Книга: Предатели. Войско без знамен
Назад: Глава вторая Шпионские балы-маскарады
Дальше: Глава четвертая «Красная селедка»[2]

Глава третья
Трудовые будни — праздники для нас!

Храните деньги в сберегательных «баксах»!
В своих сообщениях в ЦРУ Толкачев утверждал, что получаемые деньги он рассматривает как оценку важности поставляемых им сведений, а также его персоны, а не как стремление к обогащению. Эти его попытки представить себя бескорыстным борцом с советской властью вызывали у его работодателей в лучшем случае скептические улыбки. Вместе с тем, предоставленная «Сфиэ» информация была настолько высокой пробы, что в Лэнгли всерьез задумались о размере вознаграждение для ее поставщика…
Вопрос о вознаграждении впервые возник на второй явке со «Сфиэ» в апреле 1979 года. Во время 15-минутной прогулки у Патриарших прудов агент передал Гюльшнеру семь фотокассет, отснятых миниатюрной камерой, и более 50 рукописных страниц важной разведывательной информации. В примечании написал, что предполагает передавать информацию в течение 12 лет, которые делит на 7 этапов, при этом хотел бы получать вознаграждение по завершении каждого этапа. Добавил, что не получил адекватной компенсации как за первый год, так и за полгода «отчаянных попыток сломать стену недоверия». По его мнению, несколько десятков тысяч рублей могли бы стать справедливой платой за его страдания, которые он претерпевал в течение полутора лет. В будущем, по мере передачи материалов о новых научных разработках в «Фазотроне», он намерен просить сумму, выражающуюся шестизначной цифрой.
В октябре 1979 года «Сфиэ» вновь поставил вопрос о вознаграждении. В ответном послании ему было объявлено, что Директор ЦРУ утвердил его вознаграждение в сумме, эквивалентной 100 000 рублям за информацию, переданную за предыдущий период сотрудничества. В ответ на это агент уточнил, что когда он говорил о шестизначной цифре, то имел в виду «шесть нулей», а не «шесть цифр». Пояснил, что, прослушивая передачи «Голоса Америки», узнал, в какую сумму было оценено предательство старшего лейтенанта Беленко, угнавшего в Японию сверхсекретный советский МИГ-25. Когда самолет был переправлен в США, американские специалисты подсчитали затраты на его создание — 3 миллиарда рублей. Администрация США выплатила Беленко 0,1 % от стоимости самолета. «Если это не пропагандистский трюк, — писал Толкачев, — то я считаю, что несколько миллионов долларов за информацию о новых советских авиационных электронных технологиях, которую я намерен передать ЦРУ, не является уж столь фантастической ценой».
В Лэнгли сделали вывод, что «Сфиэ» отлично знает цену секретам, которые передает, и отнюдь не склонен торговать ими по дешевке. Руководство ЦРУ, опасаясь, что с появлением такого ненасытного «новобранца» в его бюджете может образоваться брешь, вышло в конгресс с ходатайством об увеличении финансирования. Инициатива была поддержана Министерством обороны США. Действительно, в 1980 году бюджет ЦРУ был увеличен на 500 млн и составил 5 миллиардов 500 миллионов долларов. Тысячная доля — 5,5 млн долларов — этой суммы пойдет на оплату услуг «Сфиэ»…
На первой явке Гюльшнер предупредил Толкачева, что агент, получающий много денег и «бездумно швыряющий их налево и направо», вызывает огонь на себя — привлекает внимание контрразведки, а кураторов заставляет излишне беспокоиться. Отвечая на этот посыл, Толкачев в апреле написал, что «намерение опрометчиво тратить деньги никогда у него не возникало». Он уже имеет средства для покупки автомашины и дорогой дачи. Хотя он никогда не хотел иметь машину, но, возможно, купит ее — все будет зависеть от «моих отношений, складывающихся с сыном». Он также отметил: «Ни я, ни моя жена не имеем склонности к жизни «на природе», но не исключаем возможности покупки небольшого дома в Подмосковье». Возможно, понимая, что его требования о деньгах могут показаться непомерными, «Сфиэ» в апрельском письме подчеркнул: «Основная моя цель в работе с ЦРУ состоит в передаче максимального количества информации в кратчайшее время. Я знаю, что конец может прийти в любой момент, но это не пугает меня, я буду работать до конца».
На следующей явке в декабре 1979 года Толкачев заявил, что понимает, что его требования о величине жалования являются нереальными. Он выдвинул их лишь для того, чтобы выяснить, как высоко оценивает его труд руководство ЦРУ. Принимая от Гюльшнера более 100 000 рублей, заметил, что это значительно больше, чем те «гроши, которые ему заплатили прежде». Добавил, что в действительности не нуждается в деньгах, и берет их не для того, чтобы тратить, а исключительно для хранения. Просил не приносить деньги на следующую встречу. Еще раз подчеркнул, что деньги для него являются лишь доказательством того, что ЦРУ действительно высоко оценивает его работу.
В мае 1980 года вопрос о размере вознаграждения Толкачева был окончательно решен. Ему было объявлено, что «в 1979 г. он получил сумму, равную жалованию президента США, а в последующие годы будет получать даже больше, пока будет добывать информацию, подобную ранее переданной». Другими словами, работодатели из ЦРУ откровенно подталкивали Толкачева работать по принципу пилы: «Ты — нам, мы — тебе».
