За окнами — пригороды Парижа. В вагоне — оживление: последние сборы. Этому подвержены и мы: «Встретят? Кто придет на вокзал?»

Поезд медленно идет вдоль перрона. Вдруг среди толпы мелькнуло знакомое лицо. Это Василий Павлович. Мужчина заметный, его ни с кем не спутаешь.

Мы едем по городу. Чувствуется предпраздничная суета — через день Рождество, за ним — Новый год. Яркие огни, красочные витрины, ёлочные базары. Парижане озабочены приобретением подарков.

По пути Василий Павлович всё время что-то показывает и рассказывает: «Справа улица Леви, на ней рынок. Сюда вы будете ходить за продуктами». Чуть позже: «Слева парк Монсо. Тут будете гулять с дочкой. Направо — ваша улица Прони». Потом мы узнали, что Прони был военным и государственным деятелем Франции. В 1642 году он присоединил к Франции остров Бурбон, открытый португальцами в XVI веке. Свою новую колонию французы назвали Реюньон.

По-своему знаменит и наш дом. По рассказам стариков-эмигрантов, в 1918 году он был куплен или арендован А.Ф. Керенским. Позднее в нём находилось посольство Латвии. В 1939 году здание перешло в собственность СССР, и в 1954 году в нём размещались представительства Совинформбюро, ТАСС и жилые помещения.

Мы внесли вещи, поставили чайник для жены и дочки, а сами поехали в посольство. В те годы оно располагалось на улице Гренель, 79 в роскошном старинном трёхэтажном с двумя двухэтажными флигелями особняке, построенном Робером Коттоном в 1713 году для герцогини Д’Эстре. Особняк много раз менял своих хозяев, пока не был приобретён 24 декабря 1863 года Россией для своего посольства. Второй этаж особняка был предназначен для членов императорской фамилии.

В годы оккупации Парижа в здании находилось одно из учреждений немецких оккупационных властей. И каким-то чудом в нём сохранились великолепные гобелены, шелковые обои, изумительной красоты позолоченная лепнина. Главная достопримечательность особняка — гобелен XVIII века из серии «Подвиги Александра Македонского». Он был изготовлен Лионской мануфактурой для Лувра в числе других 14 ковров. В зелёном салоне — полотна Айвазовского и других русских художников XIX века. После переезда посольства в декабре 1976 года в новое здание на бульваре Ланн особняк стал резиденцией посла.

Товарищи встретили меня по-дружески тепло. Короткая беседа с резидентом, раздача писем и посылок из Москвы и с кем-то другим, на машине — домой.

Первый рабочий день на новом месте. Обстоятельная беседа с резидентом Михаилом Степановичем по делам службы. Мне надлежало представиться послу, секретарю парткома и приступить к подготовке к главному — к восстановлению связи с одним из источников. И начинать мне надо было с… магазина готового платья, чтобы полностью сменить московский костюм. В моде тогда мы отставали от Запада лет на двадцать. Утром поехал с кем-то из товарищей в универсальный магазин «Галерея Лафайетт» и через 40 минут вышел оттуда элегантным «французом» во всём новом и по последней моде. Следом несли тяжелый тюк отечественной одежды.

Первую встречу с первым агентом в Париже помню до сих пор. Этого человека раньше я не видел, поэтому встречались по паролю и опознавательным признакам. Было это, если не изменяет память, в 15.00 у входа на станцию метро «Бульвар Понятовского». На условленном месте около щита со схемой метро стоял блондин лет 33—35-ти, чуть выше меня ростом, с небольшими светлыми усиками. Внешность соответствовала описанию. Были и опознавательные признаки. Сомнений нет: это он — мой будущий тайный друг и помощник. Подхожу к нему и, глядя в глаза, произношу условную фразу — пароль, и чувствую до одури противную дрожь в коленках. Откуда она? А он вынул изо рта сигарету и очень чётко произнёс отзыв. Предательская дрожь тут же исчезла, и больше никогда в жизни ничего подобного я не испытывал, хотя бывали всякие сложные и опасные ситуации. С этого момента и начались для меня будни оперативного работника резидентуры: основные, запасные, экстренные и контрольные встречи, и не только в Париже, но и в других городах. Они чередовались с выемками материалов из тайников, обработкой тайнописных сообщений, сопровождением коллег на встречи с агентами и на другие операции, отчётами в Центр, поездками по стране. При этом нельзя было забывать работу по прикрытию: пятидесятые годы были временем активного развития культурных связей между СССР и Францией.

