Часть третья. СВЕХПРИБЫЛЬНЫЙ АГЕНТ ЦРУ

Морозным вечером 8 января 1977 г. глава московской резидентуры ЦРУ Роберт Фултон подъехал к бензоколонке на улице Красина, где заправлялись машины иностранных дипломатов, и пристроился в хвосте длинной очереди. Не прошло и минуты, как у машины появился худощавый невзрачного вида мужчина средних лет и на скверном английском с явным славянским акцентом спросил, не американец ли он? Фултон ответил утвердительно, и в тот же миг на сиденье автомашины упал сложенный пополам лист бумаги, а мужчина поспешно удалился. Резидент профессионально огляделся и пришел к выводу, что «Невзрачный» (эту кличку американцы будут использовать в документах вплоть до установления с незнакомцем личного контакта) свой подход продумал заранее и ждал именно его, американца, так как на бензоколонке только его машина была с дипломатическими номерами посольства Соединенных Штатов.

Записка была исполнена на русском языке. Автор вкратце сообщал, что хочет «обсудить чрезвычайно важный вопрос» на «строго конфиденциальной основе» с «соответствующим американским представителем». Предлагал скрытно встретиться либо в машине американского представителя, либо у входа в станцию метро. Определенное направление радиатора и капота автомашины с дипномерами посольства США, запаркованной в указанное им время и месте, подскажет ему, где произойдет встреча. Схемы двух мест предполагаемой встречи и места парковки машины для подачи сигнала прилагались.

«Ну и ну!» — ознакомившись с посланием, воскликнул Фултон и, зажав в кулаке записку, нервно зашагал по кабинету. А нервничать было из-за чего! Ведь именно по указанной в записке схеме осуществлялись оповещение и связь с недавно поступившим в распоряжение резидентуры особо ценным агентом, завербованным ЦРУ в Латинской Америке.

«Черт подери, неужели этот малый подстава КГБ?! Если это так, значит, там уже известны наши методы работы с «ТРИТОНОМ»! Да быть того не может! Скорее всего, этот невзрачный тип с мороза— просто прирожденный конспиратор… Н-да… Нет-нет, предпринимать ничего не стоит; похоже, это — тот самый случай, корца лучше выждать, чем идти на поводу у соблазна… И пусть незнакомец докажет свою лояльность передачей конкретных секретов… Впрочем, шифровку в Лэнгли отправить надо в любом случае!»

Пожелание резидента исполнилось 3 февраля. Когда он садился в машину, перед ним вновь, как фантом, возник уже знакомый мужчина. Ограничившись фразой приветствия, он бросил в машину клочок бумаги и исчез.

Хотя машина была припаркована вблизи посольства в Большом Девятинском переулке, ее из-за высоких снежных сугробов не было видно охранявшему здание милиционеру. Фултон понял, что расчет «Невзрачного» был сделан именно на это. В записке повторялась просьба о встрече с официальным американским представителем. Однако штаб-квартира ЦРУ и на этот раз запретила отвечать на предложение незнакомца.

Две недели спустя, вечером после рабочего дня, «Невзрачный» снова оказался у машины резидента и молча кинул на сиденье записку: «Мне понятна ваша озабоченность возможностью провокации. Но я — всего лишь инженер закрытого предприятия и совершенно не искушен в тайных делах, поэтому, быть может, не все делаю правильно. Уверяю вас, что я имею доступ к настолько ценной информации, что она сможет изменить баланс сил в пользу Соединенных Штатов. Сведения о своей личности я не сообщаю лишь потому, что неуверен, попадет ли записка в нужные руки».

В заключение вновь излагалась просьба войти с ним в контакт, а также давалось описание новых мест и условия встречи.

В стремлении «Невзрачного» установить контакт с сотрудниками московской резидентуры ЦРУ опытный психиатр усмотрел бы признаки гипоманиакального поведения, но директор ЦРУ адмирал Стэнсфилд Тернер расценил его по-своему, обнаружив в его действиях подтверждение своим подозрениям, что все — это провокация КГБ. Ведь известно, что русская «наружка» ведет наблюдение за американским посольством 24 часа в сутки. Какой идиот рискнет так прямо подойти?! Только тот, кому нечего терять, поскольку он — не настоящий шпион-инициативник, а действует под руководством и по наущению КГБ.

Кроме того, домогательства «Невзрачного» встретиться с представителем резидентуры пришлись на неподходящее для него время.

