ПА-ДЕ-ДЕ С ВСЕСИЛЬНЫМ КГБ
Эта трагическая история, полная трусливой лжи, мерзких оговоров, низкой клеветы, глупой самоуверенности и абсолютной бездарности работников спецслужб началась в июне 1961-го и закончилась в конце прошлого века.
Передо мной «Заключение по материалам уголовного дела, архивный № 50 888», утвержденное старшим помощником Генерального прокурора Российской Федерации Галиной Весновской. Речь в нем идет о бывшем артисте Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова Рудольфе Хамитовиче Нурееве (большую ошибку допускают многочисленные публикаторы, которые пишут его фамилию через «и», то есть Нуриев. В моем распоряжении — копия паспорта Рудольфа, и там его фамилия написана через удвоенное «е». —Б.С.).
Но вернемся к так называемому «Заключению». И хотя этот документ не так уж и велик, читать его будем по частям, ибо в каждой из них звучит голос эпохи — той эпохи, когда уверенные в своей безнаказанности вожди, первые секретари, председатели и всякого рода начальники и начальнички могли делать что угодно, с кем угодно и где угодно.
Итак, первая часть этого жестокого и, не боюсь этого слова, бесчеловечного документа:
«Приговором Судебной коллегии по уголовным делам Ленинградского городского суда от 2 апреля 1962 года Нуреев Р.Х. по ст. 64“а” УК РСФСР осужден к 7 годам лишения свободы с конфискацией имущества по обвинению в том, что, находясь в гастрольной поездке в составе балетной труппы Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова во Франции, отказался возвратиться из-за границы в СССР при следующих обстоятельствах.
16 июня 1961 года по окончании гастролей в Париже Нуреев вместе с труппой прибыл в аэропорт, чтобы лететь в Лондон. Перед посадкой в самолет директор театра сообщил Нурееву, что по указанию Министерства культуры СССР ему надлежит убыть в Москву для участия в концертных выступлениях, в связи с чем его вылет в Лондон отменяется.
Вместо выполнения этого распоряжения Нуреев обратился к французским властям с просьбой о предоставлении ему политического убежища и от возвращения в Советский Союз отказался. Отказ Нуреева возвратиться в СССР был использован буржуазной прессой для клеветнической кампании, чем нанесен значительный ущерб интересам Советского Союза.
Факт отказа Нуреева возвратиться в СССР доказан материалами дела».
Такой факт действительно доказан. Но что предшествовало решению Нуреева не возвращаться в Советский Союз? Чем оно вызвано? Не подтолкнул ли его кто-то к этому сжиганию мостов, и не было ли в аэропорту примитивной провокации?
Чтобы ответить на эти и многие другие вопросы, Управление КГБ по Ленинградской области возбудило уголовное дело, которое принял к своему производству капитан Валдайцев. А обвинялся Нуреев ни много, ни мало в измене Родине, и в постановлении об избрании меры пресечения в случае его появления на территории Советского Союза предписывалось подвергнуть Нуреева заключению под стражу. Так что ситуация была нешуточной. А за измену Родине, в соответствии со статьей 64 «а», Нуреева ждал смертный приговор.
Как водится, следователь начал с допроса свидетелей. Одной из первых в печально известный Большой дом была приглашена сестра Рудольфа — Разида, педагог по образованию. Она рассказала об отце, который прошел всю войну, о матери, которая в труднейших условиях эвакуации тянула четверых детей, о том, что первое жилье, тринадцатиметровую комнату на шестерых, они получили уже после возвращения отца с войны.
— Танцевальное дарование брата обнаружилось еще в детском саду, — продолжала Роза, — но родители категорически запрещали ему посещать хореографический кружок. Еще больше обострились отношения в школьные годы: и в Дом учителя, и во Д ворец пионеров Рудольф бегал тайно от родителей, а я, как могла, его прикрывала. Потом на него обратил внимание балетмейстер Уфимского театра оперы и балета — он предложил брату место в театре. Когда Рудольф сказал об этом родителям, они устроили страшный скандал! Что это за профессия, кричал отец, никто в нашем роду не кривлялся на сцене! И тогда я в открытую пошла против них и настояла на том, чтобы Рудольф занимался любимым делом. Так, в шестнадцатилетнем возрасте, он поступил в балетную труппу театра, а учиться перешел в вечернюю школу.
— А как он оказался в Ленинграде?
— В 1955-м в Москве проходила декада Башкирского искусства. Рудольфа заметили и московские, и ленинградские хореографы — учиться приглашали и те и другие. Брат выбрал Ленинград. В училище его зачислили сразу в шестой класс, а через две недели перевели в восьмой. В 1958-м он сдал выпускные экзамены и был приглашен в Кировский театр.
— Что вы можете сказать о его политических взглядах?
