя! (Трясет афганца.) Ну, вставай! Нет, не спасет. Может, он тебя, Светик, не очень-то и любил? Просто приехал в отпуск, отдохнул. Иногда так смешно бывает…
Светлана. Что тебе смешно?
Черметов. Ну, когда въезжаешь в отель, тут же звонят, спрашивают: «Молодой человек, не хотите с девушкой отдохнуть?» А разве с женщиной отдыхают? С настоящей женщиной работают, вкалывают! До седьмого пота, до кровавых волдырей на сердце! Светик, а давай по-другому… Ты с Ванечкой попробуй! Потормоши героя! Вдруг ему как раз этого для жизни не хватает? Я отдельно заплачý. А?
Светлана подходит и бьет Черметова по лицу.
Черметов. Ай, как больно!
Светлана. Не надо мне твоих денег! Какая же я дура!
Черметов. О дочери подумай!
Светлана. Я о ней и подумала! (Хватает свою одежду, выбегает из квартиры.)
Черметов. Куда? Сама же вернешься!
В открытую дверь врывается шлягер. Черметов нервно ходит по комнате, потом гневно оборачивается к Ивану, лицо которого от шума снова сделалось плаксивым.
Черметов. Доволен? Ты всегда был первым. Но с ней был первым я. Я! Ну почему тебя не шарахнуло на месяц раньше? Зачем ты в отпуск приперся? Молчишь, героический баклажан? Ну, и молчи! Я ее найду. Приведу! Понял? Ты увидишь! Все увидишь! (Вдруг, словно спохватившись, вынимает телефон, набирает номер.) Анвар, срочно бери людей и езжай на квартиру к Погожевой… Да, туда… Там девчонка. Ольга. Привезешь сюда, но из машины не выпускать. Работай! (Костромитину.) Вот так вот, Ванечка! (Выходит из квартиры.)
Ванечка сидит неподвижно. Только блики от цветомузыки играют на его плачущем лице. Появляется отец Михаил, прикрывает дверь – музыка стихает. Он подходит к Ванечке, крестится, садится рядом с ним.
Отец Михаил. Не могу смотреть на этот срам… Нравится! А не должно нравиться! Грех! Знаешь, Ванечка, грешен я. И все как-то мелко грешен. На прихожанок молоденьких заглядываюсь, а одна, взыскующая, ко мне все ходит, мол, растолкуй, отец Михаил, что имел в виду Спаситель в притче про пятерых мудрых невест, которые с одним женихом на брачном пиру затворились? Говорю: аллегория это! А взыскующая не унимается: аллегория чего? А кто ж знает? Я экзамены перед рукоположением экстерном сдавал. Все хочу в толкование заглянуть, да недосуг: служу каждый день да храм ремонтирую. Деньги вот у Чермета на ремонт взял. Да и себе толику оставил. Что, Ванечка, делать? Матушка сердится, мол, детей в школу, как положено, одеть не на что. Были бы у тебя дети, ты бы меня понял! А ведь есть, Ванечка, люди безгрешные, как ангелы. Я недавно в храме бумажку скомканную нашел. Прихожанка, видно, к исповеди грехи свои припоминала. И под циферкой «один», значит, написала: «Гневалась на кошек». А под циферкой «два» – ничего. Пусто! Понимаешь?! Она гневалась на кошек – и всё! И всё, Ванечка! Тебе-то хорошо: нет соблазна – нет и греха…
Возвращается заплаканная Светлана. Она успела одеться.
Светлана. А где Чермет?
Отец Михаил. Не знаю. Наверное, концерт слушает. Что с тобой сегодня, матушка моя? Присядь! Успокойся! Расскажи…
Светлана. Отец Михаил… Ми-иша, я не знаю, что мне делать…
Отец Михаил. А что случилось? Чего от тебя Чермет хочет?
Светлана. Этого я даже тебе не могу сказать.
Отец Михаил. Не можешь – не говори. А чего тебе от Чермета надо, можешь сказать?
Светлана. Павел деньги занял. Большие. Под проценты. Хотел бизнес начать…
Отец Михаил. М-да, сказано во «Второзаконии»: «Не давай в рост брату своему ни серебра, ни хлеба… Иноземцу отдавай в рост, а брату своему не отдавай».
Светлана. Значит, мы для них иноземцы. А Павел уехал, спрятался. Мне теперь надо долг отдавать. Денег нет.
Отец Михаил. Как это Павел спрятался – от жены с дочерью?
Светлана. Миш, понимаешь… Ольга не его дочь.
Отец Михаил (присвистывает от удивления, крестится). А чья?
Светлана. Не важно… Сейчас не важно.
