ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Первый послевоенный год старший лейтенант Юрий Мажоров провел в разъездах. С места на место переводили дивизион, пока тот не оказался в Болгарии. Дважды Мажорову давали отпуск, и, естественно, он ездил в родной Ташкент к родителям и сестре. А еще была поездка на родину жены, в поселок Саваслейка, что в Горьковской области, поскольку в ноябре 1945 года Юрий сделал предложение той самой дивизионной красавице Тане Костровой. И она согласилась…

Впрочем, все по порядку. После Победы радиодивизион ОСНАЗ дислоцировался в местечке Рохвитц, в предместьях Дрездена. Здесь впервые радиоразведчики увидели немцев, местных жителей. Бежать теперь им было некуда, да и не зачем, война-то закончилась.

Рохвитц резко контрастировал с разрушенным Дрезденом. Здесь оказались вполне благоустроенные дома, разве что во многих из них были выбиты окна. Но вставить стекла не такая уж большая проблема. В остальном — тишь да гладь, война прошла стороной — дома, утопающие в зелени вишневых и черешневых деревьев, хорошие дороги. Только вот голодные жители, а особенно дети. Юрий очень неуютно чувствовал себя, когда видел детские глазенки, жадно провожающие каждый котелок с кашей. Они собирались у походных кухонь, в надежде хоть как-то подкормиться. И их подкармливали. Наши повара раздавали кашу сначала ребятишкам, а потом и всем желающим.

Штаб, приемный центр разместили в каких-то прежних административных зданиях, казарму — в школе, а вот с квартированием офицеров возникла проблема: жить приходилось в домах вместе с немцами.

Юрий устроился в доме, где жила немецкая семья. Из окон его комнаты была видна улица, место, где размещался узел связи. Говорили, что хозяина этого дома рабочего-коммуниста арестовали гитлеровцы и он пропал.

В голову лезли всякие непотребные мысли: мол, рабочий, а смог выстроить такой двухэтажный дом. Ничего подобного даже и в мыслях, в сладких мечтах, не мог представить отец Юрия, тоже рабочий. Вообще по мере того, как он знакомился с жизнью немцев, все чаще задавал себе вопрос: а почему мы не можем так? Но ответа не было. Вместо него возникал новый вопрос: если они столь хорошо жили, чего же лезли к нам? И тут же выплывал из уголков памяти тезис об агрессивности фашизма. Да и что возразишь, ведь это сущая правда!

В конце мая поступила команда о передислокации дивизиона в Австрию. Для этой цели подали железнодорожный эшелон. Технику погрузили на платформы, офицеры и солдаты разместились в теплушках.

До отъезда у Юрия еще теплилась надежда, что Татьяну демобилизуют и они, наконец, поженятся. Однако вышло иначе.

Железная дорога шла по берегу реки Эльбы. На возвышенностях виднелись старинные замки. Вскоре эшелон въехал в ущелье. Это были отроги Рудных гор. Слева и справа склоны, покрытые лесами, внизу величаво несет свои воды Эльба. Красота, не передать словами!

Так доехали до Праги. Дальше железная дорога была взорвана и ее еще не успели восстановить. Что ж, фронтовикам не привыкать. Выгрузились, и на своей технике двинулись дальше.

В Праге остановились на Вроцлавской площади. Побывали у памятника Яну Гусу, осмотрели старинные часы на ратуше. Они, несмотря на войну, шли. Потом направились к пражскому кремлю. А вечером вновь в дорогу — на Вену.

Теперь было все иначе, ни гор, ни старинных замков. Вдоль дороги только разрушенные дома. В предместьях Вены тоже много разрушений. Правда собор Святого Стефана оказался нетронутым. Хотя немцы его заминировали. Спасли — наши саперы.

Побывали радиоразведчики и в знаменитом Венском лесу, у памятника композиторам отцу и сыну Штраусам. Миновав Вену, колонна дивизиона двинулась на юг к городу Грац. Остановились в деревушке Нойфельд. Там и отпраздновали Парад Победы 24 июня.

Денежное довольствие стали выдавать в австрийских шиллингах. На них Тане и Юрию кое-что удалось прикупить из гражданской одежды. Ведь надо было готовиться к свадьбе.

Прошел июль, за ним август, но о демобилизации ничего не было слышно. В начале сентября получили указание — давать офицерам отпуска. Дали отпуск и старшему лейтенанту Мажорову. Признаться, радость была необыкновенная. Почитай, мальчишкой ушел он на фронт, а теперь жив-здоров, офицер, орденоносец! Ах, как хотелось обнять маму, отца, сестренку Аню. Он не видел их долгих четыре года.

Но в то же время в его душе поселилась тревога: а если демобилизуют Таню, пока он в отпуске? Как быть? Пришлось идти к командиру дивизиона, просить оставить сержанта Кострову, пока он не вернется из Ташкента. Воропаев обещал помочь.

