12
Сообщение агентства Рейтер20 сентября в Вене произошло убийство известного правого политика Зейсс-Инкварта. Судя по оставленному приговору и документам, обнаруженным у одного из нападавших, убитого в перестрелке, покушение организовали социал-демократы, в отместку за убийство канцлера Дольфуса. При покушении также погибли адвокат Одил Глобочник и инженер Отто Скорцени, бывшие единомышленниками погибшего.«TheGuardian» 21 сентября 1934 г.
Вайолит — ЦентруВ 16.20 09.10.1934 в Марселе осуществлена операция «Тевтонский меч». Исполнитель — Шофер погиб. Отмщение свершилось. Хайль Гитлер!
Сообщение ТАССВчера во французском городе Марсель произошло убийство короля Югославии Александра I и Министра иностранных дел Луи Барту. Генерал Жорж, раненый во время покушения находится в больнице. Предполагаемый убийца погиб. Французская полиция полагает, что покушение было осуществлено балканскими националистами.«Правда», 10 октября 1934 г.
В Одессе, куда пришёл сухогруз, его уже встречали. Автомобиль из порта промчался по городу на аэродром Черноморского флота, где Александра посадили в новенький тяжелый бомбардировщик ТБ-3, загрузили его весьма объемистый багаж и отправили в Москву.
Прямо с аэродрома сначала хотели ехать в Кремль, но оспаривать приказ Белова завернуть в Коминтерн водитель и охранник не стали, и через час он уже входил в кабинет Дмитрова, прижимая к груди тяжёлый чемодан. Остальной багаж занесли охранники, козырнули и ушли. Вслед за ним буквально влетел Куусинен, сгреб мальчика в объятия и от избытка чувств подбросил его к потолку. Ловили Сашу уже вместе с Боевым, тоже влетевшим в кабинет подобно молнии. Мужчины восторженно качали Сашку, который одобрительно отнесся ко всему происходящему. Во всяком случае, улыбался он вполне искренне.
После того, как закончились качание, объятия и похлопывания по плечу, Александр наконец занялся принесенным чемоданом. Он водрузил его на стол, распахнул и принялся выбрасывать оттуда пачки денег, складируя их ровными стопочками, разбирая по виду валют.
— Это что? — вскинулся сидевший в кабинете незнакомец в военной форме и кивнул на пачки денег.
— Это? Ну, наверное, посмертные записки Пиквикского клуба, — произнес Саша, не отвлекаясь от разгрузки.
Боев и Куусинен заржали. Незнакомец открыл рот, закрыл, выматерился сквозь зубы и спросил уже строже:
— И всё же, откуда деньги? — И, обращаясь уже к ощутимо напрягшемуся Дмитрову, уточнил. — Выделялось же меньше, чем эта сумма?..
— Товарищ Дмитров? — Белов поднял голову и посмотрел на хозяина кабинета. В этом взгляде читался вопрос: «Кто это и должен ли я ему отвечать? А если должен, то на каком основании?»
Димитров кивнул и озвучил:
— Это — товарищ Арутзов. Он из ИНО ГУГБ. Курирует нас по приказу товарищей Кирова и Сталина.
— А-а-а… — Александр оставил деньги и подошел к Артузову. — Артур Христианович, какими судьбами. Премного о вас наслышаны-с…
С этими словами он протянул Артузову руку, которую тот, после короткого замешательства пожал.
— Но все же, откуда эти деньги?
Саша пожал плечами:
— Ну, так, скопились. Не мог же я за каждой тысячей к связнику бегать…
Артузов ошарашено посмотрел на Дмитрова, перевел взгляд на Боева с Куусиненом:
— В каком это смысле? Я спрашиваю: откуда деньги, товарищи?!
Боев сделал характерный жест, словно взводил пистолет, Куусинен коротко взмахнул рукой, в которой как будто зажал нож…
Артузов крупно вздрогнул, вытер лоб и отмахнулся рукой:
— Чур меня! Вы что тут, еще и по банкам бьетесь? Налетчиков готовите на партийные деньги?