Отец Михаил. Как это не важно! Ну, ты, отличница, даешь! В тихом омуте, прости Господи… Ты что ж, с пятью женихами на брачном пиру затворялась?
Светлана. С какими женихами? Не понимаю!
Отец Михаил. Ладно, это – аллегория. Павлик-то знает?
Светлана. Конечно. Я за него уже беременная выходила. Мы с ним в Москве на одном курсе учились. Влюбился в меня. Но я ему сразу сказала: у меня парень в Афгане – и я его жду. А Павел все равно надеялся…
Отец Михаил. Свет, дело прошлое, ты мне в седьмом классе тоже очень нравилась. Но я и в мыслях ни-ни. Все ведь знали, что вы с Ванечкой…
Светлана. А откуда все знали-то?
Отец Михаил. Ну как же, вы с первого класса…
Светлана. Ясно! Два учительских идеала нашли друг друга. Знаешь, Миш, что крепче всего держит вместе мужчину и женщину? Нет, не постель, не привычка и даже не дети. А то, что все вокруг уверены, будто эти двое созданы друг для друга.
Отец Михаил. А разве вы не были созданы друг для друга?
Светлана. Кто же теперь скажет? Для этого надо годы вместе прожить. А я прожила их совсем с другим мужчиной, который оказался…
Отец Михаил. Погоди, может, еще все устроится!
Светлана. Нет, не устроится. Знаешь, когда я помогаю Евгении Петровне мыть Ванечку и гляжу на него… мне становится страшно и смешно от мысли, что это то самое тело и что мы с ним… Как там у вас говорится, были «единой плотью»…
Отец Михаил. «И прилепится жена к мужу, и станут они едина плоть…» Это у вас еще до армии началось или когда он в отпуск приезжал?
Светлана. В отпуск. А я домой на каникулы…
Отец Михаил (грозит пальцем Костромитину). Ой, какой озорник! Смотри, Свет, вроде он улыбнулся!..
Светлана. Тебе показалось.
Отец Михаил. Значит… Слава тебе Господи! Зачем же ты от Евгении Петровны столько лет скрывала? Счастье-то ей какое! Внучка. Продолжение рода Костромитиных!
Светлана. Нет, Миш, все гораздо хуже… Грешней!
Отец Михаил. Не понял… Почему? Обоснуй!
Светлана. Потому что сначала провожали в Афган Чермета. Помнишь?
Отец Михаил. Ох, я тогда и напился, прости Господи! Отец его, Семен Иванович, мне все подливал. Крепок был! Пил, как дышал.
Светлана. Я тоже выпила. Чермет пошел меня провожать. А родители мои на дачу уехали. Ванька, прости меня, дорогой! (Подходит, целует его посветлевшее лицо, обращается к нему.) Я тобой восхищалась, я верила, что мы будем вместе, но с тобой голова у меня не кружилась. А с ним закружилась! И я ничего не смогла с собой поделать. Ничего! Это оказалось сильней меня…
Отец Михаил. Ух, ты! Надо же… Ванечка, надеюсь, об этом не узнал?
Светлана. Узнал…
Отец Михаил. Неужели Чермет, гад, растрепал?
Светлана. Нет, я сама Ванечке рассказала…
Отец Михаил. Зачем? Да разве так можно!
Светлана (с усмешкой). Соврешь – умрешь. Ванечка через неделю после Чермета приехал. Евгения Петровна нарочно к подружке ушла, чтобы нас вдвоем оставить. Я не хотела… Но он был такой нервный, нетерпеливый. Даже грубый. Он очень изменился. Всё про войну рассказывал, про убитых товарищей… Я осталась. Думала, если любит, простит. Не простил. Потом всю ночь я плакала, а он молчал. А на следующий день сразу уехал. Сказал, срочно в часть вызвали. Если бы он весь свой отпуск пробыл, как положено… Понимаешь, Миша?
Отец Михаил. Теперь понимаю.
Светлана. Это я виновата в том, что он…
Отец Михаил. Не вини себя! Как же ты с такой тяжестью жила-то? Пришла бы, исповедалась, легче стало бы…
Светлана. Стыдно же!
Отец Михаил. Стыдно? Ко мне убийцы ходят. Такое рассказывают!
Светлана. А я и есть убийца! Ванечка уехал. Ни строчки от него. А от Чермета каждый день по конверту. Я рвала не читая. Написала ему только, чтобы забыл обо всем. Вдруг позвонили из военкомата, сказали: Ванечка тяжело ранен. Мы полетели с Евгенией Петровной в Термез, в госпиталь. И я его увидела… вот такого… Мне стало плохо, затошнило… В общем, я поняла, что беременна. Хотела сначала избавиться от ребенка. А потом подумала: вдруг все-таки – Ванечкин?
