Прежде чем продолжить отстаивать позицию по «делу Пеньковского», хотелось бы привести некоторые аргументы в пользу версии: Пеньковский — не предатель. И автор решился вынести свое суждение на суд читателей. Обстоятельства подтолкнули его к такому рискованному шагу.

Однажды из Пресс-бюро службы разведки автору позвонил знакомый сотрудник, большой его доброжелатель еще со времени подготовки к изданию книги «Операции ‘Турнир”». Вот как автор вспоминает этот случай:

«— Тут журналист из еженедельника “Век” хотел с тобой переговорить. Говорит, что ты его знаешь… Так как? Давать ему “добро” на интервью?

— Конечно, особенно если я его знаю… Действуй…

Так в моей квартире снова появился Николай Николаевич Поросков, до недавнего времени один из опытнейших сотрудников газеты “Красная Звезда”. Это он доводил мою рукопись до 300 страниц, изрядно урезая милые моему сердцу куски. Но таково было требование издательства — и книга похудела почта вдвое. Знакомство принесло мне большую пользу, ибо в результате общения и работы над рукописью я почерпнул много полезного в часта “издательских секретов”.

Тогда мы впервые оговорили мою позицию по главе о “деле Пеньковского”. Ведь книга вышла в августе 1999 года, и внимание пишущей братии привлекла к себе глава о Пеньковском — размышления о “Феномене”, особенно мои сомнения в его искренности при работе с Западом. По этой причине состоялся разговор-интервью, то есть вопросы и ответы. Николай Николаевич задал первый вопрос:

— Вы в течение многих лет играли роль “московского агента” канадской контрразведки. Это привело к дезорганизации ее работы, стоило карьеры нескольким ее офицерам… Видимо, исходя из собственного опыта, вы и на историю Пеньковского смотрите не традиционно. Официальная фабула простая — предал, разоблачен, судим, расстрелян. А по-вашему, как вы упоминаете в недавно вышедшей своей книге, “подстава” КГБ?

— Если была “подстава”, то не Комитета и даже не органов госбезопасности, а всей страны — речь надо вести о возможном стратегическом замысле. Доказательств у меня нет, есть факты, которые имеют право на интерпретацию…

Николай Николаевич отлично подготовился и задал следующий вопрос:

— Если ваша версия верна, почему бы СВР — Службе внешней разведки — за давностью лет не сказать, как все было в действительности?

Тут следовало начать с событий 20-х годов.

— Опыт проведения масштабных игр у нашей разведки большой. 1918 год —“Заговор послов”, или “Заговор Локкарта”. Главный участник Ян Буйкис куда-то исчез и не присутствовал даже на суде. И только в 1973 году, через 55 лет, появилась книга под названием “Под именем Шмидхена”.

С 1921 по 1927 год велась масштабная операция ‘Трест”. Одно из действующих лиц — начальник погранзаставы Тойво Вяха, который держал канал связи через границу и перетащил на себе Сиднея Рейли, английского разведчика, был за содействие противнику судим и расстрелян. А в 1965 году, почти через 40 лет, он появился на экране телевизора под именем Петров, стал писать книги…

Об операции “Снег” 1940–1941 годов, нацеленной на ускорение столкновение интересов американцев и японцев на Дальнем Востоке, участник тех событий генерал Павлов упомянул лишь в середине 90-х годов.

Всю Великую Отечественную войну под непосредственным руководством Сталина шли операции “Монастырь”, а затем — “Березино”. Даже Жуков не был в курсе дела. И Шелленберг, и Гелен упоминают в своих книгах о немецкой операции. Но оба ушли из жизни в уверенности, что их операция была образцом проникновения германской разведки абвер в Генштаб Красной армии. Более того, Гелен после войны настаивал, чтобы американцы разыскали в Москве их Макса (нашего Гейне), который “работал” с немцами до мая 1945 года. И только в середине 90-х годов Павел Судоплатов эту историю предал гласности…

Николай Николаевич:

— Значит, время Пеньковского еще не пришло. Но что же он передал американцам и англичанам?

— Сведения о людях. Цифры гуляют разные: 200–300 чело-, век. Правда, они уже были известны американцам и англичанам. Передал около 5000 кадров фотопленки. За Пеньковским отмечено стремление дать максимум информации — это нехарактерно для перебежчиков. Он передал даже подлинные документы с грифом, что в условиях того времени — времени жесточайшего контрразведывательного режима в вопросе охраны секретных документов — абсолютно невозможно. И потом, если передал 5000 кадров, зачем рисковать с подлинниками?! Разве для того, чтобы показать: он имеет доступ к секретам! Для этого вполне сгодится.

