14 октября 1993 года, четверг, вечер
Москва. Старая площадь
Администрация Президента
6-й подъезд, седьмой этаж, кабинет М 763
Орлов уже полчаса сидел в своем кабинете на Старой площади. Возвратившись после брифинга в министерстве безопасности в здание бывшего Дома Советов, он уже не мог работать, как это делал в предшествующие дни. Члены его опергруппы разошлись по этажам, продолжая поиски документов, а он, перебрав мешок с вновь обнаруженными материалами и связавшись по рации с Юрой Спириным, сообщил, что поедет на Старую площадь. Зачем, он пока еще сам не знал. Андрей интуитивно чувствовал: он должен что-то предпринять, что-то сделать такое, что могло бы повлиять на обстановку массового психоза, охватывающего страну. Как и в 1991-м, всеобщее ликование, вызванное победой над «заговорщиками», сменилось «охотой за ведьмами». Повсеместно распространялся варьирующийся в разных формулировках лозунг «Добить гадину!»
4 октября президент Ельцин выступил с «Обращением к гражданам России», в котором была дана оценка происходящим событиям и указаны их виновники.
ДОКУМЕНТ: «Дорогие сограждане!
Я обращаюсь к вам в трудную минуту.
В столице России гремят выстрелы и льется кровь. Свезенные со всей страны боевики, подстрекаемые руководством Белого дома, сеют смерть и разрушения…
Те, кто пошел против мирного города и развязал кровавую бойню, — преступники. Но это не только преступление отдельных бандитов и погромщиков. Все, что происходило и пока происходит в Москве, — заранее спланированный вооруженный мятеж. Он организовал коммунистическими реваншистами, фашистскими главарями, частью бывших депутатов, представителей Советов.
Под прикрытием переговоров они копили силы, собирали бандитские отряды из наемников, привыкших к убийствам и произволу. Ничтожная кучка политиканов попыталась оружием навязать свою волю всей стране. Средства, с помощью которых они хотели управлять Россией, показаны всему миру. Это — циничная ложь, подкуп. Это — булыжники, заточенные железные прутья, автоматы и пулеметы.
Те, кто размахивает красными флагами, вновь обагрили Россию кровью… Они просчитались, и народ проклянет преступников.
Им и тем, кто отдавал им приказ, нет прощения, потому что они подняли руку на мирных людей, на Москву, на Россию, на детей, женщин и стариков…
Москва, Россия ждут от вас мужества и решительных действий…
Я обращаюсь к гражданам России: вооруженный фашистско-коммунистический мятеж в Москве будет подавлен в самые кратчайшие сроки…» (Из Обращения Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина к гражданам России 4 октября 1993 года.)
Спустя еще два дня Ельцин выступил с новым обращением к народу, в котором в еще более резкой форме расставил все точки над «и».
ДОКУМЕНТ: «Уважаемые граждане России!
3 и 4 октября Россия пережила величайшую трагедию. Банды убийц и погромщиков хлынули на улицы нашей столицы. Они громили государственные учреждения, глумились над людьми, которых брали в заложники. Они захватывали городские автобусы и грузовики. В руках боевиков оказалось много оружия, боеприпасов и военной техники. Жизнь мирных горожан подвергалась смертельной опасности.
То, что происходило в Москве в последнее воскресенье, не было какими-то стихийными выступлениями. Все это имеет другое название — вооруженный мятеж, спланированный и подготовленный руководителями бывшего Верховного Совета, бывшим вице-президентом, руководителями ряда партий… В этом черном деле сомкнулись фашисты с коммунистами, свастика с серпом и молотом.
Среди организаторов и активных участников мятежа были и некоторые бывшие народные депутаты, которые уже давно вели, по сути дела, преступную деятельность. Прикрываясь депутатской неприкосновенностью, они использовали се для подстрекательства к насилию, для организации массовых кровавых беспорядков, для развязывания гражданской войны.
Цель — установление в России кровавой коммунофашистской диктатуры. Сегодня ясно, что все это готовилось в течение многих месяцев.