Во-первых, американцы готовили проведение ряда разведывательных операций в Москве. Поэтому штаб-квартира ЦРУ приказала Фултону не распыляться и сосредоточиться на запланированных мероприятиях.

Во-вторых, что важнее, Сайрус Вэнс, госсекретарь администрации вновь избранного президента Джимми Картера, вскоре должен был посетить СССР. Разумеется, Белый дом не желал осложнять взаимоотношения двух стран накануне его визита.

В результате, ввиду отсутствия информации о личности «Невзрачного» и о его доступе к конкретным секретам, хозяин Лэнгли вновь приказал проигнорировать предложение русского.

В марте Роберт Фултон, положительно оценив настойчивость русского, еще раз попытался получить согласие штаб-квартиры ЦРУ на встречу, чтобы выяснить, кто он и какую информацию может представить. Однако адмирал Тернер, который был известен своим притупленным разведывательным обонянием, опять запретил выходить на контакт с «Невзрачным», мотивируя свое решение «сложностями контрразведывательной обстановки вокруг резидентуры».

В мае «Невзрачный» в (!) четвертый раз штурмовал автомобиль резидента, но и на этот раз его просьба осталась без ответа. Не удался фронтальный штурм — зайдем с фланга! И, спустя шесть месяцев, в ноябре, «Невзрачный» вновь атаковал. Но на этот раз «чистого» американского дипломата, когда тот вышел из автомашины, чтобы сделать покупки в валютном магазине «Березка» на улице Малая Грузинская. «Невзрачный» вручил ему конверт и попросил передать его ответственному работнику посольства США. Конверт попал к помощнику офицера безопасности посольства, а затем к резиденту. В письме были указаны новые условия встречи и схемы мест ее проведения. К письму прилагались 2 страницы печатного текста с описанием электронных авиационных систем. Оказалось, что и их недостаточно, чтобы руководство ЦРУ поверило в искренность автора посланий. А все потому, что 15 июля Марта Петерсон и 23 августа Винсент Крокет — сотрудники резидентуры, действовавшие под дипломатическим прикрытием, были высланы из СССР за шпионаж. В Лэнгли опасались новых провалов и рассматривали намерение назойливого «добровольца» передать секретные сведения как провокацию КГБ. Между тем полученные от него данные экспертами ЦРУ были оценены как представляющие значительный интерес, но «не наносящие существенного ущерба СССР» — критерий оценки информации от лиц, с которыми возможно установление агентурных отношений. Дело опять застопорилось.

24 января 1978 г. из Лэнгли вновь поступил запрет на встречу с «Невзрачным», так как неделей ранее сотрудник резидентуры Джеймс Малколм был задержан с поличным при получении материалов от другого инициативника — работника сверхсекретного объекта Красноярск-35 — и впоследствии объявлен персоной поп grata и выдворен из СССР…

В начале февраля 1978 г. главой московской резидентуры стал Гарднер Гас Хэттавэй, один из самых опытных «охотников за головами» — вербовщиков — в американском разведсообществе. Руководство ЦРУ не могло не считаться с его авторитетом, так как в январе 1978 г. он в одиночку остановил группу переодетых пожарными офицеров КГБ при попытке проникнуть в самое секретное помещение узла связи ЦРУ во время пожара, вдруг возникшего в посольстве США в Москве. Все сотрудники посольства в панике бежали, но Хэттавэй загородил собой дверь и отказался сдвинуться с места, когда появились лжепожарные с топориками в руках…

Гас не разделял точку зрения своего патрона, считая его опасения в адрес «Невзрачного» неадекватными. Аристократ с мрачным чувством юмора, он считал, что разведчики-агентуристы, как санитары природы, не питаются падалью. Они — хищники, убивающие больных животных. Мысль о том, что можно упустить «золотого козла», который сам напрашивается в силки, не давала ему покоя. В составленной в категоричном тоне телеграмме на имя адмирала Тернера он просил разрешения хотя бы позвонить «Невзрачному» по указанному им в одной из записок номеру телефона.

Трудно сказать, когда бы удалось «Невзрачному» войти в контакт с американскими разведчиками, да и удалось бы вообще, если бы в феврале 1978 года Пентагон не направил в ЦРУ записку о своей крайней заинтересованности в получении любой разведывательной информации о советских авиационных электронных системах.