Гюльшнер проинформировал «Сфиэ», что все заработанные им деньги будут депонированы в американском банке, и станут доступными для него в любое время, как только он определится с выездом в США. В то же время этот депонент будет приносить ему ежегодно 8,75 % дохода, и этими деньгами он может уже сейчас распоряжаться по своему усмотрению.
В одном из своих сообщений Толкачев написал, что хочет пожертвовать некоторую часть денег российскому диссидентскому движению. Прежде он не поднимал этот вопрос потому, что вопрос о его гонораре не был еще решен, а он «не хотел делить шкуру не убитого медведя». Сейчас, когда соглашение о выплате ему конкретных сумм достигнуто, он хотел бы изыскать возможность и отдать часть заработанных им денег семьям диссидентов, пострадавших от репрессий советской власти. Самое сложное — найти безопасный путь, и в этом деле ему может помочь только Центральное разведывательное управление.
Однако в Лэнгли намерение «Сфиэ» помочь «российскому диссидентскому движению» восприняли как уловку коммерсанта, пытающегося броскими лозунгами прикрыть желание урвать куш посолиднее. Кураторы агента в штаб-квартире ЦРУ были уверены, что «помощь семьям диссидентов» — не более, чем высокопарные слова, игра в благородство, и существуют они напоказ и только для них. А в его душе — лишь меркантилизм и надежда по максимуму конвертировать в денежные знаки свой потенциал сотрудника сверхсекретного НИИ «Фазотрон».
На ближайшей явке Гюльшнер вручил Толкачеву письмо, изготовленное в Лэнгли:
«Дорогой друг! Отдав деньги семьям подвергнувшихся репрессиям диссидентов, не рассчитывайте на ответный поцелуй! Знайте, что, передавая нам созданные Вами нематериальные ценности в виде аутентичной информации, Вы служите благородной цели уравнять шансы двух супердержав для сохранения мира на Земле. Своим альтруистским жестом в адрес советских диссидентов Вы подвергаете себя опасности, и нас это, в силу взятых на себя обязательств, не может не беспокоить. Ибо у нас нет больших забот, чем обеспечение Вашей безопасности и комфортных условий для Вашей плодотворной работы во имя выбранной Вами великой цели. Да хранит Вас Господь!»
Ах, эта фотосъемка!..
Толкачев не уставал обременять заботами своих кураторов из Лэнгли. Помните, как категоричен был он в своем отказе сноситься с сотрудниками московской резидентуры ЦРУ через тайники? Так вот, он взбрыкнул еще раз, когда в феврале 1979 года ему для пересъемки технической документации была передана миниатюрная фотокамера, которую он должен был использовать на своем рабочем месте. Он заявил, что, похоже, его работодателям наплевать на качество снимков, которые он должен им предоставить, ибо того освещения, которое имеется в его рабочем помещении, совершенно недостаточно для фотосъемки. Кроме того, камеру из-за ее размеров (спичечный коробок) ему очень трудно устойчиво держать в руках. Да и вообще, она щелкает слишком громко, и, ко всему, он вынужден подкладывать под нее книги, чтобы при съемке выдерживать дистанцию в 30 см. Высказав претензии, Толкачев потребовал передать ему обычный 35-мм фотоаппарат.
Пояснил, что ему удобнее переснимать документы дома, куда он обычно уходит из института на обеденный перерыв. Там ему никто не мешает — жена находится на работе, а сын — в институте. Идя навстречу пожеланиям агента, в июне 1979 г. Гюльшнер передал ему 35-мм фотокамеру «Pentax ME» и портативный штатив для ее крепления к спинке стула.
Результаты не заставили себя ждать. Для сравнения: на явках в апреле и июне 1979 года Толкачев передал десяток кассет, отснятых миниатюрной камерой, и большинство из них оказались нечитаемыми. А после того, как ему был вручен «Pentax ME», он на явках, состоявшихся в октябре и декабре 1979 года, передал более 150 кассет, экспонированных в домашних условиях, и все они были великолепного качества. К кассетам было приложено описание того, что он фотографировал.
Между тем в штаб-квартире ЦРУ продолжали размышлять, как заставить Толкачева производить фотосъемку документов непосредственно на рабочем месте, а не таскать их домой, рискуя быть задержанным с поличным на выходе из института. С этой целью в октябре 1979 года ему были переданы две усовершенствованные шпионские фотокамеры, созданные Отделом технического обеспечения ЦРУ. В декабре ему были переданы еще четыре такие камеры, закамуфлированные под амулеты, авторучки и противогриппозные нюхательные карандаши. Они не могли привлечь внимание коллег Толкачева, так как в Союзе свирепствовала эпидемия гриппа. Одной такой камерой можно было сделать 100 снимков…
Передача Толкачеву шпионских фотокамер пришлась как нельзя кстати. В декабре 1979 года в «Фазотроне» были введены новые правила режима секретности. Прежде сотрудники института могли брать из библиотеки неограниченное количество секретных документов и пользоваться ими весь рабочий день. Теперь же при получении документов нужно было оставлять в библиотеке пропуск в институт. Толкачев не смог брать документы домой, т. к. при выходе из института должен был предъявлять пропуск, поэтому в течение нескольких месяцев он не мог отсылать в ЦРУ экспонированные кассеты с фотографиями секретных документов. Он также сообщил в ЦРУ, что единственным безопасным местом для фотосъемки является мужской туалет института, где он имеет возможность переснимать документы четырьмя камерами из шести имеющихся у него.