— Через маршала Варенцова, который якобы помогал ему двигаться по служебной лестнице, он имел выход на высокие инстанции? — задал вопрос мой собеседник, имея в виду источников информации Пеньковского.

Здесь нужно было отвечать кратко, чтобы не утонуть в нюансах.

— И ЦРУ, и СИС стремились заполучить документальную информацию. Трепу, даже в высоких сферах, они вряд ли верили безоговорочно… Именно характер информации с точки зрения ее достоверности определяет оценку полезности агента… Наша сторона знала об этом.

Наконец, Николай Николаевич затронул мою любимую тему, на которую можно было говорить много. Можно было бы посвятить целую статью, но мне пришлось быть кратким.

— Как вы расцениваете готовность Пеньковского взорвать в центре Москвы ядерные портативные заряды, эдакие “миниатюрные бомбы”, которые парализовали бы управление боевыми действиями наших войск в случае войны?

— Его настойчивое желание заполучить в этом поддержку американцев и англичан говорит не против его, а наоборот И вот почему. Двойной агент, помимо прочего, ведет сбор сведений о намерениях противника, а также собирает данные для дискредитации или компрометации его. Замыслы американцев нам необходимо было знать. Теперь еще об одном факте: Пеньковский совершенно пренебрегал вопросами личной безопасности…

— Значит, Пеньковский рисковал неоднократно, спрашивая о «малых ядерных зарядах»? — уточнил Николай Николаевич.

— Да, — коротко ответил я и продолжил разговор о вопросах безопасности. — Профессионал не станет проводить тайниковые операции и “моменталки” в своей стране, тем более если это СССР. Он как заместитель начальника управления внешних сношений ГК КНИР мог каждый день принимать иностранцев. К этому времени у него уже был связной Винн. Настораживает обилие у него разведвозможностей, которых хватило бы на дюжину “пеньковских”.

Безопасность! Надо быть самоубийцей, чтобы, зная, как работает наша служба наружного наблюдения (буквально за несколько дней до этого она разоблачила подполковника из ГРУ Петра Попова), тем не менее пытаться установить контакт с американцами в районе Кремля. А ведь там каждый второй милиционер в то время был сотрудником госбезопасности. Зная, что и западная сторона боится провокации, он оставался настойчивым, даже навязчивым в поисках контактов.

— Ну и что же? Выводы? — заинтересованно спросил мой собеседник, с любопытством следя за моей эмоциональной тирадой.

— Выводы? Пожалуйста. Все эти “неправильности” делались им для того, чтобы задокументировать и придать гласности действия западных спецслужб, в частности скопрометировать американцев…

Николай Николаевич парировал:

— Та сторона, скорее всего, рассуждала так же. Почему все же клюнули на приманку?

Вопрос меня обрадовал. Тут было что ответить.

— В то время произошли крупные провалы в СИС и ЦРУ: ушли Маклин и Берджесс из «Кембриджской пятерки», скандал с министром обороны Великобритании Профьюмо; разоблачен Вессел — военно-морской атташе, передавший русским многие планы военных блоков по всему миру; ушел Блейк; англичане “накололись” с Лонсдейлом — нашим нелегалом Молодым. И СИС, и ЦРУ позарез нужен был успех, и они хотели зацепиться хотя бы за кого-нибудь. Наша спецслужба также догадывалась об этом их желании…

Справка. Небольшое отступление. Американская разведка относительно молодая. К моменту встречи с Пеньковским ей было менее двадцати лет. Фактически у нее не было опыта проведения масштабных операций. А в разведке важны три компонента: разведчики, агенты, операции. Причем во взаимосвязи. Это уже потом, с конца 60-х годов, ЦРУ развернуло тотальные тайные операции по всему миру… А ведь до па-чала 50-х годов американская разведка не имела ни одного агента на территории СССР. Первыми в ГРУ стали Попов и Пеньковский. И завалила она Пеньковского в силу своего непрофессионализма… Если он действительно был ее агентом! Более того, во что, правда, трудно поверить: «мертвый лев» для них был еще ценнее живого агента?!

Тем временем журналист лил воду на мельницу моей версии, спрашивая:

— Может быть, сыграл роль и турецкий период в жизни Пеньковского, когда он, будучи заместителем резидента ГРУ в этой стране, звонил в местную контрразведку и сообщал о планируемых операциях наших разведок?

— Да. Его действия в Турции наверняка проверялись сотрудниками СИС и ЦРУ. Они убедились: человек давно стремится к сотрудничеству с ними. Хотя он звонил якобы с другой целью — подсидеть своего начальника. Но это больше похоже на легенду объяснения контактов с турками.

