Глава 3
Противоборство германских и польских спецслужб в Восточной Пруссии и польском Поморье

Творцы Версальской системы старались изначально создать такую конфигурацию послевоенного устройства Европы, которая бы гарантировала страны-победительницы в будущем от возрождения военной мощи Германии. Одним из главных «столпов» этой системы, по их воззрениям, была независимая Польша, служившая своеобразным противовесом на востоке Европы, способная в случае необходимости нейтрализовать реваншистские устремления Германии.

В стремлении снизить риски от возможного возрождения Германии путем навязывания ей ущербных условий существования страны-победительницы заложили неразрешимые межгосударственные польско-германские противоречия, создав предпосылки для возникновения острых конфликтных ситуаций, приведших в конце концов ко Второй мировой войне. «Камнем преткновения» во взаимных германо-польских отношениях являлась «данцигская проблема», существование которой было определено самим статусом Вольного города. Находясь под общей юрисдикцией Лиги Наций, вольный город Данциг для польской и немецкой сторон играл важную роль в силу своего исключительного географического положения.

Польское влияние на происходящие в Данциге процессы было обеспечено так называемыми «решающими правами» Польши в крае. Через своих официальных представителей в органах управления Данцига Польша имела возможность влиять в своих интересах на конкретные вопросы жизнедеятельности города. В частности, на вопросы функционирования железнодорожного и морского транспорта, таможенных пошлин и т. д.

Город Данциг в силу своего уникального географического положения (территориальная близость к Польше и Восточной Пруссии) и международного статуса имел исключительно важное значение в качестве опорного пункта не только для польской и германской спецслужб, но и для разведок ведущих стран Европы, превративших его в своеобразную «Мекку международного шпионажа». Из имеющихся материалов известно, что постоянно действующими аппаратами в городе располагали спецслужбы Великобритании, Франции, СССР, Швеции и других стран. Отдельные операции проводились даже китайскими и японскими спецслужбами. Как правило, их аппараты действовали под прикрытием своих дипломатических представительств, располагавших в Данциге статусом генеральных консульств.

Власти Веймарской республики в 1920-х годах в отношении Польши занимали в целом враждебную позицию, считая, что сам факт существования независимого польского государства наносит ущерб интересам Германии. Вместе с тем «польский вектор» внешней политики Германии в межвоенный период был одним из приоритетных.

В начальный период своего существования Польша проводила великодержавную, шовинистическую политику в отношении своих соседей, крайними проявлениями которой стали советско-польская война 1920–1921 годов, захват Виленской области у Литвы, постоянное давление на Восточную Пруссию под предлогом выполнения Версальских договоренностей по Данцигу. Вполне естественно, что Германия воспринимала своего соседа как основного потенциального противника, вооруженный конфликт с которым мог вспыхнуть в любой момент.

На этом сложном политическом фоне и развернулось противоборство германских и польских спецслужб, по понесенным потерям сравнимое разве что с польско-советским противостоянием на востоке Европы. Следует отметить, что «война разведок» в целом велась с равным счетом, преимуществ ни у одной из сторон не наблюдалось. Силы польских и немецких спецслужб, за исключением определенного периода зарождения организационных структур немецкой разведки, были примерно равными. Общим в истории их становления также является и то обстоятельство, что они были созданы и начали свою деятельность почти одновременно с формированием государственных учреждений Второй Речи Посполитой и Веймарской республики буквально с нуля.

После окончания Первой мировой войны Германия оказалась в положении государства, вовсе не имеющего самостоятельных, дееспособных спецслужб, способных решать сложный комплекс относящихся к их компетенции задач. С полным основанием считать государственной спецслужбой группу «Абвер», созданную в 1920 году в составе военно-стратегического отдела Войскового управления рейхсвера, не приходится в силу ее крайне малочисленного состава.

Германские разведывательные структуры, используя свои достаточно ограниченные ресурсы, в 1920-е годы смогли добиться неплохих результатов в освещении военной и военно-политической ситуации в Польше. Особенно благоприятные возможности получать актуальную развединформацию они имели на территории Данцига, используя такие факторы, как относительно свободный режим перемещения через границы, развитую транспортную инфраструктуру, наличие значительного вербовочного контингента, имеющего родственные, личные связи по обе стороны границы и т. д. Но при этом специалистами германской разведки отмечалось, что приграничные и внутренние районы Польши трудны для проведения планомерной разведывательной работы в силу строгого контрразведывательного режима, обеспеченного польскими спецслужбами. Под «планомерной разведывательной работой» подразумевалось ведение наступательной агентурной разведки.

Начало проникновению в интересующие абверштелле «Остпройссен» объекты в Польше в начале 1920-х годов было положено путем массовой заброски специализированных групп агентов-вербовщиков с основной задачей поиска подходящих кандидатов на вербовку. Так, только одним сотрудником абвера Герлахом было подготовлено и направлено в Польшу с конкретными заданиями пять таких групп. О результативности работы группы Герхарда Рихтера, например, свидетельствует тот факт, что за относительно короткий период времени ему и его помощникам Паулю Фухсу, Яну Безбородову и Францишеку Зелиньскому удалось завербовать четырех военнослужащих 64-го пехотного полка в Торуне: капрала Яна Кружиньского, рядовых Антонина Буцковского, Романа Лукашевского, Антонина Соберальского. С аналогичными заданиями в Польшу также были направлены группы Ганса Вольке и Эмиля Ратца.

В первой половине 1925 года польской контрразведкой был задержан писарь повятовой мобилизационной команды (аналог военкомата) в Кощчержине Ян Крефт. В ходе судебного разбирательства было установлено, что к числу поставленных немецкой разведкой перед Крефтом задач относились: сбор информации о численности, местах дислокации, вооружении 65-го пехотного полка в Старограде; возможные штатные изменения в указанной воинской части; сведения о мобилизационных планах командования.

За непродолжительный период сотрудничества с германской разведкой Яну Крефту удалось собрать большой объем информации военного характера, и не только по указанным вопросам. Несмотря на крайнюю осторожность в работе на абвер, Крефт попал в разработку польской контрразведки после того, как стал проявлять ничем не обоснованный интерес к вопросам, не относящимся к его компетенции.

Провалы германской агентуры требовали от немногочисленных сотрудников абвера постоянно улучшать свою деятельность, искать новые формы работы и совершенствовать ее методику. Такой поиск сопровождался весьма внушительным числом ликвидированных агентурных звеньев, о чем свидетельствуют следующие количественные показатели. Так, в 1922 году на территории Польши местными спецслужбами была вскрыта противоправная деятельность 122 человек, в следующем году было задержано 74 лица, подозревавшихся в связях со спецслужбами Веймарской республики. В 1924 году аналогичный показатель составил 30 агентов. В зоне ответственности контрразведки 8-го военного округа, примыкавшего к территории Восточной Пруссии, эти цифры выглядели следующим образом: 1922 год — 12, 1923-й — 28, 1924-й — 11 агентов германской разведки.

Снижение вскрытых случаев шпионажа дало повод руководству Второго отдела польского Генштаба оценить деятельность собственной контрразведки как «явно ненормальную» и констатировать, «что германская разведка в указанный период активизировала свою деятельность, а польская сторона не выработала соответствующие методы противодействия».

В 1924 году контрразведка 8-го военного округа совместно с отделом информации Поморского воеводского управления полиции поставила на учет как возможных агентов иностранных спецслужб 594 лица, из которых 532 были по национальности немцами, 62 — поляками. Подавляющее большинство подозреваемых было зафиксировано в окружении воинских гарнизонов в Торуне, Грудзензе, Тшеве, Хелмно.

До 1925 года абверштелле «Остпройссен» не удавалось привлекать к сотрудничеству польских военнослужащих званием выше сержанта. Значительным «прорывом» в работе абвера на польском направлении стали последовательные вербовки в 1926 году первых офицеров — поручиков Павла Пионтека и Казимежа Урбанюка, позволившие немецкой разведке заглянуть в сейфы военного министерства Второй Речи Посполитой.

Действовавший по заданию сотрудника абвера Генриха Рауха агент-вербовщик Гюнтер Волленберг зимой 1925 года, воспользовавшись материальными затруднениями командира кавалерийского эскадрона в местечке Конице П. Пионтека, вошел с ним в контакт и провел зондирующие переговоры о возможности сотрудничества с германской разведкой. Саму вербовку поляка осуществил лично Г. Раух на встрече в пограничной полосе, на так называемой «зеленке». За высокое денежное вознаграждение П. Пионтек обязался предоставлять Г. Рауху секретные материалы, к которым он имел непосредственный доступ.

На очередных встречах в районе Данцига, куда П. Пионтек имел возможность беспрепятственно приезжать, он передал на фотопленках оговоренные ранее материалы и пообещал завербовать в интересах абвера своего коллегу — адъютанта командира кавалерийского полка в городе Торуне К. Урбанюка. Операция была завершена его вербовкой с последующей передачей секретных польских мобилизационных документов, представлявших для абвера особую ценность.

В качестве курьера, перевозившего негативы через границу, в дальнейшем использовалась невеста П. Пионтека Ванда Пекарска. Кроме значительного объема документальной информации П. Пионтек предоставил германской разведке много устных сообщений, касающихся вопросов боевой подготовки польских частей и соединений, дислоцированных в районах, примыкавших к Восточной Пруссии.

П. Пионтек обратил на себя внимание польской контрразведки после того, как ее агенты доложили о его возросших денежных тратах. Отдельный информационный реферат в Торуне, который начал разработку Пионтека, вначале планировал использовать его в качестве агента-двойника для передачи в ACT «Остпройссен» дезинформационных материалов. В этих целях был даже установлен контакт с Пионтеком. Одновременно были продолжены проверочные мероприятия, послужившие в дальнейшем основанием для его ареста. В частности, было установлено, что Пионтек своими действиями нанес значительный ущерб польским вооруженным силам и использоваться в дезинформационных мероприятиях польской контрразведки не мог.

4 апреля 1927 года окружной военный суд на выездном заседании в г. Торуне приговорил поручиков П. Пионтека и К. Урбанюка к расстрелу, а В. Пекарску — к шести годам тюремного заключения.

Через несколько недель после казни на Оскара Райле с предложением своих услуг вышел неназванный польский офицер, находившийся к тому времени в вербовочной разработке. Разработка проводилась через агента-вербовщика абвера. В процессе «зондажных» бесед поляк согласился вступить в непосредственный контакт с офицером германской разведки. В ходе состоявшейся беседы выяснилось, что поляк проходит службу в штабе корпуса в Лодзи и имеет доступ к важным секретным документам. Был обусловлен порядок дальнейшей работы польского офицера на абвер, оговорены условия оплаты его услуг и способы поддержания связи.

На очередной встрече поляк, получивший в абвере псевдоним «Скупой», представил мобилизационные таблицы штаба своего корпуса и другую секретную документацию. Для оценки передаваемой «Скупым» информации (О. Райле не имел специального военного образования) и с учетом значимости нового источника к операции был подключен Ганс Горачек. Суммы, выплачиваемые поляку за информацию, постоянно росли и позволили ему за три года сотрудничества сколотить целое состояние.