С учетом новых правил режима секретности Толкачев предложил ЦРУ изготовить ему дубликат пропуска в институт. Его он будет оставлять в библиотеке в обмен на документы, а по оригиналу выходить из института на обеденный перерыв и дома проводить фотографирование. Для этого он сделает вид, что потерял свой пропуск, и, таким образом, сможет передать его сотруднику ЦРУ для изготовления дубликата. В ответном послании его попросили дать цветное фото пропуска и описать, из какого материала он сделан. Как вдруг в феврале 1980 года были введены дополнительные правила по режиму, которые тут же создали массу неудобств для женщин, составлявших большинство сотрудников института. Теперь они были лишены возможности выходить в город за покупками в обеденный перерыв. Сотрудницы не могли сдавать документы и получать взамен пропуск по той причине, что у работниц библиотеки в это время также был обеденный перерыв. Возмущение женского коллектива института было так велико, что отдел КГБ, обслуживавший «Фазотрон», вынужден был отменить новые правила режима. Их отмена позволила Толкачеву возобновить вынос и пересъемку документов у себя дома. Уже в июне 1980 года Толкачев передал оператору почти 200 кассет — самое большое количество документов, которое он приносил на явку за все время работы на ЦРУ!
Ведомственные восторги
Высокопоставленные военные и гражданские чиновники — потребители информации, поставляемой Толкачевым, заливались соловьями, давая ей высочайшую оценку. Так, в меморандуме Министерства обороны от 17 декабря 1979 года, направленном Директору ЦРУ, отмечалось: «На основании информации вашего источника ВВС США полностью пересмотрели свой многомиллиардный проект для одного из своих последних самолетов. (Имеется в виду самолет-невидимка «Стелс». — Примеч. авт.)
В марте 1980 года на совещании руководителей ЦРУ информация, полученная от «Сфиэ» о последнем поколении советских ракет «земля — воздух», заслужила высшую похвалу: «Мы никогда прежде не добывали такой подробной и точной информации об этих системах ракет до их развертывания». И далее: «Эта информация не только подтверждается данными, полученными техническими средствами разведки, но и дополняет их весьма важными деталями, которые не могут быть добыты никакими другими средствами».
В апреле 1980 года во внутреннем меморандуме ЦРУ информация Толкачева об успешных испытаниях советских радарных систем для самолетов истребителей была названа «уникальной» — подобные данные США пытались получить многие годы, но они были недоступны для технических средств разведки.
В июне 1980 года Толкачев передал ЦРУ исчерпывающие сведения по новым авиационным разработкам, а также обширные данные по модификации одного из советских истребителей и, наконец, документы по нескольким новым типам военно-воздушных ракетных систем. Внутренний меморандум ЦРУ в связи с этим отмечал: «Даже если Толкачев будет разоблачен завтра, то переданная им информация останется ценной еще не менее 8–10 лет. Именно столько лет потребуется СССР на создание, проведение испытаний и технологического развертывания, чтобы заменить все то, что выдано ЦРУ агентом».
В сентябрьском 1980 года меморандуме Министерства обороны отмечалось: «Данные, предоставленные «Сфиэ», не имеют срока давности, они повышают эффективность американских военных систем и способствуют сохранению жизни наших людей и оборудования. Информация источника является своего рода вектором для определения нужного направления в многомиллиардных американских НИОКР, ее ценность в этом деле огромна».
Суммируя вышесказанное, аналитики ЦРУ в справке, составленной на имя Директора, пришли к следующему заключению: «Сянваря 1979 по июнь 1980 г. «Сфиэ» добыл и передал нам чрезвычайно большое количество невероятно ценной разведывательной информации для американских военных. Его информация, безусловно, способствует победе США в случае возникновения военной конфронтации и принесет поражение Советскому Союзу».
«Если смерти, то мгновенной…»
В среде спецслужбистов бытует мнение, что оптимизм в разведке происходит от недостаточной информированности состава, поэтому в контрразведке преобладают пессимисты. Думается, что эта неоднозначная истина не относилась к работодателям «Сфиэ». Они, будучи реалистами, с самого начала операции «Толкачев — ЦРУ» отдавали себе отчет в том, что рано или поздно ей придет конец. Вопрос был в том, когда и как. Закончится ли она захватом Толкачева советской контрразведкой, или агента придется вывозить в США при возникновении опасности его провала? Учитывая беспримерную ценность информации Толкачева, которая обезоруживала СССР и помогала США стать лидером на мировой арене, в Лэнти не могла не печься о его судьбе. Кураторы были готовы вывезти Толкачева с семьей на территорию США. Но при этом им хотелось отсрочить этот вариант на более поздний срок, чтобы полностью реализовать ресурс «Сфиэ» и максимально использовать его доступ к советским секретам военной и государственной важности!