Николай Николаевич перешел к следующему вопросу:

— Разве не убедительна основа его работы на Запад — ненависть к коммунизму, отец был белым офицером?.. Из-за отца, мол, Пеньковского задвигали по службе, и отсюда страсть к алкоголю и женщинам?

Вопрос был «хлебным», ибо мотивы его желания сотрудничать с Западом ярко определялись целым «букетом» причин. Я остановился на одной:

— В середине 70-х годов был случай, когда человек исключительно нужный разведке, волевой, прекрасно организованный и ценный руководитель, в возрасте 50 лет был уволен зато, что его отец был полицаем в годы войны. Этот разведчик был обвинен в неискренности, хотя не знал об отце практически ничего: тот бросил семью, когда сыну было три года. Пеньковского, зная его историю с отцом, КГБ никогда бы не выпустило за рубеж. Более того, даже не подпустило бы к иностранцам. Все это с точки зрения правил тех лет — большой “криминал” в биографии гражданина. За границей, по логике кадровиков, должны работать кристально чистые люди — по анкетным данным. Да, Пеньковского подталкивали влиятельные люди, но кадры не взяли бы на себя такую ответственность — я имею в виду историю отца Пеньковского. Заблуждений на этот счет не может быть. Все говорит о том, что Пеньковский работал под контролем (либо в контакте с КГБ). И тогда… история с отцом — это легенда.

Мне нужно было глубоко аргументировать свои сомнения в мотивах сотрудничества Пеньковского с англичанами и американцами. И я продолжал:

—.. человек, работавший по “делу Пеньковского”, рассказывал мне, что тот, вопреки имиджу бабника и пьяницы, таковым не был. В свое время Шульце-Бойзена из “Красной капеллы” тоже называли пьяницей, картежником и бабником. Потому что по тогдашним меркам агент советской разведки мог быть либо идейным сторонником, либо купленным за деньги. Из нашей резидентуры в Берлине об этом антифашисте писали так для того, чтобы заинтересовать Центр. У американцев большинство агентов были либо предателями, либо пойманными на компрматериалах. Пеньковский об этом знал и вместе с органами успешно подыгрывал.

Родная дочь Пеньковского после разоблачения отца работала у нас в КГБ, в информационной службе. И начальник контрразведывательного главка госбезопасности генерал Грибанов, и председатель КГБ Семичастный говорят, что помогали ей устроиться на работу в Комитет. Если только из альтруистических побуждений, то могли бы устроить ее куда-либо еще. Это могло случиться, если Пеньковский поставил такое условие… Органы все же не благотворительная организация!

Николай Николаевич подкинул новый вопрос:

— Может быть, дочь была принята на работу в органы с тем, чтобы добраться до банковского счета ее отца?.. Там было около миллиона долларов, и по западным законам она могла их получить.

— Трудно сказать… Но для этого не надо работать в Комитете госбезопасности, сотрудникам которого не дозволено бывать за рубежом. Проще выехать из-под «крыши» другого ведомства…

Николай Николаевич поставил вопрос ребром:

— А теперь о главном: для чего Пеньковского подставили?

Журналист дал мне сосредоточиться и перезарядил кассету магнитофона. Вопрос поставлен, но нужно прояснить ситуацию издалека».

Справка. В начале книги говорилось о планах США в отношении Советского Союза, которому американское правительство отказывало в нраве существования на Земле. Начиная с 1945 года в рамках директив Совета национальной безопасности США появилась целая серия решений, которые касались планов «как разделаться с СССР», причем политическими и военными средствами. Военные планы появлялись ежегодно — «Тоталити», «Чариотир» и его варианты — «Кагуил», «Даблетор» и др.

Сущность этих планов сводилась ко одному: ведение превентивной войны против СССР с применением атомного оружия — 180 бомб и, если капитуляции не будет, еще 200.

Конкретно: дьявольский план Пентагона «Троян» предусматривал нанесение атомных ударов по 70 целям. На секретных картах американских военных атомными мишенями стали Москва (8 бомб), Ленинград (7), Горький, Свердловск, Баку, Тбилиси…

«— Атомное нападение на Советский Союз должно было осуществиться 1 января 1950 года. Однако за несколько месяцев до рокового дня усилиями ученых и разведчиков была прервана монополия США на атомное оружие — в СССР прошло испытание первой отечественной атомной бомбы. Позднее мы взорвали еще более мощную атомную бомбу.