На удачу «Невзрачного» (и Директора ЦРУ!), сведения, переданные им в ноябре 1977 г., касались, хотя и ограниченно, именно этих вопросов. И тогда адмирал Тернер согласился с предложением Хэттавэя войти в контакт с «добровольным рекрутом» для оценки его разведывательных возможностей.

В 18 часов 16 февраля 1978 г. «Невзрачный» подошел к машине Хэттавэя и передал секретные документы, дополнявшие предыдущую информацию. От руки он сделал приписку: «Из-за страха за собственную безопасность, я не могу сообщить много о себе, а вы без этой информации, опасаясь провокации, боитесь установить со мной контакт. С учетом этого, я предлагаю безопасное место для визуальной передачи «идентификационного ключа» — номера моего домашнего телефона за исключением двух последних цифр. В определенное время на указанной мною автобусной остановке я буду стоять, держа в руках два куска картона, на которых будут написаны две недостающие цифры номера моего телефона. Получатель записки должен увидеть и запомнить эти цифры».

В назначенное время жена Хэттавэя, проехав мимо остановки, записала недостающие цифры телефона. Интересы сторон, наконец, совпали, и резидент получил добро на установление контакта с «Невзрачным».

Последующие семь лет тот будет благодарить Судьбу за то, что в лице Хэттавэя встретил и ухватил за бороду господина «Счастливый Случай».

…26 февраля заместитель резидента Джон Гюльшнер, свободно владевший русским языком, изрядно поколесив по городу — проверялся — и, не обнаружив за собой наружного наблюдения, позвонил из городского телефона-автомата по домашнему телефону «Невзрачного». Однако к телефону подошла женщина, и Гюльшнер повесил трубку. Повторный звонок 28 февраля закончился с тем же результатом. Как вдруг 1 марта 1978 г. «Невзрачный» бросился к машине Хэттавэя, когда тот выехал из ворот посольства. Не медля ни секунды, бросил в машину 11 заполненных от руки страниц. Как оказалось, все они содержали разведывательную информацию о научно-исследовательских и опытно-конструкторских работах (НИОКР) в военной авиационной радиоэлектронной промышленности Советского Союза. В приписке автор полностью себя идентифицировал, сообщив имя, адрес местожительства — высотное здание на площади Восстания, — точное место работы — НИИ «Фазотрон» Министерства радиопромышленности СССР, а также изложил некоторые данные о своем прошлом.

В порядке лирического отступления Толкачев написал: «Многие часы я истратил на хождение по улицам в поисках машин с дипломатическими номерами Соединенных Штатов, и, не найдя таковых, десятки раз не мог ничего передать из-за внушающих подозрение обстоятельств. А последнее время я вообще впал в отчаяние от всего этого, и если бы сегодня мне не удалось установить с вами контакт, я бы отказался от своей затеи».

Все сомнения относительно того, является ли Толкачев двойным агентом или нет, мгновенно рассеялись, так как данные, которые он представил, были настолько секретны, что в штаб-квартире ЦРУ сразу поняли — КГБ никогда бы не рискнул их раскрыть.

В дальнейшем Хэттавэй лично курировал работу с Толкачевым. Факт, свидетельствующий о ценности поступавшей от него информации и о значении, которое придавалось американцами работе с ним.

Так начался для Толкачева «затяжной харакири», продолжавшийся семь лет…

5 марта 1978 г. в 10 часов вечера Гюлыннер, убедившись, что слежка за ним не ведется, из телефонной будки вблизи Большого театра позвонил Толкачеву домой и представился «Николаем» — так предложил Толкачев в записке от 1 марта, чтобы знать наверняка, что переданная им информация попала по назначению

В короткой беседе Гюлыннер в иносказательной форме заверил Толкачева, что «друзья» сделают все возможное и даже невозможное, чтобы обеспечить его безопасность. Придерживаясь избранной манеры разговора, разведчик добавил, что инструкции о предстоящих встречах Толкачев получит в ходе следующего телефонного разговора.

Увы, к вящему сожалению обоих, он состоялся лишь в августе, когда Управление, наконец, уладило все вопросы по организации работы с Толкачевым. Камнем преткновения, как это ни покажется странным, явились способы связи с ним.