Мысль о том, что когда-то пробьет час расставания с ЦРУ, приходила в голову и Толкачеву. Реакция его на это была своеобразной. Она сначала удивила, а затем обрадовала его кураторов. Так, в сообщении, переданном в ЦРУ в апреле 1979 года, Толкачев категорично потребовал выдать ему капсулу с ядом, заявив: «Я не намерен разговаривать с органами КГБ в случае задержания». Свое требование он повторил в октябре 1979 года, и с тех пор не переставал поднимать этот вопрос во всех своих сообщениях в ЦРУ. Сначала в штаб-квартире его задумку отвергли с порога, однако в дальнейшем пришли к выводу, что Толкачев не отступит и будет настаивать на своем. Но Стэнсфилд Тернер, пристально следивший за успехами чрезвычайно плодовитого агента, категорически запретил снабжать его ядом, о чем Толкачев был поставлен в известность на очередной явке. Узнав об этом решении, «Сфиэ» 7 июня 1980 года передал через Гюльшнера письмо на имя Директора ЦРУ, в котором детально описал, какому риску он подвергается, и в этой связи настаивал немедленно снабдить его «средством для совершения самоубийства».
Кроме того, в письме Толкачев посетовал, что ему поставлено большое количество разведывательных задач, большую часть из которых он не в состоянии решить, т. к. не имеет прямого доступа к нужным документам. Для решения этих задач ему приходится просматривать многие материалы в библиотеке института. Однако эти материалы не имеют никакого отношения к теме, над шторой он непосредственно работает. Чтобы ознакомиться с указанными материалами, он обязан расписаться в особом регистрационном журнале. Хуже того, он должен предварительно получать разрешение от другого института или ведомства, чьи документы хочет просмотреть.
Толкачев особо отметил, что если КГБ когда-нибудь заподозрит утечку информации из проектов, над которыми он работает, то в результате проверки документов и разрешительных подписей на их получение он сразу же станет главным подозреваемым. Следующим шагом КГБ будет осмотр его квартиры, «и тогда вещи, которые я прячу от моей семьи, я никогда не смогу спрятать от КГБ. Если Вы глубоко вникнете в ситуацию, в которой я нахожусь, Вам будет легче понять мое стремление как можно скорее получить «средства защиты». Имея в наличии «средства для самоубийства», я смогу сохранить в тайне весь набор действий и методов, с помощью которых я выполнял Ваши поручения».
В письме от 7 июня 1980 года Толкачев дал положительный ответ на предложение ЦРУ вывезти его вместе с женой и сыном в США. Настоятельно просил разработать операцию по вывозу как можно скорее, а также сообщить ему, что он должен предпринять для ее осуществления.
Идя навстречу требованиям «Сфиэ», ЦРУ снабдило его ядом. На очередной явке Гюльшнер передал ему авторучку «Ленинград», в которую была вмонтирована капсула с ядом моментального действия.
Со слов Барри Ройдена, бывшего сотрудника Оперативного директората ЦРУ, доводы Толкачева в пользу передачи ему «средства для самоубийства» вызвали у его кураторов восторг и умиление. «Невероятно, — отмечалось в аналитической записке ЦРУ, — но «Сфиэ», в случае провала, не только заботился о личной судьбе, но и особо подчеркнул важность того, чтобы советские органы госбезопасности не смогли установить, что именно он передал нам, и этим самым затруднить их усилия по оценке и восстановлению нанесенного им ущерба».
Однако среди высших чинов Лэнгли нашлись и такие офицеры, которые скептически оценили жест агента и смотрели на него, как на австралийского аборигена, который, неведомо зачем, просит научить его играть на арфе…
На наш взгляд, все рассуждения Барри Ройдена и иже с ним о каком-то категорическом запрете адмирала Тернера выдавать яд Толкачеву — не более, чем святочная сказочка для не посвященных в закулисье американской разведки. Последующие — в 1985–1991 годах — задержания и допросы шпионов, «таскавших каштаны из огня» в пользу США, подтвердили правоту аналитиков КГБ, что всем своим агентам — советским гражданам ЦРУ в обязательном порядке вручало ампулы с моментально действующим ядом. Делалось это вовсе не из гуманных побуждений. Руководство Управления заботилось не об облегчении участи провалившихся наймитов во время их пребывания в «лубянских застенках». Отнюдь! ЦРУ беспокоили последствия разоблачена и безопасность работавших со шпионами американских операторов. В Лэнгаи пеклись лишь о том, чтобы достоянием Комитета госбезопасности не стали сведения о методах работы с агентами, о способах их зашифровки, объеме выплат, способах поддержания связи, ухищрениях и т. д. и т. п., о которых на допросах мог бы поведать провалившийся «крот».
Дуэль «радиовыстрелами» без секундантов
В сентябре 1980 года штаб-квартира ЦРУ предложила для использования (как возможную для связи с Толкачевым в случае угрозы его разоблачения) систему под названием «Коротковолновая связь с агентом» (Shot-Range Agent Communication, SRAC). Толкачев мог ее применить в двух случаях: если бы ему понадобилось срочно вызвать оператора на встречу или обменяться с ним срочной информацией, без выхода на личный контакт. По мнению технарей ЦРУ, эта система не имела аналогов в мировой практике шпионажа. Она состояла из двух одинаковых устройств — одно для оператора, другое для агента. Каждое устройство было размером в две пачки сигарет, сложенных в длину. К нему прилагались антенна, доска с клавиатурой на русском и английском языках, комплект батарей питания, зарядное устройство и инструкция.
Перед сеансом передачи агент и оператор вводили свои сообщения, печатая текст на клавиатуре. Во время ввода текст автоматически зашифровывался. Устройство могло передать сообщение, состоящее из несколько тысяч знаков. При отсутствии значительных механических преград дальность его действия составляла несколько сотен метров. Устройство было запрограммировано на передачу сообщений выбросом текста в эфир в течение нескольких секунд, так называемым «радиовыстрелом». При поступлении текст автоматически проходил через дешифратор, и его можно было читать на экране, вмонтированном в устройство.