Отец Михаил. Да-а, Светка, удивила ты меня! Я на исповеди разное слышу. Чего только не бывает с людьми. И понимаешь, давно заметил: в такие вот истории почему-то чаще всего влипают отличницы вроде тебя. Просто какая-то женская загадка!
Светлана. Никакой загадки. Не надо быть отличницей.
Отец Михаил. Погоди, а Чермет? Вдруг это его дочь?… Ты же могла…
Светлана. Не могла! Ну, какой, какой после всего случившегося с Ванечкой Чермет? Вы бы на меня пальцем показывали!
Отец Михаил. Да, ситуация…
Светлана. А тут снова Павел… Умолял выйти за него, клялся, что будет самым лучшим отцом. Своим родителям сказал, что ребенок его.
Отец Михаил. Благородный поступок!
Светлана. А потом проболтался. Они обиделись, отказали от дома. Мы после института сюда перебрались – к моим. А здесь никто ни о чем и не догадался. Ну, приехала из Москвы с мужем и дочерью…
Отец Михаил. Евгения Петровна на тебя только сильно обиделась…
Светлана. Простила. А Павел поначалу даже радовался, говорил: Россия живет провинцией. Знаешь, Миш, есть люди, которым нельзя совершать благородные поступки. Они от этого опустошаются. С ним так и получилось. Меня он разлюбил. Не сразу, конечно… Ольгу так и не полюбил. А ведь я была ему верной женой. Даже чересчур верной…
Отец Михаил. У апостола Павла сказано: «Каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим…»
Светлана. Миш, ты помнишь нашего историка?
Отец Михаил. Рабкрина? Конечно!
Светлана. А помнишь, почему мы его так прозвали?
Отец Михаил. Он, чуть что, сразу на Ленина ссылался и чаще всего на статью «Как нам реорганизовать Рабкрин?».
Светлана. Так вот, ты мне сейчас этого нашего Рабкрина напоминаешь.
Отец Михаил. Ну, ты скажешь тоже, матушка! Нет, правда, что ли?
Светлана. Извини, похож.
Отец Михаил. Обдумаю. А Рабкрин в девяносто третьем умер. От огорчения.
Светлана. Ты-то откуда знаешь?
Отец Михаил. Его в нашем храме отпевали. Я тогда уже пономарем служил. Родственники сказали: смотрел по телевизору расстрел Верховного Совета – и не выдержало сердце…
Светлана. А я вот, Миша, выдержала. Прожила с Павликом почти двадцать лет. Люди, которым плохо вдвоем, почему-то больше всего страшатся одиночества. Но, ты думаешь, Павлик не мог мне простить чужого ребенка? Нет! Знаешь, чего Павел не смог мне простить по-настоящему?
Отец Михаил. Чего?
Светлана. Того, что я его из Москвы увезла. Если бы он там остался, говорил – у него бы вся жизнь по-другому пошла.
Отец Михаил. По-другому? Сомневаюсь. У Афанасия Великого… Хм… Неважно… Свет, а может, тебе генетическую экспертизу сделать?
Светлана. Ага, чтобы весь город потом судачил: завуч 13-й школы Погожева выясняет, от кого она двадцать лет назад родила.
Отец Михаил. Ну, конечно, это ведь надо Чермета и Ванечку привлекать. Не скроешь. М-да, ситуация… Ну, а все-таки, Свет, неужели ты сама не чувствуешь, чья Ольга дочь? Ведь есть же какая-то женская интуиция!
Светлана. Интуиция? Ты, батюшка, посмотри сначала на Ольгу, а потом на Ванечку, а потом на Чермета. Вот тебе и вся интуиция!
Вбегает Черметов в сопровождении охранников. На какое-то мгновенье становится слышна очередная песня. Он кивком приказывает закрыть дверь.
Черметов (Светлане). Ах, вот ты где? (Охранникам.) Всем – отбой!
Охранники, переглядываясь и жестами показывая друг другу, что с шеф не в себе, уходят.
Отец Михаил (смотрит на него внимательно). А где же нам быть, грешным?
Черметов (Тяблову). Ты чего на меня так смотришь?
Отец Михаил. Любуюсь.
Черметов. Вы что здесь делаете?
Отец Михаил. Гневаемся на кошек.
Черметов. На каких еще, к черту, кошек?
Отец Михаил. Это так, аллегория…
Черметов. Не до аллегорий! (Светлане.) А тебя, между прочим, все ищут! Я уже начальника охраны уволил.
Светлана. За что?
Черметов. За то, что не заметили, как ты из подъезда вышла!