Дело в том, что Хэттавэй настаивал на проведении личных встреч, в то время как Директор ЦРУ считал, что наиболее безопасным вариантом будут «безличные способы связи», то есть получение материалов от Толкачева и передачу ему инструкций надо осуществлять только через тайники. Сообщения агент должен будет наносить тайнописью, направляя их в разные почтовые адреса, контролируемые ЦРУ. Согласившись, в конце концов, с мнением патрона, Хэттавэй распорядился, чтобы Толкачева снабдили одноразовым шифровальным блокнотом с разными ключами для отдельного письма. Каждый ключ указывался открытым текстом в письме.

24 августа Гюльшнер позвонил Толкачеву по домашнему телефону. Узнав его по голосу, сказал: «В телефонной будке, что вторая слева от входа в ваш подъезд, вас ожидает пакет».

Сотрудники московской резидентуры из машин снимали видеокамерой, как худощавый невзрачного вида мужчина с портфелем в руке вошел в телефонную будку, нагнулся, ловко открыл и мгновенно закрыл портфель. Наблюдатели поняли, что тайник изъят.

Тайником служила испачканная рукавица строительного рабочего, в нее был вложен контейнер, где находились несколько разведывательных заданий, тайнописная копирка с инструкцией по ее применению, два письма безобидного содержания с адресами невинных получателей, одноразовый шифровальный блокнот с ключами и инструкцией. На оборотной стороне посланий Толкачев должен был разместить свои сообщения, исполненные тайнописью и зашифрованные с помощью шифрблокнота.

В сентябре все письма от Толкачева были получены и тайнопись успешно проявлена. По наличию внешних признаков эксперты ЦРУ установили, что письма вскрывались в отделе перлюстрации КГБ, но тайнопись выявить им не удалось.

Тайнописные сообщения агента содержали ценную разведывательную информацию о новых советских радарных системах воздушной разведки, об испытаниях новых авиационных радарных систем, а также о состоянии конструкторских работ по оружейно-поисковым системам для различных типов военных самолетов. В последнем письме Толкачев сообщил, что у него имеется «сенсационный подарок для друзей» — 91 страница секретных сведений, которые он хотел бы передать в ближайшее время.

Первая явка с Толкачевым состоялась морозным утром 1 января 1979 г. Гюлыннер, убедившись в отсутствии «хвоста», позвонил Толкачеву из телефона-автомата и обусловил время и место встречи. Попросил захватить с собой те самые, упомянутые в письме, «сведения на 91-й странице».

Издали завидев американца, Толкачев двинулся навстречу. После взаимных приветствий, он не без патетики представился: «Меня зовут Адольф Георгиевич Толкачев, я — ведущий специалист Советского Союза по аэронавигационным системам!»

Гюлыпнер поинтересовался, по каким признакам Толкачев смог выделить его в толпе, ведь они никогда не встречались. Сам-то разведчик, идя на встречу, не единожды просмотрел видеозапись, сделанную в августе прошлого года во время изъятия Толкачевым тайника. Тот живо отреагировал на вопрос, пояснив, что, во-первых, Гюлыпнер двигается уверенно, не качаясь, так как совершенно трезв, чего не скажешь об окружающих — ведь они всю ночь праздновали! Во-вторых, у американца, в отличие от прохожих, хорошо отглажены брюки. В-третьих… «Достаточно!» — произнес Гюлыпнер и, взяв Толкачева под руку, увлек его в сторону…

Явка проходила на аллеях Московского зоопарка и длилась более 40 минут. Толкачев вручил американцу исполненные от руки многочисленные записи, содержащие подробное описание особо секретных работ, которые он вел сам, а также математические формулы, диаграммы, осциллографические графики, характеристики точного оружия и электронных систем, диаграммы и выписки из официальных документов. Гюлыпнер передал Толкачеву дополнительное разведывательное задание и 500 рублей «на карманные расходы». Прощаясь, Гюлыннер поздравил Толкачева с Новым годом и с приобретением нового имени — псевдонима «Сфиэ» (Sphere). (В последующем для пущей зашифровки агенту будет присвоен еще один псевдоним — «Победитель» (Vanquish.) На что Толкачев, находясь в крайне возбужденном состоянии, ответил: «Не просто с Новым годом, а с наступлением новой эры в моей личной жизни!»

На имя адмирала Тернера Хэттавэй немедленно отбил телеграмму-молнию, которая заканчивалась словами: «Сэр, новобранец с головой окунулся в ледяные воды шпионажа, а спасательный круг — в наших руках…»

Директор удовлетворенно потер руки — в пантеоне шпионов-инициативников появилась новая фигура — и распорядился зачислить его в категорию «особо ценных источников».