А потом была долгая дорога в Ташкент. Как раз в это время, после победы над Японией, началась массовая демобилизация и комендант в Вене только и смог сказать, что мест в поездах нет и не будет. И, соответственно, никакие проездные документы не помогут.

Пришлось устраиваться самому. То есть без всякого билета залезть в окно вагона. Четыре дня в тесноте, духоте и антисанитарии добирался он до Москвы. В столице все то же — билетов нет. Трое суток фронтовик Мажоров на Казанском вокзале «атаковал» поезда идущие в Ташкент или в Ашхабад. Наконец, втиснулся в тамбур вагона.

На станции Бузулук всех «тамбурных сидельцев» снял военный комендант. Однако ничего другого не предложил, над его проездными документами только посмеялся: «Убери бумажку, старший лейтенант, мест нет». Что делать? Здесь же на перроне Мажоров встретил такого же, как он, офицера-фронтовика, тоже добирающегося до Ташкента. Решили забраться между вагонами и ехать на буферных площадках. Так и поступили. Проследовали станцию Сорочинскую, Новосергеевскую, а дальше невмоготу. Чувствуют; от усталости могут свалиться под колеса. Выход один — надо пробраться в тамбур вагона. Однако легко сказать, да не просто сделать. А что, если? Мажоров достал из кобуры свой пистолет ТТ, передернул затвор и поставил на предохранитель. Попробовал вставить ствол в отверстие замка двери тамбура. Получилось. Треугольный шпенек замка подошел к отверстию ствола. Замок открылся.

Офицеры вошли в тамбур. К счастью, он был пуст. Доехали до Оренбурга. Устали без сна, измотались, обросшие, грязные от паровозной угольной пыли. Теперь договорились пробраться в вагон. Тем же путем открыли дверь. Ближайшее купе было распахнуто. На палках с простынями, возлежали какие-то разъевшиеся, жирные мужики. Извинившись, Мажоров и его попутчик объяснили, что едут с фронта домой, не спали трое суток. Попросили уступить полку хотя бы на пару часов, чтобы поспать. В ответ только кривые усмешки. Как раз в это время поезд тормозил, подходил к полустанку. Открыв предварительно окно в коридоре, офицеры вошли в купе и молча взяв вещи лежавшего на нижней полке ухмыляющегося толстяка, выбросили их из вагона. Ошалевший толстун бросился за ними. Юрий любезно открыл ему дверь в тамбуре. А когда тот спрыгнул с поезда, дверь захлопнул. Трое оставшихся пассажиров с испугом глядели на офицеров. Никто из них не решился перечить двум грязным, рассерженным фронтовикам с пистолетами на боку. А Мажоров с попутчиком устроились на нижней полке и провалились в глубокий сон. Они знали, что следующая комендатура в Актюбинске, и если обиженный толстяк нажаловался, то их снимут только там. Но до Актюбинска было еще два часа. К удивлению, их не сняли ни в Актюбинске, ни в Кзыл-Орде. Так они доехали до Ташкента.

Родной город поразил жарой, обилием пыли и какой-то обреченной запущенностью. С волнением входил Юрий во двор своего дома на улице Жуковского, 15.

Первой на шею бросилась сестра Аня, потом выбежал отец, а вот мама, оказывается, была больна, не вставала с постели почти год. Худенькая, маленькая, впалые щеки, поседевшие волосы. А ведь ей нет и пятидесяти. Юра обнял мать. Начались расспросы, восклицания, всхлипывания. День прошел словно в тумане. На следующее утро он рассказал о Тане, о желании жениться. Родители не возражали.

С продуктами в Ташкенте было плохо. Юрий взял свой офицерский продаттестат и направился на продпункт, который располагался в той самой воинской части на улице Саперной, где он начинал службу. Простояв в очереди полдня, все-таки получил продукты, причитающиеся ему в отпуске. С сестрой Аней они дотащили их до дома. Паек оказался очень кстати.

Мама с приездом Юрия оживилась, состояние ее стало улучшаться. К концу отпуска она уже стала вставать, и даже выходить из дома.

Побывав во многих местах, в том числе в Германии, Чехословакии, Австрии, Юрий иными глазами смотрел на все вокруг. Он словно прозрел, увидел убогое глинобитное жилище их семьи, кухоньку «на курьих ножках», крошечный, запущенный дворик. Однако горела в душе надежда, что теперь, после победы над Гитлером, все будет по-иному и заживут все счастливо и богато.

Отпуск пролетел незаметно. Перед отъездом отец сказал, что есть возможность улететь до Москвы самолетом. Что ж, это намного лучше, чем трястись несколько суток в поезде.