Кровавые события той ночи заставили ввести в Москву регулярные армейские части. Было принято тяжелое решение о штурме здания Верховного Совета, который превратился в цитадель терроризма с огромным количеством оружия и боеприпасов, стал самым опасным фактором развязывания в России гражданской войны.
Именно из Дома Советов шла координация действий боевиков, именно в нем создавались незаконные вооруженные отряды… Но Белый дом стал еще и символом вероломства и предательства. Все приготовления к мятежу велись под прикрытием переговоров. Были растоптаны благородные намерения Русской православной церкви помочь разрешению кризиса.
Должен сказать и о другом. Жертв было бы значительно меньше, если бы боевики, снайперы, засевшие в Доме Советов, не вели прицельный огонь на поражение по мирным гражданским людям, если бы был отдан приказ сдать оружие, когда сопротивление стало бессмысленным.
Очаг гражданской войны в России потушен…
Все, кто с оружием в руках участвовал в беспорядках, будут наказаны по всей строгости закона. Все проводники фашистско-коммунистических идей, подстрекавшие к мятежу, также ответят по закону. Никакого всепрощенчества коммунофашизму в России больше не будет…
Кошмар тех черных дней позади. Не нужно говорить, что кто-то победил, а кто-то потерпел поражение. Сегодня это — неуместные, кощунственные слова. Нас всех обожгло мертвящее дыхание братоубийства.
Погибли люди, наши соотечественники. Их уже не вернешь. Боль и страдание вошли во многие семьи.
Как бы ни различались их убеждения, все они дети России. Это паша общая трагедия, наше общее горе. Великое горе.
Будем же помнить об этом безумии, чтобы никогда не допустить его повторения…» (Из Обращения Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина к гражданам России 6 октября 1993 года.)
Несмотря на то что это обращение Ельцина было выдержано в самых резких тонах относительно «банд убийц и погромщиков», стремившихся установить коммуно-фашистскую диктатуру», Орлов уловил в ней то, что было созвучно его собственной оценке происходящего. Президент не только почем зря костерил преступников, но и сказал очень важную фразу: «Это наша общая трагедия, наше общее горе», а погибших с той и другой стороны назвал «детьми России». Несмотря на разгул антикоммунистической истерии и выплескивающуюся с экранов телевизоров злобу против бывших народных избранников и участников «мятежа», многие люди, возможно, их было даже большинство, чувствовали, что в происшедшем, по существу, нет ни правых, ни виноватых. Вернее, виноват тот, кто имел в руках власть и не смог воспользоваться ею для того, чтобы избежать кровавой развязки.
ИНТЕРВЬЮ: «…Мы получили такую прекрасную возможность быть свободными. Но почему мы такие неразумные? Мы сразу эту возможность так неверно используем! Всюду и так на периферии бывшего Советского Союза льется кровь! Так почему же мы… Неужели мы только на словах великая нация? Это ведь неправда! У нас такие замечательные корни, у нас такая великая культура… Так неужели мы будем тогда, когда мы свободны и имеем возможность быть людьми, мы начинаем друг в друга стрелять! Ужасно! Чудовищно! Только мир! Пусть будет мир, мир и мир! Другого слова я не знаю!» (Из интервью народного артиста И.М. Смоктуновского в ночь на 4 октября 1993 года. Новостной выпуск РТР, 4 октября 1993 года.)
Из окна 763-го кабинета открывался вид во двор комплекса зданий на Старой площади: напротив — современное здание вычислительного центра, справа и слева — крыши прилегающих домов, среди которых где-то внизу терялись Никитников и Ипатьевский переулки. Внизу к проходной уже тянулась вереница сотрудников с сумками, папками, свертками. Рабочий день уже закончился, и люди расходились по домам. Напряжение последних месяцев и постоянное ожидание новых потрясений почти исчезли. Жизнь в управленческом штабе президента входила в свое привычное русло.
— Паша, это я, — сказал Орлов, набрав телефонный номер Павла Русских.
— Андрей, ты куда пропал? Все там! Все перебираешь головешки? — с привычной издевкой спросил товарищ.