Димитров хмыкнул, Боев фыркнул, а Куусинен неприлично заржал.
— Вот еще, — протянул Белов. — Сдались мне эти банки. Так навестил пару ювелиров и пару ссудных касс…
— Ты же мог поставить под удар проведение операции!!!
— А постоянный контакт с людьми из Коминтерна? — хмыкнул Белов. — Проще уж, действительно, в банк зайти.
— Чёрт знает что! — Артузов кипятился и, вскочив, наворачивал круги по кабинету. — Махновцы! Анархисты! А вы — мальчишка! Никакой дисциплины! Что же, теперь агенту чемодан с деньгами выдавать, чтобы он эксами не занимался?
— И я с этим чемоданом, через границу, а то и не через одну… — продолжил Александр, иронично скривив губы. — Набор шпиона-идиота. Куча паспортов, оружие, фотоаппарат и чемодан денег. Мне еще черные очки надеть, и герой бульварных романов готов.
— Чёрт знает что! — повторил Артузов и, выплеснувши своё волнение, устало присел в кресло. — Дисциплины нет, руководства мы признаем, одним словом — прямые наследники князя Кропоткина!
— Ты, товарищ Артузов, хоть представляешь, — спокойно спросил Димитров, — что сделал этот, по твоим словам мальчишка?!
Артур Христианович кивнул.
— А вот мне кажется, что не до конца, — теперь встал Димитров и тоже прошелся по кабинету. — Товарищ Артузов, вот вы с товарищем Менжинским операцию «Трест» провели. Около тысячи контрреволюционеров выловили, а десятка три — даже уничтожили. А вот этот «мальчишка» уничтожил всю — понимаешь, товарищ Артузов?! — всю верхушку Рейха, включая партийных функционеров районного уровня. Это восемнадцать тысяч антикоммунистов, восемнадцать тысяч ярых врагов Советской Страны, восемнадцать тысяч палачей пролетариата!
Он яростно рубанул воздух рукой, словно выступая на митинге. Вьющиеся волосы упали ему на высокий лоб, глаза горели яростным блеском. Димитров облокотился на стол, словно о трибуну, подался вперед:
— ИНО ГУГБ, точно какой-то алжирский бей, точно какой-то сердар турецкий, изволит гневаться, что товарищ Белов нарушил какие-то очень правильные правила, а его действия вошли в противоречия с какими-то очень важными инструкциями! Которые ввело и разработало ИНО ГУГБ. А вот у нас создается впечатление, что ИНО ГУГБ просто завидует товарищу Белову и Боевому отделу Коминтерна в его лице! — Он перевел дух и впился взглядом в Артура Христиановича. — И вот почему товарищ Артузов молчит? Нечего сказать?!
Вероятно, Артузову было, что сказать, но он не успел. В разговор вклинился Саша:
— Постойте, товарищ Димитров. А откуда восемнадцать-то? — удивился он. — В зале ведь всего шестнадцать было.
Ответил ему Боев. Он приобнял мальчика за плечи и усмехнулся:
— Тысяча ещё по проходам стояла, а ещё тысячу или более поубивало осколками… Кучно стояли… — Помолчал и припечатал. — Сволочи!
— Ага, — согласился Белов и снова принялся за содержимое денежного чемодана.
