1 января. Революционный Совет ДРА издает специальный декрет о проведении земельной реформы в десяти из двадцати девяти провинций страны.

14 февраля. В Кабуле боевиками террористической организации «Сетаме мелли» похищен посол США Адольф Даббс. Похитители выдвигают требования: освободить из тюрьмы их лидера Б. Баэса и еще двух боевиков; предоставить им возможность выступить перед иностранными журналистами; обеспечить беспрепятственный вылет на самолете в другую страну в сопровождении американского посла.

В ходе операции по освобождению А. Даббса он трагически погибает. В планировании и проведении операции силами афганской полиции принимали участие советские советники.

15 февраля. Госсекретарь США К. Кристофер вручает в Вашингтоне ноту протеста советскому послу А. Добрынину. В ноте, в частности, говорится: «Правительство моей страны глубоко возмущено ролью советских советников, работавших в тесном контакте с кабульской полицией, в убийстве нашего посла».

Одновременно Вашингтон полностью сворачивает программу помощи Кабулу. А Специальный координационный комитет СНБ во главе с 3. Бжезинским принимает решение: «Быть более сочувственным к тем афганцам, которые решительны в сохранении независимости своей страны».

Вслед за этим решением политическая и материальная поддержка моджахедам со стороны США существенно расширяется.

Армия советских советников в Афганистане возрастает до 4500 штыков, возникает ситуация, которую В. Снегирев охарактеризовал следующим образом: «Без ведома советников, афганцы не могли произвести сколько-нибудь заметное кадровое назначение, не осуществлялись военные операции, не строились народнохозяйственные объекты, не отправлялись колонны с грузом».

Аналогичная оценка содержится в воспоминаниях Л. Шебаршина:

«Мы чему-то учили афганцев, сомнений нет. Но, главным образом, мы ими распоряжались, командовали, «пристегивали» к своим операциям, навязывали свои решения, громко крича при этом о слабой боеспособности союзника и ища корень зла в политике… Мы не помогали и советовали, а командовали, переносили свои порядки — обращение на «ты», стучание кулаком по столу, матерную брань — в интернациональную сферу, пытались обтесывать афганцев на манер собственных рекрутов».

…После убийства А. Даббса в Афганистан командируется группа сотрудников КГБ из специального элитного подразделения антитеррора «Альфа» для охраны советского посла и его семьи, а также старших военных советников в Кабуле, Кандагаре, Герате, Джелалабаде, Мазари-Шерифе и других городах разных провинций.

«В марте 1979 года я был направлен в командировку в Афганистан в составе группы из двенадцати человек. Мы там занимались обеспечением безопасности посла, потому что в феврале там был убит американский посол Даббс, — вспоминает сотрудник «Альфы» Николай Берлев. — Как нам стало известно, американцы планировали провести акцию против нашего представительства, или против посла, или против резидента».

А вот воспоминания В. Панкина, тоже «альфовца»: «Нас разбросали по регионам. Я вместе с Николаем Швачко попал в Гардез (провинция Пактия). В течение двух месяцев мы охраняли наших советников (по линии КГБ и МВД СССР). В Гардезе в то время обстановка была сложная, а в Хосте уже шла самая настоящая война… Когда мы находились в Гардезе, там произошел антиправительственный мятеж, но его афганцы быстро подавили собственными силами. Афганские контрразведчики расстреляли за одну ночь семьдесят офицеров, принявших участие в мятеже. Без суда и следствия их вывозили в ущелье, за город, и там расстреливали».

15 марта. В Герате восстает гарнизон, расположенный примерно в трех километрах от провинциального центра.

«Выяснилось, — свидетельствует «альфовец» П. Климов, — что мятеж поднял самый толковый и умный из афганцев. Полковник Катичев из штаба Таманской дивизии, он там был военным советником, рассказал, что афганский офицер-артиллерист все время интересовался — как и что надо делать? Ему все рассказывали, учили. А потом он поднял мятеж. Военные советники все сразу врассыпную, все по «джипам» и бежать кто куда. Наш последний «джип» отсекли, а там майор из Сибири ехал, его и убили.

Трос наших погибло в тот мятеж: майор-сибиряк, ветврач, его убили выстрелом в спину в гарнизоне, и работник Внешпосыпторга, его убили уже в городе на вилле и разгромили. Говорят; что он там шкурки каракуля покупал за полцены, то есть недоплачивал, обдирал население, а когда началась там заваруха, его сразу и «завалили». Городская власть запросила подмогу в Кабуле. На подавление мятежа прибыло два батальона десантников и танки. Военный советник полковник Катичев потом рассказывал, что мэр послал батальон десантников на штурм этого гарнизона. Штурмовать решили через главный вход, а там, перед входом была широкая дорога. Руководитель мятежников как предчувствовал, что будут штурмовать именно на этом направлении, все пушки здесь поставил. Они дали залп, и батальон понес большие потери. На следующий день ввели второй эшелон. Военные советники посчитали, что артиллерист переместит пушки на другое направление, поэтому решили вновь штурмовать с центрального входа.

Полковник Катичев ехал впереди колонны на «джипе», а за ним шла колонна танков.

Когда въехали они в военный городок, то со всех сторон услышали возгласы: «Наши пришли! Наши пришли!» Все стали складывать оружие! Возникла неразбериха. Кто наши? Кто чужие? Афганцы потом сами между собой разобрались. Кого-то без суда и следствия повесили, кого-то расстреляли. Особо не разбирались».

Так было покончено с мятежниками в Герате. Но оставался еще Джелалабад. Там тоже взбунтовался местный гарнизон правительственных войск.

Операцией по восстановлению порядка в Джелалабаде руководил непосредственно начальник Генерального штаба ВС ДРА М. Якуб. Около двухсот тридцати бунтовщиков подверглись аресту. Многие из них, офицеры, были вдохновителями и непосредственными организаторами мятежа. На словах они приветствовали режим НДПА, но в душе оставались верны традициям и порядкам старой, королевской армии. Революционные новшества «халькистов» они решительно отвергали. Их первыми жертвами во время мятежа становились безбожники-шурави, которых они расстреливали или брали в заложники.

…Восстания в Герате и Джелалабаде повергли руководителей НДПА в состояние панического страха. Они запросили у своих наставников в Москве срочную военную помощь, вплоть до посылки в Афганистан советских войск.

Не сумели трезво оценить сложившуюся обстановку и в представительстве КГБ в Кабуле. Оттуда тоже полетела в Центр срочная шифровка с предложением держать в полной боевой готовности подразделения спецназа на случай их экстренной высадки в Кабуле, Герате, Джелалабаде, Мазари-Шерифе и Газни для обеспечения безопасности советских граждан и их эвакуации из Афганистана.

Нервозность из-за мятежей в Герате и Джелалабаде стремительно передалась и на Старую площадь.

17 марта. По предложению Л. И. Брежнева созывается заседание Политбюро ЦК КПСС. Сам генсек в нем не участвует. Обсуждается один вопрос — Афганистан: ситуация в стране после мятежей в Герате и Джелалабаде и просьба о вводе советских войск.

На заседании высказывается, правда, в осторожной форме, мнение о возможности положительного рассмотрения поступившей просьбы. В этой связи министру обороны Д. Ф. Устинову предлагается заблаговременно выделить и подготовить необходимые войсковые части с тем, чтобы по особой команде они могли войти на территорию Афганистана. Тот спешит успокоить своих соратников.

«У нас разработано два варианта относительно военной акции, — заявляет он. — Первый состоит в том, что мы в течение одних суток направляем в Афганистан 105-ю воздушную дивизию и перебросим пехотно-моторизованный полк в Кабул, к границе будет подтянута 68-я моторизованная дивизия, а 5-я мотострелковая дивизия находится у границы. Таким образом, за трое суток мы будем готовы к направлению войск. Но политическое решение, о чем здесь говорили, нам нужно будет принять (курсив мой. — А. Ж.). У нас имеется и второй вариант, он тоже проработан. Речь идет о вводе двух дивизий в Афганистан».

Итоги заседания:

— разрешить МО СССР развернуть две дивизии на советско-афганской границе;

— направить в Афганистан для детального выяснения сложившейся обстановки опытных экспертов по линии МО СССР и КГБ СССР;

— поручить т.т. Громыко А. А., Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф, и Пономареву Е. Н. подготовить текст политического документа.

Обсуждение афганского вопроса решено было продолжить на следующий день — 18 марта.

Во исполнение решений, одобренных на заседании Политбюро, Д. Ф. Устинов подписал приказ Генштабу ВС СССР подготовить к возможному десантированию воздушно-десантную дивизию и три авиационных полка — к перебазированию. Туркестанскому военному округу было приказано привести в состояние повышенной боеготовности танковый и мотострелковый полки, а Среднеазиатскому военному округу — перебазировать дивизию в район Термеза.