— Паша, — не обращая внимания на ехидство коллеги, Орлов продолжил: — Ты знаешь, я тут много думал… Еще раз перечитал Обращение президента 6 октября… В общем, мне кажется надо попробовать… — Андрей не успел закончить фразу.
— Амнистия? — перебил Орлова Русских, произнеся только одно слово.
— Да! — удивился Андрей. — Я именно об этом хотел тебе сказать. Ведь, президент уже назвал и тех и других — «дети России». Мне кажется, что именно сейчас…
— Ты на месте? Я сейчас к тебе приду, — не дожидаясь ответа, Павел положил трубку.
«Удивительно, как мы думаем об одном и том же, — подумал Орлов. — Я же ему ничего не успел сказать. А он сразу — «амнистия»! Хотя, если как следует подумать, в настоящее время — это единственный правильный ход для президента. Не поиск виновных, а примирение! Иначе все начнется снова!»
Павел появился минут через десять. Государственно-правовое управление президента находилось в другом корпусе, и, чтобы добраться сюда, ему приходилось пройти аж два перехода между зданиями.
— Нормально выглядишь! Я думал, ты весь в копоти! — в присущей ему манере начал Русских. И сразу, без какого-либо перехода продолжил — Президенту надо немедленно объявить амнистию! Если он не сделает это сам, его все равно вынудят это сделать!
— Я тоже так думаю. Если он сейчас скажет: «Произошло страшное несчастье. Горе. Я не смог уберечь вас от этого кошмара. Но вы все — мои дети, а я ваш отец. Поэтому мы должны забыть…
— Нет, не забыть, а преодолеть, или как-нибудь по-другому… Надо, чтобы президент был над схваткой, чтобы все понимали, что он президент Всея Руси, а не только демократов!
— Да, Правильно. Еще надо сказать, что… если не провести амнистию, то вражда сохранится, но будет упрятана вглубь. А когда и как она прорвется, никому не известно! Еще можно…
— Подожди, Андрей, — перебил его Паша. — Тебе же придется пойти к Филатову, убедить его! Ты понимаешь, чем это тебе грозит?
— Чем?
— Сам подумай! Президент говорит: «Никакого всепрощенчества коммунофашистам!» А ты предлагаешь их простить!
— Не простить, а провести амнистию… Ты же понимаешь, Паша?
— Я-то понимаю! А вот захочет понять Филатов? А, если согласится, захочет ли пойти к президенту с такой бумагой, зная его отношение?!
— Все равно! Не первый раз подставляться! Согласен? Будем писать?
— Давай. Часа за два, наверное, напишем. А у тебя выпить нет? — Склонив набок голову, Паша с прищуром посмотрел на Орлова.
— Есть, коньяк. — Орлов открыл нижнюю дверцу сейфа. Между плотной кипой бумаг стояла початая бутылка армянского коньяка. — Вот, осталось немного.
— А за закуской я схожу в буфет, — Паша, было, повернулся к двери.
— Да, не надо! У меня шоколадка есть. Хватит!
— Тогда закрой на ключ дверь.
* * *
Около десяти текст записки на имя руководителя Администрации Президента был готов. В правом верхнем углу Орлов и Русских решили поставить гриф «Строго конфиденциально». Перед тем как поставить свои подписи, они решили еще раз прочитать текст.
ДОКУМЕНТ: «Руководителю Администрации Президента Российской Федерации С.А. Филатову
Уважаемый Сергей Александрович!
Трагические события 2–5 октября с.г. кардинальным образом изменили социально-политическую атмосферу в стране, повергли в состояние потрясения и растерянности значительные массы населения России, еще более обострили ощущение непредсказуемости дальнейшего развития ситуации.
Состояние экономики, расстановка политических сил, динамика социальных процессов, прогнозы их развития на ближайшую и отдаленную перспективу свидетельствуют о том, что российское общество вступает в очередную кульминационную фазу своей истории. Опа характеризуется не только становлением новых общественных отношений, но и противостоянием во многом дезориентированных социальных слоев, болезненно адаптирующихся к новым реалиям. Именно эта часть населения страны стала базой и движущей силой оппозиции, оставаясь при этом частью российского общества.