Удовлетворив свои материальные запросы, «Скупой» в написанном тайнописью письме отказался от дальнейшей работы на германскую разведку. Испытывая нужду в таком важном источнике, абвер, в свою очередь, пригрозил своему агенту организацией утечки информации о сотрудничестве «Скупого» с немецкой разведкой. Последний, здраво рассудив о том, что в случае реализации своей угрозы абвер заставит польское командование произвести необходимые изменения в своих планах, направил О. Райле ответное письмо примерно такого содержания: «Я же знаю, что имею дело с немецкими офицерами, а не с шантажистами. Еще раз большое спасибо…»

По тем же соображениям абвер был вынужден отпустить «Скупого» «на волю». После окончания боевых действий в Польше Ганс Горачек выяснил, что полученные поляком деньги не пошли ему впрок, — купленное имение было во время боевых действий разрушено.

Достаточно активно в Восточной Пруссии работала и германская контрразведка. Состоявшийся в апреле 1927 года арест в Мариенбурге агента-связника польской разведки Эльфриды Вильямовской привел к ликвидации крупной польской резидентуры в Алленштайне.

Всего в 1927 году на скамье подсудимых оказалось 63 агента германской разведки, из которых 45 являлись польскими гражданами.

Годом раньше, испытывая необходимость в получении текущей информации, Оскар Райле через агента в почтовом управлении Данцига установил в своем служебном кабинете полицайпрезидиума телефонный коммутатор с подключением к линиям связи, ведущим в польское генеральное консульство. Эта технически несложная операция позволила ему в режиме «он-лайн» получать важные сведения о характере деятельности польских учреждений и их планах.

Первое время, прослушивая телефонные разговоры, Райле не мог поверить в то, что полякам ничего не известно о прослушивании, — настолько конфиденциальны иной раз были переговоры. Позже он убедился в неправомерности своих подозрений. Технический канал получения сведений из польского консульства давал возможность Райле в периоды обострения польско-германских отношений делать правильные выводы о реальности тех или иных угроз, а в остальное время снабжал массой полезной абверу информации.

В следующем 1928 году сотрудниками ACT «Остпройссен» в Данциге был завербован некий Максимилиан Пехоцкий, владелец стоматологического кабинета, по роду своей деятельности доступа к информации военного характера не имевший. Но он обратил на себя внимание сотрудников абвера своим широким кругом знакомств, включая приятелей в среде польских военнослужащих. Было решено использовать Пехоцкого как агента-вербовщика. Его первой удавшейся операцией была успешная вербовка Леона Хафтке, исполнявшего обязанности чертежника-литографа в артиллерийской школе подхорунжих.

Представленные Леоном Хафтке на очередной встрече учебные пособия «Артиллерийская баллистика» и «Действия пехоты в наступлении» сотрудниками абвера были оценены как малозначимые. Ему было предложено продолжить сбор информации, обратив внимание на получение сведений закрытого характера. Через некоторое время Хафтке действительно удалось получить несколько секретных документов штаба 8-го военного округа, а также секретные учебники по организации пехоты, кавалерии и бронетанковых войск. Однако представитель абвера полностью результатами деятельности Хафтке удовлетворен не был и предложил активизировать работу по получению конкретных, особо интересующих немецкую разведку материалов — мобилизационных планов 8-го военного округа. За такого рода документы Хафтке была обещана огромная по тем временам сумма — 10 000 долларов.

В апреле 1929 года Хафтке сообщил Пехоцкому о получении интересующих абвер документов и предложил у себя на квартире помочь в их перефотографировании. Всего было скопировано несколько десятков секретных документов, включая объемные мобилизационные таблицы. Однако после завершения работы Хафтке и Пехоцкий были арестованы польской контрразведкой. Ранее польским спецслужбам стало известно о характере связи фигурантов дела, и они решили провести оперативную игру по доведению до абвера сфабрикованных материалов. В этих целях к Хафтке и был подведен сотрудник польской контрразведки, выдававший себя за гражданского служащего штаба 8-го округа, который якобы имел доступ к секретным документам.

В ноябре 1929 года решением окружного суда в г. Торуне Леон Хафтке и Максимилиан Пехоцкий были приговорены, соответственно, к пяти и шести годам тюремного заключения.

Апелляционный суд, приняв во внимание сотрудничество со следствием и раскаяние в совершенном преступлении, снизил сроки заключения Пехоцкому до трех с половиной лет, а Хафтке — до трех лет.

Большую помощь кёнигсбергскому филиалу абвера в 1920-е годы оказывал резидент германской разведки майор резерва Максимилиан Краузе, который, действуя под прикрытием торгового представителя ряда немецких фирм, привлек к сотрудничеству нескольких польских военнослужащих и государственных чиновников.

Одной из задач Краузе было добывание секретных документов военного характера, включая материалы о направлениях развития польских ВВС. Убедившись через своего агента Степанкова в целесообразности вербовки одного из служащих штаба 8-го военного округа — сержанта Станислава Пехоцкого (не путать с Максимилианом Пехоцким), Краузе установил с ним контакт и через некоторое время попросил за вознаграждение достать интересующие его документы. Для связи Краузе задействовал другого своего агента — Эхмана, который, как выяснилось позже, одновременно сотрудничал и с польской контрразведкой. Во время очередной встречи Краузе и Пехоцкий были арестованы.

После ареста Краузе его агентурная сеть некоторое время продолжала свою деятельность, но после задержания ряда агентов была окончательно ликвидирована. В частности, Казимеж Лелива, исполнявший обязанности сотрудника паспортного стола городского управления в Грудзенце, и бывший сотрудник польской полиции Ян Скаврон были арестованы контрразведкой и приговорены соответственно к восьми и двум годам заключения. Отягчающим вину Я. Скаврона обстоятельством явилось его участие в реализованных абвером дезинформационных мероприятиях в отношении польской разведки. Для создания предлога для встреч Скаврона с сотрудниками абвера в Кёнигсберге ему была дана возможность «завербовать» служащего рейхсвера и передавать получаемые от него материалы польской разведке.

Из приведенных выше примеров следует, что польские контрразведывательные службы в 1920-е годы смогли создать эффективный аппарат, способный в значительной степени нейтрализовать деятельность абвера и его региональных отделений по добыванию критических с точки зрения безопасности государства сведений. О результативности польской контрразведки свидетельствуют следующие количественные показатели. В 1930 году в польских судах было рассмотрено 162 уголовных дела о шпионаже в пользу иностранных государств, фигурантами которых выступили 417 агентов зарубежных разведок, включая 50 германских.

Германская разведка для решения информационных задач использовала возможности других государственных военизированных формирований, таких как пограничная стража, таможенная служба, полиция. Примером такого взаимодействия может служить дело Яна Коппената, сотрудника германской таможенной службы, который в процессе работы на аппарат абвера в Кёнигсберге решал многочисленные информационные и вербовочные задачи. В частности, путем привлечения к сотрудничеству польского военнослужащего Францишека Кубацкого, немецкая разведка стала обладателем большого объема документальных материалов, включая мобилизационные планы 16-й пехотной дивизии и 18-го уланского полка, дислоцированных в г. Груднендзе.

Все разведывательные операции в Данциге ACT «Остпройссен» было вынуждено проводить тайно через своих негласных сотрудников, занимавших в местных органах власти и управления официальные должности. Так, условием привлечения к сотрудничеству с абвером в 1923 году и последующим исполнением обязанностей по формированию и руководству агентурными сетями сотрудника данцигской уголовной полиции Оскара Райле стало требование всю работу проводить секретно, без участия его непосредственного руководителя — начальника полицейского управления Фробеса. В данном случае абвер исходил из желания не ставить в неловкое положение руководителей учреждений Данцига немецкой национальности, чтобы избежать неприятностей в случае огласки их причастности к «шпионским скандалам».

Тем не менее нежелательные для германской стороны скандалы периодически возникали на страницах польской печати. В сентябре 1931 году в газетах «Быдгощский ежедневник» и «Быдгощская газета» появились явно инспирированные властями публикации об антипольской деятельности аппарата и руководства германской полиции в Данциге. Были также обнародованы некоторые факты использования полиции в интересах германской разведки. Результатом оглашения этой информации даже стали специальные слушания в Лиге Наций о ситуации в Вольном городе. Германские представители оказались в очень сложном положении, когда доказательно не смогли опровергнуть утверждения польской прессы.

Крупным провалом абвера в Польше стал арест и последующая казнь некоего Витольда Тулоджецкого (в других источниках — Тодолежский), гражданского сотрудника отдельного информационного реферата штаба 7-го военного округа в Познани. Он инициативно предложил свои услуги сотруднику данцигского пункта абвера Оскару Райле, в качестве аванса предоставив ряд исключительно важных секретных документов. В ходе первых бесед выяснилось, что В. Тулоджецкий является офицером (поручиком) резерва польских вооруженных сил и, выполняя обязанности помощника референта контрразведки штаба округа Тадеуша Клоцка, имеет доступ к секретным документам разведывательного характера. Всего он передал Оскару Райле около пятнадцати документов ОИР, среди которых значились: описание польской разведывательной резидентуры «Laboury»; схемы построения Великопольского инспектората пограничной стражи; документация о строительстве германских фортификационных сооружений в Восточной Пруссии, полученная агентурным путем; сборник документов германской пограничной охраны, также полученный агентурным путем; обобщенный доклад «Иностранная разведка», содержащий сведения о польских гражданах, подозреваемых в работе на абвер, и др.

Планомерная реализация переданных В. Тулоджецким материалов позволила бы немецкой контрразведке продвинуться далеко вперед во вскрытии польских агентурных сетей, так как давала возможность путем их анализа устанавливать источники утечки секретных сведений.

Но «острый» характер полученных материалов и поведение В. Тулоджецкого на первых встречах заставили О. Райле усомниться в его искренности. По этим причинам он от дальнейшего контакта самоустранился. Когда В. Тулоджецкому стало известно, что он находится под подозрением у поляков как германский агент и в желании смягчить свою участь он сознался капитану Жихоню в своем предательстве. По результатам расследования В. Тулоджецкий предстал перед военным окружным судом в Торуни, приговорившим его к казни. 10 ноября 1931 года приговор был приведен в исполнение.

Широкое освещение хода процесса в польской прессе заставило немцев признать, что, предлагая сотрудничество абверу, В. Тулоджецкий был вполне искренен в своих намерениях. Переданные им ранее материалы, которые до казни считались дезинформацией, были вновь пересмотрены и приняты к изучению и реализации. Но время было уже упущено. Поляки сумели воспользоваться создавшейся паузой и своевременно принять необходимые меры безопасности.

Случаи сотрудничества с германской разведкой штатных служащих польских спецслужб не исчерпываются делом В. Тулоджецкого. В 1920-е годы польскими контрразведчиками было вскрыто еще три таких факта. С 1923 года на германскую разведку начал работать сотрудник краковской экспозитуры Второго отдела польского Генштаба Игнатий Стаховяк. После ареста ему удалось сбежать из-под стражи. Другой сотрудник познаньской экспозитуры, поручик Юзеф Ковалковский, проработав некоторое время на абвер, решил не искушать судьбу и, не дожидаясь разоблачения, вместе со своей невестой перебежал в Германию. Через некоторое время он продолжил работу на германские спецслужбы, но уже в качестве агента берлинского полицайпрезидиума.

Третий случай несколько отличается от двух предыдущих тем, что демонстрирует широко применявшуюся тогда тактику засылки «троянских коней» в лагерь противника. Такие операции позволяют инициаторам «прорыть глубокие кротовые норы» в системе безопасности противоборствующей стороны и сводить на нет ее дальнейшие планы.