В свою очередь, Ю. В. Андропов командировал в Афганистан первого заместителя начальника внешней разведки КГБ генерал-лейтенанта Б. С. Иванова и начальника штаба пограничных войск генерал-лейтенанта Ю. А. Нешумова с заданием разобраться в тамошней обстановке и доложить. Генералов сопровождала группа оперативных аналитиков.

18 марта. По инициативе афганской стороны нежданно-негаданно состоялся телефонный разговор между А. Н. Косыгиным и Н. М. Тараки. Разговор долгий, трудный и предельно откровенный.

Председатель Совета министров СССР, как показал разговор, имел достаточно объективное представление об обстановке в высшем руководстве НДПА, о состоянии вооруженных сил ДРА, деятельности советских советников и настроениях в афганском обществе. Отсюда и его вопросы к собеседнику были хоть и корректными по форме, по предельно конкретными, порой жесткими, со знанием дела. Президент ДРА, со своей стороны, изо всех сил старался свести весь разговор к одному: Герат — это ключ к спасению Саурской революции, а удержать Герат в руках «халькистов» способны лишь советские войска.

Вот фрагменты этого разговора:

«…H.M. Тараки:…Если вы нанесете сейчас по-настоящему удар по Герату, то можно будет спасти революцию.

А. Н. Косыгин: Об этом сразу узнает весь мир. У мятежников есть рации, они сразу же сообщат…

А. Н. Косыгин: Какие бы вы хотели с нашей стороны внешнеполитические акции, заявления? У вас есть какие-то соображения по этому вопросу в пропагандистском плане?

Н. М. Тараки: Надо сочетать и пропагандистскую, и практическую помощь. Я предлагаю, чтобы вы на своих танках и самолетах поставили афганские знаки, и никто ничего не узнает. Ваши войска могли бы идти со стороны Кушки и со стороны Кабула.

А. Н. Косыгин: До Кабула надо еще дойти.

Н. М. Тараки:…Если вы пришлете войска в Кабул, и они пойдут на Герат, то никто ничего не узнает, по нашему мнению. Будут думать, что это правительственные войска.

А. Н. Косыгин: Я не хочу вас огорчать, но скрыть это не удастся. Это будет известно всему миру через два часа. Все начнут кричать, что началась интервенция в Афганистане со стороны Советского Союза… Что вы можете еще сказать по Герату?

Н. М. Тараки: Хотим, чтобы к нам послали таджиков, узбеков, туркмен для того, чтобы они могли водить танки, так как все эти народности имеются в Афганистане. Пусть наденут афганскую одежду, афганские значки, и никто их не узнает. Это очень легкая работа, по нашему мнению. По опыту Ирана и Пакистана видно, что эту работу легко делать. Они подают образец.

А. Н. Косыгин: Конечно, вы упрощаете вопрос. Это сложный политический, международный вопрос. Но, независимо от этого, мы еще раз посоветуемся и дадим вам ответ. Мне кажется, что вам нужно было бы попытаться создавать новые части. Ведь нельзя рассчитывать только на силу людей, которые придут со стороны. Вы видите по опыту иранской революции, как народ выбросил всех американцев оттуда и всех других, которые пытались изображать из себя защитников Ирана.

Условимся с вами так: мы посоветуемся и дадим ответ. А вы, со своей стороны, посоветуйтесь со своими военными, нашими советниками. Есть же силы в Афганистане, которые будут вас поддерживать с риском для жизни и будут бороться за вас. Эти силы надо сейчас вооружать.

Н. М. Тараки: Посылайте боевые машины пехоты самолетами…»

Этот телефонный разговор стал в тот же день предметом обсуждения на заседании Политбюро ЦК КПСС.

А. Н. Косыгин решил не пересказывать его и не комментировать. Он просто зачитал официально оформленную запись с примечанием в конце: «Разговор велся через переводчика в Кабуле — референта главного военного советника генерал-лейтенанта Л.H. Горелова. Записал Б. Бацанов».

Затем последовало обсуждение.

«Я, товарищи, — заявил Ю. В. Андропов, — внимательно подумал над всем этим вопросом и пришел к выводу, что нам нужно очень и очень серьезно продумать вопрос о том, во имя чего мы будем вводить войска в Афганистан. Для нас совершенно ясно, что Афганистан не подготовлен к тому, чтобы решать сейчас все вопросы по-социалистически. Там огромное засилье религии, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость в экономике… Мы знаем учение Ленина о революционной ситуации. О какой ситуации может идти речь в Афганистане — там нет такой ситуации. Поэтому я считаю, что мы можем удержать революцию… только с помощью наших штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск».

Председателя КГБ энергично поддержал министр иностранных дел СССР А. А. Громыко, выступивший за то, чтобы «полностью исключить такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Армия там ненадежная… Наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она будет воевать? Да против афганского народа, прежде всего, и в него надо будет стрелять. Правильно отметил т. Андропов, что именно обстановка в Афганистане для революции еще не созрела, и все, что мы сделали за последние годы с таким трудом в смысле разрядки вооружений и многое другое, — все это будет отброшено назад. Все неприсоединившиеся страны будут против нас… Спрашивается, а что же мы выиграем? Афганистан с его нынешним правительством, с отсталой экономикой, с незначительным весом в международных делах. С другой стороны, надо иметь в виду, что и юридически нам не оправдать введение войск. Согласно Уставу ООН, страна может обратиться за помощью, и мы могли бы ввести войска в случае, если бы она подверглась агрессии извне. Афганистан никакой агрессии не подвергался. Это внутреннее их дело, революционная междоусобица, бои одной группы населения с другой. К тому же надо сказать, что афганцы официально не обращались к нам относительно ввода войск. Одним словом, мы здесь имеем дело с таким случаем, когда руководство страны в результате допущенных серьезных ошибок оказалось не на высоте, не пользуется должной поддержкой народа.

…Если мы, например, пойдем на такой риск, как ввод войск, то, конечно, получим плюсов куда меньше, чем минусов. Мы до сих пор не знаем, как поведет себя афганская армия. А если она не поддержит наши мероприятия или останется нейтральной, тогда получится, что мы своими войсками оккупируем Афганистан. Этим самым создадим для себя невероятно тяжелую обстановку во внешнеполитическом плане…

Таким образом, несмотря на тяжелое положение в Афганистане, мы не можем пойти на такую акцию, как ввод войск».

Один из самых близких соратников Л. И. Брежнева К. У. Черненко был предельно краток: «Если мы введем войска и побьем афганский народ, то будем обязательно обвинены в агрессии. Тут никуда не уйдешь».

Как бы подводя итоги обсуждения, председательствующий на заседании А. П. Кириленко, кстати, тоже верный сторонник Л. И. Брежнева, сказал:

«Вчера в Афганистане была другая обстановка, и мы склонялись к тому, что может быть нам пойти на то, чтобы ввести какое-то количество воинских частей. Сегодня обстановка другая, и разговор у нас вполне справедливо идет уже несколько в ином русле, а именно: все мы придерживаемся того, что вводить войска нет никаких оснований».

…В тот же день, 18 марта. Из Кабула поступает шифртелеграмма, в которой посол A. Л. Пузанов и представитель КГБ ставили вопрос о направлении на аэродромы в Кабуле и Баграме спецназа под видом технических специалистов с задачей обеспечения безопасности советских граждан.

19 марта. В последний день затянувшегося заседания Политбюро ЦК КПСС председательское кресло занял Л. И. Брежнев.

Взявший слово Ю. В. Андропов подтвердил озвученное им днем ранее убеждение:

«Я думаю, что относительно ввода войск нам решения принимать не следует. Ввести войска — это значит бороться против народа, стрелять в народ. Мы будем выглядеть как агрессоры, и мы не можем допустить этого».

Все ждали, что же скажет первое лицо в партии и государстве. Ведь его слово всегда было решающим. И он сказал: «Мне думается, что правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну… У них распадается армия, а мы здесь должны будем вести за нее войну».

И все! Ни единого слова об отсутствии в Афганистане революционной ситуации и неподготовленности страны к социалистическим преобразованиям. Ни слова о том, как ввод войск аукнется во внешней политике Советского Союза.

20 марта. Н. М. Тараки, не удовлетворившись телефонным разговором с А. Н. Косыгиным, в срочном порядке прилетает в Москву. В тот же день проходят его встречи — сначала с А. Н. Косыгиным, на которой присутствуют A.A. Громыко, Д. Ф. Устинов и Е. Н. Пономарев, а вечером — с самим Леонидом Ильичом.