Задолго до того, как произошла первая встреча Гюльшнера с Толкачевым, рукописные листы, брошенные им в посольские автомашины, были переданы в Отдел технического обеспечения (ОТО) ЦРУ для проведения графологической экспертизы и анализа. В мае 1978 г. шефу ЦРУ были доложены их результаты, где, в частности, отмечалось: «Автор — волевой, целеустремленный, очень упрямый и чрезвычайно трудолюбивый человек. Дисциплинированная и весьма требовательная к себе и к окружающим личность. Его интеллектуальный уровень много выше среднего. Он наблюдателен и аккуратен, уделяет много внимания деталям. Он — разумно организованная персоналия и со временем способен стать полезным и разносторонним источником. Вместе с тем, присущая ему амбициозность и излишняя самоуверенность могут подтолкнуть его к совершению неблагоразумных или непродуманных действий».

В последующем, в ходе явок с Джоном Гюлыинером, Толкачев представил письменную информацию о себе и своей семье.

Родился он в 1927 г. в Актюбинске, спустя два года был перевезен на постоянное жительство в Москву. О своих родителях он ничего не сообщал, упомянул лишь брата Юрия, работавшего механиком на железной дороге. Его жена Наталья Ивановна, в девичестве Климантович, родилась в 1935 г., работает ведущим инженером в одном с ним институте, являясь «специалистом по антеннам». Ее мать якобы была казнена в 1938 г., но причины ему неизвестны. Отец жены провел несколько лет в трудовых лагерях как «враг народа». После освобождения в 1956 г. он вскоре умер.

В беседе с Гюльшнером Толкачев утверждал, что жестокое обращение с родителями его жены и перенесенные ими страдания явились ключевым фактором в его стремлении работать против советского режима. Он никогда не рассказывал о причинах преследования властями родителей его жены, но однажды обмолвился, что, возможно, гонениям они подвергались из-за того, что они — евреи.

Толкачев, с его слов, всего себя посвящал семье и делал все с учетом ее интересов. В сообщениях писал, что помогает жене по дому и ему нравится ходить с ней по магазинам. Она никогда не задает вопросы, откуда у него «разумное количество денег». Он объяснял: «Я женился в 30 лет и прожил с женой 22 года. Мне 52, а жене 44 года. Очевидно, я принадлежу к тем, кто любит один раз. Я рассматриваю себя как составную часть нормальной семьи, существующей в человеческом обществе. У меня один сын Олег, родившийся в 1958 г. В 1975 г. он поступил учиться в Архитектурный институт».

Толкачев также заявил Гюлыинеру, что никогда не скажет жене и сыну о своей работе на американскую разведку. Он подробно рассказал о своем образовании. В 1948 г. прошел подготовку по оптико-механическим радарам и в 1954 окончил харьковский Политехнический институт. С тех пор работает в НИИ «Фазотрон» Министерства радиопромышленности СССР. Назвал себя «ведущим системным конструктором». Ведет сравнительно комфортную жизнь. Его зарплата 250 руб. в месяц плюс 40 % «надбавка за секретность», что в целом составляет около 350 руб. Зарплата его жены удваивает общий доход семьи. Позднее добавил, что получает квартальные и годовые премии за изобретения в своей области. Он и его семья проживают на девятом этаже высотного дома в комфортабельной, по московским меркам, двухкомнатной квартире, с кухней, ванной и туалетом. Его хобби — бег, катанье на лыжах, чтение книг, прослушивание радиостанций «Голос Америки», «Немецкая волна», «Голос Израиля», а также просмотр телепрограмм.

Со слов Толкачева, то обстоятельство, что он проживает в 400 метрах от посольства США, позволяло ему без опаски прогуливаться около посольства, коща он пытался установить контакт с американскими разведчиками.

Все время сотрудничества с ЦРУ у Толкачева возникали различные проблемы со здоровьем. Периодически он жаловался на повышенное артериальное давление, перитонит и гастрит. Во время сна у него было затруднено дыхание из-за перебитого в юности во время игры в хоккей носа. Но, несмотря на это, он старался вести активный образ жизни.