В первой половине 1920-х годов польскими контрразведчиками была спланирована операция, имевшая целью проникновение в агентурную сеть германской разведки. Ведущая роль в операции была возложена на опытного агента Кароля Ягелло. На начальном этапе операции агент выполнил стоящие перед ним задачи, успешно установив контакт с представителями абвера. Впоследствии, правда, оказалось, что он, разуверившись в целесообразности продолжения своей работы на польскую контрразведку, рассказал своим германским операторам о характере проводимой поляками работы. После того как немцы убедились в его искренности и лояльности, они вновь завербовали Ягелло, но уже в качестве агента-тройника.

Всего в 1931 году в рамках 139 уголовных дел польской контрразведкой было задержано 279 человек, работающих на иностранные спецслужбы, включая 56 агентов немецкой разведки.

Ценным агентом ACT «Остпройссен» в Польше считался Эрвин Плитт. Проходя службу в польской пограничной страже, он имел хорошие возможности по добыванию в интересах германской разведки информации. В 1929 году он был завербован сотрудником абвера в Мариенбурге Генрихом Раухом. Действуя в регионе польского Поморья и в районе Данцига, Плитт передал немецкой разведке большое число информационных материалов о работе польской пограничной стражи, военного отдела диппредставительства в Данциге, документацию частей 8-го военного округа.

Кроме чисто информационной Плитт проводил и активную вербовочную работу. Через завербованного им Юлиана Дембка, поддерживавшего отношения с сотрудниками повятовой мобилизационной команды в Старограде, ему удалось получить мобилизационные документы этого учреждения. Через некоторое время аналогичные материалы были получены от служащих радиотелеграфной роты. Позже Ю. Дембок исполнял обязанности курьера между Раухом и Плиттом. На завершающей стадии своего сотрудничества с кёнигсбергским филиалом абвера Э. Плитт сумел добыть важные документальные материалы о состоянии фортификационных сооружений в крепости Торунь и мобилизационный план 16-й польской пехотной дивизии.

В октябре 1932 года Плитт за шпионаж в пользу Германии был приговорен к расстрелу, но по решению президента страны Игнатия Мосьциского казнь была заменена на 10 лет тюремного заключения. Тем не менее по не совсем ясным причинам первый приговор был приведен в исполнение 27 октября.

После казни Плитта начальник польской экспозитуры № 3 капитан Жихонь получил агентурную информацию о том, что Г. Раух нашел возможность поставить Ю. Дембка в известность о ведущихся в его отношении проверочных мероприятиях по подозрению в работе на абвер.

Понятно, что такого рода информация могла исходить только от источника в польской контрразведке. Возможно, этим источником был упоминаемый в мемуарах Оскара Райле сотрудник польской полиции, скрытый под псевдонимом «Кокино». Его вербовка, состоявшаяся в конце 1920-х годов, свидетельствует об использовании абвером в вербовочной работе не только фактора материальной заинтересованности, но и фактора устрашения и шантажа.

Через своих информаторов О. Райле стало известно, что сотрудник польской полиции, часто посещавший по делам службы Данциг, поддерживает связи с лицами, занимающимися контрабандой наркотиков. Проведенная проверка подтвердила первичную информацию о противоправной деятельности полицейского и позволила О. Райле под жестким давлением завербовать «Кокино» в качестве агента германской контрразведки.

Довоенный Данциг был своеобразным перевалочным пунктом европейского незаконного оборота наркотиков, чему способствовал статус Вольного города. В круг участников и организаторов этих акций входили многие польские, а до прихода нацистов к власти — и немецкие государственные служащие. Еще с одним персонажем, занятым в этой сфере, мы столкнемся ниже.

В последующем «Кокино» предоставил абверу много сведений о деятельности польских спецслужб, тем самым срывая их планы по нейтрализации германской разведки. По сведениям О. Райле, в конце концов польская контрразведка смогла вычислить источник утечки информации и без суда и следствия ликвидировала «Кокино».

Об уровне активности кёнигсбергского филиала абвера в Польше и не менее результативной деятельности польской контрразведки свидетельствует число завербованных и разоблаченных агентов. В 1932–1933 годах было нейтрализовано 18 агентов, завербованных только при участии сотрудников полицайпрезидиума в Данциге.

В их числе были разоблаченные агенты: Ян Лучковский, служащий народной школы в Гдыне, Янина Поверская — танцовщица одного из кабаре в Данциге. Суровый судебный приговор, вынесенный в октябре 1932 года (смертная казнь Лучковскому и 15 лет заключения Поверской), указывает на большой ущерб нанесенный ими вооруженным силам Польши. За время сотрудничества с абвером была получена разноплановая информация о работе коротковолновых военных радиостанций, планах перевооружения ВМС, о структурном построении частей береговой обороны, их вооружении и т. д..

В мае 1932 года с предложением своих информационных услуг к Оскару Райле обратился польский майор «X». За материальное вознаграждение он обязался на регулярной основе передавать представителям абвера доступные ему мобилизационные планы своей воинской части. Проверочные мероприятия с использованием возможностей частного детективного бюро Шульца в Берлине показали, что поляк действительно в прошлом проходил службу в названных им ранее местах, включая работу в польской разведке. Однако в связи с финансовыми злоупотреблениями был уволен с действительной военной службы.

Курировавший к тому времени майора Ганс Горачек доказал своему командованию целесообразность и необходимость его вербовки, которая была завершена в начале 1934 года. Позже Г. Горачек писал: «Я знал из опыта, что великие контакты, позволяющие проникнуть в планы и намерения руководства противника, бывают безмерно редко. Поэтому необходимо безоговорочно ловить любую возможность для установления таких контактов, так как иначе дело далеко не зайдет».

Новый агент абвера, получивший рабочий псевдоним «Ганс», с лихвой удовлетворил информационные потребности офицеров абвера. Завербовав в интересах германской разведки ряд своих бывших сослуживцев, поляк вплоть до начала Второй мировой войны продолжил снабжать германскую разведку информацией по широкому кругу вопросов. О значимости этого источника для германской разведки говорит тот факт, что адмирал Канарис неоднократно поощрял Горачека за результаты его работы с «Гансом».

Абверштелле «Кёнигсберг» не ограничивался организацией разведывательной работы против Польши с позиции территории Восточной Пруссии и Данцига. Если предоставлялась возможность использовать территорию Литвы для засылки своих агентов в Польшу, то она, как правило, реализовывалась. Например, агент Йонас Кутра, используя свое служебное положение в литовском МИДе, предоставлял агентуре абвера документы, дающие право пребывания в Польше. По этому каналу через польско-литовскую границу в основном направлялись связники германской разведки.

Германская разведка в 1920–1930 годах успешно освоила опыт своих предшественников по обобщению информации, получаемой из многочисленных открытых источников. Такая методика на сленге разведчиков получила название «выстраивание мозаики». Она заключалась в том, что для изучения значимых для командования рейхсвера проблем использовались сведения, полученные из различных гласных и негласных источников. Такая систематическая плановая работа позволяла фиксировать любые изменения в составе частей, их командовании, местах дислокации и т. д. Кроме того, профессиональный анализ таких сведений не только фиксировал сложившуюся ситуацию, но и позволял делать прогнозы развития польских вооруженных сил на будущее.

Планомерному разведывательному изучению Войска Польского до середины 1930-х годов способствовали достаточно либеральные порядки обращения информации в польской периодике и специализированных изданиях. Тщательный анализ публикуемых в региональной прессе сведений о различных аспектах деятельности польской армии позволял экспертам германской разведки из разрозненных обрывков информации составлять целостную картину состояния вооруженных сил польского государства. Например, для изучения кадрового командного состава использовались сведения, публиковавшиеся в ведомственном «Офицерском ежегоднике». Сопоставление данных этого издания со сведениями, полученными из других источников, позволяли фиксировать не только фактическое состояние кадрового состава, но и его изменения в динамике.

В центральной и периодической печати регулярно публиковались сведения о различных торжествах и праздниках, в которых имелись указания на должностной статус приглашенных офицеров и служащих местных гарнизонов. Для аналитика разведки достаточно на постоянной основе получить доступ к таким печатным изданиям и фиксировать все изменения, касающиеся тех или иных воинских частей.

Одним из часто использовавшихся способов уточнения ранее полученных сведений о местах дислокации воинских частей являлась фиксация агентурным наблюдением различных элементов обмундирования: расцветки кантов на головных уборах, номерных знаков на погонах и кокардах польских военнослужащих, широко распространенных в униформе тогдашней польской армии.

Такие «легально» полученные сведения, по оценкам специалистов разведки, составляют до восьмидесяти процентов всей совокупности разведывательной информации. И только оставшиеся двадцать, так сказать, приходятся на «закрытые» материалы секретного характера, получаемые из агентурных источников.

Наиболее характерным примером, подтверждающим эффективность работы по сбору и обобщению открытых источников, может служить «дело Бертольда Якоба», в свое время доставившего немецкой контрразведке множество неприятностей. Якоб Бертольд, эмигрировав в начале 30-х годов из Германии, в 1935 году опубликовал книгу о преобразовании рейхсвера в вермахт. В приложении к книге имелись справки на 168 германских генералов и ведущих работников Генштаба, содержащие точные установочные данные, адреса, воинские звания, занимаемые должности, места службы и т. д. Произведенный в абвере и гестапо анализ книги заставил сотрудников, отвечающих за безопасность вооруженных сил, содрогнуться. В книге Бертольда содержалась полная структура рейхсвера-вермахта, указаны точные наименования воинских частей, места их дислокации и другие данные, в самой Германии считавшиеся совершенно секретными.

Предположив, что «соавторами» Бертольда могли быть его осведомители в военном ведомстве, служба безопасности (СД) организовала его похищение в Швейцарии. На допросах в гестапо Бертольд дал «сенсационные» показания, заключавшиеся в том, что все данные для своей работы он почерпнул из газет, журналов и других печатных источников, продающихся в любом газетном киоске. В качестве примера он привел несколько публикаций: «Основание для утверждения о том, что генерал-майор Гаазе командует 17-й дивизией, я извлек из некролога, помещенного в местной газете. В нем говорилось, что на похоронах присутствовал генерал Гаазе, командующий 17-й дивизией. В газете Ульма среди светских новостей я нашел данные о свадьбе дочери полковника Вирова с неким Штеммерманом. В заметке упоминалось, что Виров командует 306-м полком 25-й дивизии. Майор Штеммерман был назначен офицером службы связи этой дивизии. В газете сообщалось, что он приехал из Штутгарта, где располагается его дивизия и т. д.».

Этот случай ярко демонстрирует эффективность аналитической обработки открытых источников. Можно теперь предположить, какой массив полезной информации может извлечь специально подготовленный и обученный аппарат разведки из безобидных на первый взгляд газет и журналов.

Если возникала необходимость скрыть от властей Польши факт пребывания ее граждан на территории Восточной Пруссии, сотрудники абвера использовали заранее подготовленные фальшивые документы, по которым такие лица могли пересекать польско-германскую границу. Большинство таких поездок проходило через Данциг, где происходила замена настоящих документов на фальшивые, причем первые на временное хранение оставались в сейфах сотрудников абверштелле в полицайпрезидиуме.

После прихода Гитлера к власти и назначения начальником военной разведки адмирала Вильгельма Канариса активность абвера на польском направлении значительно возросла. Штатный состав разведывательных и контрразведывательных органов в Восточной Пруссии расширился в основном за счет офицеров резерва, имевших в прошлом отношение к разведке.