Афганский лидер с прежней настойчивостью пытается добиваться от шурави согласия на ввод советских войск в Афганистан.

«Наши общие враги только и ждут того момента, чтобы на территории Афганистана появились советские войска, — втолковывает ему А. Н. Косыгин. — Если ввести наши войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а наоборот, осложнится».

Председатель Совета министров СССР особо отметил:

«Нам представляется важным, чтобы у себя в стране вы работали над расширением социальной базы режима, привлекали на свою сторону народ, не допускали, чтобы между правительством и народом возникало отчуждение. И, наконец, последнее… в порядке пожелания мне бы хотелось высказать соображение о необходимости очень осторожного и бережного подхода к своим кадрам. Кадры нужно беречь, иметь к ним индивидуальный подход… Мы это испытали на себе. При Сталине, Вы знаете, многие наши офицеры сидели в тюрьмах. А когда разразилась война, Сталин вынужден был направил» их на фронт. Эта люди показали себя подлинными героями. Многие из них выросли до крупных военачальников. Мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела, но мы хотим высказать наше мнение насчет необходимости бережного отношения к кадрам».

А. Н. Косыгин знал, о чем говорил. Непрерывная борьба за власть в руководстве НДПА сопровождалась регулярными чистками офицерского корпуса, что серьезно ослабило афганскую армию. В некоторых соединениях осталось менее десяти процентов офицеров. Остальные были уволены, репрессированы или дезертировали. В военно-воздушных силах страны к весне 1979 г. из двух тысяч человек летного состава осталось пятьсот.

Л. Н. Косыгин пытался убедить Н. М. Тараки в необходимости «подумать о возможности создания у вас единого национального фронта».

Аналогичные взгляды были высказаны афганскому лидеру принимавшими участие в беседе A.A. Громыко, Д. Ф. Устиновым и Б. Н. Пономаревым.

В тот же день, в 18 час. 30 мин., началась беседа Н. М. Тараки с Л. И. Брежневым. В беседе приняли участие А. Н. Косыгин, Д. Ф. Устинов, А. А. Громыко и референт генсека ЦК КПСС Е. М. Самотейкин. Афганский лидер в очередной раз обратился с просьбой оказать помощь ДРА советскими войсками. Л. И. Брежнев отреагировал на это следующим образом:

«Теперь о вопросе, который Вы поставили в телефонном разговоре с тов. Косыгиным и затем здесь, в Москве, — насчет возможности ввода, советских воинских частей в Афганистан. Скажу Вам прямо: этого делать не следует. Это сыграло бы лишь на руку врагам — и вашим, и нашим.

…В соответствии с Вашими просьбами мы направили в Афганистан немалое число советников и специалистов как по военной, так и по другим линиям. У вас работает свыше пятисот генералов и офицеров. Как мне докладывали, Вы даете положительную оценку работе наших советников и специалистов. Это приятно. Если нужно, мы могли бы направить дополнительно несколько партийных работников, а также 150–200 офицеров…».

22 марта. Проходит заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором подводятся итоги визита Н. М. Тараки в Москву и подтверждается изложенная ему советским руководством позиция о неприемлемости ввода советских войск в Афганистан. Одновременно отменяется поручите от 17 марта министру обороны Д. Ф. Устинову о заблаговременном выделении и подготовке войсковых частей для их последующего ввода в Афганистан.

За этим следует приказ министра о возвращении в места постоянного базирования двух дивизий, спешно переброшенных к советско-афганской границе, и отмене всех прочих мероприятий мобилизационного характера. Однако данные тогда же МО СССР и КГБ СССР поручения о направлении в Кабул экспертов для изучения обстановки на месте сохраняются в силе, равно как и поручение т.т. Громыко А. А., Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф. и Пономареву Б. Н. подготовить текст политического решения о вводе советских войск в Афганистан.

27 марта. Декретом Революционного совета ДРА создается Высший Совет Обороны Родины (ВСОР) во главе с Н. М. Тараки. Ставятся задачи: укрепление армии, погранвойск и полиции; повышение их боеспособности путем применения новой техники и вооружений; создание новых войсковых частей; укрепление единоначалия в войсках; повышение морально-политического уровня военнослужащих. X. Амин освобождается от руководства делами министерства обороны. Его сменяет А. М. Ватанджар. Министром внутренних дел назначается Ш. Д. Маздурьяр.

А вскоре создается Военный совет вооруженных сил ДРА. В него входят: Н. М. Тараки (руководитель), X. Амин, Э. Вазири, А. М. Ватанджар, А. Сарвари и С. Д. Тарун.

1 апреля.

«В соответствии с поручением от 17 марта с.г. (№ П147/П) докладываем…».

С этих слов начинается документ, поступивший в Политбюро за подписями А. А. Громыко, Ю. В. Андропова, Д. Ф. Устинова и Б. Н. Пономарева, которым поручалось подготовить текст политического решения ПБ относительно ввода войск в Афганистан. Однако представленный ими на заседание ПБ документ был озаглавлен «О нашей линии в связи с положением в Афганистане». И ни о каком политическом решении по вводу войск в Афганистан речь не шла. В высшую партийную инстанцию докладывался «анализ причин возникшего в последнее время обострения обстановки в Демократической Республике Афганистан и соображения о наших дальнейших шагах по оказанию помощи ДРА в деле укрепления его позиций и стабилизации положения в стране».

6 апреля. В Кабул прибывает советская делегация во главе с начальником Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота генералом армии А. А. Епишевым, которому предписывалось разъяснить позицию КПСС по афганскому вопросу и на месте разобраться в ситуации. Посланца Москвы поочередно принимают Н. М. Тараки и X. Амин. Затем организуются встречи с другими политическими и военными деятелями ДРА. И везде, на всех уровнях, навязчиво звучит одна и та же просьба — направить в Афганистан советские войска. Генерал армии пытается объяснить собеседникам неприемлемость для Москвы такого варианта развития событий. Но его доводов никто не слышит. Особую напористость проявляет премьер-министр X. Амин. Не услышав желанного «добро!» от Епишева, он при первой же встрече с генералом армии И. Г. Павловским без обиняков заявляет о настоятельной просьбе руководства ДРА к советскому правительству как можно скорее ввести в Кабул дивизию советских войск.

Аналогичным атакам регулярно подвергаются представители практически всех советских министерств и ведомств в Кабуле.

14 апреля. X. Амин приглашает к себе Главного военного советника в ДРА генерал-лейтенанта Л.H. Горелова и от имени Н. М. Тараки настоятельно просит направить в Кабул 15–20 боевых вертолетов с боеприпасами и советскими экипажами для отражения наступательных действий мятежников, засланных из Пакистана в пограничные и центральные районы страны.

В Москву летит шифровка от Л.H. Горелова, на которую начальник Генштаба ВС СССР маршал Н. В. Огарков накладывает резолюцию «Этого делать не следует».

21 апреля. На заседание Политбюро ЦК КПСС выносится вопрос о направлении в Кабул 15–20 вертолетов. Предварительно проконсультировавшись с Д. Ф. Устиновым, Л. И. Брежнев окончательно ставит точку — советских вертолетчиков в Афганистан не направлять. Правда, он же предлагает проработать вопрос о посылке в Кабул специального батальона для охраны Н. М. Тараки.

27 апреля. «Халькисты» празднуют первую годовщину Апрельской революции. Теперь о ней говорят как о «Великой Саурской революции», творцом которой был Тараки, а «предводителем революции» — Амин.

На демонстрациях в Кабуле и ряде других городов пестрят одни и те же плакаты: «Тараки — отец народов Афганистана!», «НДПА — ум, честь и совесть эпохи!», «Тараки и партия — близнецы-братья!»

Повсюду насаждается атмосфера всеобщего обожания и возвеличивания генсека НДПА. Ради этого фальсифицируется история, переписываются документы, переиначиваются общепризнанные факты и события. Тараки не возражает. Он и сам уже уверовал в свою мессианскую судьбу, в то, что все афганцы поголовно искренне любят и чтят его. Все больше внимания он уделяет собственной персоне, личному авторитету и все охотнее передает тягомотные бразды правления своему «первому и самому верному ученику» Хафизулле Амину.

На одной из пресс-конференций, ссылаясь на осуждение Амином проявления культа личности Тараки, великий лидер сам скромно отметил, что афганский народ «любит и уважает его так сильно, что настаивает на вывешивании везде его фотографий». Он добавил, что правительство (возглавляемое X. Амином. — Прим. АЖ.) издало инструкцию о прекращении подобной практики, но что режим не будет применять силу, чтобы запретить народу проявлять свою привязанность, — сообщал в госдеп США в своей секретной депеше из послепраздничного Кабула временный поверенный в делах США Б. Амстутц.