Артузов наконец решил вмешаться:
— Мы понимаем и высоко ценим заслуги товарища Белова — сказал он откашлявшись. — Но это не оправдывает анархических действий Боевого отдела Коминтерна и лично товарища Белова. Просто чудо, что все прошло хорошо…
— Не чудо, а тщательная проработка плана операции, глубокая подготовка и использование новых методов работы, — сообщил Саша, продолжая выкладывать пачки денег. — Я, извините, товарищ Артузов, не английский барристер и дворцовый гренадер, чтобы строго по линеечке ходить. И любая подобная операция, это наполовину — тщательная подготовка, а наполовину — импровизация на местности. «Если вам кажется, что вы все предусмотрели, значит, вы чего-то не учли»
Коминтерновцы рассмеялись. Артузов затравленно огляделся:
— М-да уж. Прав был Маркс, говоря, что: «Невежество — это демоническая сила, и мы опасаемся, что она послужит причиной еще многих трагедий!» — Он вздохнул, снова вытер рукавом гимнастерки лоб. — Работаешь тут, стратегические игры затеваешь, ходы прорабатываешь, а потом приходят коминтерновцы с вот таким как товарищ Белов во главе, и одним ударом сметают все фигуры противника на пол… — Он вдруг ухмыльнулся. — Хозяин взъярился, как медведь-шатун, в Североамериканских штатах натуральная истерика, французы затаились словно мыши под веником. У австрийцев — нацистов отстреливают… — Артузов неуловимым движением сцапал Александра за рукав и повернул к себе. — Не твоя работа? Ладно-ладно, знаем, чья… Британия — в ступоре, скандинавы — в шоке, Бенилюкс — в обмороке. Ну, в общем, все при деле. Один товарищ Белов тут по ювелирам шляется… Знаешь, что меня утешает, товарищ Белов? — спросил он вдруг и, увидев отрицательное движение головой, снова усмехнулся. — Утешает то, что ты — не мой подчиненный и тем более — не мой начальник!
Теперь засмеялись все. Александр вытащил что-то и протянул Артуру Христиановичу:
— Вот, возьмите, товарищ Артузов. Это так — сувенир из загнивающей Европы.
Артур Христианович взял в руки сверток, сорвал оберточную бумагу и недоуменно повертел в руках необычно толстую пряжку с нацистской эмблемой. Надпись в круге со свастикой, которую держал в когтях немецкий орел, гласила: «Meine Ehre heißt Treue!»
— Извините, товарищ Белов, а что это?
— Это? — Саша хмыкнул. — Это, товарищ Артузов — пряжка офицера войск СС. Правда, не совсем обычная. Позвольте…
Мальчик взял пряжку в руки, что-то повернул, верхняя часть пряжки с эмблемой откинулась, и наружу выскочили два ствола, длиной около пяти сантиметров.
— Вот сюда нажимаете — и два выстрела. Калибр — 7,65 «парабеллум». Шагах на пятнадцати — наповал…
Артур Христианович оглядел необычное оружие, кивнул и улыбнулся:
— Спасибо, товарищ Белов. Интересная какая конструкция… Надо будет только этот фашизм с курицей с крышки убрать… — Он искренне пожал Саше руку. — Спасибо, удружил!
Артузов сложил пряжку, сунул ее в карман и повернулся к коминтерновцам:
— Отчет будете составлять — про деньги не пишите. Себе оставьте, в вашу кассу. Подпишет пусть товарищ Димитров, число не ставьте, товарища Белова указать только под оперативным псевдонимом. Какой он, кстати?
— Товарищ Темный, — сообщил Боев.
— Гениально, — поморщился Артузов. — Никто не догадается. Вы б его еще «Стариком» окрестили…
— «Стариком» нельзя, — серьезно сказал Куусинен. — Такая подпольная кличка у товарища Ленина была…
Артур Христианович не удостоил его ответом и повернулся к Саше:
— Ну, прощай пока, товарищ «Темный тире Белов». Ты это, только лишнего не болтай.
— Товарищ Артузов, вы всерьез считаете, что человек способный организовать отправку в ад почти двадцати тысяч подонков будет рассказывать об этом на каждом углу? — в свою очередь спросил Белов.
Артузов шутливо поднял руки и вышел из кабинета.
Димитров посмотрел на Сашу:
— Юнак, кофе?
— Да неплохо бы…
Они пили кофе, обсуждая перипетии акций в Нюрнберге и Вене.