В 1936–1938 годах была активизирована работа абверштелле «Кёнигсберг» по получению документации по вопросам производства новых образцов вооружения и техники. В частности, большое количество полученных через агентуру документальных материалов освещало производственную деятельность основных военных заводов Польши: Центрального пиротехнического предприятия в Рамбертове, Товарищества Староховицких промышленных предприятий, заводов в Варшаве «Норблин-Буш-Вернер», акционерного общества «Снаряд» и др..

С 1937 года абвершетелле «Кёнигсберг» в результате действий польской контрразведки лишился ряда важных звеньев агентурной разведки. Была ликвидирована действовавшая в районе Торуня резидентура, в состав которой входили: Вильгельм Хейдерман, Герман Зопфген, Генрих Кленг, Ян Бремер, Роман Сушицкий. Также был арестован некий Ян Кахлер, специализировавшийся на ведении разведки против польских ВВС. С его помощью абверу удалось собрать большой объем сведений о штатах, численности, вооружении авиационных частей Польши, дислоцированных на аэродромах в Здунах, Крушвице, Скальмеровицах, Качкове. Наконец, были разоблачены агенты Павел Гринвальд, Павел Холлманн, Алоиз Шульц, Хуго Шуше, Антоний Гербих, Вальтер Дей.

Особо ощутимый урон был нанесен участку абвера, проводившему разведку польской пограничной охраны и полиции. В результате арестов старшего сержанта полиции из Быдгощи Якуба Вожняк-Коссовского и Герарда Гентцена абвер лишился источников информации о деятельности указанных военизированных структур Польши, ранее с успехом сотрудничавших с абверштелле.

Уже упоминалось об использовании абвером в агентурной работе женщин. Они исполняли не только функции «наводчиц» и связников, но иной раз являлись и источниками важных секретных сведений. Большие успехи абверштелле «Кёнигсберг» в получении «эксклюзивной» информации о внешнеполитических планах польского руководства связаны с деятельностью агента, которого Оскар Райле в своих мемуарах именует псевдонимом «Прекрасная графиня». В некоторых источниках упоминается ее настоящая фамилия — Познаньская.

Принадлежность к высшей польской аристократии, возможность вести роскошный образ жизни открывали перед этой женщиной двери не только великосветских салонов, но, что было более важно для абвера, служебные кабинеты их посетителей, сотрудников внешнеполитического ведомства Польши. Принадлежа к кружку близких к министру иностранных дел Польши Юзефу Беку людей, «Прекрасная графиня» являлась поставщиком важных сведений для абвера, особенно в периоды международных кризисов. Причем источником информации выступал сам министр. Как остроумно пишет О. Райле: «Бек не был врагом бутылки. Иногда он выпивал лишнего… Именно тогда в приподнятом настроении он в высокопарных словах охотно делился со своими друзьями о будущем польской внешней политики».

«Воодушевленную и добровольную» работу «Прекрасной графини» на абвер О. Райле объясняет ее стремлением не допустить военного конфликта Польши с Германией, что, в случае его начала, затрагивало личные интересы агента как крупной землевладелицы по обе стороны границы. Пиком ее карьеры в германской разведывательной службе явилась полученная информация о состоявшемся 12 мая 1939 года секретном совещании с участием президента Польши Игнатия Мосцицкого, маршала Эдварда Рыдз-Смиглы, Юзефа Бека и послов Польши в Риме, Берлине и Париже, на котором была выработана внешнеполитическая линия в отношении Германии.

Об активном использовании абверштелле «Кёнигсберг» женщин в агентурной работе также свидетельствует ряд состоявшихся в Польше судебных процессов в отношении разоблаченных агентов германской разведки: Эммы Беккер, Эммы Бонар, Ольги и Марты Ласовских, Антонины Ланге и др. В судебных заседаниях была доказана их противоправная деятельность, выразившаяся в предоставлении сотрудникам абвера в Кёнигсберге значительного массива информационных сообщений, касающихся различных аспектов обороноспособности Польши. Им инкриминировалась передача разведывательных данных о многочисленных стратегических объектах Войска Польского, состоянии гарнизона в городе Гродно, строительстве фортификационных сооружений и т. д..

О значительно возросшем уровне активности германской разведки в Польше непосредственно перед началом войны свидетельствуют следующие цифры: если за 1935–1938 годы польской контрразведкой было выявлено около трехсот случаев немецкого шпионажа, то только за восемь месяцев 1939 года было зафиксировано двукратное увеличение данного показателя. Причем весьма большой процент приходился на ACT «Кёнигсберг» и подчиненные ему абвернебенштелле.

Летом 1939 года в целях дополнительной разведки ранее изученных объектов ACT «Кёнигсберг» организовал массовую заброску по легальным каналам (командировки, туристические поездки и т. д.) своих агентов в Польское Поморье и другие регионы Польши. Одним из благовидных предлогов к проведению визуальной разведки явились туристические поездки студентов кёнигсбергских и данцигских учебных заведений в Польшу, в число которых и были включены агенты ACT. Так, действующий под «крышей» данцигского политехнического института неизвестный резидент абвера, сумевший создать из студентов ВУЗа разведсеть, направил часть агентов в Польшу с конкретными заданиями.

Важнейшей задачей сотрудников ACT «Кёнигсберг» накануне войны с Польшей считалась подготовка так называемой «спящей» агентурной сети. Как правило, эти снабженные радиопередатчиками агенты в мирное время активной работы не проводили, ограничиваясь выполнением незначительных «контрольных» поручений. С началом военных действий они должны были по имеющимся каналам связи передавать текущую разведывательную информацию, чаще всего получаемую визуальным путем (районы сосредоточения войск противника, направления их движения, численность и т. д.). Предполагалось, что в случае войны другие источники информации утратят связь с разведцентром и не смогут выполнять задачи по информированию командования вермахта в условиях скоротечных боевых действий.

Важный вклад в изучение состояния вооруженных сил Польши в 1920–1930 годах сделала германская радиоразведка. Командование рейхсвера-вермахта никогда не забывало, что ряд крупных побед германскому оружию в годы Первой мировой войны принесли использование средств радиоперехвата и дешифровка радиограмм противника.

После окончания боевых действий в 1918 году на базе стационарных и подвижных постов прослушивания военного времени в Кёнигсберге при штабе 1-го военного округа в составе 1-го батальона связи было сформировано два взвода прослушивания. Эти подразделения в начале своей практической деятельности замыкались на шифровальный отдел Министерства рейхсвера, куда направлялись все полученные средствами радиоперехвата материалы. Существенный «прорыв» в деятельности радиоразведки был связан с созданием в конце 1920-х годов новых, более совершенных образцов техники.

Это позволило кроме стационарного поста прослушивания, находившегося в местечке Нойгоф (пос. Тимофеевка, Гурьевского района) близ Кёнигсберга, сформировать подразделение, состоящее из нескольких подвижных станций, которые по мере необходимости (осложнение польско-германских отношений, польские военные маневры) осуществляли радиоперехват и пеленгование в заданных районах. В своей деятельности они замыкались на отделение радиоразведки под командованием майора фон Рихтгофена, входившего в состав абверштелле «Кёнигсберг».

Германское военное командование заслуженно отмечало большой эффект от использования частей радиоразведки во время всех предшествующих войне кризисов (аншлюс Австрии, захват Чехословакии). Все требования начальника войск связи Фельгибеля по закупке новой техники, увеличению численности подчиненных ему частей и т. д. неизменно удовлетворялись вышестоящим командованием. Например, потребовавшаяся в начале 1939 года реорганизация частей радиоразведки, связанная с увеличением числа стационарных и подвижных постов прослушивания, привела к семикратному увеличению численного состава.

В период подготовки военной операции против Польши все средства германской радиоразведки были развернуты в приграничной полосе с задачей перехвата каналов связи польского командования. Однако поляки, зная о возможностях германских служб перехвата и дешифровки, перемещение и маневры своих частей и соединений производили в условиях строгого «радиомолчания». Этот приказ не распространялся на польскую пограничную стражу и полицию, перехватом переговоров которых и вынуждены были ограничиваться средства германской радиоразведки. Только на третий день боевых действий польское командование под угрозой утраты контроля над ситуацией начало активно использовать радио для связи с войсками.

Итоги польской кампании заставили германское командование заняться реформированием системы связи и радиоразведки. Дело в том, что с началом боевых действий весь объем информации, получаемой по каналам радиоразведки, направлялся на обработку в Берлин, что значительно увеличивало время прохождения важных разведывательных сведений до низового командования, которое в этих условиях частным порядком было вынуждено переподчинить себе части радиоразведки. В Берлине Верховное командование согласилось с новым порядком их подчиненности.

Перед нападением Германии на Польшу во всех центральных и периферийных установлениях абвера было составлено боевое расписание, предусматривающее использование офицеров разведки на том или ином участке работы. В ACT «Кёнигсберг» часть сотрудников 1-го отдела была включена в состав так называемых фронтовых разведывательных команд (впоследствии абверкоманды на Восточном фронте), в задачи которых входил захват учреждений и архивных материалов польских спецслужб и органов военного управления и непосредственное задержание их сотрудников и агентов.

Другая часть офицеров, которая в мирное время непосредственно занималась насаждением в приграничных районах «спящей агентуры», вместе с радистами была приписана к постам прослушивания. Они должны были с началом боевых действий в ускоренном темпе принимать, анализировать и передавать командованию информацию о противнике, содержащуюся в радиосообщениях. Радисты зарубежных разведывательных точек, снабженные компактными приемо-передающими радиостанциями компании «Телефункен», на жаргоне абвера называвшиеся «Klamotten» (барахло, хлам), с началом боевых действий были готовы «выстрелить» в эфир десятками срочных информационных сообщений.

Фронтовые разведывательные команды в целом хорошо себя зарекомендовали в ходе вступления германских войск в Чехословакию. Несмотря на досадные для немцев промахи, связанные с бегством части руководящих кадров чехословацкой разведки вместе с наиболее важными документами, было принято решение о применении опыта использования команд в польской кампании. Совершенствуя тактику захвата военных учреждений Польши, было также решено, что фронтовые разведывательные команды будут действовать в авангарде наступающих частей вермахта.

После ликвидации 27 сентября 1939 года окруженных в районе Варшавы польских войск команда под руководством капитана Буланга первой ворвалась в резиденцию польской военной разведки на площади Пилсудского. Никем не охраняемые служебные помещения были пусты. В кабинетах находилось около сотни металлических сейфов. По мере их вскрытия сотрудники абвера теряли надежду, что им достанутся по-настоящему секретные материалы. Улов ограничивался собранием открытых документов вермахта, адресных и телефонных справочников городов Германии, малозначимой картотекой польских эмигрантов. Вся оперативная документация Второго отдела Генштаба Польши отсутствовала.

Предпринятые по горячим следам поиски архивов польской разведки на первых порах ничего не принесли. И только через несколько дней в одном из бастионов форта Легионов капитан Буланг обнаружил огромное количество служебной документации, отражающей практически всю предвоенную работу польской разведки против Германии и других стран. Для вывоза всего массива документации в Германию понадобилось шесть грузовиков. В многочисленных досье, таких как «Военный атташе в Риме», «Военный атташе в Берлине» и других, содержались данные на польскую агентуру и описывался ход всех разведывательных операций экспозитуры.

Только анализ материалов дел по Восточной Пруссии и Данцигу привел к задержанию около ста агентов польской разведки, оперировавших в этом регионе. О глубине инфильтрации экспозитуры в абвер указывают два особенно характерных дела.