«На этой же пресс-конференции, — продолжал американец, — Тараки категорически отверг, что Амин когда-либо говорил или даже намекал, что некие неизвестные враги пытаются «оказать влияние» на афганского президента. Тараки раздраженно настаивал на том, что Амин не говорил «ничего подобного», поскольку он «читал все интервью Амина за истекший год».

Свою депешу Б. Амстутц озаглавил так: «Тактика «большой лжи» становится обычным оружием «Хальк».

2 мая. Начальник Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба ВС СССР генерал армии П. И. Ивашутин поручает полковнику ГРУ В. В. Колеснику, бывшему командиру бригады спецназначения ТуркВО, в течение двух месяцев сформировать и подготовить к ведению боевых операций 154-й отряд спецназначения численностью чуть более пятисот штыков из представителей коренных народов среднеазиатских республик.

3 мая. В. В. Колесник с двумя офицерами ГРУ вылетает в Ташкент. 154-й отряд спецназначения или, как его еще называли, «мусульманский батальон», формируется на базе разведывательных, мотострелковых и танковых подразделений войск Туркестанского и Среднеазиатского военных округов. Непременные условия при отборе — знание восточных языков и безупречные физические данные. Только лишь экипажи зенитных самоходных установок ЗСУ-23–4 пришлось комплектовать из славян — кроме них нужных специалистов в армии не нашлось. Командиром отряда был назначен майор Х. Т. Халбеев.

«Я прибыл в отряд специального назначения из воздушно-десантных войск в середине мая, — вспоминает лейтенант Рустам Турсункулов. — Меня поразил тот факт, что основная масса личного состава отряда были представители народов Средней Азии: таджики, узбеки, туркмены и казахи. Правда, взводом ЭСУ-23–4 «Шилка» командовал украинец Василий Праута, общение осуществлялось на русском языке. С момента формирования батальона все время шла очень напряженная подготовка. Я бы сказал, что готовили более жестко и интенсивно, чем даже в воздушно-десантных войсках. Во время занятий по огневой подготовке мы боеприпасов не жалели. Вся техника была новая. Мы не знали, какая будет поставлена задача, но то, что готовят к чему-то особенному и важному, почувствовали, когда привезли и начали примерять военное обмундирование, которое мы никогда не видели. По некоторым признакам удалось установить, что такое обмундирование носят в афганской армии».

В конце августа комиссия Генштаба и штаба ТуркВО проверила на комплексном учении уровень подготовки и высказала удовлетворение выучкой спецназовцев.

5 мая. Посол СССР в ДРА А. М. Пузанов, представитель Председателя КГБ в Кабуле генерал-лейтенант Б. С. Иванов и Главный военный советник в ДРА генерал-лейтенант Л.H. Горелов выходят в Центр с совместным предложением о целесообразности создания в районе Кабула единого учебного центра для афганской армии по типу учебной бригады на Кубе. В Москве предложение направляется на детальную проработку.

9 мая. Временный поверенный в делах США в ДРА Б. Амстутц направляет в госдеп депешу «Роль СССР в Афганистане в настоящее время». В ней, в частности, говорится:

«За последние несколько недель советское присутствие в Афганистане заметно усилилось, но оно еще не достигло того преувеличенного уровня, о котором часто сообщается в прессе.

Хотя и существует возможность, что советские войска могли бы вмешаться во внутренний конфликт в Афганистане, наша оценка заключается в том, что СССР попытается избежать западни, которая может оказаться подобной вьетнамской.

…Наиболее важный вопрос заключается в следующем: можем ли мы ожидать, что советские боевые части примут участие в афганском конфликте? Мы можем только сказать, что такую возможность нельзя исключать.

По слухам, советские старшие военные советники дают халькистам устные заверения, что СССР сделает все необходимое, чтобы защитить революцию. В то же время халькисты в разговорах с иностранными дипломатами и журналистами говорили, что их «заверили» в том, что Советский Союз поможет им справиться с «вмешательством».

…СССР пошел… на колоссальные политические, престижные, экономические, стратегические и военные издержки и вложения в халькистский режим Афганистана. Москва вряд ли позволит, чтобы все это пропало. С другой стороны, почти любой афганский режим, который может прийти на смену, будет, очевидно, чувствовать, что должен смириться с таким геополитическим фактором, как наличие великого северного соседа, как это и делали афганские правительства в течение шестидесяти истекших лет».

В течении мая одно за другим вспыхивают антиправительственные вооруженные выступления в провинциях Нангархар, Пактия, Газни, Пактика, Купар, Балх, Гур, Логар и Кабул. Практически половина территории страны переходит под контроль мусульманской оппозиции. То там, то здесь возникают освобожденные от «халькистов» зоны. В кишлаках формируются «исламские комитеты» во главе все с теми же маликами и муллами. Все возвращается на круги своя, жизнь течет по указаниям, поступающим из Пакистана от руководителей обосновавшихся там исламских центров, таких как «Исламское общество Афганистана», «Исламская партия Афганистана» и других.

В указаниях ИОА, например, даются следующие предписания:

1. Поскольку основу нашей народной экономики составляет земледелие, наши крестьяне и землевладельцы должны обрабатывать землю и уделять посевам должное внимание.

2. Поскольку леса и сады считаются вторым важным богатством нашего мусульманского народа, наше мусульманское население должно уделять большое внимание их сохранению и уходу за лесами и садами, как фруктовыми, так и обычными, категорически воздерживаться от спиливания плодоносящих и неплодоносящих деревьев.

3. Всем моджахедам и мусульманскому населению категорически рекомендуется воздерживаться от рубки леса и деревьев общественного владения, таких, как посадки вдоль дорог. Те, кто будет игнорировать данное распоряжение, будут считаться приспешниками и помощниками русских и их местными агентами. Они будут признаны контрреволюционерами, врагами ислама и мусульман и в случае подтверждения такой их деятельности будут приговариваться к тяжелым наказаниям».

Еще одно указание, направленное в кишлаки по линии ИПА:

«В большинстве освобожденных районов остались незасеянными посевные площади, принадлежащие лицам, которые, опасаясь зверских нападений со стороны русских, ушли из страны в качестве беженцев. Некоторые командиры с целью облегчить положение моджахедов используют эти земли, засевая их и затем распределяя урожай между моджахедами района.

1. Основным условием использования земли является наличие согласия ее владельца. Без разрешения владельца земли любое посягательство на нее считается незаконным.

2. В случае если владелец земли является коммунистом и состоит на службе у врага или является плохим мусульманином, то разрешается использовать эту землю до следующего указания.

3. Вынужденно эмигрировавший землевладелец, безусловно, считается владельцем своей земли. Командиры соответствующего района не имеют права вмешиваться в вопросы пользования этой землей.

Всем правоверным командирам, которые встали на путь восстания ради защиты ислама, соблюдения шариата и установления справедливости, приказывается строго соблюдать положения этого документа их отношениях с землевладельцами.

Не позволяйте, чтобы над угнетенными утвердился гнет».

Ситуация в стране все более выходит из-под контроля НДПА. В Москву все чаще летят сигналы «SOS».

24 мая. Очередной такой сигнал был рассмотрен на заседании Политбюро ЦК КПСС. Ответ: любая помощь, политическая, финансовая, техническая, военная и т. д. — «ДА!». Участие советских войск в подавлении выступлений контрреволюции, будь то высадка десанта в Кабуле, командирование советских вертолетчиков и т. п. — «НЕТ!». Почему «нет»? Потому, что подобные «акции сопряжены с большими осложнениями и во внутриполитическом, и в международном плане. И, прежде всего, — в ущерб интересам ДРА, закреплению завоеваний революции».

В тот же день, 24 мая, Посол США в Москве Тун направляет в Вашингтон шифртелеграмму № 3083, озаглавленную «Афганистан: перспективы советской интервенции».

«Как нам представляется из Москвы, — размышляет американский посол, — советское вторжение в Афганистан, особенно в ближайшие месяцы, видимо, отрицательно сказалось бы на глобальных стратегических интересах. Это нанесло бы сильный удар по политике разрядки в отношениях с Западом в тот момент, когда Москва во все большей степени уделяет внимание растущей китайской угрозе на востоке. Подобный жест был бы наверняка роковым для Договора о сокращении стратегических вооружений. Он создал бы прекрасный (как в случае с Чехословакией), долговременный повод для обвинений Москвы со стороны китайцев и других в экспансионизме, гегемонистских устремлениях. Это испортило бы отношения Советского Союза с исламским миром.