При использовании этого способа связи необходимо было выполнить ряд сложных действий. Перед тем как провести сеанс, Толкачев должен был выставить сигнал мелом в определенном месте в назначенное время (обычно раз в месяц) на той улице, которой его оператор имел обыкновение пользоваться. После постановки агентом сигнала до осуществления радиосеанса необходимо было провести еще ряд процедур. Так, агент и его оператор должны были выйти на заранее оговоренные места в обусловленное время. Места должны были располагаться в ограниченном для приема-передачи сообщений радиусе. При этом визуальный контакт между агентом и оператором исключался. Расстояние и время для «радиовыстрела» были запрограммированы в устройствах. Каждый раз при получении сообщения или отсутствии такового Толкачев должен был подать сигнал, поставив свою автомашину в обусловленном месте мотором в определенном направлении. Такие же действия были предусмотрены и для оператора.
Письменная инструкция по применению этой системы была передана Толкачеву на встрече в октябре 1980 года. Он ответил согласием 14 декабря 1980 года, а уже в марте 1981 года ему было передано устройство вместе с инструкцией и оперативным планом. Для успешного применения этого способа связи требовалось устранить ряд неполадок, возникших в системе. До их исправления было решено других явок с Толкачевым не проводить. Следующая явка, на которой он вернул устройство, заявив, что оно не работает, состоялась лишь в ноябре 1981 года. Позднее устройство отремонтировали и передали ему вновь. В марте 1982 года агент выставил сигнал о подготовке радиосеанса. Успешный обмен сообщениями был проведен 13 марта. Спустя три дня после очередной встречи Толкачев, используя радиосвязь, вызвал оператора на экстренную встречу. Он хотел передать свои критические замечания по поводу пропуска в институт, изготовленного для него Отделом технического обеспечения ЦРУ.
Система коротковолновой мгновенной радиосвязи не являлась единственной, использовавшейся в операции «Толкачев — ЦРУ». В ноябре 1981 года агенту для осуществления односторонней радиосвязи «от базы к агенту» (Interim-One-Way Link, IOWL) был передан бытовой коротковолновый радиоприемник и два одноразовых дешифровальных блокнота с инструкциями. Ему также был передан демодулятор, который на время приема сообщения присоединялся к приемнику. Толкачев должен был настроить приемник на определенную волну в назначенный день и час и подключить демодулятор, чтобы зафиксировать передаваемое сообщение. Передача длилась 10 минут и состояла из реального сообщения и ложного. После сеанса агент пропускал сообщения через демодулятор и на встроенном экране определял ложное и реальное. Первые три цифры указывали, где расположено реальное сообщение. Оно состояло из пятизначных цифровых групп и декодировалось с использованием одноразового дешифровального блокнота. Используя этот вид связи, Толкачеву мотай передать сообщение, состоящее из 400 пятизначных цифровых групп.
Толкачев попытался было использовать предложенную радиосвязь, но позднее проинформировал своего оператора, что не может незаметно от семьи настраивать приемник на нужные частоты в вечернее время. Он также сказал, что не имеет возможности использовать радиоприемник и в более позднее время, поскольку ложится спать раньше жены и сына.
В результате сеансы радиосвязи были перенесены на утренние часы в рабочие дни недели, когда Толкачев мог уйти с работы под благовидным предлогом. Но использованию радиосвязи помешало введение в институте новых правил безопасности, согласно которым требовалось письменное разрешение для выхода из института в рабочее время. В декабре 1982 года Толкачев вернул оперативному сотруднику все оборудование, расписание радиосеансов, инструкции и шифрблокнот. В дальнейшем было решено отказаться от этого способа связи для экстренных встреч.
«Высокоэффективные оперативные средства и большое везение, — как говорилось в меморандумах и аналитических справках ЦРУ, — позволяли проводить не зафиксированные КГБ личные встречи с Толкачевым. Более 10 встреч были проведены с октября 1980 по ноябрь 1983 г. Несколько явок пришлось отменить из-за усиленного наружного наблюдения за сотрудниками ЦРУ. Однако большинство проводилось в соответствии с нашим планом».
Способы связи с Толкачевым приходилось время от времени корректировать. К примеру, в ноябре 1983 года он попросил не звонить ему по телефону домой для вызова на экстренные встречи, потому что телефонный аппарат перенесли в комнату сына и он всегда отвечал на звонки.
Дума об Олеге
Важным фактором в отношениях Толкачева с американской разведкой было его стремление удовлетворять желания своего сына Олега. Ему, к примеру, нравилась западная музыка, особенно rock-n-roll. На последней встрече с Гюльшнером в октябре 1980 года Толкачев передал в ЦРУ сообщение, в котором попросил приобрести для сына записи этой музыки и стереооборудование западного производства. Кроме того, он спрашивал, как ему добиться устойчивого прослушивания передач западных радиостанций, которые часто глушились.