Светлана. Я из подъезда не выходила. Поднялась этажом выше, поплакала и вернулась…
Черметов. Зачем вернулась?
Светлана. Ты сам знаешь, зачем!
Черметов. Миш, пойди-ка послушай концерт!
Светлана. Отец Михаил, прошу тебя, не уходи!
Отец Михаил. Вить, «не зачинай в сердце своем грех и не порождай чад беззакония!»
Черметов. Какие еще чада? Что ты мне голову морочишь?! Тяблов, ты храм ремонтировать собираешься?
Отец Михаил. Господь милостив, может, трубы еще зиму и продержатся.
Черметов. А я вот сейчас благочинному позвоню и расскажу, как тебе уже два раза на ремонт давал. Где деньги, падре?
Отец Михаил. Так ведь стройматериалы втрое подорожали.
Черметов (достает телефон). Втрое, говоришь?
Отец Михаил (с вызовом). Звони, звони, Виктор Семенович! Потом вместе покаемся.
Светлана (устало). Ладно, Миш, иди! Мы люди взрослые – разберемся.
Отец Михаил. Когда разбираться будешь, не о себе, о дочери своей думай! Она теперь главная… (Крестит Светлану и уходит.)
Снова доносятся звуки концерта.
Черметов. Ты что, ему все рассказала?
Светлана. Исповедовалась.
Черметов. Зачем?
Светлана. А-а, стыдно стало! Не рассказала. Не бойся! Мне самой до тошноты стыдно. Ну, что, одноклассник, продолжим вечер воспоминаний! (Начинает раздеваться.)
Черметов. Погоди! Не надо!
Светлана. Почему ж не надо? Надо, Чермет! Мне очень нужны деньги.
Черметов. Не думай больше об этом!
Светлана (продолжая раздеваться). Тогда, может, хоть Ванечку оживим. Посмотри, как он?
Черметов. А меня ты не хочешь оживить?
Светлана. Тебя? А это еще возможно?
Черметов. Возможно! Знаешь, что со мной было, когда ты написала: «Все случившееся – ошибка. Я люблю Ванечку». Знаешь? Хорошо, в учебке нам оружия в караул не давали, а то бы меня раньше Ваньки привезли. И не теловеком, а трупом в цинке. Я же без тебя не мог! Совсем не мог, понимаешь?
Светлана. Ты и без королевы не мог! В раздевалке…
Черметов. Да при чем здесь королева? При чем здесь раздевалка!? Ты мне была нужна. Ты! Я и в Афгане-то выжил для того, чтобы вернуться и посмотреть тебе в глаза!
Светлана. Поэтому, когда вернулся, Аньку замуж позвал!
Черметов. А кого звать? Тебя? Ты – в Москве, с мужем и ребенком. Анька для меня всегда была… протезом. Вроде того, что этот майор приносил. А что мне оставалось? Ты же с самого начала была для Ванечки. Ах, какая пара! Ах, они созданы друг для друга! Я привык. Смирился. И вдруг ты дала мне надежду! И какую надежду! Зачем? Скажи мне, зачем?!
Светлана. Я была просто пьяна…
Черметов. Пьяна? Ерунда! Ты этого хотела! Я это сразу понял. Мы, мы с тобой были созданы друг для друга! Почему ты меня не дождалась? Почему? Я бы на тебя молился. И как Пашка никогда бы с тобой не поступил!
Светлана. А как он со мной поступил?
Черметов. Как? Ты хоть знаешь, зачем Павлик занял столько денег?
Светлана. Хотел заработать. Затеял бизнес. Я же объясняла. Ему стыдно было, что мы так плохо живем.
Черметов. Неужели? Перед кем же?
Светлана. Передо мной, перед дочерью…
Черметов. Бедненькая моя одноклассница! Никакого бизнеса у Павлика нет и никогда не было. Зато у него есть вторая семья. В Москве. Юная подруга и ребеночек. Вот такусенький. Деньги он взял для них! Больно?
Светлана (закрывшись, как от удара). Нет. Не очень…
Черметов. А должок свой он на тебя оформил!
Светлана. Откуда ты знаешь?
Черметов. Знаю… Но ты-то о чем думала, отличница?
Светлана (растерянно). Так многие делают. На жен оформляют…
Черметов. Правильно. Многие. У меня тоже вот на бывшую жену кое-какое имущество было оформлено. Поэтому она сейчас в полном порядке. Имущество, а не долги. Разница, надеюсь, понятна?
Светлана. Понятна…
Черметов. И квартира ведь на тебя записана. Так?
Светлана. Так. Она же родительская…
Черметов. Ты понимаешь теперь, что он просто отдал тебя с дочерью бандитам?
