Занимаясь повседневными делами Представительства, я тщательно готовился к встрече с представителями спецслужб. Однако первая встреча с комиссаром полицейского участка произошла неожиданно. Случилось это так: молодой дипломат, находившийся в Женеве в составе какой-то делегации, накануне отлета взял без разрешения стоявший во дворе автомобиль и поехал «прощаться» с Женевским озером.

Будучи в нетрезвом состоянии, при развороте ударил стоявшую у тротуара машину и пытался скрыться. Вернувшись в Представительство, никому ничего не сказал о происшествии, пошел собирать свои вещи. Его наезд на машину видел ее хозяин, который туг же заявил об этом в полицию. Минут через 15–20 после возвращения дипломата в Представительство нам позвонил комиссар участка. Он рассказал о происшествии и добавил, что владелец машины, которую повредил наш водитель, написал по этому поводу заявление и находится в участке. Комиссар просил кого-нибудь из дипломатов приехать вместе с виновником происшествия в участок, чтобы установить, не был ли он пьян в период столкновения.

Осмотрев машину, я увидел на бампере голубую краску. Дипломат признал, что наезд действительно был, и уехал он с места происшествия потому, что, как ему показалось, задел только бампер той машины.

Посмотрев на дипломата, я понял, что брать его с собой нельзя: прощаясь с красавцем Леманом, как любовно называют женевцы свое озеро, он выпил, явно превысив допустимую законом норму. А это отягчающее обстоятельство. Парня могли не выпустить из страны, пока не уплатит достаточно крупный штраф, так как совершил два серьезных нарушения: управлял машиной в нетрезвом состоянии и скрылся с места аварии. Вызвал шофера и поехал один.

Комиссар вежливо, но твердо потребовал доставить в участок виновного. Я, столь же деликатно и столь же твердо, ответил:

— Господин комиссар, я с уважением отношусь к вашим законам, но, к сожалению, выполнить вашу просьбу не могу, так как молодой человек, совершивший наезд, рано утром вылетает в Москву. Мне неизвестно, где он сейчас находится и появится ли в Представительстве до отлета. Чтобы не заставлять вас и господина, который пострадал по вине моего соотечественника, ждать, я приехал принести вам по поводу случившегося извинения от имени Представительства.

— Мы принимаем ваши извинения, — ответил комиссар уже вполне доброжелательно, — но ведь необходимо подписать протокол о дорожно-транспортном происшествии. Для этого нужен его виновник.

— Господин комиссар, машина принадлежит Представительству. Она застрахована в фирме господина Korea. Я готов подписать протокол от имени Представительства. А чтобы у вас и у пострадавшего не было никаких сомнений, позвольте позвонить при вас господину Котсу.

К счастью, Коте был еще в своем бюро. Выслушав меня, он заверил пострадавшего и комиссара в том, что вопрос о компенсации затрат по ремонту машины будет решен положительно. Это всех устроило. Пострадавший понял, что его машина будет отремонтирована за счет страховой компании, а комиссар был рад, что без хлопот закрыл дело. Расстались мы вполне довольные друг другом.

Эта первая встреча с полицейским чиновником дала мне многое. Для швейцарца, как я понял, важны в подобных делах два момента: первый — деньги, второй, не менее важный, — уважительное отношение к нему, особенно со стороны представителя великой державы. У швейцарцев, несмотря на высокий уровень жизни, налаженный быт, что позволяет им смотреть на всех без исключения иностранцев свысока, существует комплекс «малой» державы, голос которой в международных делах ничего не значит. Поэтому мое заявление об уважении швейцарских законов, признание вины своего соотечественника и готовность немедленно удовлетворить претензии пострадавшего сделали свое дело. Комиссар пошел на уступку и не стал настаивать на «приводе» виновного.

Виновник происшествия утром улетел в Москву. Чтобы не портить ему карьеру, мы не сообщили, что в момент наезда он был в нетрезвом состоянии: экспертизы ведь не было.

Прошла еще неделя, и второй секретарь Представительства O.K., выполнявший иногда некоторые «деликатные» поручения Зои Васильевны, встречался с комиссаром женевской полиции господином Г., который ведал охраной иностранных миссий в Женеве. По моей просьбе наш дипломат пригласил комиссара на обед, сказав, что хотел бы познакомить его с вновь прибывшим сотрудником Представительства — помощником мадам Мироновой по административным вопросам.