На мартовской явке 1981 года Толкачеву были переданы семь магнитофонных кассет с записями звезд рок-н-ролла. При этом оператор выразил озабоченность (свою и кураторов из Лэнгли), стоит ли из-за каких-то записей подвергать себя риску. Ведь у соседей и друзей сына могут возникнуть вопросы, на которые Толкачеву будет трудно найти ответы. Да и вообще, как вы объясните сыну, откуда взялись записи? На что Толкачев ответил, что такие записи можно свободно приобрести на московском «черном рынке», но он не хочет обременять себя заботами о перезаписи. Он также попросил купить для сына стереонаушники, несколько пластинок модных английских и американских исполнителей, приложив к ним тексты песен на английском языке. Кроме того, он просил переслать ему тексты песен, которые были записаны на ранее переданных семи кассетах.
На явке в марте 1982 года Толкачев, принеся тысячу извинений, попросил для сына плеер и набор карандашей для черчения разной твердости. Для себя он просил импортные бритвенные лезвия. Написал, что бриться отечественными лезвиями для него неприятная процедура. Он извинялся: «К несчастью, наша личная жизнь состоит также из разнообразных малых вещей, которые временами оказывают влияние на общее настроение в жизни».
В феврале 1983 года Толкачев сделал заказ на различные чертежные материалы для сына, в том числе специальные чертежные ручки, чернила, перья и ластики. В апреле 1983 года он заказал для Олега несколько западных книг по архитектуре. Для себя — «Майн Кампф» Гитлера и копию Библии на русском языке, периодические публикации РУМО (военная разведка США) «Советская военная мощь», мемуары Голды Мейер и книги Солженицына. Кроме того, он просил приобрести биографии известных мировых деятелей и подборку романов западных авторов.
Просьбы агента, разумеется, были исполнены, но с соблюдением необходимых мер конспирации, не допускавших расшифровку страны пребывания его работодателей. Так, перед сотрудниками ЦРУ, находившимися в окопах «холодной войны» в странах народной демократии Восточной Европы, была поставлена задача приобретать чертежные принадлежности и лезвия местного производства и пересылать их в московскую резидентуру. Оттуда они в течение нескольких лет попадали в семью Толкачевых…
ЦРУ расплачивается царскими червонцами
В декабре 1980 года из-за меркантильности Толкачева его денежное вознаграждение вновь стало предметом переговоров между ним и ЦРУ. Агент потребовал, чтобы 8,75 % дохода от депонированной суммы выдавалось ему в рублях в конце каждого года сотрудничества. Несмотря на очевидную угрозу его безопасности, это требование было удовлетворено, и в ноябре 1981 года Толкачеву была передана сумма в рублях, эквивалентная 40 000 долларов. Он, однако, возмутился и потребовал, чтобы расчет в рублях проводился не по официальному, а по курсу «черного рынка». Таким образом, теряющей стороной становились американцы, а не он. Оно и понятно: или получать «зарплату» из расчета 62 копейки за «бакс», или аж 4 рубля за него, любимого. Как говорится, почувствуйте разницу!
Высокопоставленные чины Лэнгаи, имевшие отношение к операции «ЦРУ — Толкачев», сошлись во мнении, что продаваемая им информация стоит требуемых денег, так как «агент стоит столько, во сколько обходится», и согласились удовлетворять его прихоти со следующего года. Однако у Директора ЦРУ и Хэтгавэя возникли серьезные опасения по поводу передачи Толкачеву крупных сумм наличности. По их мнению, если агент или члены его семьи начнут тратить непомерные суммы, неизвестно откуда взявшихся денег, то это приведет к его расшифровке. ЦРУ, исходя из соображений безопасности агента, срочно приняло решение вместо советских дензнаков вручать ему ювелирные изделия с бриллиантами и золотые монеты царской чеканки.
Вопрос обсуждался путем обмена письменными сообщениями. Толкачев согласился получить часть заработанных им денег «очень хорошо сделанными русскими драгоценностями конца XIX — начала XX века». Отметил, что их наличие, в случае необходимости, он может объяснить полученным от матери наследством. ЦРУ, идя на поводу капризов «Сфиэ», предприняло титанические усилия, чтобы отыскать антикварные магазины в Лондоне, Риме, Париже, Мюнхене, Нью-Йорке, Вашингтоне и Хельсинки, где можно было приобрести указанные предметы. Дело оказалось архитрудным, но многое все-таки удалось найти и передать Толкачеву…
В декабре 1982 года Толкачев вновь поставил перед своими работодателями вопрос о вознаграждении, но уже по иному поводу. Он сообщил, что намерен создать «относительно большой резерв денег на случай непредвиденных обстоятельств». «Если, — писал он, — несмотря на все меры предосторожности, случится «полный провал», то никакие деньги мне уже не помогут. Если же случится «частичный провал» — коллеги застигнут меня за пересъемкой документов или выносом их из института — я смогу за взятку закрыть им рот».
Штаб-квартира ЦРУ не согласилась с его доводами, и, в конце концов, идея Толкачева о взятке была бесповоротно отвергнута. А чтобы как-то оправдать перед женой наличие у него больших сумм денег, ему предложили сказать ей, что в начале 1980 года он получил наследство от матери в размере 130 тысяч рублей…
Бегите, Толкачев, бегите!
Впервые вопрос о нелегальном выводе Толкачева и его семьи из СССР, в случае возникновения угрозы ареста, обсуждался с ним Джоном Гюльшнером на явке в декабре 1979 года. Агент взял тайм-аут на размышление и в феврале 1980 года ответил, что ему никогда в голову не приходила идея покинуть Союз, но если ЦРУ берется осуществить это предприятие, то он с удовольствием рассмотрит это предложение. Предупредил, что коль скоро его жена и сын не осведомлены о его «разведывательной работе», то вопрос о выезде в США он просит отложить до тех пор, пока на семейном совете не будет принято окончательное решение.