Светлана. Ничтожество…
Черметов. Я знаю, где он.
Светлана. Откуда?
Черметов. Знаю. Хочешь, его привезут сюда? Я поставлю его на колени перед тобой и заставлю лизать твои туфли.
Светлана. Ты бы лучше Гуковского заставил…
Черметов. Да не взрывал я его! Не взрывал! Меня подставили.
Светлана. Я верю тебе, Чермет! Ты добрый.
Черметов. Ну, привезти Пашку? (Достает телефон.)
Светлана. Ты лучше Ольгу сюда привези!
Черметов. Зачем?
Светлана. Узнаешь. Ты сегодня многое узнаешь интересного!
Звонок мобильного телефона.
Черметов (в трубку). Что? Пусть еще поет. Заплати, сколько просит!
Светлана. Не разоришься?
Черметов. Я? Нет. У меня много денег. Кстати, твой долг я уже вернул. Ни о чем не беспокойся.
Светлана. Спасибо, Чермет, ты настоящий друг! Дай, пожалуйста, телефон. (Набирает номер, напрасно ждет ответа, начинает нервничать.) Странно, очень странно! Я же сказала ей никуда не выходить… Что-то случилось? Ты же обещал послать своих людей!
Черметов. Не бойся, все нормально – ее уже везут сюда.
Светлана. Ну, ты даешь!
Черметов. Да, Светочка, да! Вот так бы мы и жили: ты еще не успела попросить, а я уже выполнил твое желание. Представляешь? А то ли еще будет! Когда к деньгам добавляется власть, можно землю перевернуть!
Светлана. Вот вы и перевернули. Вместе с нами. И все мы теперь ходим вниз головой. А откуда ты все-таки знаешь, что долг оформлен на меня?
Черметов. Я же объяснил.
Светлана. Нет, не объяснил!
Черметов. Я скажу, но ты ведь тоже мне что-то хотела сказать. Интересное.
Светлана. Ты первый. Но помни: соврешь – умрешь!
Черметов. Ну, если все так серьезно! Ладно… Мочилаев – мой человек. Я с самого начала все знал.
Светлана. Ты… знал? Значит, все это… устроил ты!
Черметов. Да, я очень хотел тебя наказать.
Светлана. За что? За ту ночь? За мое несчастье?
Черметов. За то, что ты меня предала!
Светлана. Я себя предала. И Ванечку погубила… Знаешь, Чермет, а ведь это ты взорвал Гуковского. Ты и со своей бывшей женой что-нибудь сделаешь, как только власть получишь…
Черметов. Не говори ерунду! Я бы его по-другому наказал. Не так шумно.
Светлана. Ну почему же? Ты ведь любишь, как моя Ольга говорит, зажигать! Ну где же она? (Распахивает балконную дверь, смотрит вниз.)
Как раз заканчивается популярная песня. Гром аплодисментов во дворе.
Голос певца. Спасибо, друзья! Как я люблю ваш прекрасный город на великой русской реке! А сейчас я хочу пригласить на сцену человека, который сделал невозможное – подарил вам мой концерт. Это кандидат в мэры, ваш земляк, можно сказать, ваш однодворец… Встречаем: Виктор Черметов!
Аплодисменты. Крики.
Светлана (вернувшись с балкона). Чермет, ты гений! Всё в одном флаконе: и сладкая месть, и встреча одноклассников, и выборы… Я тобой горжусь!
Черметов. Нет, понимаешь, я не специально… Так получилось!
Светлана. Отлично получилось! Иди – тебя ждут избиратели!
Черметов. Я скоро вернусь. Скажу им какую-нибудь ерунду и вернусь. А ты оденься! Сейчас привезут твою дочь…
Светлана. Твою дочь.
Голос певца. Виктор Семенович, мы вас ждем!
Черметов. Что-о? Ты что сказала?
Светлана. А ты как думал? Испортил отличницу – и никаких следов!
Черметов. А Павел?
Светлана. Час убавил…
Черметов. Так… Стой! Теперь понятно, почему он тебя кинул. Теперь все логично… У меня дочь! (Хватает ее за плечи.) А знаешь, я, когда ее сегодня увидел, у меня внутри что-то дрогнуло!
Голос певца. Ну где же вы, Виктор Семенович? Давайте все хором: Чер-мет-ов! Чер-мет-ов!
Толпа за окном подхватывает. Раздается звонок мобильного.
Черметов (в трубку). Сейчас. Иду! Выпусти пока Аньку Фаликову…Кого-кого! Королеву красоты. Областную. (Тихо, отвернувшись.) Привезли? Приведите сюда. Вежливо.