…Конечно, для США было бы невозможно и глупо полностью отвергать возможность советского вторжения в Афганистан в ответ на просьбу осажденного халькистского режима… Поэтому в наших интересах продолжать время от времени напоминать Советам, что мы серьезно отнеслись бы к подобной акции. Напоминания западных стран и правительств «третьего мира» составили бы сами по себе фактор, действующий против прямой интервенции».

16 июня. Главный военный советник в ДРА Л.H. Горелов направляет в Центр сообщение следующего содержания:

«14 июня в Доме народов состоялась встреча с X. Амином. В ходе беседы X. Амин подчеркнул, что «враги стремятся подкупить охрану Дома народов и уничтожить руководителей государства. Мы полностью не уверены в людях, охраняющих Дом народов. Я обращаюсь к Вам с просьбой, чтобы Вы доложили своему руководству об оказании нам помощи, направив в ДРА для охраны правительства в Доме народов и аэродромов Баграм и Шинданде советские экипажи на танки и БМП».

Ранее, как известно, X. Амин выдвигал неоднократные предложения об участии наших экипажей на танках и самолетах в выполнении некоторых задач непосредственно в районах боевых действий с мятежниками».

…В Генштабе формируется специальная группа, на которую возлагается обязанность составлять каждый день к 8 часам утра оперативную сводку об обстановке в Афганистане с предложениями по решению возникающих проблем военного характера.

В тот же день, 16 июня. От представителя Председателя КГБ в Кабуле в Москву приходит сообщение о серьезных разногласиях, возникших между Н. М. Тараки и его ближайшим сподвижником X. Амином.

В течении июня продолжают расширяться масштабы антиправительственных выступлений в провинциях Бадахшан, Лагман, Парван, Вардак и Фарьяб. Это побуждает Н. М. Тараки и X. Амина засыпать Москву бесконечными просьбами о срочном вводе в страну советских войск.

27 июня. А. Громыко, Ю. Андропов, Д. Устинов и Б. Пономарев направляют на Старую площадь совместную Записку.

«МИД СССР, КГБ СССР, МО СССР и Международный отдел ЦК КПСС, — говорилось в ней, — считают целесообразным:

Направить в Афганистан, в помощь Главному военному советнику опытного генерала с группой офицеров для работы непосредственно в войсках (в дивизиях и полках).

Для обеспечения охраны и обороны советской авиаэскадрильи на аэродроме Баграм направить в ДРА, при согласии афганской стороны, парашютно-десантный батальон в униформе (комбинезоны) под видом технического персонала.

Для охраны совпосольства направить в Кабул спецотряд КГБ СССР (125–150 человек) под видом обслуживающего персонала посольства.

В начале августа с.г., после завершения подготовки, направить в ДРА (аэродром Баграм) спецотряд ГРУ Генерального штаба с целью использования в случае резкого обострения обстановки для охраны и обороны особо важных правительственных объектов».

28 июня. Политбюро ЦК КПСС утверждает предложенные в Записке меры по усилению советского военного присутствия в Афганистане. Утверждается также текст Обращения Политбюро ЦК КПСС к Политбюро ЦК НДПА. Совпослу в Кабуле предписывается вручить его лично Н. М. Тараки. Обращается внимание совпосла на то, что:

«Вам и руководителям всех советских групп советников, находящихся в Афганистане, необходимо в своих повседневных контактах с афганскими руководителями с соблюдением, разумеется, необходимого такта последовательно и настойчиво внушать им те мысли, которые изложены в Обращении Политбюро ЦК КПСС к Политбюро ЦК НДПА».

Обращение начиналось с выражения теплых слов солидарности шурави с героической борьбой их афганских единомышленников:

Соображения эти начинаются с того, что очерчивается круг первоочередных задач, решением которых афганскому руководству следует заняться незамедлительно. Что же это за задачи?

«В сложившейся обстановке, — говорится в Обращении, — по нашему глубокому убеждению, крайне важное значение имеет объединение всех революционных и патриотических сил страны. Обеспечить поддержку со стороны широких масс населения революционным мероприятиям НДПА и правительства ДРА, добиться нейтрализации, а затем ликвидации вредного влияния классовых противников, реакционной части исламского духовенства, афганской эмиграции — вот в чем состоят, на наш взгляд, первоочередные задачи».

А далее Старая площадь ничтоже сумняшеся подсказывает своим обанкротившимся единомышленникам, уже потерявшим контроль, как минимум, над половиной страны, что нужно делать, чтобы успешно справиться с обозначенными выше первоочередными задачами.

В частности, внимание афганцев нацеливается на необходимость «коллегиальности в партийном и государственном руководстве на разных уровнях — сверху донизу». При этом предлагается использовать советский опыт. «Любой важный вопрос у нас, — заявляют шурави, — решается только коллективно, с участием всех членов Политбюро. Действовать таким же образом советуем мы и вам».

Далее. Афганское руководство ориентируется Старой площадью на «создание стройной и эффективной системы местных органов власти». «Местные органы власти, — подчеркивается в обращении, — позволяют центральному руководству более оперативно проводить свои решения в жизнь по всей стране».

Следующий товарищеский совет — «постоянно проводить работу по расширению социальной опоры нового режима, активному привлечению на свою сторону народа, недопущению того, чтобы между руководством ДРА и народом возникало отчуждение».

Не обходится вниманием и такой вопрос «особой важности», как «объединение всех здоровых сил афганской нации». «Объединившись вокруг НДПА, члены партии и беспартийные, рабочие и крестьяне, офицеры и солдаты, ремесленники и служащие, учащиеся и интеллигенция, молодежь и женщины составили бы такую силу, которой были бы не страшны происки любых врагов революции, внутренних и внешних».

Братских, коммунистических советов в Обращении предостаточно. А вот к месту ли они были и ко времени? По силам ли расписавшейся в полной несостоятельности НДПА было решать и решить их?

Задавались ли авторы Обращения этими вопросами? Скорее «нет», чем «да».

1 июля. Правительство ДРА официально объявляет о том, что начавшаяся 1 января 1979 г. земельная реформа «успешно, с опережением плана» завершена.

Статистика, однако, свидетельствовала об обратном. Земельная реформа затронула всего лишь 40 из 286 уездов и волостей страны. Реформаторам удалось конфисковать только 333,5 тысяч джарибов земли. Их распределили среди 77 818 семей. Менее чем по 5 джарибов на семью (1 джариб равен 0,2 га). Но главное не в этом, а в том, что земля была конфискована у середняков, подавляющая часть которых пополнила после этого отряды контрреволюционеров.

5 июля. «В Афганистан по официальной просьбе Хафизуллы Амина для обучения его личной гвардии прилетела первая группа сотрудников КГБ, получившая название «Зенит», — свидетельствует генерал Ю. Дроздов. — Во главе группы стоял руководитель КУОС полковник Г. Бояринов, опытный разведчик-диверсант, почти два десятка лет отдавший преподавательской и научной работе в области партизанской и разведывательно-диверсионной деятельности. Основной задачей «Зенита» была разведка города, государственных и правительственных зданий, объектов спецслужб, армейских штабов и казарм, системы их охраны. Отрабатывались также маршруты на случай эвакуации советских дипломатов.

Кроме того, «Зениту» поставили задачу предоставить советскому руководству объективную информацию о событиях, происходящих в Афганистане, поскольку из Кабула в Москву в ту пору по различным каналам шли противоречивые сведения».

«Мы — это отряд специального назначения КГБ СССР под кодовым названием «Зенит»: тридцать восемь офицеров, тридцать восемь молодых и здоровых бойцов, прошедших парашютно-десантную, минно-взрывную и специальную оперативную подготовку, — пишет в своих мемуарах В. Н. Курилов, один из тридцати восьми. — Каждый из нас владел одним или двумя иностранными языками, приемами рукопашного боя, холодным и огнестрельным оружием, имел опыт контрразведывательной и разведывательной деятельности. Мы были обучены в автономном режиме вести поиск и осуществлять дерзкие силовые акции на вражеской территории. Мы были готовы выполнить любой приказ и жаждали на деле испытать приобретенные навыки.

…Наша ближайшая задача — круглосуточная охрана и оборона территории посольства, изучение обстановки, рекогносцировка на местности».

7 июля. Из Ферганы в Баграм перебрасывают 368 солдат и офицеров парашютно-десантного батальона ВДВ СССР. Они одеты в униформу младшего технического персонала аэродрома Баграм. У комбата — погоны старшины. У остальных офицеров — сержантские погоны с желтыми лычками. У настоящих сержантов — красные лычки на погонах. Операцией по переброске на территорию Афганистана первых советских десантников руководил заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант H.H. Гуськов.

9 июля. В. М. Тараки в беседе с совпослом «выражает удовлетворение прибытием в Баграм советской спецгруппы», заметив при этом, что «хотел бы посоветоваться с советскими товарищами о мерах по усилению охраны границы».