Но в конце 1949 года в Соединенных Штатах появился еще один план — “Дропшот”, содержание которого стало достоянием советской стороны сразу после его утверждения в Белом доме. В активе нашей разведки тогда были Ким Филби, Джордж Блейк, а позднее — Вессел, о котором военный министр Великобритании, узнав о его связях с советской разведкой, сказал: “У Британии теперь нет секретов!”

Конечно, Киму Филби, который к тому времени курировал молодое ЦРУ, было известно об этом зловещем плане с применением 300 атомных бомб и последующем наступлении на СССР 164 дивизий НАТО. Предусматривалась оккупация Советского Союза и раздел его на четыре зоны. Наша сторона знала, что “Дропшот” по своей злонамеренности превосходит гитлеровский план “Барбаросса”. Его реализация имела в виду завершение военных действий к 1957 году с окончательной оккупацией и разделом СССР к 1960 году…

— А Пеньковский? — спросил Николай Николаевич.

— …Поэтому представляется, что действия Пеньковского в Турции (контакты с американцами и турками, меркантильные дела, конфликты с коллегами) были частью плана по выходу на спецслужбы Запада. И после призыва председателя КГБ Шелепина к разработке масштабных акций тайного влияния по дезинформации Запада Пеньковский был задействован в такую акцию. Об этом говорят его настойчивые попытки установить контакты с ЦРУ, а затем с СИС, заворожить их своими разведвозможностями в Министерстве обороны.

К 1962 году в США созрел очередной план превентивного удара по Стране Советов. Кроме того, американцы планировали “сковырнуть” Кубу с ее просоветским Фиделем Кастро. Уже была подготовлена 500-тысячная группировка войск, со Средиземного моря пришел 6-й американский флот. А у нас к тому времени не был еще развернут “ядерный щит”. По данным ЦРУ, у СССР находилось на вооружении 400 ядерных боеголовок, и первый запущенный американский спутник-шпион обнаружил только 25 ракетных позиций — мы хотели создать настоящий “ядерный щит”, прикидываясь при этом слабаками. Что мы, собственно, и сделали — обычно мы догоняли американцев, а они двигались вперед…

Вот почему была важна информация Пеньковского, — завершил я столь длинный ответ на вопрос и добавил: — Это и сеть первая причина для подставы.

Следующую причину формулировал мой собеседник сам, затронув тему Кубы:

— А его роль в Кубинском кризисе?

— Незадолго до кризиса, в июле 1962 года, Пеньковский сообщил своим “коллегам” на Западе о строительстве площадок для наших ракет на Острове свободы. Это случилось как раз накануне запуска американского спутника-шпиона, который все обнаружил. Слава агенту! Чудо-агент! Ну а как быть с нашим искусством маскировки?! Ведь обнаружить следы наших ракетных площадок, тем более сами ракеты на Кубе в сельве, пальмовом лесу — просто невозможно. Да там целый аэродром можно спрятать.

Вернее всего, дело обстояло так: нам нужно было легализовать сам факт возможного появления ракетных позиций на Кубе. Потом мы быстро согласились вывезти ракеты с острова: шел большой торг, смысл которого — не трогайте Кубу! На Западе это назвали “большим блефом” Хрущева…

Наш разговор длился более часа, а вопросы явно не убывали. Николай Николаевич высказал сомнение в продолжение «допроса». Он опасался меня переутомить. Но это была моя тема, можно сказать, выстраданная. И мы продолжили.

— Почему Пеньковского не вывели из игры “мягко”? — спросил журналист.

— Как было объявлено официально, Пеньковского арестовали 22 октября — в этот день Карибский кризис достиг своего пика. Это был момент, когда американцы принимали решение о превентивном ударе… Но уже в наши дни Владимир Семичастный, глава КГБ в то время, говорил, что еще за полгода до этой даты ему запретили заниматься Пеньковским… А ведь в отношении его у госбезопасности были серьезные подозрения — значит, чтобы не вспугнуть работающих с ним американцев и англичан. Да и сам факт ареста повышал значимость агента для Запада…

Работая с ним, наша сторона получала информацию: задачи, которые ставили спецслужбы внедренному агенту, то есть обнаруживался конкретный интерес той стороны, ее уровень знаний и осведомленности о нас. А затем — гласный суд и мощная политическая кампания…

Вопрос:

— Почему выбор пал именно на Пеньковского?

— Думаю, было несколько каналов, но у него пошло лучше. Мы узнаем о наших успехах по нашим провала. Но провалы еще и учат…

— Полтора десятка американцев, работавших с Пеньковским и на него, были выдворены из СССР. Пострадали и наши: маршал, начальник ГРУ — они были сняты с должностей и понижены в звании. А офицеры спецслужб? — Беседа носила явно завершающий характер, но «порох в пороховницах» у Николай Николаевича еще был.