Толкачев никогда не состоял в рядах КПСС. Утверждал, что потерял бывший у него ранее интерес к политике потому, что она стала «непроходимой лицемерной демагогией». По этой же причине отрицал театр, так как все пьесы, по его мнению, стали слишком политизированы. На вопрос Гюльшнера, что же подтолкнуло его искать контакт с американской разведкой, «Сфиэ» ответил, что он — «диссидент в душе» и сможет наилучшим образом «содействовать делу», используя свой доступ к секретной информации, которая представляет ценность для Запада. В апреле 1979 г. он частично пояснил свое поведение в письменном виде:

«…Я могу только сказать, что значительную роль, подтолкнувшую меня уйти в шпионы, сыграли Солженицын и Сахаров, хотя я с ними лично не знаком и прочитал только повесть Солженицына, опубликованную в журнале Новый Мир («Один день Ивана Денисовича». — Примеч. авт.). Какой-то внутренний червь стал мучить меня, что-то нужно было делать. Я стал писать короткие листовки, которые планировал отправлять по почте. Но позднее, поразмыслив глубже, понял, что это бессмысленная затея. Устанавливать контакт с диссидентскими кругами, имевшими связи с иностранными журналистами, казалось мне неразумным по причине моего места работы (я имею доступ к совершенно секретным документам). Достаточно малейших подозрений, и я был бы полностью изолирован или ликвидирован. Таким образом, у меня родился план, который я, наконец, осуществил. Я избрал путь, который не позволяет мне вернуться назад, и я не намерен сворачивать с этого пути. Мои действия в будущем зависят от моего здоровья и изменений в характере моей работы. Что касается вознаграждения, то я не стал бы устанавливать контакт ни за какие деньги, к примеру, с китайским посольством. Ну, а Америка? Может быть, она околдовала меня, и я, сума сошедши, люблю ее? Яне видел вашу страну своими собственными глазами и не полюбил ее заочно. У меня нет достаточной фантазии или романтизма. Как бы там ни было, основываясь на некоторых фактах, у меня сложилось впечатление, что я предпочеч бы жить в Америке. Это одна из главных причин, почему я предложил вам свое сотрудничество. Но я не альтруист одиночка. Вознаграждение для меня есть не только деньги, оно — это Ваша оценка меня как личности, а также Ваша оценка важности моей работы на Вас, а они для меня дороже всяких денег».

Браво, мистер Толкачев, вы сделали нам красиво!

Первая явка с Толкачевым стала решающей. Переданная им информация объемом в 91 страницу убедила даже твердолобых скептиков, что ЦРУ имеет дело не просто со шпионом-инициативником, располагающим весомым потенциалом, а с «живым сейфом», набитым секретами. По распоряжению Директора был сформирован специальный отдел для обработки информации, представленной «Сфиэ». В него вошли 8 служащих с техническим образованием и 3 переводчика. В дальнейшем к ним были прикомандированы специалисты из Министерства оборони, так как сотрудники ЦРУ не могли достаточно квалифицированно выполнять работу.

Сведения, переданные Толкачевым, были чрезвычайно высоко оценены военными и гражданскими специалистами США. Все они единогласно заявили, что подобная информация ранее никогда не поступала от источников из числа советских граждан. Как отмечалось в направленном Директору ЦРУ меморандуме, который подписали многозвездные генералы Министерства обороны: «вся информация, переданная “специальным источником ”, не только относится к разряду “немедленного применения ”, являясь весьма ценной для Вашингтона, но и наносит Советам прямой значительный ущерб». В том же документе подчеркивалось, что ценность детальной информации по новым советским системам оружия заключается еще и в том, что ее невозможно получить никакими техническими средствами разведки. Меморандум заканчивался словами: «руководство Минобороны США рассматривает информацию, представленную агентом, как «неподдающуюся оценке».

В мае 1979 г. ЦРУ провело трехдневный семинар высокопоставленных представителей военных и гражданских ведомств — потребителей информации «Сфиэ». Участники однозначно отметили: «информация агента помогла нам сократить не менее пяти лет на ведение научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ и сэкономить десятки м ил-лиард о в долларов».

В заключительных материалах семинара подчеркивалось, что «Сфиэ» является наиболее рентабельным агентом за всю историю ЦРУ.