— Ничего. По-моему, их у него вообще не было. Наверное, это прозвучит слишком красиво, но он жил искусством и ради искусства. Судите сами! За два года он подготовил десять ведущих партий в балетных спектаклях Кировского театра. Мало кто знает, что за это же время он научился играть на пианино, а после гастролей в Египте, не желая, как он говорил, быть глухим, засел за английский и довольно быстро его освоил. Я уж не говорю о том, что Рудольф не вылезал из музеев, театров и филармонии. Иначе говоря, он прекрасно понимал ущербность своего провинциального воспитания и, не жалея сил, ликвидировал многочисленные пробелы. При такой занятости, как вы понимаете, ему было не до политики.
— Говорят, у него был довольно сложный характер?
— Да какой там сложный?! Он очень добрый, честный, заботливый и принципиальный парень. К тому же очень гордый и, видимо, из-за этого легко уязвимый. Не стану скрывать, Рудольф довольно вспыльчив, закипеть он может мгновенно — ив такую минуту может нагрубить, а то и оскорбить. Но он очень быстро остывает, и тут же начинает раскаиваться и извиняться. Уверена, что решение остаться во Франции Рудольф принял в состоянии аффекта и теперь рвет себе сердце, не зная, как выпутаться из этой истории. Ни секунды не сомневаюсь, что если ему как-то деликатно помочь, Рудольф вернется на Родину.
Помогать капитан Валдайцев никому не собирался — задание у него было совсем другое — и потому задал типично кагэбэшный вопрос:
— Известны ли вам близкие связи Нуреева?
— Что вы имеете в виду? — не поняла Роза.
— Его друзья, подруги, короче говоря, круг общения.
— Поклонников и поклонниц было множество, а вот друзей, к великому сожалению, не припомню, — вздохнула Роза. — Единственным по-настоящему близким человеком Рудольфу был Пушкин.
— Кто-о? — опешил капитан.
— Пушкин. Точнее, Александр Иванович Пушкин — он был педагогом брата в хореографическом училище. Насколько мне известно, Пушкин продолжал с ним заниматься и в театре. Пушкина Рудольф любил и уважал, как никого на свете. Других, как вы говорите, близких связей я не знаю.
Нетрудно догадаться, что Александра Ивановича Пушкина тут же вызвали в Большой дом и учинили довольно продолжительный допрос.
— Вы знаете Рудольфа Нуреева? — с совершенно нелепого вопроса начал следователь.
— Конечно, знаю, — пожал плечами Пушкин, — ведь он был моим учеником. Три года Рудольф занимался в моей группе в училище, а посде поступления в театр регулярно посещал мой класс усовершенствования солистов театра.
— И что вы можете о нем сказать?
— Талантливейший человек! Таких одаренных людей я никогда не встречал! — взволнованно ответил Пушкин. — К тому же он очень упорный и целеустремленный парень. За три года окончить полный курс хореографического училища, в тот же год стать солистом одного из популярнейших театров мира, станцевать ведущие партии в десяти спектаклях, стать лауреатом конкурса в Москве, а затем и на фестивале в Вене — согласитесь, что такое далеко не каждому по плечу. А если учесть и жуткую травму, которую он получил на одной из репетиций, то можно себе представить, какой ценой доставались Рудольфу все эти достижения.
— Травма? — заинтересованно уточнил следователь. — Что за травма?
— Он подвернул ногу, да так сильно, что не мог не то что танцевать, а даже ходить. Жил он тогда в общежитии, ухаживать за ним было некому, поэтому мы с женой взяли его к себе. Относились к нему, как к родному и близкому человеку, он нам платил тем же. Мы так привыкли друг к другу, что даже когда Рудольф выздоровел и получил комнату, то переезжать туда не стал, а поселил в ней сестру. Так мы и жили, можно сказать, одной семьей до самого отъезда Рудольфа на гастроли в Париж.
—Почему, по вашему мнению, Нуреев решил изменить Родине и остался за границей? Ведь в театре его не зажимали, а, наоборот, выдвигали, на конкурсы и фестивали посылали, за границу отпускали, комнату в Ленинграде дали... Чего ему не хватало?
— Вы правы, внешне все было нормально. Но никто не знает, что творилось в его душе. Я думаю, что решение остаться за границей Рудольф принял в состоянии аффекта, вызванного совершенно неожиданным изменением его маршрута.
Александр Иванович прекрасно понимал, где находится и с кем имеет дело, поэтому не стал называть вещи своими именами. «Изменение маршрута» — звучит достаточно завуалированно, а на самом деле была бездарнейшим образом подготовленная операция по доставке Нуреева в Москву и, не исключено, преданию его суду. Теперь, по прошествии нескольких десятилетий, когда удалось сорвать печати с намертво закрытых архивов и ознакомится с совершенно секретными документами, это не вызывает никаких сомнений.
Так что же натворил один из самых талантливых танцовщиков Кировского театра? Какие он выдал секреты, какие продал тайны, чем подорвал могущество надежды прогрессивного человечества, великого и грозного Советского Союза?
Ответы на эти вопросы есть. Они — в объяснительных записках и протоколах допросов артистов, рабочих сцены и представителей администрации Кировского театра.