— И восемь англичан, — добавил я. — Мне удалось поговорить с некоторыми офицерами из ГРУ. Многим объявили наказание публично за… ротозейство, но фактически все осталось на своих местах.

Далее разговор стал выходить за рамки темы и касаться большой политики.

— Мота ли какая-то группировка, борющаяся за власть в Союзе и знающая непредсказуемость Хрущева, послать Пеньковского известить американцев, чтобы они, не дай бог, не начали войну?

Вопрос был не по теме, но все же о Пеньковском, и я мог отвечать на него, опираясь на собственный жизненный опыт.

— При нашей разветвленной и централизованной партийной системе и сильной госбезопасности — это невозможно! Тем более наверху. Любой побежал бы к партийному секретарю “посоветоваться”. Для таких целей нужна хорошо законспирированная организация в высшем эшелоне, что было абсолютно невероятно. И необходимости не было, как мне представляется.

— Но Пеньковский оставил след и в Берлинском кризисе? — опять вода на “мою мельницу”.

— По нему он никакой информации не дал. Кроме того, что будет подписан договор о сотрудничестве. О планировавшемся факте возведения Берлинской стены о ничего не сообщил. А ведь об этом его высокие источники могли бы знать, раз уж о ракетах говорили! Этот факт также в пользу моей версии… Как и тот, что об операции “Анадырь” — завозе ракет на Кубу — он также не сообщил Западу!

А Николай Николаевич требовал ответа и “брал быка за рога”.

— Могли его расстрелять потому, что столь высокую игру нужно было довести до полного логического завершения?

— Нет, не могли. Хотя… — вопрос был более чем щекотливый, и на него отвечать всуе не хотелось.

— А может быть и так: Комитет, чтобы реабилитировать себя в истории с действительным предательством, придумал эту версию с двойным агентом? — коварно допытывался журналист.

— Тогда нужно признать, что “масштабно линовали” все: разведка и контрразведка, Верховный Совет, судьи, партия… В “деле” были завязаны самые высокие инстанции страны! Поэтому Пеньковский сегодня не может появиться в ореоле национального героя… И не только поэтому — “деза” с его подачи все еще работает на нашу страну.

И тут я перешел на личный опыт.

— При подготовке к работе в качестве двойного агента — “московского агента” канадцев — меня спрашивали: готов ли я сыграть роль предателя, причем со всеми вытекающими последствиями: суд, телевидение… В моей истории, когда у канадцев “по моей вине” произошел провал, участвовавшим в их операции “Золотая жила” канадским офицерам правительственные “бонзы” навязывали линию поведения: возьмите все на себя, пусть правительство страны останется в стороне… Страны и службы — разные, а тактика может быть одна. Канадцы до конца считали, что я работал с ними честно, искренне и после разоблачения был “замучен в подвалах Лубянки”.

— Значит, вполне возможно, что Пеньковского не расстреляли? — задал последний вопрос мой собеседник.

И получил обтекаемый ответ:

— Если что-то и будет известно, то лет через пятьдесят. А о том, что он, возможно, жив, высказывались аналитики на Западе…»

Интервью поместили на первой полосе еженедельника «Век» под рубрикой «Версия» и с броским заголовком: «“Шпион века” был “подставой” КГБ?» Правда, со знаком вопроса, но, автор надеялся, пока. Подзаголовок подливал масла в интригу, ибо гласил: «Свою трактовку истории высказывает разведчик, сам побывавший в шкуре двойного агента.

Озвучить-то свою версию автор озвучил, но вот дать детальную аргументацию не смог — все же это газетная статья, а не трактовка «на тему». Надеялся получить отклики и возражения — ему нужны были оппоненты и выходы на людей, бывших близко к «делу» и самому Пеньковскому. Но… увы и ах! И через месяц, и через два реакции на интервью не было. Думается, что все же сыграл фактор времени: прошло более пятидесяти лет.

Руки автор не опустил. Хотя временами казалось: в этом расследовании можно поставить точку. Все, что автор говорил, носило косвенный характер — интерпретация фактов. Поддерживало в нем уверенность в своей правоте то, что он на верном пути. Видимо, как считает автор, с годами в его голове проросли умные мысли, высказанные великими людьми. Альберт Эйнштейн: «Самое прекрасное, что мы можем испытать, — это ощущение тайны…» или из уст Джордано Бруно: «Нужно лишь немного увидеть и услышать, для того чтобы потам долго размышлять и многое понять». Наконец, все тот же Эйнштейн: «У меня нет никакого таланта— есть только упрямство мула и страшное любопытство».