Светлана. Смотри-ка, все пригодились. Даже королева. А ты говорил – протез. Пусть еще и Федя стихи прочтет!
Черметов. Так вот из-за чего ты замуж выскочила! Но почему мне сразу не сказала? Ведь всё, всё было бы по-другому! Светка! Почему?
Светлана. Мне перед ним было стыдно! (Кивает на Ванечку.)
Черметов обнимает ее и крепко к себе прижимает, долго не отпуская. Это даже начинает казаться взаимностью.
Голос певца. Сейчас на сцену выйдет друг и соратник Виктора Семеновича – Анна Фаликова. Королева красоты! Встречаем!
Светлана (освобождаясь из объятий). Иди, кандидат! Королева долго не продержится…
Аплодисменты. Крики.
Голос Анны. Голосуйте за Виктора Черметова! Он знает, как жить! Ур-р-ра-а-а!
Черметов. Я сейчас… я быстро… (Уходит и тут же возвращается, наклоняется к Ванечке.) Моя дочь. Понял? Моя! (Убегает.)
Светлана подходит к Ванечке.
Светлана. Я должна была ему это сказать, Ванечка! Прости! Ну, что ты на меня так смотришь? Да, я плохая… Очень плохая женщина. Но знаешь, как мы все эти годы жили? Ольгу еле подняла. Пусть хоть у нее будет по-другому. Я знаю, о чем ты молчишь. Грязные деньги счастья не приносят! Приносят, Ванечка, оказывается, приносят! Счастье покупают почему-то именно за грязные деньги. И если не себе, то уж детям точно. А за честные деньги, мой милый герой, можно купить только интеллигентную нищету. И это, Ванечка, главное, что я поняла за эти проклятые годы… Ты улыбаешься? Почему?
Телохранители вводят Ольгу. Все трое некоторое время смотрят на полураздетую Светлану. Охранники с интересом, девушка с изумлением.
Ольга. Мама! У вас здесь групповой фитнес?
Светлана. Да что же это?! Да как же это… (Спохватывается, прикрывается.)
Телохранители неохотно уходят.
Ольга. Я не догоняю, что случилось? Столько народу во дворе! (Замечает Ванечку, разглядывая, щелкает перед его лицом пальцами.) Ух, ты! (Смотрит на портрет.) Это и есть твой афганец? И сколько он уже так кемарит?
Светлана (одеваясь). Да, это наш Ванечка…
Ольга. А в молодости он ничего был! (Теряет к нему интерес.) Кстати, кто эти гоблины, которые меня привезли? Тачка, конечно, у них крутая, но фейсы кислотные. Всю дорогу ждала – сейчас скажут: «Это похищение!» Ну, думала: продадут в гарем – оттянусь!
Светлана. Погоди! Оленька, будь серьезной, хоть сейчас! Это очень важно!
За окном слышен голос Черметова, усиленный микрофоном.
Черметов. Дорогие земляки! Я вырос в этом дворе и потому мне особенно приятно, что сегодня здесь собрались люди, которые знают меня с детства, с которыми я мужал, вступая в трудовую жизнь…
Ольга. А-а, у вас тут митинг! Кого впаривают пиплу?
Светлана закрывает балконную дверь. Голос Черметова теперь еле слышен.
Светлана. Оля, дочка, послушай! Я перед тобой очень виновата…
Ольга. Да ты что?! Это прямо какие-то новые песни о главном…
Светлана. Не перебивай! Прошу… Мне тогда было столько же, сколько сейчас тебе. И я просто запуталась, растерялась…
Ольга. Пока, мама, запуталась я. Соберись! Представь, что занимаешься с отстающим дебилом. Подлежащее – сказуемое. Ну, давай!
Светлана. Оля, твой отец – не твой отец…
Ольга. Неслабое подлежащее! Можно не падать в обморок? Я это знаю.
Светлана. Ты? Откуда?
Ольга. Оттуда! Или ты думаешь, за моей партой плохо слышно? Ладно, с подлежащим разобрались. Теперь сказуемое. И кто же фирма-производитель?
Входит Борис с видеокамерой.
Светлана. Тебе чего?
Борис. Чермет сказал с тобой посидеть.
Светлана. А ты у него теперь на побегушках?
Борис (показывая камеру). Я у него теперь пресс-секретарь.
Светлана. Липа, уйди, мне с дочерью поговорить надо!
Борис. Говори, я не слушаю. (Затыкает уши.)
Ольга. Липа? Какое странное у дяденьки имя!
Светлана. Это не имя. Это диагноз… (Берет Ольгу за руку и уводит в «запроходную» комнату, закрыв за собой дверь.)
Липовецкий сначала прислушивается. Потом подходит к неподвижному Костромитину.