Аппарат абвера в Данциге с 1935 года преследовали нечем не объяснимые провалы. Вплоть до начала войны польской контрразведкой было выявлено и предано суду 16 ценных агентов, замыкавшихся в своей работе на данцигскую точку. Проверки по фактам арестов не выявили источник утечки сведений о его деятельности. В разработке гестапо, которое было подключено к расследованию, по подозрению в шпионаже в пользу Польши долгое время находился даже сам бывший начальник разведточки Оскар Райле. И только в одном из архивных досье польской разведки нашлось объяснение этому делу.

Выяснилось, что агентом экспозитуры в данцигском филиале ACT «Кёнигсберг» была секретарь начальника К. некая Тышевская (по другим данным, Клара Щебиньская). Завербована она была лично майором Жихонем с использованием имевшихся на нее компрматериалов. Высокий уровень профессионализма майора еще раз был подтвержден его умелым руководством деятельностью Тышевской и тем фактом, что в течение длительного времени она не была разоблачена. Информацию о всех шестнадцати разоблаченных агентах абвера в Польше и данные на другие разработки Жихоню предоставила она. Состоявшийся суд приговорил Тышевскую, ее сестру и мужа сестры, также вовлеченных в операцию, к смертной казни.

Второе дело касалось неназванного немецкого таможенного чиновника, представлявшего не совсем типичный пример «агента-двойника». Уникальность ситуации заключалась в том, что этот чиновник, являясь активным агентом-вербовщиком абвера в Польше, одновременно такие же функции исполнял в отношении объектов интереса польской разведки. Причем ни одной из сторон он не сообщил о характере своей работе друг против друга. И только из архивного польского дела следователи гестапо извлекли требующиеся для ареста доказательства.

Подавляющее большинство разоблаченной польской агентуры из числа граждан Германии было приговорено имперским судом к высшей мере наказания.

Проведенный германскими военными специалистами анализ трофейной польской документации показал, что органы абвера свою задачу по изучению польских вооруженных сил выполнили в полном объеме. Германскому командованию были предоставлены исчерпывающие данные о планах и мобилизационных возможностях польской армии. Кроме того, с высокой степенью детализации была получена информация о кадровом составе, местах дислокации, вооружении польских частей и соединений, задействованных в войне против Германии.

В начале двадцатых годов польские спецслужбы представляли собой достаточно эффективный механизм добывания информации и обеспечения безопасности вооруженных сил, получивший положительный опыт в ходе советско-польской войны. В январе 1921 года военным министерством в составе Генерального штаба был сформирован Второй отдел, ответственный за решение разведывательных и контрразведывательных задач в интересах обеспечения безопасности государства. За образец организационного построения была взята структура французского Генштаба, доказавшая свою эффективность в годы Первой мировой войны.

В соответствии с характером решаемых задач Второй отдел польского Генерального штаба был разделен на три ведущих подразделения, в свою очередь, состоящих из функциональных и региональных отделений (рефератов).

1-й отдел занимался организационными вопросами функционирования разведки Генштаба, кадровыми, финансовыми проблемами.

2-й отдел являлся ведущим подразделением, организующим и координирующим всю разведывательную и контрразведывательную деятельность Генштаба.

3-й отдел (исследовательский) занимался обобщением и анализом всей поступающей из второго отдела разведывательной информации. Задачи по непосредственному добыванию информации этому подразделению командованием не ставились, и поэтому самостоятельной оперативной деятельности он не проводил. Отдел выполнял также функции по выработке перспективных заданий добывающим аппаратам, исходя из информационных потребностей руководства Генштаба и военного ведомства Польши.

Кроме центрального аппарата непосредственно разведывательную и контрразведывательную деятельность осуществляли и территориальные представительства 2-го отдела Генштаба, как правило, расположенные в крупных административных центрах страны и называвшиеся непереводимым термином «экспозитура».

В 1920-е годы разведывательной деятельностью по Германии занимались три экспозитуры Второго отдела Генерального штаба Войска Польского: в Познани (№ 3), в Кракове (№ 4), в Данциге (№ 7).

Работой по добыванию разведывательной информации по Восточной Пруссии и городу Данцигу в разные периоды занимались данцигская экспозитура № 7, а после ее расформирования в 1930 году — быдгощская экспозитура № 3. В самом Данциге был сформирован сухопутный реферат, замыкающийся в своей работе на экспозитуру № 3.

Указанные органы польской разведки неоднократно подвергались реорганизациям, вызванным изменением оперативной обстановки в зоне их ответственности, причем основное структурное деление на организационные, оперативные и аналитические аппараты сохранялось.

Численность сотрудников польской разведки, работавших по Восточной Пруссии, значительно превышала аналогичный аппарат абверштелле «Остпройссен». Так, в данцигской экспозитуре № 7 в начале 1920-х годов работали 5 офицеров, 4 подхорунжих, 2 унтер-офицера и 10 рядовых.

В состав действующих экспозитур входили так называемые «офицерские отделения» (постерунки офицерске) — низовые подразделения разведки, располагавшиеся в собственно пограничных районах либо на территории сопредельного государства. В обиходе они чаще назывались «плацувками». В сферу их компетенции входил сбор разведывательной информации в четко определенных зонах приграничья. Например, до реорганизации 1930 года в данцигскую экспозитуру № 7 входили следующие офицерские отделения: № 1 в Грудзенце, № 2 в Кощчержине, № 3 в Щецине, № 4 в Тшеве, № 5 в Кёнигсберге.

Из пяти перечисленных отделений четыре непосредственно проводили оперативную работу, а одно выполняло наблюдательную, не связанную с агентурной работой функцию. Численность экспозитур и офицерских отделений польской разведки различалась в зависимости от оперативной обстановки в зонах их ответственности и актуальности стоящих перед ними задач.

После реорганизации 1930 года и создания быдгощской экспозитуры № 3 в ее состав вошли офицерские отделения в Млаве, Чойницах, Быдгощи, Данциге, Цехануве, Черске. Сама экспозитура по функциональности была разделена на 5 рефератов, в работе которых было задействовано от 30 до 35 сотрудников. Первый начальник экспозитуры капитан Жихонь имел двух заместителей (майор Чеслав Яницкий, майор Витольд Лангенфельд), одновременно исполнявших обязанности начальников рефератов. Особое значение придавалось деятельности разведывательно-организационного реферата, задачи которого соответствовали задачам его противника — реферата 3Ф абверштелле «Остпройссен». Соответственно, офицеры этого подразделения отличались высоким уровнем профессионализма в работе по организации агентурного проникновения в германские спецслужбы.

Свою деятельность они осуществляли в условиях тесного взаимодействия с отдельным информационным рефератом командования 8-го военного округа. Это было обусловлено наличием определенного противоречия в характере решаемых ими задач: если ОИР осуществлял чисто «оборонительную» функцию защиты польских вооруженных сил от проникновения германской агентуры, то организационно-разведывательный реферат 3-й экспозитуры сам стремился насадить своих агентов в германских спецорганах. Это делалось для того, чтобы с «дальних» позиций оберегать Войско Польское, узнавая планы германской разведки по внедрению в чувствительные с точки зрения безопасности места. Основное противоречие между «внешней» и «внутренней» контрразведкой возникало, когда для решения задач по агентурному проникновению в разведслужбу противника требовалось передавать ему часть секретных сведений для того, чтобы источник такой информации не мог вызвать подозрений по причине их неубедительности. Каждая спецслужба мира крайне неохотно расстается с такой информацией и, соответственно, аргументация «внешних» коллег должна была быть крайне весомой, чтобы убедить «внутренних» «поделиться» ею с противником.

Характер оперативной деятельности польских спецслужб обусловил высокий уровень координации при проведении разведывательных и контрразведывательных операций. Так, бессменный начальник польских экспозитур в Данциге и Быдгощи майор Ян Хенрик Жихонь придавал большое значение взаимодействию «позитивной» разведки и контрразведки и требовал от своих сотрудников использовать весь набор оперативных средств для решения «наступательных» и «оборонительных» задач. Сотрудники офицерского отделения (ПО № 4) в Данциге создали разветвленную оперативную инфраструктуру, обеспечившую бесперебойное поступление интересующих польскую разведку материалов, включая чисто контрразведывательные.

Для характеристики действовавших на поприще борьбы польских и германских спецслужб персонажей представляется целесообразным подробнее остановиться на одном из таких закаленных в шпионских баталиях бойцов — Яне Хенрике Жихоне. Его имя прочно вошло в историю польской разведки как одного из самых успешных ее сотрудников межвоенного периода. Он являлся участником большинства разведывательных и контрразведывательных операций по Восточной Пруссии и при их проведении зарекомендовал себя как расчетливый и хладнокровный боец «невидимого фронта». Эти свои качества Жихонь скрывал под маской этакого «рубахи-парня», которому, например, ничего не стоило позвонить руководителю данцигского аппарата абвера Оскару Райле по телефону и сообщить о своей поездке в город или, напившись, «выяснять с ним отношения» в одном из ресторанов города.

Жихонь не признавал никаких авторитетов, особенно среди своих непосредственных руководителей, чем постоянно преумножал число недоброжелателей, препятствовавших его карьерному росту. Этим, очевидно, и объясняется медленный служебный рост Жихоня, который свою активную деятельность в польской разведке завершил в звании майора. Однако это не мешало ему быть организатором и непосредственным участником значительного числа успешных разведывательных и контрразведывательных операций возглавляемых им экспозитур. Разработанные Жихонем планы операций, как правило, успешно выполнялись, а приносимый от них эффект снискал ему почет и уважение своих коллег по польской разведке.

В польских вооруженных силах, как и в германских, было принято корпусное построение территориальных военных округов. Районы, примыкавшие к южной и юго-западной границе Восточной Пруссии, входили в зону командования 8-го корпусного управления, располагавшегося в городе Торуне.

В строевом отношении экспозитуры замыкались на соответствующие отделы командования военных округов, а в оперативных вопросах — на Второй отдел польского Генштаба. Также необходимо отметить характер взаимоотношений между экспозитурами и контрразведывательными отделами штабов военных округов (отдельные информационные рефераты). Если весь объем получаемой из-за кордона разведывательной информации экспозитуры направляли в соответствующие подразделения Второго отдела Генштаба, то информационные сообщения, касающиеся сфер заинтересованности информационных рефератов, направлялись туда для последующей проверки и реализации.

Основными контрразведывательными органами Второго отдела польского Генштаба являлись отдельные информационные рефераты (ОИР), входившие в состав штабов военных округов. В их задачи и входила борьба с немецким шпионажем своими силами и средствами. Получаемая от польской разведки информация о проявлениях активности абвера в Польше для последующей реализации направлялась в ОИР. Так как исполнительными функциями (задержание, арест, следствие по делам германской агентуры) польская разведка не обладала, это обстоятельство, кроме необходимости координировать свои действия в борьбе с немецким шпионажем, и определило высокий уровень ее взаимодействия с отдельными информационными рефератами, которые были наделены соответствующими полномочиями.

Большую практическую помощь офицерским отделениям оказывали разведывательные органы польской пограничной охраны. Например, часть отделений Великопольского инспектората окружной пограничной стражи, непосредственно действовавших на границе с Восточной Пруссией, не только направляли в адрес быдгощской экспозитуры получаемую информацию, но и помогали ее сотрудникам организовывать нелегальную переброску агентуры через границу.