Встреча состоялась в загородном ресторане. Надо сказать, что с первой встречи у меня с комиссаром установился хороший, я бы сказал, человеческий контакт, и все возникавшие позже проблемы, касавшиеся безопасности советских граждан, делегаций и видных государственных деятелей Советского Союза, решались успешно.

В ходе одной из бесед с комиссаром я сказал ему, что некоторые советские граждане чувствуют нездоровый к себе интерес со стороны отдельных сотрудников представительств стран НАТО при ООН. Дело доходит до прямых предложений о сотрудничестве с их разведками. И привел пару свежих конкретных примеров. Естественно, продолжал я, нас это беспокоит, мешает нормально работать. Полагаю, что это должно беспокоить и полицию Женевы — города, где сосредоточено столько международных организаций, где проходит ежегодно не одна сотня международных встреч и совещаний. Пора ей — «дипломатической столице мира» — избавиться от звания «столицы мирового шпионажа». Комиссар столь же прямо ответил, что в политику он не играет, а старается честно выполнять свой долг блюстителя порядка и быть объективным. Он многое видит из того, что делается в Женеве сотрудниками иностранных представительств друг против друга, но не вмешивается в их дела до тех пор, пока их деятельность не угрожает интересам Швейцарии.

Что это было? Доброе пожелание и предупреждение на будущее? Намек на не слишком тонкую работу моих коллег? Если так, то почему он это сказал? Он ведь не был ни нашим агентом, ни коммунистом, ни сторонником нашего строя. Возможно, потому, что, будучи порядочным человеком, он не терпел подлости и насилия. Потому, что с уважением относился к пашей, тоща воистину великой державе. Чтобы он га думал, произнося эту фразу, мы сделали для себя один вывод: необходимо срочно и тщательно проверить связи всех сотрудников резидентуры и, по возможности, сотрудников Представительства, отказаться от всех подозрительных и недостаточно проверенных контактов. Дальнейшие события показали, что, в ряде случаев, комиссар «одергивал» некоторых не в меру настырных американских и прочих разведчиков, крутившихся около советских граждан.

Немалую роль в налаживании добрых отношений с комиссаром и с другими сотрудниками контрразведки и полиции играло постоянно демонстрируемое нами не на словах, а на деле, уважение к Швейцарии, её народу, к ним лично. Имели, конечно, значение и личные симпатии, возникшие между комиссаром, с одной стороны, и Зоей Васильевной и мной — с другой.

Я планомерно продолжал осуществлять «реформы», пользуясь поддержкой Зои Васильевны. Иногда, чтобы была видна ее руководящая роль в этом деле, я просил ее выступить по вопросам безопасности, конспирации, порядка и дисциплины на совещании дипсостава или на партсобрании. Она всегда соглашалась. Подготовленные для нее тезисы правке практически не подвергались. Иногда она кое-что «смягчала», чаще — «заостряла», особенно когда речь шла о несанкционированных поездках за границу или выпивках.

В семидесятые годы по странам Европы прокатилась волна террористических акций, осуществлявшихся путём засылки взрыв-пакетов по почтовым каналам. Они направлялись политическим деятелям, в иностранные представительства, различные фирмы. Об этом регулярно сообщалось в местных газетах, и в разговорах со мной из этого не делали секрета и сотрудники полиции.

В Представительство приходило большое количество писем, бандеролей, посылок. Среди них могли быть и пакеты с «сюрпризом». Нас беспокоило и то обстоятельство, что советские граждане, проживавшие в Женеве на частных квартирах, часто получали от Национально-трудового союза бандероли с антисоветской литературой. Как правило, это были объемные пакеты. Они были идеальными контейнерами для закладки пластиковых бомб.

Чтобы обезопасить Представительство и его сотрудников, наш специалист по оперативной технике ежедневно проверял всю поступающую корреспонденцию, а также покупки и заказы, доставленные из магазинов, включая цветы и продукты. Для этого пришлось оборудовать лабораторию, оснащенную техникой для выявления взрывчатых веществ. В отдельных случаях я обращался за помощью в службу безопасности аэропорта, которая располагала командой специалистов-взрывников высокой квалификации и специальной техникой

Представительство мы в какой-то степени обезопасили. А как быть с людьми, живущими на городских квартирах? Мы не могли им рекомендовать тащить подозрительные пакеты в Представительство для проверки: они могли взорваться в пути или при вскрытии. Поэтому мы им настоятельно советовали самим пакеты в руки не брать и не вскрывать, а через консьержа вызывать специалистов по обезвреживанию взрывпакетов из полиции. Полиция, хоть и нехотя, но вынуждена была это делать.