Борис. Вань, смотри, обиделась твоя отличница! Зря. В России все такие обидчивые! Это потому что в эмиграции не были. Та м обижаться не на кого, только на себя. Я вот не обижаюсь, что ресторан наш прогорел. Ну, не ресторан… Забегаловка… «Борщ и слезы» называлась. Это еще мама покойная придумала. Наверное, потому что не хотела уезжать из России. А газету мы с отцом в самом деле издавали. Раз в месяц. Сто экземпляров. Постоянным клиентам дарили. Не помогло. Жена моя Оксана – ну, ты помнишь, она в нашей школе классом моложе училась – на почте теперь работает. Два сына у нас. Старший, Марк, еще здесь родился. И знаешь, у него улыбка абсолютно русская. Да, русская! Чего ты удивляешься! А у младшего, Володьки, совершенно австралийская. Вот такая! (Показывает.) Но Марк не хочет возвращаться в Россию! А мы с женой хотим. И папа тоже очень хочет. Он переживает, что без него у вас в России демократия не туда завернула…
Шумно, обсуждая концерт, входят Евгения Петровна, отец Михаил, Фаликова с цветами, Федя. Впереди Черметов с огромным букетом цветов.
Евгения Петровна. Какой концерт! Спасибо, Витенька!
Федя. Пчелка моя, я твой трутень! Тьфу!
Анна (виснет на Чермете). Вить, а правда мы с тобой на сцене хорошо смотрелись? Все потом интересовались, спрашивали: кто я тебе?
Черметов. Им же ясно сказали: соратница.
Анна. А как я выглядела в короне? (Прикладывает корону к прическе.)
Федя. Как принцесса Диана. После катастрофы…
Анна. Я тебя убью, стихоплет несчастный!
Борис (снимая их на камеру). А что, босс? Сильный предвыборный ход: одноклассники – король чугуна и королева красоты – находят друг друга через двадцать лет! Делаем ролик для телевидения…
Черметов. Где Светлана?
Борис. Там…
Черметов. Позови! Быстро!
Борис зовет. Из комнаты выходят Светлана и Ольга. Отец Михаил переводит взгляд с Ольги на Ванечку и Черметова.
Евгения Петровна. Девочки, что с вами?
Светлана (смотрит в глаза Черметову). Все хорошо! Все хорошо…
Евгения Петровна. Оленька! Что стряслось?
Ольга. Ничего. 425-я серия «Санта-Барбары». (Не отрываясь, глядит на Черметова.)
Евгения Петровна перехватывает ее взгляд.
Евгения Петровна. Витенька, что случилось? Ты хоть объясни!
Черметов (радостно). Случилось! Стряслось! Сейчас Светлана все вам объяснит. Говори! (Весело.) Соврешь – умрешь!
Все с недоумением смотрят на Светлану. Она молчит.
Ольга. Мама, ну! Подлежащее… Сказуемое…
Светлана (через силу). Я давно должна была это сказать. Я скрывала. Я думала, так будет лучше для всех. Я ошибалась… Но теперь я поняла и я хочу, чтобы все знали… Мой муж… бывший… Павел… не отец Ольге…
Федя. Как же это так, белоснежная ты наша?
Анна (сделав характерный жест). Ес-с! Так я и знала!
Евгения Петровна (опускаясь на стул). А кто же отец?
Светлана. Оля… моя Оля – дочь Ванечки. Моего любимого, единственного Ванечки!
Ольга (визжит). Мама, ты что, с мозгами поссорилась?!
Светлана. Замолчи! (С плачем опускается на колени перед Костромитиным, на его лице – выражение ужаса.) Прости меня, Ванечка… Прости! Знаешь, как трудно было с этим жить! Но теперь всё, всё… (Плачет.)
Евгения Петровна. Господи! Услышал! Мишенька, Он услышал! (Целует руки священнику.)
Тот удивленно смотрит на Светлану.
Отец Михаил. Вот вам и чудо Господне!
Черметов. Это не чудо, а вранье!
Светлана. Это правда!
Черметов. Но ты же сама…
Светлана. Я тебе лгала. Из-за денег…
Борис. Евгения Петровна, требуйте генетическую экспертизу! У нас в Австралии…
Евгения Петровна. Да зачем же, Боренька, экспертиза-то? Я и без экспертизы от счастья сердца не чую! Внученька, внученька… (Обнимает, целует растерянную Ольгу, которая все время озирается то на мать, то на Черметова.)
Черметов. Да, срочно нужна экспертиза! Я сейчас позвоню начальнику Облздрава! (Выхватывает телефон.) Ольга не его дочь!
Евгения Петровна. А чья же еще, Витенька?