В связи с возбуждением и расследованием Генеральной прокуратурой Российской Федерации уголовных дел по факту массовых беспорядков в г. Москве, приведших к многочисленным человеческим жертвам, высшими должностными лицами России делаются заявления о решимости наказать виновных «по всей строгости закона», а в некоторых средствах массовой информации разворачивается кампания под лозунгом «Добить гадину!».
Вместе с тем, ориентация на дальнейшую поляризацию общественных сил, конфронтационная направленность политических целеустановок и провозглашение непримиримой борьбы с политическими противниками — все это, на паш взгляд, может только усугубить ситуацию и привести к окончательному расколу общества…» (Из записки А.П. Орлова и П. А. Русских руководителю Администрации Президента Российской Федерации 14 октября 1993 года.)
— А не слишком резко звучит: «высшими должностными лицами делаются заявления», «конфронтационная направленность установок»? — В голосе Орлова чувствовались нотки сомнения.
— Андрей, нисколько! Мы же говорим то, что думаем! Мы хотим удержать президента от поспешных шагов! Это наша позиция! Разве не так?
— Так. Но все-таки…
— Боишься? — Павел сочувственно посмотрел на Андрея. — Давай не будем!
— Нет уж! Раз решили… Мы же не предлагаем ничего плохого!
— Ну, да! Мы предлагаем только выпустить из Лефортова «кровавых убийц» и «вдохновителей мятежа»! — Павел, как всегда, искрил юмором. Но Орлову было не до шуток. Он понимал, что ввязывается в очень острый политический вопрос и может поплатиться за это как минимум своей должностью.
ДОКУМЕНТ: «…В переломные периоды истории категория вины в отношении конкретных личностей чаще всего неприменима. Достаточно вспомнить опыт гражданских войн в России и Испании, который по прошествии многих лет имеет различные исторические трактовки. В настоящем российском общественном мнении, особенно на региональном уровне, даются весьма неоднозначные оценки трагическим событиям, резко расходящиеся с их официальной версией.
Однако, независимо от характера политических и идеологических оценок событий, очевидно — мы пережили эпизод гражданской войны. При этом не вызывает сомнения, что большинство участников массовых беспорядков не могли дать адекватной оценки политико-правовой ситуации и были искренне убеждены в правомерности своих действий, тем более что это подкреплялось решениями двух ветвей власти (законодательной и судебной).
На наш взгляд, репрессии в принципе не способны предотвратить или приостановить гражданскую войну, они скорее могут лишь на время «упрятать вглубь» назревающие противоречия или же, наоборот, стимулировать их обострение.
Названные факторы требуют от высшего руководства страны взвешенных и, вероятно, неординарных решений, в том числе и относительно лиц, причастных к массовым беспорядкам 2–5 октября.
Представляется, что одним из таких шагов может стать их амнистия. Во всяком случае, этот акт высшей нравственной силы позволит, на наш взгляд, остановить процесс эскалации противостояния в обществе, изолирует в глазах общественного мнения «непримиримую оппозицию», повысит роль и авторитет Президента Российской Федерации как высшего арбитра, стоящего над политической схваткой, утвердит его как Президента всей России, а не только демократически ориентированной ее части…» (Из записки А.П. Орлова и П.А. Русских руководителю Администрации Президента Российской Федерации 14 октября 1993 года.)
— Слушай, мы здесь правильно написали, что перспектива возбужденных против «организаторов массовых беспорядков» уголовных дел очень сомнительна, да и небезопасна для власти, потому, что показания свидетелей и самих обвиняемых потребуют допроса должностных лиц, а это может выявить…
— Да, Паша, надо еще сказать, что следователи МВД и органов безопасности испытывают психологический дискомфорт из-за неоднозначной трактовки событий, а это может сказаться на результатах расследования. Мне об этом говорили уже не раз.