Свое отношение к Обращению Политбюро ЦК КПСС генсек НДПА никак не выразил.

11 июля. Представитель КГБ в Кабуле Б. С. Иванов докладывает в Центр о предложении Н. М. Тараки скрытно дислоцировать в Кабуле несколько советских спецназовских групп до батальона каждая на случай внезапного обострения обстановки в столице.

12 июля. Совпосол, представитель КГБ и Главный военный советник в ДРА совместно направляют в Центр с пометкой «срочно» информацию о том, что «руководство ДРА серьезно готовится к новым столкновениям с контрреволюцией, однако в значительной мере рассчитывает в случае возникновения кризисной ситуации на прямую помощь СССР». Со своей стороны все три подписанта предлагают «рассмотреть вопрос о направлении звена (отряда) советских вертолетов на базу ВВС ДРА в Шиндандэ с тем, чтобы наладить срочную подготовку афганских вертолетных экипажей. Это вертолетное подразделение могло бы также вести воздушную разведку вдоль границы с Ираном».

К середине июля — тенденция к внутриполитической напряженности в ДРА продолжала нарастать. Мусульманская оппозиция успешно действовала против НДПА, установив полный контроль в провинциях Панджшир, Нарван, Вардак, Фарьяб, Лагман и Бадахшан. В провинции Пактия при попытке мятежников захватить провинциальный центр — г. Гардез, погибли два советских военных советника.

17 июля. В Кабул прилетает Секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев для переговоров с руководством НДПА.

19 июля. Он докладывает на Старую площадь о первых беседах с Н. М. Тараки и X. Амином. «Тараки, а также Амин, — говорилось в его шифровке, — неоднократно возвращались к вопросу о расширении советского военного присутствия в стране. Ставился вопрос о вводе примерно двух дивизий в ДРА в случае чрезвычайных обстоятельств «по просьбе законного правительства Афганистана».

Обсудив очередную просьбу афганцев о вводе войск, шурави заявили, что «Советский Союз на это пойти не может».

20 июля. Посланец Старой площади спешит сообщить своим коллегам о том, что и на второй беседе генсек НДПА неоднократно возвращался к вопросу об усилении советского военного присутствия в ДРА, мотивируя это тем, что в критической ситуации высадка советской воздушно-десантной дивизии в Кабуле сыграет решающую роль в разгроме контрреволюции. И вновь генсеку НДПА было сказано, что Москва не может пойти на такой шаг.

А вот как визит Секретаря ЦК КПСС в Кабул отложился в памяти «зенитовца» В. Курилова:

«Из Центра пришла шифровка о том, что наш Отряд должен обеспечить безопасность вылетающего в Кабул из Москвы одного из наших видных политических деятелей, — пишет он в своих мемуарах. — По нашему разумению, он ехал сюда, чтобы разобраться, все-таки кто же лучше: Тараки или Амин, на кого делать ставку, с кем идти дальше. Уже тогда вопрос с Амином стоял достаточно остро. Умный, фантастически работоспособный, жестокий и вероломный, Амин явно превосходил по своим деловым качествам своего «учителя» Тараки. Он мог быть хорошим другом для нас (если бы мы вели себя по-умному), но мог быть и большим врагом. Амин нутром чувствовал слабых, не способных защититься, и запросто подавлял их либо морально, либо физически…

Так что надо было решать, с кем нам дружить дальше.

Встреча и беседа нашего видного политического деятеля с Амином должна была состояться в резиденции нашего посла. Мы обеспечивали безопасность этой встречи: враг не дремлет, вооруженная оппозиции набирает силы, возможны попытки нападения, совершения террористического акта и прочее. Мы тщательно обследовали еще раз территорию, с внешней стороны прилегающую к забору резиденции посла. Определили наиболее опасные направления возможного появления противника. Составили план защиты подступов, короче говоря, распланировали и рассчитали все, что только можно было.

Встреча и беседа нашего важного политического деятеля с товарищем Амином прошла успешно и без всяких неприятностей. Умный и хлесткий, с математическим складом ума Амин, будучи, к тому же, восточным человеком, совершенно точно знал, как надо производить хорошее впечатление на человека из Москвы. Знал об этом, видимо, и наш посол.

Ранним утром следующего дня мы, обливаясь потом, перетаскивали в грузовик сильно пополнившийся багаж посланца Партии и Правительства, с которым он вылетал домой: картонные коробки с аудио- и видеотехникой, ящики с изюмом и орехами, какие-то тяжелые свертки, похожие на свернутые ковры, и прочее, прочее, прочее… Багаж сопроводили в аэропорт и погрузили на самолет.

…Скрылся в пронзительно голубом и бездонном кабульском небе, улетел на север, в Москву самолет с «охраняемым лицом», а мы остались.

…Между тем, с очередным рейсом к нам из Союза прилетело небольшое пополнение. Среди прибывших было несколько ребят, которых я помнил еще по учебе в ВКШ. Они раньше меня заканчивали КУОС, и сейчас их как резервистов выдернули для пополнения нашего Отряда. А кроме того, нам прислали несколько переводчиков, знающих местный язык дари, а также фарси».

21 июля. Совпосол приглашен к X. Амину, который по поручению Н. М. Тараки высказывает просьбу о срочной поставке для ВВС ДРА 8–10 боевых вертолетов с советскими экипажами. Совпосол повторяет высказанную Б. Н. Пономаревым позицию о неприемлемости для Москвы такого шага.

Одновременно совпосол информирует Центр о том, что, рассказывая о текущей обстановке в стране, X. Амин посетовал на то, что «не имеет полномочий, руководить военными делами и что Тараки, который сосредоточил в своих руках все руководство, не может в достаточной степени контролировать исполнение приказов». На это совпосол заметил, что «по опыту Великой Отечественной войны возможно создание чрезвычайной группы из пяти-шести человек, включая Амина, министра обороны, начальника Генштаба, министра внутренних дел и начальника царандоя, госбезопасности для оперативного руководства. Нужно найти форму, которая, с одной стороны, сохраняла бы авторитет Тараки, а с другой — позволила бы улучшить оперативное руководство. Амин согласился с этим».

24 июля. Представитель КГБ в Кабуле докладывает в Центр о том, что на встрече с ним X. Амин очередной раз поднял вопрос о посылке в Кабул трех советских армейских подразделений. При этом обозначил возможные места их скрытой дислокации: военный клуб, совпосольство и территория Тане-Тадж-Бек. X. Амин подчеркнул, что тов. Тараки ожидает скорого прибытия советского батальона на территорию военного клуба.

27 июля. Революционный совет ДРА издает специальный декрет, согласно которому Н. М. Тараки сохраняет за собой руководство всеми вооруженными силами республики и всеми делами, связанными с обороной страны, но «до тех пор, пока не прекратится иностранная агрессия, я поручаю своему любимому и выдающемуся товарищу Хафизулле Амину… по моим непосредственным указаниям заниматься деятельностью министерства обороны». За декретом последовала очередная перетасовка кадров. В частности, М. А. Ватанджар был перемещен с поста министра обороны на пост министра внутренних дел, а Маздурьяр стал министром по делам границ.

Так X. Амин реализовал совет, высказанный ему совпослом на встрече 21 июля. Он практически сосредоточил в своих руках полный контроль над вооруженными силами страны. На Старой площади это не вызвало радости.

1 августа. Совпосол, представитель КГБ и Главный военный советник в ДРА выходят в Центр с предложением отнестись положительно к просьбе X. Амина перебросить в Кабул спецбригаду в связи с ожидаемой в августе-сентябре активизацией деятельности антиправительственных вооруженных формирований.

…Заместитель начальника внешней разведки КГБ генерал Я. Л. Медяник представляет своему шефу В. А. Крючкову мотивированное письменное заключение о нецелесообразности направления советских войск в Афганистан. Тот с негодованием швыряет документ на стол со словами: «С таким заключением я на Старую площадь не пойду, меня там просто не поймут».

И приказывает переработать заключение.

…По указанию Центра в Кабуле вводится порядок, согласно которому «четверка» — совпосол, Главный партийный советник, представитель КГБ и Главный военный советник — отслеживает основные тенденции в текущей ситуации в стране и свои выводы докладывает в Политбюро ЦК КПСС.

5 августа. Подразделения афганского спецназа, расквартированные в крепости Бала-Хисар, поднимают мятеж против республиканской власти.

«Этот нарыв, — свидетельствует В. Курилов, — уже давно зрел в афганской бригаде специального назначения, расположенной на окраине Кабула в крепости Бала-Хисар. Бригада спецназа, по сравнению с другими подразделениями местных вооруженных сил, была неплохо подготовлена и достаточно хорошо вооружена. Толковые офицеры, физически крепкие солдаты, с голоду никто не умирал… В чем же дело?