Отец Михаил. Не надо, Чермет, звонить! Я про это давно уже знаю.
Черметов. Ты? А почему молчал?
Отец Михаил. Тайна исповеди. Слышал про такую? (Подходит к Костромитину.) Ванечка, посмотри, это твоя дочь! Оленька, подойди к отцу!
Анна. Ну просто как две капли!
Ольга медленно, неуверенно, оглядываясь на Черметова, подходит к неподвижному Костромитину.
Евгения Петровна. Внучка, поцелуй папу!
Ольга качает головой и медленно пятится.
Федя. Ванька, очнись, у тебя дочь! Понимаешь ты, дочь! Сейчас. Ага! Вот…
В последний бой шагнул ты смело… э-э-э…
Судьбу не в силах превозмочь.
Но вдалеке… э-э-э… родное тело
Уже вынашивало дочь!

Ну, как?
Ольга. Пафосно!
Светлана. «Тело вынашивало…» – плохо.
Федя. Ну тебя! Сразу видно: учительница! Лучше налей! Счастье надо запить.
Борис (снимает на камеру). Какой информационный повод! Недвижный герой через двадцать лет обретает свою дочь. А ты им, босс, что-нибудь даришь к этому событию. Новую инвалидную, допустим, коляску… А? Делаем ролик для телевидения!
Черметов. Пошел вон, дурак! Ты уволен!
Борис (в отчаянии). За что?
Раздается звонок в дверь. Евгения Петровна открывает. Входят майор Окопов и рядовой в сопровождении двух телохранителей.
Окопов. Виноват. Все разъяснилось. Теперь как положено… Боец!
Солдат бережно передает телохранителям красивую коробку, которая вдвое больше прежней. Те с предосторожностями распаковывают и достают оттуда протез ноги.
Черметов (угрожающе). Что это?
Окопов. То, что доктор прописал! Протез правой ноги. Новейшая модель. Титановый каркас. Сенсорное управление. Современные крепления. Голландия. Распишитесь в получении! (Отдает Евгении Петровне накладную. Идет с ногой к Ванечке.)
Окопов (подойдя к Ванечке). А ну, герой, примерь! Зачем молчишь, воин?
Ольга (дотронувшись до протеза). Готика!
Евгения Петровна (потрясая бумажкой). Вы что – издеваетесь?
Борис (снимая на камеру). Дикая страна!
Ванечка неподвижен. Окопов, начиная догадываться о своей новой невольной оплошности, с опаской озирается, пятится. Черметов взвывает по-волчьи.
Черметов. Я тебе сейчас распишусь! (Телохранителям.) Дайте сюда протез!
Окопов. Прибор казенный…
Анна. Не давайте ему ногу! Он возбужден после митинга!
Один телохранитель хочет выполнить приказ шефа. Второй, указывая на нервное состояние начальства, препятствует. Все это – жестами.
Черметов. Уво-олю! (Вырывает протез у телохранителей.)
Федя. Ну, теперь будет настоящий фейерверк!
Отец Михаил. Витя, не «порождай чад беззакония»!
Черметов. Породил. Убью-ю! (Бросается на Окопова.)
Рядовой в ужасе падает на землю, накрывшись коробкой. Черметов бьет майора протезом.
Окопов (закрываясь руками). Отставить! Голландия! Титановый каркас…
Светлана (охранникам). А вы что стоите! Он же покалечит!
Евгения Петровна. Охрана! Вяжите эксплуататора!
Охранники, обменявшись знаками, кидаются на шефа. Потасовка.
Черметов. А-а… Восстали!
Анна. Витя, не надо! Умоляю! У нас выборы! Рейтинг! Липа, выключи камеру, гад!
Борис (продолжая снимать). Я уволен, королева!
Черметов сражается с Окоповым и телохранителями. Анна вырывает камеру у Липовецкого и бросается на помощь кандидату в мэры. Феде, тоже попытавшемуся вмешаться, хорошенько достается.
Ольга. Реально живут!
Федя (утираясь). Как у нас в бомжатнике…
Светлана. Чермет! Господи, зачем? Миша, останови его! Что он делает!?
Отец Михаил (разводя руками). Гневается на кошек…
Во время драки все как-то забыли о Ванечке. От крика и грохота борьбы на его лице, повернутом к зрителю, сменяются одно за другим выражения безмолвного недоумения, отчаянья, ужаса… И вдруг он начинает хохотать. Все громче и громче. Его тело, ранее неподвижное, сотрясается в коляске. Услышав странный звук, все прекращают потасовку, оборачиваются на содрогающегося героя и застывают, точно каменея. А он все хохочет…
Занавес.
Назад: Акт первый
На главную: Предисловие