Со слов одного из операторов Толкачева, мысль о выезде из СССР всецело овладела им. На явках он периодически устраивал оператору настоящее «промывание мозгов», предлагая множество неосуществимых проектов. При этом Толкачев якобы не уставал произносить одну и ту же строчку из песни Владимира Высоцкого: «Париж открыт, но мне туда не надо!» А однажды он, опять же дискутируя с самим собой, дофантазировался до того, что специально построенный ЦРУ легкий самолет должен приземлиться где-нибудь в сельской местности, чтобы там забрать всю его семью.
Начав обсуждение деталей им же предложенного варианта с самолетом, он вдруг от него отказался. Как выяснилось, он вспомнил, что его жена имеет избыточный вес (150 кг), поэтому легкий самолет будет не в состоянии переместить их всех через границу…
Тем не менее план вывода Толкачева из СССР стал мало-помалу претворяться в жизнь. Так, перед сотрудниками ЦРУ в Москве была поставлена задача разработать примерный сценарий побега. А в штаб-квартире ЦРУ занялись изготовлением контейнеров, в которых агент и его семья могли быть нелегально вывезены из страны.
Вопрос о выводе из Союза Толкачев вновь поднял в январе 1983 года, когда в «Фазотроне» опять ужесточился режим секретности и агенту взбрело в голову, что КГБ рассматривает его в качестве источника утечки секретной информации из института. Резидентура немедленно предложила Толкачеву выехать с семьей в Ленинград, откуда их нелегально переправят в Финляндию в специально оборудованном автомобиле. Второй вариант предусматривал перемещение семьи из Москвы куда-нибудь в безопасное место, а затем вывоз из СССР самолетом или другим, специально для этого подготовленным транспортным средством.
Варианты плана нелегального вывода Толкачева из Союза обсуждались с ним на нескольких явках. На встрече, состоявшейся в марте 1983 года, Толкачеву было предложено представить либо детальный план, либо дать свои предложения, которые помогли бы избежать непредвиденных обстоятельств. Свои соображения Толкачев должен был доложить оператору на очередной встрече в апреле, что помогло бы отработать в деталях окончательный вариант его вывода за пределы страны. Очередная встреча состоялась, как и планировалось, в апреле 1983 года. Но агент отказался принять конверт с описанием альтернативных вариантов плана, заявив, что «в силу сегодняшней семейной ситуации не хочет в настоящее время рассматривать вопрос о выезде».
В письменном сообщении в ЦРУ Толкачев дал подробное пояснение своему отказу покидать СССР. С его слов, несколько знакомых их семьи выехали в Израиль. Позднее они оказались в Америке. Одна из выехавших женщин в письмах жаловалась его жене, что она много потеряла, оставив Москву. Жена, комментируя ее слова, якобы заявила, что никогда не покинет родину, потому что будет страдать «от сильной ностальгии». Аналогичную реакцию якобы высказал и сын Толкачева, который заявил: «Было бы неплохо попутешествовать по западным странам два или три года, но не более того». При этом Толкачев подчеркнул, что сын никогда не покинет Советский Союз в поисках лучшей жизни потому, что его друзья останутся здесь. В заключение Толкачев написал: «С учетом сложившейся ситуации я не могу думать о выезде, поскольку никогда не покину семью». Несмотря на все вышеизложенное, он, как бы это не показалось странным, передал в ЦРУ свои собственные варианты по реализации плана выезда из страны. В ЦРУ это восприняли как сигнал продолжать работу по подготовке вывода семьи за пределы СССР, разумеется, при условии, что в будущем настроения всех членов изменятся в благоприятном для Лэнгли направлении…
Для шпиона нет плохой погоды!
К середине 1980 года операция «ЦРУ — Толкачев» обрела оптимальный рабочий ритм. В обеденный перерыв агент забирал документы домой и там их фотографировал. Главным фактором, ограничивавшим его работу дома, была погода.
Зимой «Сфиэ» мог выносить большое количество документов, пряча их под верхней одеждой. А летом, что естественно, прятать бумаги было некуда.
Тем временем в штаб-квартире ЦРУ продолжалась работа над созданием поддельного пропуска для Толкачева, который он мог бы использовать для получения документов в обход правил режима секретности. В октябре 1980 года штаб-квартира ЦРУ сообщила ему о готовности Отдела технического обеспечения изготовить подделку в ноябре. Сразу же Толкачев передал в ЦРУ подписанную разрешительную карту для получения документов из библиотеки института. Попросил, чтобы технические специалисты изготовили ее дубликат. Настоящую карту, с указанием в ней большого количества материалов, которые он брал на дом для фотографирования, он намеревался заменить дубликатом. Делалось это для того, чтобы ввести в заблуждение сотрудников КГБ, обслуживавших НИИ «Фазотрон», относительно документов, которые он получал в библиотеке для снятия с них фотокопий. Пройди гладко замена Толкачевым настоящей карты на дубликат, в котором не будут значиться использованные им документы, он в случае проверки будет вне подозрений.