Во второй половине 1930-х годов в составе инспектората работали 1 офицер-аналитик, 6 оперативных сотрудников, 182 агента-разведчика. Последние были распределены по 39 пограничным постам. На аппарат польской пограничной разведки в это время работало около 590 «конфидентов», из числа которых 180 сотрудничало на постоянной основе.

Для пресечения случаев «инициативного шпионажа» польская контрразведка широко использовала провокацию, когда в отношении подозреваемых использовался метод «подставы». Типичным случаем является дело Гюнтера Ягельского. В августе 1932 года отдельному информационному реферату 8-го военного округа через свои агентурные возможности стало известно, что гражданин Польши немецкого происхождения, «проникнувшись» идеями национал-социализма, решил добровольно предложить себя абверу в качестве информатора. В реферате было решено провести инсценировку проявленного интереса абвера к персоне инициативника. Путем несложных комбинаций Г. Ягельский был выведен на польского контрразведчика, выдававшего себя за офицера германской разведки. После того как первичная информация о намерениях Г. Ягельского войти в контакт с немецкой разведкой была подтверждена и соответствующим образом задокументирована, он предстал перед судом.

Летом 1932 года подпоручик ВМС Польши Вацлав Щнеховский сообщил сотруднику отдельного информационного реферата в Гдыне Каролю Копцову о попытке его вербовки Оскаром Райле. Как потенциальный агент В. Щнеховский вполне устраивал абвер своими большими оперативными возможностями. После окончания военно-морского училища он с 1931 года проходил службу на военном корабле «Вилия», доставлявшем грузы и вооружение на полуостров Вестерплятте. Вначале было принято решение использовать Щнеховского в оперативной игре польской контрразведки. Но предложение низового органа в Варшаве поддержано не было.

Руководство отделения II/b Второго отдела Генштаба решило не использовать Щнеховского в операции по дезинформации. Причиной такого решения послужили данные не только о его низких моральных качествах, но и реальные подозрения в «двурушничестве». Позже выяснилось, что Щнеховский действительно поддерживал отношения с разоблаченным агентом абвера Яниной Витте-Фестенбург. Обратившись ранее к своему родственнику Збигневу Ж. с просьбой о сборе интересующей абвер информации, она попала в разработку польской контрразведки.

В ходе проверки было установлено, что Я. Витте-Фестенбург является активным немецким агентом и уже успела завербовать Щнеховского для работы на абвер. Ответственным сотрудником для организации работы с ним был назначен Г. Горачек, выступавший под рабочим псевдонимом «доктор Мюллер». Было установлено, что с июля 1932 года до момента ареста Витте-Фестенбург Щнеховский успел передать абверу значительный объем информации военного характера: технические описания новых образцов вооружения, порядок использования шифров в ВМС Польши, подробные карты портовых сооружений и транспортной инфраструктуры полуострова Вестерплятте и т. д. После проведенного расследования дело Щнеховского было передано в суд, который 30 января 1935 года приговорил его к смертной казни.

Польская разведывательная служба в 1930-е годы также не оставалась у немцев в долгу. На проведение разведывательных операций по Восточной Пруссии в числе других был нацелен располагавшийся в г. Млаве постерунок офицерски № 1. В мае 1930 года он вошел в состав экспозитуры № 3 (г. Быдгощ) и просуществовал до мая 1937 года, когда был расформирован, а личный состав и задачи по разведке были переданы в ПО № 7.

Район разведывательного изучения постерунка № 1 включал всю территорию Восточной Пруссии и распространялся на участок польской границы от Данцига до Литвы. Зона его ответственности была поделена на так называемые «охранные пояса», включавшие районы Голдапа, Даркемена, Ангебурга, Олетцко, Лыкка, Летцена, Йоханнесбурга, Ортельсбурга, Алленштайна, Остероде, Морунгена, Эльбинга, Мариенбурга, Штума и Мариенвердера. В 1935 году конфигурация «охранных поясов» этого постерунка была несколько изменена в округах Эльбинг, Мариенвердер, Штум.

В деятельности быдгощской экспозитуры № 3 в начале 1930-х годов наступил временный период отсутствия значимых оперативных результатов. Большинство реализованных в конце 20-х и начале 30-х годов шпионских дел, закончившихся арестом значительного числа немецких агентов, привел к утрате возможностей по выявлению новых операций абверштелле «Остпройссен». Этим и объясняется относительная незначительность результатов работы экспозитуры.

В отчетных документах Второго отдела Генштаба констатировалось, что в 1932 году акции немецкой разведки, проводимые в польском прикордоне, экспозитурой не выявлены. Отсутствует информация о сотрудниках и местах расположения немецких спецслужб в Восточной Пруссии. Гораздо лучше было изучено состояние органов германской пограничной стражи и полиции. Кроме того, другой причиной низкой эффективности экспозитуры № 3 было отсутствие квалифицированных агентов, внедренных в интересующие польскую разведку объекты.

Эти недостатки были характерны для большинства постерунков офицерских, входивших в экспозитуру № 3. В тех же отчетах Второго отдела указывалось, что постерунок № 3 в Груднендзе не смог реализовать имевшиеся наработки в отношении германских объектов. Агент «549», войдя в контакт с немецкой разведкой, не смог его закрепить. В связи с прекращением сотрудничества с агентом «1082» были утрачены возможности изучения деятельности полицайпрезидиума в Данциге. Все эти обстоятельства не позволили получить новые «наводки» на действующих сотрудников абвера и, соответственно, установить объекты их заинтересованности.

Кроме того, в ряде случаев низкая результативность постерунков экспозитуры № 3 объяснялась вероятностью проникновения германской разведки в их агентурную сеть. Имевшиеся в распоряжении польской контрразведки данные указывали на то, что низкая эффективность постерунка № 2 в Гдыне объясняется подозрением, что абвер сумел взять под контроль его деятельность, перевербовав часть агентов.

О вербовочной работе постерунка № 1 за 1931 год свидетельствует число вновь привлеченных к сотрудничеству в Восточной Пруссии агентов — 20. Среди них был сотрудник германской пограничной стражи Эрнст Тормелен («673»), регулярно предоставлявший полякам информацию и документы о деятельности стражи. Фриц Кювнинг («675»), по профессии архитектор, был задействован в строительстве фортификационных сооружений. Это дало ему возможность направить своим руководителям в польской разведке большое количество разноплановой разведывательной информации.

С 1934 года в работе экспозитуры № 3 наметились некоторые положительные тенденции. И связаны они были с активизацией постерунка № 1 по изучению гарнизонов рейхсвера в городах Ортельсбург, Алленштайн, Растенбург и Кёнигсберг. С начала года в вышестоящие органы аппаратом было направлено 49 сообщений, касающихся различных аспектов боевой подготовки, организации частей рейхсвера и строительства военных сооружений.

В условиях начавшегося в 1934 году строительства новых и реконструкции старых оборонительных сооружений в Восточной Пруссии (Хоэнштейнская, Кристбургская оборонительные позиции) польская разведка уделяла большое внимание изучению возводимых фортификационных объектов. Так, около 40 из 49 сообщений, направленных в Центр, в той или иной степени относились к тематике строительства. В приложении к этим сообщениям было направлено 218 чертежей, схем коммуникаций, фотографий и т. д..

В то время на связи у сотрудников постерунка находился ряд ценных и активных агентов, действовавших в Восточной Пруссии. Конрад Вайссгербер («5»), агент под криптонимом «527», Эмиль Вецлавский («571») были завербованы офицерами польской разведки в период с 1931 по 1933 год и в течение длительного времени оказывали полякам помощь в получении актуальной информации.

В 1934 году офицеры постерунка вели вербовочную разработку 15 кандидатов на вербовку из числа жителей Восточной Пруссии, завершившуюся, правда, привлечением к сотрудничеству всего двух агентов. Показателен социальный состав вербовочного контингента постерунка: 6 ремесленников, 3 военнослужащих рейхсвера, 3 рабочих, 2 партийных активиста, 1 полицейский. Основными объектами разведывательного изучения этой разведточки в 1934 году являлись комендатура 1-го военного округа в Кёнигсберге, военные гарнизоны в городах Алленштайне и Бартенштайне.

Кроме разведывательных звеньев территориальных органов польской разведки насаждением агентуры занимались и структуры центрального аппарата Второго отдела Генштаба. Например, на территории Восточной Пруссии успешно действовали резидентуры «Лыкк», «Оппельн», «Алленштайн», «Мариенвердер», непосредственно руководимые рефератом «Запад» из Варшавы.

Большой удачей польской разведки стала вербовка работника штаба строительной части рейхсвера в Кёнигсберге (агент «672»), от которого в процессе работы было получено несколько десятков информационных сообщений по различным вопросам фортификационного строительства Хейльсбергско-Бартеншайнского оборонительного узла. От него и других агентов постерунка в 1934 году было получено около 260 сообщений с приложением большого числа чертежей, фотографий, рисунков, инструкций по эксплуатации отдельных агрегатов. Во Втором отделе польского Генштаба высокую оценку получили также материалы, касающиеся технологии строительных работ, технические образцы используемых узлов и агрегатов.

С 1934 года вплоть до начала войны быдгощской экспозитурой проводилась долговременная операция, в документах польской разведки значившаяся под условным наименованием «Вузек» (тележка, повозка). Все эти годы результаты операции высоко оценивались руководством Второго отдела Генерального штаба Польши, получавшим огромный поток информационных сообщений различной направленности. Она была начата по инициативе того же неугомонного капитана Жихоня, когда ему удалось в Данциге завербовать сотрудника железнодорожной дирекции Дембовского, а на пограничной польско-германской станции Чойницы — ряд агентов из числа польских таможенников и почтовых служащих.

Дело в том, что согласно польско-германским договоренностям, транзитные грузы, следующие из Германии на территорию Восточной Пруссии, попадая на польский участок «коридора», утрачивали германскую юрисдикцию. Охрану вагонов и контроль за их содержимым осуществляла польская сторона. Этим и воспользовалась польская разведка, организовав негласный досмотр содержимого немецких вагонов.

Порядок проведения операции выглядел следующим образом. Чиновник данцигской железной дороги Дембовский, имея доступ к оригинальным свинцовым пломбам и другим приспособлениям, которыми в Чойницах опечатывались вагоны, наладил их поставку Жихоню в требующихся количествах. Связником при этом выступал другой агент польской разведки — Виктор Кледник.

На пограничной станции в Чойницах смешанная польско-германская таможенная комиссия сверяла описи и накладные на отправляемые грузы, после чего вагоны опечатывались немецкими пломбами. Агенты Жихоня из числа польских таможенников по известным им признакам указывали номера вагонов, которые необходимо было скрытно осмотреть.

Во время следования железнодорожного состава по польскому участку «коридора» вагоны вскрывались сотрудниками польской разведки, а их содержимое исследовалось. Почтовые отправления, направляемые в интересующие поляков адреса, перлюстрировались в специально оборудованной на одной из станций лаборатории. Если возникала необходимость в исследовании технических образцов, вагоны, в которых они находились, под разными благовидными предлогами отцеплялись от составов и ставились на запасные пути, где и проходила дальнейшая работа. После завершения очередного этапа операции вагоны опечатывались оригинальными немецкими пломбами, полученными от Дембовского.

