Операция «Ла-Плата» началась задолго до рассвета. К подъезду «Гранд-отеля» подали грузовик, в кузов которого дворники затолкали два огромных чемодана. Потом подошел легковой «опель», сдержанно посигналил — и по лестнице торопливо сбежали два щеголевато, не по погоде одетых джентльмена. Один нырнул в машину, а другой подошел к грузовику, зачем-то постучал по чемоданам и, схватившись за голову и что-то шипя, кинулся к «опелю». Оттуда выскочил попутчик, они взобрались в кузов и, матерясь с иностранным акцентом, начали переворачивать один из чемоданов, который стоял крышкой вниз.

В пять сорок колонна двинулась в сторону аэропорта «Внуково». Мела поземка, в проводах завывал ветер, от тридцатиградусного мороза потрескивали деревья. На улицах — ни души. Да и откуда им взяться?! 2 января 1948 года был нерабочий день, и москвичи отсыпались после новогодних праздников. При разработке операции было учтено и это: чем меньше свидетелей, тем лучше.

— Идиоты! — нарушил молчание один из попутчиков, — Кретины! Этим русским нельзя ничего доверять.

— Думаете, груз пострадал? — нервно покусывая усики, спросил другой.

— Не должен... Хотя все возможно, — перешел он с русского на испанский. — Послушайте, Базан, скажите наконец прямо: вам удалось откупить самолет полностью или нет? Я хочу, чтобы там никого, кроме нас, не было.

— Предварительное согласие я получил. Но вы знаете, что посла к этому делу подключать нельзя, а без его письма «Аэрофлот» только обещает, но ничего не гарантирует. Нет, Конде, эту страну нам не понять, здесь все шиворот-навыворот! Я им говорю: покупаю весь рейс. А они мне: нельзя!

Почему? Потому что нельзя! Достаю пачку долларов. Теперь можно? Можно, скалятся они, если разрешит начальник. Достаю еще одну пачку. А теперь? Теперь — другое дело, теперь можно подумать... Вы не поверите, но у меня осталось всего девяносто долларов. Так что в Париже сяду на вашу шею.

—Ладно, сочтемся, — потирая озябшие уши, проворчал Конде. — Неужели это правда, что к концу дня мы будем в Праге, а к утру в Париже? Если б вы знали, как мне надоела Москва! До чертиков надоела. Хочу домой, хочу в Буэнос-Айрес!

— Если учесть, что мы едем не с пустыми руками, встретить нас должны достойно, — заговорщически подмигнул Базан.

— Я надеюсь... А президенту доложу я сам: думаю, что господин Перон будет доволен.

— Кажется, подъезжаем, — прильнул к стеклу Базан.

Старенький «Дуглас» уже прогревал моторы. Какие-то люди сбросили чемоданы на землю, и грузовик тут же умчался. Конде шагнул было к чемоданам, но его позвали к стойке регистрации, и, обреченно махнув рукой, он поплелся заполнять многочисленные бланки и декларации.

Вскоре появился побледневший до синевы Базан, да к тому же не один, а в сопровождении молодцеватого летчика и миловидной женщины.

— Генерал Захаров, — протянул руку летчик. — А это моя жена. Будем вашими попутчиками.

—Я, с вашего позволения, тоже, — вынырнул из-за его спины невысокий толстячок. — Кароль Фридман, — приподнял он шляпу. — Чехословацкие деревообрабатывающие заводы.

— А как же?.. Но мы же хотели... Мы — аргентинские дипломаты, — начал было Конде. — У нас дипломатический багаж.

— Ничего, разместимся, — широко улыбнулся генерал. — Я — налегке, товарищ Кароль — тоже, так что места для ваших чемоданов хватит. А нам надо лететь... По делам службы! — сухо добавил он.

Конде обреченно рухнул в кресло и достал фляжку с коньяком.

Но это был не последний удар. Если бы Конде знал, что его ждет впереди, незадачливый аргентинец немедленно бы отменил так тщательно разработанную операцию, вернулся бы в уютный номер «Гранд-отеля» и потягивал бы коньяк в обществе коллег, а не тех, с кем ему в ближайшее время предстоит познакомиться.

Конде тоскливо посматривал то на часы, то на валяющиеся на морозе чемоданы. Пролетел час, прошел другой... Наконец вбежал запыхавшийся Базан.

— Конде, ради бога! Двадцать долларов, быстрее! Я вас умоляю, быстрее, — протянул он руку.

— Но я наличных не держу, — пожал плечами Конде. — У меня чековая книжка. А что случилось?

— Перевес! — воздел руки к небу Базан. — У меня перевес!

— Какой перевес? Что еще за перевес?

— Мой чемодан тяжелее вашего. Надо доплатить. Сто десять долларов! А у меня девяносто. Быстрее, быстрее дайте двадцать долларов. Иначе все летит к черту! — сорвался он на визг.

— Не волнуйтесь, Базан. Я выпишу, какие проблемы.

— Да не берут они чеки! Не берут, черт бы их всех побрал!

И тут появился суровый представитель «Аэрофлота».

— Господин Базан, вы намерены оплачивать перевес или нет? — строго спросил он.

— Или нет... Наличных у меня нет, — вывернул он карманы.

— Тогда я снимаю вас с рейса.

— А можно так, — вмешался Конде, — он не летит, а его багаж беру я?

— Нет, так нельзя. Багаж оформлен на имя господина Базана, значит, либо он летит вместе со своим багажом, либо остается вместе с чемоданом на земле... Но вы не расстраивайтесь, — смягчился «аэрофлотовец», — послезавтра будет точно такой же рейс. Ваш билет я переоформлю на четвертое января, а чемодан постоит на складе. Там хоть и холодно, но охрана надежная.