Самолет оказался стареньким двухмоторным Ли-2. В нем не было кресел, а вдоль бортов стояли плоские алюминиевые сиденья. Летели с несколькими посадками — в Джусалах, в Актюбинске, Куйбышеве и, наконец, добрались до Москвы. За это время ничего не изменилось — билеты по-прежнему отсутствовали. Вновь пришлось штурмовать поезд и зайцем добираться до Вены. Неиспользованные проездные билеты Мажоров сдал в строевую часть.

Пока он был в отпуске, многих девчат-радисток уже демобилизовали. Но Кострову командир дивизиона, как и обещал, задержал. Юрий и Таня стали готовиться к свадьбе.

Они поехали в Вену. Тане очень хотелось купить платье. Юрий ее понимал: всю войну в сапогах и в шинели. Ему, мужчине, и то опостылели сапоги за столько лет, а уж что говорить о девушке. Им повезло. Нашли красивое, нежно-розового цвета платье и туфли.

У него был черный костюм, купленный прежде на рынке за сигареты и шиллинги. Однако он страдал серьезным изъяном. Во всяком случае, так им казалось в 1945-м. Дело в том, что лацканы пиджака были изготовлены из черного крепа. В таких пиджаках в Советском Союзе выступали со сцены артисты. В повседневной жизни ни Юрий, ни Татьяна ничего подобного не видели. Это обстоятельство, откровенно говоря, смущало. И потому «на семейном совете» приняли решение: жених предстанет перед гостями на свадьбе в военной форме.

Когда со «свадебной экипировкой» все было решено, пришло время подумать об угощении. Много сил ушло на поиск вина. По Австрии прокатилась война и, естественно, было не до виноделия. И все-таки с огромным трудом удалось найти и купить за 2000 шиллингов бочку молодого вина. Тыловики помогли мясом и другими продуктами. Хозяйка дома, где квартировал Мажоров, испекла три торта.

Свадьбу назначили в день рождения невесты 1 ноября. Гостей собралось немало — офицеры, старшины, которые еще не успели демобилизоваться. Пришел командир дивизиона и замполит. Что поделаешь, но не было на свадьбе ни родителей, ни родственников. Только боевые товарищи.

Погуляли на славу: шумно, весело, со множеством прекрасных пожеланий. Разошлись под утро. Юрий и Татьяна счастливые, сияющие вышли на улицу. Он подхватил ее на руки и, сжимая в объятиях, стал кружить.

Первую брачную ночь решили провести в комнате мужа. Мажоров договорился со своим соседом Николаем Пономаревым, чтобы тот переехал в другое место. Николай Григорьевич с пониманием согласился. Но каково же было удивление молодых, когда, осторожно пробравшись в свою комнату, на одной из кроватей они обнаружили спящего Пономарева.

«Приняв на грудь» солидную порцию молодого вина, сосед по привычке явился по старому адресу. Попытки разбудить его не имели успеха. Пришлось присесть на диванчик и коротать время до утра. Так прошла их первая брачная ночь.

А через несколько дней им объявили: дивизион покидает Австрию и выдвигается в Болгарию. На этот раз их воинский эшелон следовал через Чехословакию, Венгрию и Румынию. Железнодорожные пути уже были восстановлены, и радиоразведчики проехали Братиславу, Будапешт и оказались в Румынии.

Четырем семейным парам выделили отдельный вагон-теплушку. В нем находились нары и печка-буржуйка. С интересом смотрели офицеры и их жены на румын, одетых в какие-то белые штаны, похожие на кальсоны, кожаные лапти и меховые безрукавки. У железнодорожных чиновников в почете были фуражки с непомерно высокой тульей. Заметили: чем меньше начальник, тем больше у него тулья.

Как только эшелон тормозил, тут же со всех сторон к нему бежали румынские мальчишки и, коверкая русские слова, наперебой кричали: «Вороньи яйца! Вороньи яйца!» Офицеры их подзадоривали, спрашивая: «А куриные яйца есть?»

Конечная станция на румынском берегу Джурджу. На другой стороне реки уже Болгария. Выгрузившись из теплушек, переправились на пароме на другой берег. Это была станция Рущук.

Пока поднимались от причала к вокзалу, заметили: вокруг тихо-мирно. Болгария практически не пострадала от войны. Чистенький вокзал. На перроне — чемоданы, другой багаж. И ни одного человека рядом с чемоданами. Оказывается, все пассажиры отдыхают на вокзале, пьют пиво и совсем не беспокоятся о сохранности своего багажа. Потом они узнали, да и убедились сами, что в Болгарии практически не было воровства. Это удивляло и восхищало!

Подошел скорый поезд, или по-болгарски «борзый влак», София — Русе. Утром они уже были в столице Болгарии. Там совершили пересадку на пригородный поезд до станции «Банкя софийская». Это местечко и стало их местом службы.