Отделу технического обеспечения было дано задание подготовить дубликат карты и фальшивый пропуск в институт. В начале 1981 года они были переданы Толкачеву. В марте ему удалось заменить настоящую карту дубликатом. А фальшивый пропуск в институт он вернул оператору, заявив, что цвет обложки не соответствует реальному. Но в институте в это время вновь сменились правила режима, и Толкачев смог выносить документы домой, не сдавая пропуск в библиотеку под документы.
В ноябре 1981 года «Сфиэ» сообщил, что пропуск снова надо оставлять в библиотеке, когда берешь документы. К этому времени ОТО изготовил новый пропуск в институт, который со всеми другими материалами был передан Толкачеву во время личной встречи. Однако уже в следующем месяце он вызвал оператора на внеочередную встречу, чтобы вернуть подделку — цвет опять отличался от реального. Сказал, что в январе и феврале он будет находиться в отпуске, пропуск ему не понадобится, поэтому он может его отдать в качестве образца для изготовления дубликата. Толкачев также предупредил оператора: если проблема с пропуском не будет решена, то продуктивность его работы значительно снизится. Оператор объяснил агенту, что, по не зависящим от него причинам, следующая встреча может не состояться, поэтому нет гарантии, что ему удастся вернуть пропуск вовремя. При этом он заверил агента, что снижение его активности ничто по сравнению с угрозой разоблачения, которая может возникнуть, если пропуск не будет возвращен своевременно. Пожав друг другу руки, на том и расстались.
* * *
Несмотря на ужесточение режима секретности в институте и трудности с изготовлением точной копии пропуска, Толкачев продолжал усердно добывать разведывательную информацию, хотя и в меньших объемах. В декабре 1981 года он передал несколько 35-мм кассет. В феврале 1982 года — более 10 кассет. На вопрос, как ему удается при таком строгом режиме секретности получать столь много информации, ответил, что прибегает к различным ухищрениям, которые полностью объяснить трудно. Иногда, например, оставив свой пропуск в залог под документы, забирал его из библиотеки, не сдавая документы при уходе домой на обед. Объяснял охране, что документы «находятся у его начальника, который работает с ними». Документы же были при нем, он приносил их домой и фотографировал. Когда оператор пожурил его, заметив, что это опасно, агент ответил: «А что, вообще-то, не опасно?»
В марте 1982 года Толкачев вызвал оператора на незапланированную встречу для дополнительного обсуждения вопроса о фальшивом пропуске, который все еще был на изготовлении в ОТО ЦРУ. Он передал клочок бумаги, который оторвал от обложки пропуска, чтобы можно было точнее определить его цвет. Таким образом, с ноября 1981 по май 1982 года по инициативе агента было проведено несколько личных встреч для решения вопроса о пропуске.
На майской явке 1982 года оператор, не вдаваясь в подробности, сообщил Толкачеву, что ЦРУ, исходя из требований его безопасности, приняло решение прекратить с ним контакты на некоторое время. На самом же деле речь шла о безопасности самого оператора, так как с некоторых пор повседневное наружное наблюдение за ним было значительно усилено. Дело дошло до того, что во второй половине 1982 года он был вынужден отменить несколько плановых встреч с «Сфиэ». В декабре 1982 года для восстановления личных контактов с Толкачевым резидентура впервые применила метод «Джек в коробке».
На декабрьской встрече агент сообщил, что использовать изготовленный в ЦРУ пропуск удалось только один раз. И все из-за того, что цвет пропуска опять был изменен и, таким образом, сделанная в ЦРУ подделка оказалась бесполезной. Кроме того, Толкачев, как и его коллеги по институту, должен теперь получать письменное разрешение на выход из института в рабочее время, за исключением выхода на обеденный перерыв.
Таким образом, он не сможет бывать дома в утренние часы — время сеанса коротковолновой связи. Несмотря на трудности, которые имели место прежде, «Сфиэ» попросил передать ему фотокамеру для пересъемки документов на работе. Однако в штаб-квартире ЦРУ придерживались другого мнения. Там предположили, что советской контрразведке стало известно об утечке в США секретной информации из проектов, над которыми работал Толкачев. Поэтому резидентуре было рекомендовано прервать связь с ним на 6 месяцев. Однако все то время, что он будет находиться вне связи, зарплата ему будет выплачиваться, не говоря уж о тех 8,75 % с его депонента…
На встречах с Толкачевым в феврале и марте 1983 года обсуждались поиски наиболее эффективных путей получения разведывательной информации в обстановке усиления режима секретности в институте. На мартовской встрече агент передал кусок картона, оторванный от обложки нового пропуска в институт, и его фото, с тем чтобы Отдел технического обеспечения использовал их для изготовления поддельного пропуска. Он также сообщил, что ему удалось пронести в институт 35-мм фотокамеру и три дня кряду незаметно для окружающих фотографировать документы за своим рабочим столом. Свое сообщение подкрепил двадцатью экспонированными 35-мм кассетами…
Учитывая стремление агента быть по-прежнему результативным и, несмотря ни на что, продолжить фотосъемку секретных документов на рабочем месте, в ЦРУ приняли решение снабдить его в мае модернизированной фотокамерой третьего поколения, закамуфлированной под брелок для ключей. Одновременно в целях его безопасности руководство ЦРУ обязало резидентуру запретить Толкачеву вынос документов из института для пересъемки.
Назад: Глава вторая Шпионские балы-маскарады
Дальше: Глава четвертая «Красная селедка»[2]

Татьяна
Где видео пресс-конференции Юрченко от 1985 года? СВР - любители БЛЕФА.