— Нет-нет! — вскинулся Базан. — То есть, да-да. Черт с ним, полечу четвертого. А чемодан я заберу, пусть постоит дома.

— Правильно, — поднялся Конде. — Не огорчайтесь, коллега. Днем раньше, днем позже — какая разница. А я буду ждать вас в Праге. Само собой разумеется, вместе с эти нелепым чемоданом, — натянуто улыбнувшись, многозначительно добавил он. — До встречи!

— До встречи, — протянул руку со всем смирившийся Базан. — Свой-то довезите в сохранности, — кивнул он на стоявший на морозе чемодан коллеги.

— Довезу, — пообещал Конде и направился к самолету.

Знал бы атташе аргентинского посольства Педро Конде, как будут развиваться события, то никогда бы не давал таких легкомысленных обещаний. Недаром говорят, что человек предполагает, а Бог располагает.

А пока что видавший виды «Дуглас», натужно крутя винтами, карабкался к разбухшим от снега облакам. Пассажиры дремали, стюардесса готовила завтрак, бортмеханик возился в своем углу, радист слушал музыку, а командир, передав штурвал второму пилоту, расслабленно откинулся в кресле и смежил веки.

На какое-то мгновенье он даже заснул, но тут же со стороны солнца появились «мессеры» и зашли в хвост его машины. Еще секунда — и застучат пулеметы, но Петр Михайлов не зеленый лейтенантик, он — Герой Советского Союза, и не раз выбирался не из таких передряг: штурвал на себя, левую ногу до отказа, и на крутом вираже вниз, к земле.

— Вы что, командир?! Я же не удержу! — услышал он знакомый голос и тут же проснулся.

— Извини, — виновато встряхнулся он и покосился на второго пилота. — Проклятый сон! Одно и то же, одно и то же... Два с половиной года без войны, а он не отпускает. Неужели никогда не пройдет?

— Пройдет. Я тоже не раз горел наяву, а потом целый год во сне. Ничего, прошло, сплю как убитый.

— Но пулеметы. Как назойливо стучат пулеметы, — поморщился командир.

— Галлюцинация. Пройдет, — успокоил второй пилот.

— Буду ждать, — вздохнул командир и снова прислушался. — Но стук-то есть. Неужели не слышишь? Бортмеханик, — позвал он. — Володя, а ты ничего не слышишь?

— Может быть, клапаны? — отозвался тот. — Самолет-то дряхленький.

— Какие еще клапаны! — раздраженно бросил командир. — Стук-то не в моторах, а где-то здесь, внутри, — обвел он глазами кабину. — А ну-ка, пройдись по салону, возможно, до нас доносится эхо, а стучит где-то там.

— Есть, — привычно кивнул механик и шагнул в салон.

Привычно дребезжат заклепки, покашливают затасканные моторы, поскрипывают тяги... И вдруг: тук-тук, тук-тук! Механик насторожился, ведь каждый новый звук — для него признак неисправности. Замер... И снова: тук-тук, тук-тук!

— Этого только не хватало! — чертыхнулся он. — Что-то сломалось в хвосте, стук идет оттуда.

Чтобы не волновать пассажиров, он беззаботной походкой двинулся в багажный отсек, но тут же обмер: стук доносился из большущего чемодана.

— Бомба! — резанула мысль. — С часовым механизмом! Надо доложить командиру.

Механик бросился в кабину, поэтому не видел, что творилось за его спиной. А там происходило нечто невообразимое! Из кресла буквально вылетел аргентинский дипломат, кинулся к чемодану и что есть мочи начал дубасить по крышке. Отбив кулаки, он стал пинать его ногами, вдребезги разбив свои лакированные штиблеты.

Чех приоткрыл один глаз, отхлебнул из бутылки и снова захрапел. А генерал Захаров покосился на вздрогнувшую жену и выразительно повертел пальцем у виска.

Между тем бортмеханик добрался до кабины и наклонился к плечу командира:

— Плохо дело, — выдохнул он. — В чемодане бомба. С часовым механизмом, он-то и тикает. Сам слышал. Вот-те крест, — неожиданно перекрестился он.

— Как — бомба?! Ты что? Откуда? — схватил его за грудки командир.

— Не знаю. Мое дело доложить. Но стук — из чемодана. Это точно.

—Та-а-ак... Без паники, только без паники! Нина, — позвал он стюардессу, — наведайся-ка в багажный отсек. Прогуляйся своей фирменной походочкой, послушай, что там тикает, и вернись.

—Как прикажете, командир, — натянуто улыбнулась Нина. — Если успею, то вернусь.

— Ладно-ладно, не паникуй. В воздухе не рванет, иначе погибнет и тот, кто эту бомбу везет. Хотя черт его знает, этого аргентинца, не исключено, что бомбу ему подсунули, а он об этом и не подозревает.

С трудом переставляя негнущиеся ноги, Нина двинулась в хвост самолета... Назад она шла куда увереннее, явно вспомнив о своей фирменной походке.

— Это не часы,—доложила Нина. — Там кто-то сидит. Может быть, собака: сидит и бьет хвостом. А может, и человек.

— Какая собака, какой человек?! — взъярился командир. — Ты хоть соображаешь, что говоришь? Скоро Львов, а там и граница. Представляешь, что с нами будет, если мы в чемодане перевезем человека через государственную границу?!

— Спокойно, командир, — вмешался бортрадист. — Давайте запросим Киев, там скажут, что надо делать.

— Верно, вызывай Киев. А ты, Нина, пригласи-ка сюда генерала, кажется, у него есть оружие.

Через несколько минут около исступленно колотившего по чемодану Конде вырос генерал Захаров, причем на глазах у аргентинца он демонстративно расстегнул кобуру пистолета. А еще через минуту Киев приказал садиться во Львове. Соответствующую встречу там организуют.