Наш суперагент Олдрич Эймс, руководитель одного из подразделений в штаб-квартире ЦРУ, позже докладывал в Москву: «Сотрудники Центрального разведывательного управления любят шутить, что Толкачев взял их на содержание, именно он окупил все бюджетные затраты Управления, буквально на блюдечке преподнеся Соединенным Штатам советскую авиационную радиоэлектронику. Начнись новая Мировая война, и в воздухе НАТО имела бы неоспоримое преимущество».

С января 1979 г. по июль 1980 г. один раз в два-три месяца Гюлыпнер лично встречался с «Сфиэ». За это время агент передал огромный объем сверхценной для военно-промышленного комплекса США информации. На явках ему отрабатывалась линия поведения, которая должна была гарантировать его безопасную и многолетнюю продуктивную работу. Кроме того, была разработана система связи, согласованы вопросы денежной компенсации и передачи вознаграждения. Много времени уделялось поиску наиболее безопасных способов максимально глубокого проникновения Толкачева к секретам НИИ «Фазотрон».

При осуществлении безличной связи, американцы, разумеется, не могли привить Толкачеву шпионские навыки (действительно, заочных курсов для шпионов-инициативников спецслужбы еще не придумали!), поэтому его обучение как добытчика информации проводилось в ходе личных встреч. А шпионскую экипировку и инструкции он получал через тайники.

Так, в феврале 1979 г. контейнер для агента был заложен в рабочей рукавице, где, кроме прочего, находились инструкции о различных способах связи. Например, Толкачеву могли позвонить домой по телефону один раз в месяц в день соответствующий числу месяца — в январе 1 — го числа, в феврале 2-го, в марте 3-го и т. д. В эти дни он должен ждать звонка от 18 до 20 часов. Звонок будет выглядеть как ошибочно набранный номер. Имя «Ольга», «Анна» или «Нина», которое назовет звонивший, определяло местонахождение тайника. По телефону могли также спросить «Валерия», что означало проведение личной встречи в заранее обусловленном месте через час после поступления звонка. Раз в месяц, в день числа месяца плюс 15 дней — в марте 18 марта, в апреле 19-го, в мае 20-го и т. д., Толкачев должен появляться в одном из заранее определенных мест, в конкретное время, и, в зависимости от месяца встречи, ждать пять минут. Указывался пароль и опознавательные признаки на случай возможного прихода на встречу незнакомого ему сотрудника ЦРУ. Раз в три месяца, в последнее воскресенье месяца, «Сфиэ» должен был передавать материалы через тайник. Предварительно он должен был проверить наличие сигнала о готовности принять материал и если его прочитывал, то должен был бросить контейнер в обусловленном месте. Сигнал об изъятии тайника, который Толкачев читал на следующий день, выставлялся в определенном месте. Он был проинструктирован, какие предметы использовать под контейнер и как упаковывать в него материалы. Кроме того, он мог вызвать своего оператора на тайниковую операцию путем постановки сигнала в любой понедельник. В этом случае сотрудник ЦРУ должен был в среду определенным образом запарковать автомобиль, что явилось бы сигналом о готовности изъять контейнер. Вечером в ту же среду Толкачев должен был заложить тайник. Графический сигнал об обработке тайника разведчиками он мог увидеть на следующий день в заранее определенном месте.

По мнению аналитиков ЦРУ, иногда «Сфиэ» вел себя капризно, как засидевшаяся в девках дурнушка, которая почувствовала приближение принца, готового возложить на нее брачный венец. Так, он категорически отказался поддерживать связь через тайники. В своем письменном сообщении от 3 апреля 1979 г. он недоуменно спрашивал, «почему ЦРУ настаивает именно на таком способе связи?!» С его точки зрения, личные встречи отнюдь не подвергают его риску, да и вообще, «они более продуктивны».

Он предпочел бы передавать материалы лично разведчикам еще и потому, что, всякий раз делая тайниковую закладку, испытывает страх, как бы она не оказалась в чужих руках. Ведь проанализировав находящиеся там документы, можно легко выйти на него…

Хэттавэй согласился с его доводами и проинформировал об этом штаб-квартиру в Лэнгли. В итоге с начала апреля 1979 г. все внимание разведчиков московской резидентуры было переключено не на поиск мест для тайников, а на поиск мест и организацию явок с «Сфиэ». Некоторые из них пришлись на вторую половину 1979 г., более 20 — на последующие 5 лет. Всего за это время Толкачев передал ЦРУ сотни отснятых кассет и сотни письменных страниц, содержащих огромный объем сверхценной разведывательной информации.