А дело было в том, что новый режим слишком стремился к сплошной и скорейшей победе социализме… Дело дошло до преследования мулл, кое-где их даже стали расстреливать. Начали прикрываться мечети. Народ лишали религии, а значит — идеологии, той, которая веками владела не только умами этих людей, но и определяла порядок их жизни, взаимоотношений в семье и друг с другом.

Вместо мулл появились комиссары-политработники, которые заставляли людей заучивать совсем другие идеи и ценности.

…Как обычно, мятеж начался со стихийного митинга, после которого перебили комиссаров и активистов. Потом кто-то кинул клич идти на Кабул, штурмовать дворец Арк и свергать Тараки. Вскрыли склады, вооружились, заправили горючим и боеприпасами бронетехнику.

…Были данные о том, что часть мятежников, якобы, была намерена штурмовать наше посольство, так как, по их мнению, именно «советские были во всем виноваты». Резидентура получила сведения о том, что к мятежникам могут присоединиться затаившиеся в городе вооруженные «духи».

…В тот день нападения на посольство мы так и не дождались.

Помитинговав, мятежная бригада уселась на грузовики и на броню (которую смогли завести), и спустились в город, чтобы «воевать» дворец Арк и свергать Тараки. На узких улочках в километре от крепости всю их бронетехнику пожгли НУРСами поднявшиеся с аэродрома боевые вертолеты (мне так думается, что экипажи в вертолетах сидели наши).

Некоторые мятежники разбежались, но большая часть возвратилась в крепость и попыталась занять круговую оборону. Однако, деморализованные потерями и лишенные единого командования, долго продержаться они не смогли. Уже к вечеру крепость Бала-Хисар была взята преданными Тараки элитными, хорошо вооруженными подразделениями Царандоя (Народная милиция).

А все остальное было делом техники. Царандоевцы подогнали бульдозеры, вырыли несколько рвов. Оставшихся в живых после штурма мятежников, разоруженных и ободранных, поставили вдоль насыпи и покрошили из пулеметов. Бульдозеры заровняли землю — и следа не осталось. Просто и сердито.

К утру все было закончено…».

6 августа. В провинции Кунар восстает гарнизон г. Асмара. На сторону мусульманской оппозиции перешло около двух тысяч военнослужащих 9-й горнострелковой дивизии.

10–11 августа. X. Амин в беседах с совпослом, представителем КГБ и Главным военным советником заявляет, что правительственные войска будут брошены против мятежников лишь после положительного решения советским руководством просьбы правительства ДРА и лично Н. М. Тараки о дислокации в Кабуле трех советских спецбатальонов.

Соответствующая шифровка незамедлительно летит в Центр.

11 августа. В провинции Пактия в ходе боев с вооруженными формированиями исламистов дезертирует и сдается в плен значительная часть личного состава 12-й пехотной дивизии.

12 августа. Шеф службы безопасности ДРА А. Сарвари по поручению X. Амина напоминает А. К. Пузанову, Б. С. Иванову и Л. Н. Горелову о просьбе афганской стороны относительно переброски в Кабул трех советских спецбатальонов и о желательности ускорить ее исполнение.

В тот же день, 12 августа. В Центр направляется шифровка, в которой перечисленная выше троица «полагает целесообразным в ближайшие дни направить в Кабул один спецбатальон и транспортные вертолеты с советскими экипажами». Одновременно в шифровке выражается просьба «изучить вопрос о направлении в ДРА еще двух спецбатальонов: одного для усиления охраны базы ВВС в Баграме, другого — для размещения в находящейся на окраине Кабула крепости Бала-Хисар».

В тот же день, 12 августа. X. Амин встречается с Главным военным советником в ДРА Л. Н. Гореловым и успокаивает его:

«Возможно, советские руководители беспокоятся о том, что недруги в мире расценят это как вмешательство во внутренние дела ДРА. Но я заверяю вас, что мы являемся суверенным и независимым государством и решаем все вопросы самостоятельно..

Ваши войска не будут участвовать в военных действиях. Они будут использованы только в критический для нас момент. Думаю, что советские подразделения потребуются нам до весны».

16 августа. В Кабул прибывает советская военная делегация во главе с Главнокомандующим сухопутными войсками генералом армии И. Г. Павловским для оказания на месте действенной помощи режиму Тараки в повышении его жизнеспособности.

В составе делегации восемнадцать высокопоставленных сотрудников центрального аппарата Министерства обороны.

По прибытии в столицу ДРА члены делегации распределяются по частям и соединениям афганских правительственных войск и принимают активное участие в разработке и проведении боевых операций против мятежников, прежде всего, в провинциях Пактия и Пактика, где обстановка на тот момент была особенно острой. Опыт прибывших вовремя шурави пригодился при проведении операции в районе Зурмат и в деблокировании гарнизона правительственных войск в Ургуне.

Главе же делегации предстояло «поработать» с руководством ДРА.

20 августа. И. Г. Павловский встречается с X. Амином, который показался ему «человеком энергичным, напористым, активным и хорошо разбирающимся в военных вопросах».

В ходе состоявшейся беседы X. Амин поднимает вопрос о том, что в районе Кабула сосредоточено большое количество войск, в том числе с тяжелым вооружением — танковые, артиллерийские и другие части, которые правительство могло бы перебросить в другие районы для борьбы с контрреволюцией. Но только в том случае, добавляет он, если Москва согласится выделить 1,5–2 тысячи спецназовцев, которых можно было бы разместить в крепости Бала-Хисар. Но это еще не все.

X. Амин признается, что расчеты зенитных батарей, прикрывающих Кабул и располагающихся на господствующих высотах вокруг столицы, крайне неблагонадежны, и просит заменить их советскими расчетами.

21 августа. И. Г. Павловский отправляет Д. Ф. Устинову шифровку, в которой информирует о беседе с X. Амином и его просьбах, а также высказывает свое мнение — «вводить войска нецелесообразно».

«По ответной реакции Дмитрия Федоровича, — вспоминает он, — я понял, Москва не доверяет Амину».

23 августа. X. Амин вновь принимает И. Г. Павловского, который сообщает о решении Москвы. Но это не смущает афганца, который с прежней напористостью пытается убедить собеседника в том, что ввод советских войск в Кабул позволит высвободить одну из двух дивизий Кабульского гарнизона для борьбы с мятежниками.

10 сентября. Афганская делегация во главе с Н. М. Тараки, возвращавшаяся на родину из Гаваны с конференции глав неприсоединившихся государств, делает кратковременную остановку в Москве. В аэропорту ее встречают Л. П. Богданов и А. Петров, сотрудник 111 У, владеющий языком дари.

В 1978–1980 гг. Леонид Павлович Богданов, в то время — полковник, возглавлял представительство КГБ СССР в Кабуле. Летом 1979 г. пребывал в очередном отпуске в Москве. Перед возвращением в афганскую столицу «приехал в управление, ознакомился с последними телеграммами и пришел к выводу, что Амин готовит переворот с целью отстранения от власти Тараки. Своими соображениями я поделился с генералом Медяником и сказал ему, что мне надо встретиться с Тараки, когда он будет возвращаться в Кабул, и предупредить его об опасности. Однако эту идею не поддержал начальник ИГУ В. А. Крючков. Он сказал, что Тараки должен принять Брежнев, поэтому мельчить не будем. Однако через некоторое время меня вызвал Медяник и сказал, что докладывали мое предложение Андропову, который находился на отдыхе в Кисловодске, и он сказал, что надо встречаться. После обсуждения этого вопроса мы пришли к выводу, что мне встречаться с Тараки не следует.

Так как я официальное лицо, причем не владеющее дари, надо было общаться через переводчика, а вопрос сугубо деликатный. Решили, что с Тараки встретится наш сотрудник Александр Петров, который раньше находился у него на связи».

