Общежитие — неповторимый особый мир со своими заботами, страстями и противоречиями. Населяют его живые люди, часто с полярными характерами.

Моими соседями по комнате, а потом и друзьями на всю жизнь, оказалось шестеро симпатичных ребят из разных городов России. После окончания института пути-дороги развели нас, по-разному сложились и наши судьбы. Отрадно сознавать, что все мы, несмотря на трудности, невзгоды и несчастья, не свернули с выбранного пути, честно трудились и остались верны юношеской дружбе. Мы не виделись порой годами, но каждая встреча, будь она в Москве или за границей, была для пас праздником. Нам было о чем поговорить, было что вспомнить.

Первый раз всем курсом мы собрались 17 сентября 1945 года. Нас было 386 человек. И почти половина — фронтовики, некоторые еще в погонах, люда, прошедшие суровую школу жизни, увешанные орденами и медалями. Среда них — четыре Героя Советского Союза. Была на курсе и небольшая группа ребят, пришедших от станка, а остальные — вчерашние школьники.

Все волновались, нам предстояло вместе учиться и жить, а мы были такими разными но возрасту, жизненному опыту, воспитанию, традициям и привычкам, но благосостоянию и положению родителей. По, несмотря на все различия, мы быстро привыкли друг к другу. Получилось удачное сочетание опыта фронтовиков и производственников, отвыкших от учебы и в какой-то степени растерявших знания, и юнцов со школьной скамьи, для которых институт был продолжением школы. Мы учились у старших ответственному отношению к делу, подражали им. Мы обязаны фронтовикам и за сплочение коллектива, и за уроки жизни. Разница в возрасте и опыте, шокировавшая нас в первые дни, скоро стерлась, и разнородный коллектив стал дружным, сплоченным и представлял собой прекрасный материал для подготовки качественно нового поколения работников в области внешней политики.

Мне не раз задавали вопрос: «Как ты — житель глубинной северной деревни — попал в МГИМО? Ведь это элитарный институт!? Многие москвичи не могут туда поступить. Кто тебе помог?» Никто мне и моим друзьям, с которыми я жил и учился, не помогал. Связей, способных сделать это, у нас не было. В ту пору нам были не ведомы «блат» и «репетиторство». Помогла нам всем, конечно, школа. Несмотря на трудности лихолетья, и в сельских школах тогда хорошо учили. Помогли мне родители: они меня вырастили и научили работать. Огромная им сыновья признательность.

Были ли у меня какие-то преимущества перед другими абитуриентами? Перед фронтовиками, конечно, нет. Перед производственниками — не знаю. Думаю, тоже нет. А перед выпускниками средних школ, пожалуй, были. Еще школьником я стал кандидатом в члены ВКП(б), членом райкома комсомола. Имел блестящую характеристику райкома партии, в которой говорилось, что, будучи учеником 8—10 классов, успешно готовил в системе Всевобуча пополнение для армии, за что был и награждён медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов»

А был ли наш институт «элитарным»? Был! И это мы поняли, когда поучились и послушали таких корифеев науки, как Е.В. Тарле, Н.Н. Баранский, В.Н. Дурденевский, С.Б. Крылов, Р.З. Манфред, И.А. Витвер, B.C. Сидорин и многих других академиков и профессоров старой университетской формации.

«Элитарным» в негативном смысле он стал, когда в нет закрыли доступ «кухаркиным» детям. И, думается, «расслоение» студенческого коллектива началось уже в сентябре 1946 года, когда, «в порядке исключения», в институт было принято 40 девушек, но какие фамилии! Молотова, Жукова, Косыгина, Мухина и другие. «Дамские отпрыски благородных семейств», — как сказал один из моих однокурсников.

Руководство МИД СССР и дирекция института организовали учебный процесс так, что семинарские занятия по многим дисциплинам и курсам по международной политике, дипломатическому протоколу вели ответственные сотрудники МИД СССР, сочетавшие практическую работу с научной и преподавательской деятельностью. Семинарские занятия по философии в моей группе, к примеру, вел советник первого класса, впоследствии Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР, А.А. Рощин. Руководителем моей дипломной работы по новой французской конституции был сотрудник отдела стран Западной Европы кандидат исторических наук Покровский.

МГИМО создавался как центр подготовки специалистов-международников широкого профиля. Однако скоро руководство института поняло, что усвоить всю массу учебной и дополнительной литературы студентам не по силам, и была введена специализация. Появились историко-международный и международно-правовой факультеты. Я выбрал международно-правовой.

В институте мы получили разностороннее специализированное и одновременно достаточное общее образование. Благодаря этому все были востребованы. Своих сокурсников я встречал на партийной и советской работе, в МИДе, ВОКСе, КГБ, Министерстве обороны и других учреждениях госаппарата, в средствах массовой информации, научно-исследовательских и учебных институтах, в Музее Ленина и в Патриархии, в спортивных организациях.

Мы старательно учились, но и помнили слова поэта: «блажен, кто смолоду был молод…» И, понятно, «нас смущали иньязовских девушек глазки». И не только иньязовских. Очень милые девушки были во многих московских институтах, куда мы частенько ходили на вечера, и там многие нашли себе судьбу единственную и неповторимую. На третьем курсе я познакомился с умной, милой и красивой девушкой Ниной, студенткой медицинского института. В сентябре 1949 года мы поженились.