— Нет, Андрей, Это лишнее. Следователи должны работать в рамках закона, и ни о каком дискомфорте не может идти речи.
— Ладно, читаю дальше.
ДОКУМЕНТ: «…Кроме того, амнистия необходима и из чисто прагматических соображений. Судебная перспектива возбужденных уголовных дел крайне сомнительна. В принципе дела по масштабным вооруженным конфликтам, как показывает опыт работы в зонах действия чрезвычайного положения, более чем неперспективны, т. к. процессуальное закрепление доказательственной базы по преступлениям, совершенным в ходе таких конфликтов, весьма затруднительно. Значительная часть жертв в ходе расследования не найдет своих виновных. Реально и то, что многие погибшие стали случайными жертвами действий сил правопорядка. Судебные процессы подтвердят эти обстоятельства и привлекут к ним внимание населения России и зарубежной общественности…
Кроме того, масштабы трагических последствий названных событий в определенной мере определялись неоперативностью и недостаточностью мер, предпринятых исполнительной властью и правоохранительными органами для их предотвращения.
С учетом развития политической обстановки, для максимального эффекта амнистию можно было бы объявить, как вам представляется, по окончании выдвижения кандидатов на выборах в Федеральное собрание… С тем чтобы избежать возможной критики со стороны левых и правых радикалов, упреков президента в слабости и непоследовательности, а также искаженной интерпретации решения об амнистии, можно было бы инициировать обращение Патриарха всея Руси Алексия II к президенту с просьбой амнистировать всех лиц, причастных к массовым беспорядкам.
Подобное решение, на наш взгляд, будет реальным шагом к гражданскому примирению и согласию в российском обществе, получит одобрение народа России и поддержку мирового сообщества». (Из записки А.П. Орлова и П. А. Русских руководителю Администрации Президента Российской Федерации 14 октября 1993 года.)
На часах было уже десять минут одиннадцатого. Но усталости не чувствовалось. У обоих было ощущение сделанного большою дела, чувство азарта, которое неизбежно возникает, когда делаешь трудный и решительный шаг, но не уверен в результате.
— Чем черт не шутит, может, Филатов еще не уехал домой. Напрошусь к нему на встречу завтра утром, — Андрей потянулся к трубке «кремлевки». Действительно, Сергей Александрович был на месте, но, как сказала секретарь: «У него — встреча». Впрочем, буквально через десять минут зазвенел телефон прямой связи.
— Ну, что там у вас? — голос у Филатова был не просто усталый, а какой-то обессиленный. Чувствовалось, что последние дни были для него исключительно трудными. Он делал все, что мог, чтобы урегулировать конфликт с Верховным Советом в духе решения Указа Президента № 1400, но все оказалось тщетным. Расчет его на миротворческую посредническую миссию Патриарха провалился, что вызвало сильное раздражение президента, который еще раз убедился, что ставку надо делать на силу, а отнюдь не на мирные переговоры. — Вы же у меня уже сегодня были!
— Был, Сергей Александрович! Но я хотел бы доложить вам записку…
— О чем? — Вопрос застал Орлова врасплох. Интуитивно он понимал, скажи он сейчас Филатову, что речь идет о записке по поводу амнистии, Сергей Александрович может сразу отрезать, сказав, что это, мол, не ваше дело.
— Сергей Александрович, о событиях и некоторых мерах…
— Ладно, приходите завтра утром, полдевятого. — Филатов не стал дальше расспрашивать Орлова и положил трубку.
— Завтра в восемь тридцать, — сообщил Андрей Павлу.
— Отлично! Иди и добивайся, чтобы доложил президенту. Потом обязательно позвони мне.
Они выпили по рюмке коньяка, закусив дольками молочного шоколада «Аленка». Несмотря на то что шоколад покрывал едва заметный белый налет, он был мягким и вкусным, без каких-либо признаков затхлости. По домам Андрей и Паша разошлись половине одиннадцатого. Павел пошел на станцию «Китай-город», а Андрей спустился на стоянку перед вторым подъездом, где ждала его служебная машина.