У жены были не менее сложные и хлопотливые будни. Ей предстояло освоить близлежащие магазины и рынок, присмотреть и купить одежду для себя и дочурки, массу мелочей для будущего малыша, без которых нельзя ехать в родильный дом. Надо было и кухней заниматься. Но, самое главное, в сжатые сроки освоить французский язык. Жене дипломата он так же необходим, как и самому дипломату. «Немая» жена — плохая помощница мужу-дипломату, а уж мужу-разведчику — тем более. Французы с подчёркнутым пренебрежением относятся к иностранцам, не владеющим их языком, хотя среди самих французов той поры мало кто знал русский язык. Но такой уж у них характер: то, что они легко прощают себе, не прощают иностранцу.

Париж мне нужно было знать лучше, чем переулки родной деревни. Без этого нельзя научиться незаметно для противника проверяться, то есть выявлять за собой слежку и в случае необходимости естественно, не вызывая подозрения у наблюдающих, уходить от нее. Чтобы быстрее изучить город, много ездил с товарищами. Они рассказывали о методах работы местной службы наружного наблюдения в различных ситуациях и давали практические советы, как реагировать на ее действия.

Но уметь выявлять слежку надо не только на машине, но и при движении пешком и в средствах коммунального транспорта. Поэтому, когда выпадали свободные вечера, мы с женой времени даром не теряли. Уложив дочку, шли гулять. Маршрут прогулки намечали заранее но плану города. Вначале гуляли в своём районе, потом стали уезжать на метро в другие части Парижа.

В первую же из наших прогулок я заметил, что в Париже нет проходных дворов. А в разведшколе нас учили, что в «проходниках» и провериться легче, и уйти от наблюдения можно. Поделился своим «открытием» с кем-то из товарищей. «Забудь, — сказали мне, — о проходных дворах. В Париже, да и в других городах страны их нет. И в подъезде тут не спрячешься: в каждом сидит консьерж, мимо которого не проскочишь. И знай, что консьержи, все без исключения, осведомители контрразведки».

Через некоторое время я записался в автошколу. Автомашина для разведчика не роскошь, а первая необходимость. Она экономит время, даёт возможность изучать город и его окрестности, выявлять наружное наблюдение, а при необходимости, и уйти от него. После десяти 30-минутных уроков поехал сдавать экзамен инспектору полиции. Встреча с ним была назначена в кафе. Выпили по чашке кофе. Полицейский и мой инструктор — с коньяком, я — чистого. Смеясь, объяснили, что кофе с коньяком мне можно будет пить только после сдачи экзамена. Потом я прокатил инспектора вокруг квартала и ответил на два или три вопроса по правилам безопасности движения, и тут же, в машине, инспектор вручил мне «Временное разрешение на право вождения автомобиля». (По прошествии трех месяцев после сдачи экзамена его заменили на постоянное.) Экзаменатор и инструктор поздравили меня с успешной сдачей экзамена, что дало повод выпить еще по чашке кофе за мой, разумеется, счет. Но теперь и я, на равных, пил коньяк. Как все просто!

Вскоре я был представлен директору департамента культурных связей МИД Франции Эрланже, руководителям Ассоциации «Франция — СССР» и официально вступил в должность представителя Всесоюзного общества культурных связей с заграницей (ВОКС) и атташе службы культуры посольства. В те годы считалось, да так и на практике было, что всеми вопросами культурного обмена между СССР и Францией занимается ВОКС. И, чтобы повысить свой, как теперь говорят, рейтинг, я пошёл на маленькую хитрость. Вместо того чтобы в визитной карточке написать «Атташе посольства СССР. Вопросы культуры», я написал: «Атташе по культуре». В этой должности в посольствах других стран часто работали дипломаты в ранге советника. Они имели более широкие возможности для общения с французами, занимавшими высокое положение в обществе.