Главное требование к таким операциям заключалось в крайне конспиративном характере работы, чтобы исключить саму возможность обнаружения немцами факта доступа к их почтовой корреспонденции и не дать тем самым повода германской стороне к политическим демаршам. В отчетных документах польской разведки регулярно оценивался ход проведения операции «Вузек» и постоянно констатировалось, что при минимальных финансовых затратах эффект был огромен. До момента обнаружения немцами секретных архивов польской разведслужбы в 1939 году они даже не подозревали, что под их носом в течение почти пяти лет проходила крупнейшая операция польской разведки.

Со второй половины 1930-х годов в деятельности польской разведки в целом наблюдается заметное снижение результативности, обусловленное рядом объективных и субъективных факторов. К объективным причинам следует отнести ужесточение законодательства Рейха по делам о шпионаже и государственной измене, усилением режимных и контрразведывательных мер в учреждениях и частях рейхсвера-вермахта по охране государственной и военной тайны, ужесточение правил пересечения польско-германской границы.

Рассмотренные в суде в 1935 году в Германии дела о шпионаже, закончившиеся вынесением смертных приговоров, резко сузили вербовочную базу польской разведки; кандидаты на вербовку в массовом порядке отказывались от предложений о сотрудничестве, опасаясь в случае разоблачения последующих санкций.

В этих условиях поляки были вынуждены искать новые формы работы и менять устаревшую методику разведывательной деятельности. Не всегда эти «новинки» способствовали успеху. Например, применение практики рассылки так называемых «вербовочных писем», когда более или менее изученным кандидатам направлялись предложения, содержащие финансовые условия сотрудничества, условия безопасности и т. д., привело в будущем к «засоренности» польских агентурных сетей агентами-двойниками, подставленными или перевербованными германской контрразведкой. Именно в таких условиях немецким агентам Яну Краевскому, Эриху Краевскому, Курту Швенцигу удалось проникнуть в агентурную сеть польской разведки.

Это вовсе не означало, что поляки на фронте тайной войны несли одни поражения. В дополнение к уже реализуемым операциям ряд удачно проведенных вербовок обеспечил их большим количеством информационных материалов о ходе начавшихся преобразований в рейхсвере, связанных с организационно-штатными изменениями, поступлением на вооружение новых образцов вооружения и техники и т. д.

Несмотря на общий для всех польских разведывательных аппаратов перечень задач, включавший и «позитивную» разведку, и проведение контрразведывательных акций за рубежом, в силу специфических условий деятельности той или иной разведточки имела место и их своеобразная специализация.

Например, основная направленность постерунка офицерского № 2 в Гдыне заключалась в проведении «наступательных» контрразведывательных операций за рубежом. В зону ответственности данной разведывательной точки входили регионы Восточной Пруссии и Щецина. В 1933–1934 годах в ее агентурной сети значилось 13 агентов, добывавших разноплановую информацию о рейхсвере, политических организациях, полиции и т. д.

За счет активного использования своего агента, скрытого под криптонимом «1145», был выявлен ряд объектов заинтересованности германской разведки, позволивших путем завязывания оперативных «игр» нейтрализовать ее активность в отдельных районах Польши. Если в 1935 году в зарубежных контрразведывательных операциях постерунка было задействовано три агента, то к 1937 году их число возросло до десяти. Соответственно с этими количественными изменениями было связано и изменение специализации этой точки по проведению активных, наступательных акций, направленных на проникновение в агентурную сеть германской разведки.

Начавшийся с 1935 года процесс формирования новых частей и соединений вермахта, а также ужесточение контрразведывательного режима в Германии заставили руководство польской разведки пересмотреть устаревшие подходы в организации разведработы и приступить к организационно-штатным изменениям в подчиненных экспозитурах.

В частности, в быдгощской экспозитуре в короткие сроки была произведена реорганизация агентурных сетей, предусматривающая создание небольших по численности и легко управляемых групп. В 1935 году в рамках этих изменений были прекращены контакты с 26 агентами, в отношении которых имелись подозрения в «двурушничестве», а также утратившими возможность получения информации, интересующей разведку. За этот же год вновь было привлечено к сотрудничеству 38 агентов. К этому времени относится формирование в Данциге так называемой «наблюдательной бригады» из семи агентов, призванных осуществлять наружное наблюдение за объектами заинтересованности польской разведки.

Принятыми мерами майору Жихоню удалось заметно активизировать работу подчиненных ему постерунков. В Данциге начал свою вербовочную работу Леон Гронковский, сумевший завербовать некоего Алмона, эксперта в области авиации, который на основе доступных ему источников составлял аналитические обзоры о ходе реформирования германской военной авиации.

С этого же времени деятельность быдгощской экспозитуры кроме работы по Восточной Пруссии распространилась и на другие регионы Германии. Агент «1185», исполнявший обязанности чертежника в Министерстве воздушного флота, начал передавать информацию о создании и модернизации германской авиационной техники. В Берлине и Шнейдемюле было сформировано три резидентуры, руководимых агентами-вербовщиками «1144», «1164», «1178».

Как обстояло дело с конечной оценкой деятельности польской разведки накануне войны? Уже в Лондоне, куда переместилось польское правительство в изгнании, заинтересованными государственными структурами были проведены исследования, связанные с выяснением причин военного и политического поражения Польши в кампании 1939 года. Созданная по инициативе главы правительства генерала Владислава Сикорского группа, призванная оценить эффективность польской разведки, подвергла анализу всю имеющуюся информацию по этому вопросу, результаты которого были обобщены в меморандуме полковника Людвика Садовского. Исследование проводилось на основе опросов и письменных сообщений 190 бывших сотрудников польской разведслужбы, сумевших эвакуироваться из Польши. Кроме того, после войны бывший начальник Генерального штаба Польши генерал Вацлав Стахевич вновь обратился к изучению вопроса о готовности польской армии к войне, выводы которого были отражены в подробном отчете.

Выводы, содержащиеся в меморандуме, свидетельствовали, что польская разведка в процессе своей деятельности достаточно хорошо изучила вооруженные силы Германии, их мобилизационные возможности и частично планы ведения наступательных действий. Непосредственно накануне войны удалось выявить основные группировки германских войск и установить почти 80 процентов крупных частей немецких сухопутных и военно-воздушных сил.

Планы оборонительной кампании, разработанные польским Генеральным штабом, в основной своей части основывались на подтвержденных в мае 1939 года договоренностях с французскими союзниками о том, что с началом нападения Германии на Польшу Франция немедленно начинает наступательные действия на Западе. Здесь-то и была совершена первая крупная ошибка поляков, поверивших в добросовестность союзников, которые, как оказалось, были просто не готовы к серьезной борьбе.

Вторая крупная ошибка польского Верховного командования заключалась в неверии в возможность каких-либо договоренностей между СССР и Германией. Польские руководители, включая начальника Генштаба и министра иностранных дел, не могли поверить, что в условиях жесткой идеологической конфронтации Сталин и Гитлер в относительно короткий промежуток времени могут тайно договориться о совместных действиях.

Уверенность, что Советский Союз в условиях начала войны будет соблюдать «благожелательный нейтралитет», была обусловлена отсутствием какой-либо информации об августовских советско-германских переговорах.

Аналитические аппараты польских ведомств, включая военную разведку, «просмотрели» или не придали значения важным прямым и косвенным указаниям об изменениях в официальной полемике между Германией и СССР, отказавшихся от идеологических штампов в характеристике оппонента. Например, отсутствие в речи Гитлера антисоветских выпадов на торжествах по поводу спуска на воду нового броненосного крейсера «Бисмарк» и, соответственно, «антифашистских» высказываний в речи Молотова на третьей сессии Верховного Совета не насторожили польских аналитиков.

Кроме того, польской разведке стали известны некоторые сведения о выступлении «сторонников сближения с Германией» на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), которые заместитель начальника Второго отдела польского Генштаба полковник Йозеф Энглихт проигнорировал, считая «советской дезинформацией».

Более важные данные, указывающие на изменение характера советско-германских отношений, содержались в сообщениях разведки пограничной охраны Польши, которой удалось зафиксировать разгрузку германской военной техники в Ленинграде. Прямое указание о ведущихся советско-германских переговорах было получено польским военным атташе в Берлине от генерала Боденшатца. Руководство польской разведки не придало этим сведениям значения, считая их дезинформационными акциями, призванными оказать влияние на позицию Польши по «данцигскому коридору».

Для того чтобы представить, что собой представлял мир международного шпионажа тех лет, будет целесообразно рассказать об одной удивительной истории, трагический финал которой объединил судьбы разных людей. Несмотря на то что фактическая сторона этого дела достаточно широко освещалась в послевоенной литературе, дополнение ее рядом неизвестных еще обстоятельств позволяет по-новому взглянуть на обстановку, в которой жили и работали его участники, и понять, насколько узка была сцена, на которой они играли свои роли.

Упоминавшийся ранее сотрудник абвера Рихард Андреас Протце начал свою служебную карьеру еще в годы Первой мировой войны в разведывательном управлении военно-морского флота (Marinenachrichtendienst). С 20-х годов он подвизался в абвере, где уже тогда приобрел репутацию высокопрофессионального сотрудника, решавшего наиболее сложные задачи своего ведомства. Коллеги по службе считали его «лисой среди лис», не гнушающимся ничем циником, считавшим человека виновным, даже когда его невиновность была доказана. Эти качества «папаши Рихарда», как его называли в абвере, снискали ему уважение самого адмирала Канариса, с которым его связывали многие «темные дела» прошлого.

В 1933 году Протце удалось завербовать сотрудника польской разведки лейтенанта Гриф-Чайковского, действовавшего под прикрытием посольства Польши в Берлине. Предлогом к установлению агентурных отношений явился якобы «взаимовыгодный обмен разведывательной информацией». Неопытный в делах шпионажа поляк, поначалу рассчитывавший на добросовестность Протце, был в конце концов вынужден поставлять последнему сведения о своих коллегах в посольстве и их работе.

Однажды Гриф-Чайковскому удалось тайно сделать несколько фотоснимков с негативов, сушившихся в специальном помещении резидентуры. Когда фотографии попали к Протце, выяснилось, что это были фотокопии секретных документов 6-го (инспекционного) отдела рейхсвера, в которых содержались сведения о новых разработках бронетанковой техники и планах ее использования. Немцам стало ясно, что польская разведка получила доступ к наиболее охраняемым секретам рейхсвера. Попытки установить источник утечки этих сведений на первых порах ничего не принесли.

После кропотливой работы по установлению польского агента в рейхсвере Протце узнал, что некая танцовщица кабаре Рита Паси как-то обмолвилась, что ее пытались завербовать для работы на польскую разведку. Подробности «вербовки» отсутствовали. Войти в контакт с артисткой для выяснения имеющих отношение к делу обстоятельств было поручено секретарше и одновременно любовнице Протце Гелене Скродзки, которая через некоторое время доложила, что Рита Паси ею завербована для работы на абвер. Выяснилось, что Паси является любовницей известного в аристократических кругах Берлина Юрека фон Наленч-Сосновски. Было известно, что, будучи поляком по происхождению, он в годы Первой мировой войны служил в австро-венгерской армии, а после демобилизации переселился в Германию.

Не имея оперативных и процессуальных возможностей изучения деятельности поляка, Протце был вынужден обратится за помощью к берлинской тайной политической полиции (гестапо), которая постепенно начала устанавливать связи Сосновски.

Взяв последнего в плотную разработку, Протце установил, что поляк обосновался в Берлине после некоей «любовной истории», что ведет типичный для аристократа образ жизни (балы, скачки, приемы), что имеет многочисленные знакомства в высшем берлинском обществе. По мере поступления новых данных Протце все больше и больше убеждался, что Сосновски и является тем неизвестным резидентом польской разведки, за которым он уже давно безуспешно охотился.