И тут нам пришла в голову «гениальная» мысль — попытаться заставить женевскую полицию найти распространителей антисоветчины. И однажды, пригласив одного из сотрудников контрразведки в Представительство, я выложил на стол около тридцати бандеролей, полученных за последние пятнадцать дней только в адрес Представительства. Отправлены они были из разных почтовых отделений Женевы, но названия книг и упаковочный материал были идентичными. Я сказал ему, что отправляет эти книги активная антисоветская организация — Национально-трудовой союз, на счету которой сотни террористических актов против советских граждан. Не забыл упомянуть и о том, что в годы Второй мировой войны НТС сотрудничала с германским командованием, засылала свою агентуру в тыл Советской армии для ведения разведывательно-диверсионной деятельности. Одновременно было подчеркнуто, что НТС располагает специалистами-взрывниками, всеми материалами и техническими средствами, необходимыми для изготовления почтовых отправлений, начинённых взрывчаткой.

Представителю швейцарских спецслужб была высказана просьба попытаться выявить, используя свои возможности, лиц, занимающихся рассылкой литературы, и тем облегчить жизнь и нам, и себе, поскольку ответственность за возможный террористический акт падет и на женевскую полицию. Тут же я добавил, что лежащие на столе бандероли — малая толика того, что получают советские граждане, проживающие на частных квартирах. Полицейский подумал, потом сказал: «Я доложу о нашем разговоре моим начальникам. Идея хорошая, но осуществить ее непросто. Это потребует времени». Дело было, конечно, не только во времени, но и в боязни, что вездесущие журналисты могут обвинить полицию в нарушении прав личности, закона о свободе слова, ведь Швейцария, как утверждают ее власти, самая демократическая страна в мире. Однако, судя по тому, что поток бандеролей сократился, можно полагать, что сотрудники контрразведки нашли кого-то из распространителей и серьезно с ним поговорили. Они это умеют. А другие — просто напугались.

В связи с ростом терроризма серьезно обострилась проблема обеспечения безопасности Представительства и его сотрудников во время протокольных мероприятий, в частности, государственных приемов. В Женеву в течение года приезжало до четырехсот советских делегаций, и почти каждая заканчивала свое пребывание большим или маленьким приемом в здании Представительства. В отдельные дни бывало по пять, шесть, а то и по восемь таких мероприятий.

При небольшом количестве гостей контроль на входе и наблюдение в зале без особого труда осуществляли сотрудники Представительства, работавшие с делегациями, и пограничники. А при проведении больших приемов приходилось прибегать к помощи местной полиции. Надо отдать должное ее руководству. Оно с пониманием относилось к нашим просьбам и на государственные и другие большие приемы выделяло по 20–25 вооруженных полицейских и контрразведчиков.

Полицейские обеспечивали охрану Представительства снаружи, свободный въезд приглашенным, в числе которых были руководители кантона и города, на территорию Представительства, порядок на стоящее автотранспорта во дворе. А контрразведчики, отлично знавшие местную элиту, «процеживали» гостей при входе в здание, помогали дежурному дипломату, когда возникали нештатные ситуации.

Пограничники в такие дни работали в усиленном режиме. Одни дежурили в служебных помещениях, другие наблюдали за порядком в вестибюле, за гостями в зале и ни на минуту не оставляли без прикрытия Зою Васильевну, принимавшую гостей у входа в зал.

По окончании приема пограничники, сотрудники хозяйственного отдела и специалист по оперативной технике тщательно проверяли все помещения, где находились иностранцы, автостоянку и территорию Представительства. Мы исходили из того, что в темноте и суматохе, неизбежно возникавшей при разъезде гостей, злоумышленники, проникновения которых, несмотря на вес меры предосторожности, полностью исключить было нельзя, могли оставить где-то взрывчатку, баллончики с отравляющими веществами и многое другое из арсенала государственных и частных разведывательно-диверсионных и террористических служб.