Мой приезд в Париж был сразу же замечен Народно-трудовым союзом. Как-то, уходя на работу, я увидел в вестибюле на столе для почты пакет на моё имя. В нём оказались журнал «Грани» издательства «Посев» и листовка, в которой говорилось: «Сотрудник КГБ! Довольно служить диктаторскому режиму Сталина. Переходи на нашу сторону, встань на защиту трудового народа!»

Не верю тем, кто говорит, что влюбился в Париж с первого взгляда. У многих, как и у меня, в первое время было разочарование. И не случайно. От Парижа ждал чего-то необычного, светлого, захватывающего, а встретился с огромным мегаполисом, со всеми присущими ему недостатками. Конечно, в Париже есть Елисейские Поля и Большие бульвары, площади Конкорд и Этуаль, собор Парижской Богоматери и Лувр с его шедеврами, Гранд-опера и Эйфелева башня. Всем этим восхитишься позже, а на первых порах надо научиться ходить но тротуарам, донельзя загаженным собаками, видеть их в магазинах и даже в ресторанах.

Грустное впечатление произвела на нас и парижская подземка. Грязные и темные перроны, крутые лестницы и узкие длинные заваленные мусором перехода, грохочущие лифты-клети, напоминающие те, которыми пользуются шахтёры, спускаясь в шахту. После московского метро парижское, которое украшали лишь рекламные щиты, не смотрелось.

Ассоциация «Франция — СССР»

В мои обязанности но линии прикрытия входило осуществление постоянного контакта между ВОКСом и Ассоциацией «Франция — СССР». Другой, не мснсе важной, задачей было установление личных контактов с представителями научных и культурных кругов Франции и их изучение с целью возможного использования некоторых из них для пропаганды достижений нашего государства в области науки и культуры.

У Ассоциации «Франция — СССР» богатая история: «предками» ее были «Общество друзей русского и присоединившихся к нему народов», созданное в 1905 году. Оно ставило своей целью борьбу за освобождение народов России от династии Романовых. Во главе его стояли Анатоль Франс и жена Эмиля Золя.

В 1919 году по инициативе депутата парламента Марселя Каше-на было создано «Общество друзей народов России», а в 1928 году Анри Барбюс и Поль Вайян Кутюрье «для развития дружественных отношений между двумя странами в политической и экономической областях и для ознакомления французов с достижениями СССР в науке и технике» создали «Французское общество друзей Советского Союза». В 1935 году его возглавил Ромен Роллак.

Деятельность Общества, как и его предшественников, с самого начала находилась под постоянным контролем политической полиции. Правая печать представляла его не иначе, как филиал компартии. Быть членом Общества в те годы было небезопасно. Эго обстоятельство весьма негативно сказывалось на результатах его работы.

В период Второй мировой войны авторитет Советского Союза был неимоверно высок, число его друзей во Франции многократно возросло и возникла потребность в создании организации, которая мота бы их объединить. И в апреле 1944 года в Алжире, где находился Комитет национального освобождения Франции, была создана Ассоциация «Франция — СССР». Ее возглавляли в разное время профессор Поль Ланжёвен, Ф. Жолио-Кюри и генерал армии Эрнест Пёти. Ассоциация стала одной из крупных и активных общественных организаций страны.

Как общественная организация она существовала за счет членских взносов и издательской деятельности. Но взносы, даже самые маленькие, французы платить не любят, издательство не приносило ощутимого дохода: шла «холодная» война. И Ассоциации постоянно не хватало денег на аренду помещений, транспорт, оборудование, зарплату сотрудникам. Выход из этого её руководители видели только один — просить помощи у советских друзей. А мне ничего не оставалось, как, заручившись поддержкой посла, информировать об этом Правление ВОКСа.

Но всякий раз передавать деньги наличными было небезопасно: бюджетом Ассоциации могли заинтересоваться и налоговая служба, и политическая полиция. Поэтому иногда мы передавали друзьям в качестве «подарка» крупные партии изделий народных промыслов,

которые она реализовывала через свой магазин. Его витрина привлекала внимание прохожих пузатыми самоварами, многоцветными матрешками, палехскими шкатулками, альбомами репродукций, оренбургскими пуховыми платками.