Выполняя задание Гелены Скродзки по выявлению новых связей Сосновски, Рита Паси как-то доложила, что среди его знакомых имеются некие Рената фон Нацмер и Ирена фон Йена. Как только Протце услышал эти фамилии, он окончательно утвердился в своих первоначальных подозрениях. Дело в том, что фон Нацмер и была сотрудницей 6-го отдела рейхсвера, ответственной за секретное делопроизводство.

Через некоторое время был установлен агентурный характер контактов фон Сосновски с двумя офицерами германского военного министерства — полковником Биденфуром и лейтенантом Ротлофом, которые также поставляли ему совершенно секретные документы рейхсвера, включая планы развертывания германских сил против Польши.

Конец операции был положен арестом выявленных агентов фон Сосновски. В ходе следствия было установлено, что нанесенный им ущерб обороноспособности Германии с трудом поддается определению. Достаточно сказать, что только за один год в распоряжении польской разведки оказалось около 150 секретных и совершенно секретных документов, отражающих практически все направления работы рейхсвера.

Парадокс заключался в том, что руководители польской разведки, получая в фотокопиях оригинальные документы рейхсвера, не могли поверить в их достоверность. Они считали, что такие ценные материалы просто в принципе не могли стать достоянием польской разведки, а специально сфабрикованы абвером для дезинформационных целей. Сам Сосновски либо сознательно включен в эти акции, либо невольно пошел на поводу у германской разведки.

В ходе судебного разбирательства по делу Сосновски выяснились многие подробности его вербовочной деятельности. В частности, было установлено, что вербовочную разработку молодых женщин, имеющих доступ к секретным материалам, он начинал с установления с ними интимных отношений, что, по мнению фон Сосновски, должно было упрочить мотивацию секретного сотрудничества.

Однако его же дело показало, что у этой практики есть и обратная сторона: женщины, испытывая личные привязанности, подвержены и другим чувствам, которые не способствуют их деятельности в качестве агентов спецслужб, — ревность, зависть и т. д., что и послужило предпосылкой к трагической развязке. Например, активная работа Риты Паси на абвер по делу фон Сосновски объяснялась мотивом ревности и «комплексом брошенной любовницы».

Активную помощь Сосновски в работе оказывала еще одна представительница берлинского «бомонда» — Бенита фон Фалькенгейм, исполнявшая обязанности «наводчицы» и вербовщика.

Основной этап истории польского офицера закончился в берлинской тюрьме Плетцензее, где на его глазах были казнены путем обезглавливания фон Фалькенгейм и фон Нацмер, причем о показательной экзекуции распорядился лично Гитлер. Фрейляйн фон Йена была приговорена к пожизненному заключению. Однако имеются основания утверждать, что она вскоре была освобождена из заключения под обязательство работать на германские спецслужбы.

Известно, что после ареста Сосновски часть его агентов осталась неразоблаченной. Уже после оккупации Польши и захвата немцами архивов польской разведки стали ясны истинные масштабы польской инфильтрации в жизненно важные для Рейха объекты. Например, выяснилось, что одним из агентов Сосновски был руководящий сотрудник абвера Гюнтер Рудольф (по другим данным, Рудлофф), покончивший жизнь самоубийством под угрозой суда за измену.

Просидев некоторое время в тюрьме, фон Сосновски, по личной инициативе адмирала Канариса, был обменен на ряд ценных агентов абвера, ранее захваченных польской контрразведкой. Но в Польше ему не были уготованы почет и уважение. Он просто сменил берлинскую тюрьму на львовскую, где и отбывал заключение вплоть до сентября 1939 года. Польская разведка обвинила Сосновски в превышении полномочий, неправомерном расходовании денежных средств резидентуры и утрате ценной агентуры.

Дело Сосновски послужило катализатором кадровых изменений в системе польских спецслужб. После изучения обстоятельств берлинских провалов председатель созданной комиссии по работе польской разведки генерал Тадеуш Кутшеба довел до командования Войска Польского свои выводы. В связи с многочисленными выявленными недостатками своих постов лишились: начальник Второго отдела Геншатба полковник Пельчинский, начальник отдела разведки Майер, начальник отдела контрразведки майор Шалиньский, начальник реферата «Запад» информационного отдела майор Свитковский.

Долгое время дальнейшая судьба Сосновски была неизвестна. Большинство исследователей считало, что бывший резидент польской разведки сгинул в пламени войны. Однако волей случая ему удалось на короткое время выйти из небытия. Но об этом — позже…

В поле зрения советской внешней разведки (ИНО ГУГБ) Рихард Протце попал достаточно давно, как один из наиболее активных сотрудников абвера. Возле него постоянно «отирались» либо агенты советской разведки, либо объекты ее разработки. В 1932 году резидент ИНО в Берлине Б. Берман предложил Центру через нелегального сотрудника Силли и его агентуру взять Протце в вербовочную разработку, причем выход на него планировалось осуществить по рекомендательному письму бывшего заместителя резидента советской военной разведки в Вене Василя Дидушка. Берману было известно, что до своего отъезда в Москву в 1932 году Дидушек поддерживал оперативный контакт с Протце.

Вначале руководитель иностранного отдела ОГПУ Артузов был склонен санкционировать операцию по вербовке Протце, но после ознакомления с деталями отношений Дидушка и Протце категорически отказал. Более того, в ходе разбирательства в Москве выяснилось, что в деятельности резидентуры советской военной разведки в Германии имеются серьезные недостатки, послужившие основанием для обращения Артузова в ЦК (к Сталину).

Ответ Артузова на запрос берлинской резидентуры гласил: «Представленная нами в высшие политические инстанции справка по делу Дидушка получила движение, и военные соседи (Разведывательное управление РККА) имели там серьезный разговор и о методах работы, и порядке информации нас (так в тексте) о своих делах… Учитывая это обстоятельство, мы пересмотрели наше решение в отношении Протце и в вопросе восстановления связи с Дидушком. Считаю это нецелесообразным. Протце и Дидушек в дальнейшем могут быть только объектом наших разработок». Последняя фраза означала, что впредь ни Протце, ни Дидушек не могут использоваться в интересах советской внешней разведки.

Возможно, разбирательство с «делом Дидушка» было начато после того, как от агента советской разведки в гестапо Вильгельма Лемана (А/201, Брайтенбаха) была получена информация, что германские спецслужбы имеют в аппарате военной разведки РККА своего источника.

В ходе следствия выяснились некоторые интересные обстоятельства. Так, Дидушек утверждал, что Протце в 1931 году фактически им (Дидушком) был завербован для работы на советскую военную разведку. Предоставляемая Протце информация в основном носила военный характер, за которую он регулярно получал денежное вознаграждение. Однажды Протце даже якобы ознакомил Дидушка с картотекой иностранной агентуры, выявленной германскими контрразведывательными органами. Более того, Дидушек утверждал, что только благодаря помощи Протце удалось освободить из заключения резидента Разведывательного управления РККА Басова (Яна Аболтыня) и четырех его агентов, задержанных в 1932 году в Австрии. Последний факт позже нашел свое подтверждение.

7 июня 1933 года начальник Разведывательного управления РККА Берзин направил Артузову личное послание, в котором указывал, что после отъезда Дидушка абвер изыскивает возможности возобновления негласных контактов с представителями советской разведки «для устранения трений и предотвращения препятствий». Далее отмечалось, что интерес германской разведки обусловлен ухудшением германо-польских отношений и желанием получать дополнительную информацию о военном потенциале Польши. Берзин сделал оговорку, что он дал распоряжение своему аппарату категорически избегать контактов с германской разведкой для предотвращения ее проникновения в агентурную сеть советской военной разведки.

Следуя распоряжению Артузова, берлинская резидентура окончательно отказалась от планов привлечения Протце к сотрудничеству и пошла другим путем, решая задачи по проникновению в абвер. Сотруднику нелегального аппарата Силли несколько позже удалось завербовать агента абвера Гесслинга и подчиненного Протце майора Вера. Причем о профессионализме советских разведчиков свидетельствует то обстоятельство, что они заранее предвидели ненадежность Вера, который действительно доложил Протце о своей «вербовке русскими». Они смогли обезопасить себя от неприятностей в дальнейшем. Немцам так и не удалось выяснить даже настоящее имя вербовщика.

В сентябре 1939 года в ходе фильтрации подозрительного контингента, отбывающего наказание в польских тюрьмах, советскими контрразведчиками был обнаружен бывший резидент польской разведки Юрек фон Сосновски и немедленно направлен на Лубянку. По инициативе П. А. Судоплатова, считавшего возможным привлечения Сосновски к сотрудничеству с советской разведкой, во внутренней тюрьме НКВД начались его допросы. Советской разведке было известно, что, несмотря на ликвидацию нелегальной резидентуры Сосновски, часть его агентуры осталась неразоблаченной, и именно эта часть представляла особый интерес для советских разведчиков.

На все вопросы о характере своей работы в Берлине Сосновски отвечать отказывался. Тогда было принято решение об использовании в ходе допросов материалов его разработки гестапо. У советской внешней разведки была эта уникальная возможность, которую ей предоставил агент берлинской резидентуры ИНО, работавший в гестапо. Но это был не гауптштурмфюрер СС, начальник одного из рефератов Вильгельм Леман. Во «внешней службе» гестапо, выполнявшей функции наружного наблюдения, работал другой советский агент по фамилии Лика, скрытый под псевдонимом «Папаша». Он-то и передал советской разведке весь объем доступной ему информации о деятельности тайной государственной полиции, включая разработку Сосновски.

Вот как описывала в своих воспоминаниях бывший сотрудник ИНО Зоя Ивановна Воскресенская допросы Сосновски: «— Скажите, как вам удалось завербовать жену ответственного работника министерства иностранных дел и заставить ее передавать вам для перефотографирования секретные документы мужа?

— Прошу прощения, но, увы, я этого уже не помню.

Присутствующий здесь же Василий Михайлович Зарубин говорит:

— Могу вам напомнить. Это была довольно хитрая операция. Вы дали объявление в газету: молодой, обаятельный, эрудированный иностранец желает познакомиться с дамой, владеющей французским, английским и другими европейскими языками, с целью приятного времяпрепровождения. Вы получили массу откликов и остановились именно на ней, выяснив, что ее муж, престарелый дипломат, не удовлетворяет ее интеллектуальных и иных потребностей. Вы предложили встретиться с ней, для чего использовали „линкольн“, который стоял в боксе у Вайсензее.

У Сосновски округлились глаза…

— Да, все это было именно так…»

В таком порядке в дальнейшем и проводились допросы Сосновски. Когда он, ссылаясь на свою забывчивость, отказывался отвечать на поставленные вопросы, следовали взятые из досье гестапо пояснения. Убедившись в том, что от сотрудников советской разведки ничего не скроешь, Сосновски дал исчерпывающие показания о своей прошлой деятельности в Берлине.

Дальнейшая его судьба достоверно неизвестна. По некоторым данным, Сосновски умер в 1942 году в одном из советских лагерей.

А как сложились судьбы других участников этой запутанной истории? Агент-неудачник абвера Гриф-Чайковский после своего разоблачения был казнен за измену. Протце дожил до преклонного возраста и умер уже после войны. Заместитель резидента военной разведки в Вене Василь Дидушек в 1937 году был расстрелян.