«10 сентября во время возвращения афганской делегации из Гаваны мы с Петровым поехали в аэропорт Шереметьево-2, встретили Тараки и сопровождавших его лиц, а затем вместе с ними приехали в гостевой домик на Ленинских горах. Войдя в дом, я сразу увидел посланца Амина, который стал размахивать руками и кричать: «Тарджумана, тарджумана!» (переводчика). Я остановил его и попросил Петрова перевести наш разговор. Афганец сказал, что должен передать мне на словах сообщение, но переводчиком должен выступать Тарун. Все, что он скажет при Таруне, неправда. Затем Петров отошел, а я остался наедине с афганцем. Буквально через минуту появился Тарун. Когда я уезжал в отпуск, он занимал должность начальника полиции, теперь же он выступал в качестве начальника секретариата Тараки. Я поприветствовал его и спросил, не сможет ли он помочь, так как афганский товарищ мне что-то хочет сообщить, а переводчика рядом нет. Тарун охотно согласился. Мы прошли в спальню и афганец сказал, что уполномочен сообщить советским товарищам: против Амина в Кабуле четырьмя министрами подготовлен заговор с целью отстранения его от власти. Сообщив эту информацию, афганец сразу же ушел, а Тарун в развитие разговора сказал, что Тараки уже совсем выжил из ума и ничего уже не контролирует. Я, конечно, был удивлен тем, что ближайший помощник генерального секретаря ЦК НДПА высказывает подобные оценки, но решил воздержаться от комментариев. Потом, когда Тарун куда-то ушел, афганец вновь разыскан меня и через нашего переводчика из протокола сообщил мне, что не «четверка», а Амин в Кабуле готовит заговор против Тараки и его сторонников. Я доложил результаты разговоров руководству и уехал домой, а Тараки поехал на встречу с Брежневым».

В тот же день, 10 сентября. Л. И. Брежнев встречается с Н. М. Тараки. Беседа двух генсеков предельно откровенна и сугубо доверительна.

Л. И. Брежнев показывает своему афганскому другу секретный документ, который, как он поясняет, передал ему Председатель КГБ Ю. В. Андропов. В документе выражается серьезная озабоченность тем, что в руках X. Амина оказывается практически неограниченная власть в ДРА, а это чревато самыми негативными последствиями для судеб Апрельской революции. Ситуация, разъясняет Л. И. Брежнев своему другу, когда страной, ее вооруженными силами и органами госбезопасности заправляет кто-то, а не Генеральный секретарь ЦК НДПА, крайне опасна для самого генерального секретаря. И мириться с таким положением вряд ли целесообразно.

Н. М. Тараки ничего не остается, как только согласиться с доводами своего друга шурави.

В тот же день, 10 сентября. Н. М. Тараки после встречи с Л. И. Брежневым возвращается на Ленинские горы. Там его поджидает давний знакомый А. Петров, который, что называется, открытым текстом предупреждает афганского лидера о том, что X. Амин замышляет против него заговор с целью отстранения от власти. Поблагодарив сотрудника КГБ за важную информацию, Н. М. Тараки замечает:

«Не беспокойтесь, передайте руководству СССР, что я пока полностью контролирую ситуацию, и ничего там без моего ведома не случится».

И добавил: «Когда я с Брежневым беседовал, он намекал мне на что-то, но я его не понял».

«Проводя работу по изучению наших курсантов, я выявил несколько ребят, которые, как оказалось, люто ненавидели Хафизуллу Амина. Один из них, двадцатипятилетний выпускник Кабульского университета, по имени Асад, как-то во время занятий шепнул мне:

«Поговорить надо… Не верьте Хафизулле Амину, он — враг народа, он — фашист. Знаете, сколько невинных людей убито по его приказу? Он хочет убить… Тараки. Он хочет убить его в аэропорту, когда тот прилетит из Советского Союза. Будут стрелять прямо около самолета…»

Меры по предотвращению террористического акта в Кабульском аэропорту были приняты. Нашей резидентурой была проведена сложная многоступенчатая операция по доведению до сведения Амина информации о том, что замысел покушения на Тараки известен окружению последнего, и что по этому поводу предприняты соответствующие меры безопасности. Одновременно до окружения Тараки были доведены сведения о том, что некие контрреволюционные силы хотят организовать физическое устранение лидера в Кабульском аэропорту…

Операция по доведению информации прошла успешно, были получены данные о том, что Амин, якобы, решил отказаться от силовой акции в аэропорту. Однако на всякий случай небольшую группу ребят из нашего Отряда все-таки переодели в гражданское и, на всякий случай, направили в аэропорт в числе сотрудников посольства, сопровождавших нашего посла…

Рассредоточившись в толпе встречающих чиновников и представителей дипломатического корпуса, мы наблюдали, как самолет афганской авиакомпании «Ариана» сделал над аэропортом положенное количество кругов, затем снизился и пошел на посадку. Наконец, самолет подрулил к зданию аэропорта.

Нур Мухаммад Тараки в строгом черном костюме, в белой рубашке и при галстуке ступил на трап, остановился, и сверху, улыбаясь, помахал всем рукой. По-моему, он был немного «подшофе». Затем он стал, осторожно перебирая ногами, сходить по лесенке трапа.

Ковровая дорожка. Почетный караул. Оркестр. Все как у нас!

Первым к прибывшему с чужбины «отцу народа» устремился Хафизулла Амин. Он шел с достоинством… и вместе с тем, с почтением… держа правую руку у сердца, чуть склоня голову и с радостной улыбкой на блудливых устах. Мне даже показалось, что на глазах Амина были слезы радости и умиления. Он просеменил по кроваво-красному с черными узорами ковру, пожал протянутую вождем руку, а затем… припал к его груди… Как любящий сын, соскучившийся без мудрого и доброго отца…».

«По некоторым данным, в Кабуле готовилась акция по устранению «второго человека». Покушение на Амина готовил начальник службы безопасности А. Сарвари. Однако предупрежденный родственником Сарвари Амин предпринял дополнительные повышенные меры по обеспечению личной безопасности. В этом ему активную помощь оказал заместитель начальника службы безопасности Наваб Али».

«У четырех министров существовал план нейтрализации Амина, так как под ними зашатались кресла. За то время, когда они руководили соответствующими ведомствами, там особых успехов не было, поэтому Амин стремился освободить этих министров с занимаемых постов. Это очень беспокоило министров, они боролись за место под солнцем, естественно, главным их врагом стал Амин. По информации начальника Генерального штаба и начальника Главного политического управления ВС ДРА, о заговоре с целью покушения на Амина сообщил родственник Сарвари…»

11 сентября. Тараки прилетел в Кабул. Его самолет целый час кружил над аэродромом, ожидая разрешения на посадку. За это время начальник Генерального штаба К. Якуб полностью заменил охрану аэродрома на военных, а также выставил армейские подразделения на пути, намеченном для движения правительственного кортежа.

X. Амин приехал на аэродром для встречи «своего учителя», сидя за рулем белого «фольксвагена» целым и невредимым. Генерального секретаря ЦК НДПА встречало все афганское руководство.

Генерал армии И. Г. Павловский заметил, что «Тараки, выйдя из самолета и увидев Амина, опешил и даже пошатнулся. Потом они расцеловались, сели в машину и поехали в ЦК НДПА».

В тот же день, 11 сентября. Только что вернувшийся из Москвы Н. М. Тараки проводит накоротке встречу с наиболее преданными ему министрами А. М. Ватанджаром, А. Сарвари, Ш. Д. Маздурьяром и С. М. Гулябзоем, по оценке которых противоборство в политическом руководстве страны достигло критической отметки. Они единодушно высказываются за скорейшее отстранение от власти X. Амина. Тараки обещает им созвать в ближайшие дни заседание Политбюро ЦК НДПА и решить все проблемы мирным путем.

«По прилете в Кабул на аэродроме Тараки, обходя шеренгу встречавших, спросил: «Все здесь?» На совещании генеральный секретарь вновь спросил: все ли руководители во время его отсутствия остались на своих постах? Затем он сказал:

«Я обнаружил в партии раковую опухоль. Будем ее лечить».

Думаю, что Амин не замедлил сделать для себя соответствующие выводы и принять упреждающие меры».

Из интервью «человека, стоявшего у истоков афганской смуты, но не пожелавшего назвать свое имя из-за боязни мести»:

«План убийства Амина был прост. Тараки улетает на международную конференцию на Кубу, и по возвращении его, как это принято, должен встретить Амин. В аэропорту и должен был прогреметь выстрел… Но Тарун, начальник президентской охраны, которому Тараки поведал свой замысел, оказался другом Амина.

Амин прибыл в аэропорт с группой вооруженных людей и приказал обезоружить тех, кто должен был его убрать.

Когда Тараки сошел на землю, Амин, как ни в чем не бывало, улыбаясь, пошел к нему на встречу. И ошарашенному Тараки ничего не осталось делать, как обнять Амина и поцеловаться с ним: их снимала пресса».

Не случайно говорят: «Восток — дело тонкое». Вот и здесь пойди разберись, кто кого, а главное — за что хотел убрать? То ли X. Амин — своего «любимого учителя», то ли Н. М. Тараки — своего «верного ученика»? Но, не решив этого восточного ребуса, нельзя было сделать политический выбор в пользу одного из них.

Какая же «черная кошка» пробежала между Тараки и Амином?