— Немецкая секция Коминтерна требует, — Дмитров выделил это слово интонацией, — требует, чтобы мы открыли имя исполнителя. Говорят, что после победы коммунистов в Германии памятник тебе в Берлине поставят…
— А без памятника никак? — Александр отхлебнул кофе и облизал ложечку с балдъя. — Что я им, покойник? Нашли юного барабанщика, камерады, маму их об забор…
— Ну, зря ты так, — Христо Боев снова наполнил свою чашку. — Народ должен знать своих героев… Весь Коминтерн до сих пор в себя прийти не может. Это ж вообще в голове не укладывается: восемнадцать тысяч человек разом актировать.
— Такой подвиг только герою сказочному по плечу, — согласно кивнул Куусинен. — Прямо «Калевала». Или «Илиада»…
— Э-э, не надо из меня быстроногого Ахиллеса лепить! — засмеялся Саша. И добавил совершенно серьезно. — Да и не подвиг это совсем. Можно сказать немного мусор подмёл на планете.
— Ну да, — согласился Димитров и протянул Белову стакан с ледяной водой. — Ещё бы в Японии и Америке так же подмести, и можно спокойно в ближайшие лет десять-пятнадцать хоть социализм строить, хоть коммунизм… — Он широко улыбнулся. — Ахиллес, юнак, с тобою рядом не стоял…
— И даже близко не пробегал, — закончил под общий смех Боев.
— Да, друзья, у меня же и для вас сувениры с гнилого запада есть, — хлопнул себя по лбу Саша. Я сейчас…
И с этими словами он полез в другой чемодан.
— Вот это для вас товарищ Димитров… — На свет появился обычный чёрный зонт-трость. — Очень полезная вещь в поездках.
— Спасибо, момче, — Дмитров кивнул и потянулся к зонту.
— Но, с секретом… — Александр что-то нажал в рукояти, и из острия зонта на долю секунды выскочила тонкая игла. — Осторожнее! Яд этот пока никому не известен, и работает быстро. Прорабатывал разные варианты, вот и сделал на всякий случай…
— Это вот — вам, товарищ Куусинен, — последовал новый нырок в чемодан. — Финну — финка…
Куусинен был уже научен опытом предыдущих подарков, и потому тут же принялся вертеть подарок в руках, ища необычные дополнения к ножу.
— Верной дорогой идете, товарищ — засмеялся Белов. — Вот тут…
В рукоятке оказался ствол калибра 7,62, под патрон ТТ.
— Надежный НРС, — сообщил Саша. — Перезаряжается выниманием ствола из рукоятки. Когда-то… В общем, надежная игрушка…
— Спасибо, — искренне поблагодарил Куусинен. — Мы такими потом вооружим наших ребят, которые в Суоми пойдут. Им пригодится…
— А тебе, товарищ Христо, вот это… — Александр достал из чемодана Вальтер «Модель 6». Металл пистолета был фосфатированным, поэтому выглядело оружие весьма импозантно: коричнево-золотого цвета, с толстым цилиндром глушителя. — Тут вроде необычного ничего нет, но и такого тоже ни у кого нет. Затвор громче щёлкает, чем выстрел… — Он чуть не силой впихнул пистолет в руку отнекивающемуся Боеву. — Бери, Христо, бери. Себе мастрячил, да он мне малость не по руке…
— …Товарищ Сталин, — Белов, чуть запыхавшийся, улыбавшийся во всю ширь лица, и явно довольный хорошо сделанным делом, стоял на пороге кабинета. — Разрешите доложить!
Белов внутренне ожидал всякого. И разноса с последующей отправкой в места тихие и спокойные, и просто головомойки, и вообще ожидал всякие ужасы. Но тем не менее ни о чём не жалел. Не будет в этой истории концлагерей, и газовых камер, и вообще много чего. Так что он вполне был готов заплатить за успешность этой операции жизнью.
Но Сталин не кричал. Он спокойно и размеренно высказывал, что он думал по вопросу дисциплины Александра и некоторых других несознательных товарищей.
Когда Иосиф Виссарионович сделал паузу чтобы ответить на телефонный звонок, Александр поспешил перехватить инициативу.
— Товарищ Сталин, дайде, я когда писал о Великой отечественной, наверное не всё или не так расписал. — Он твёрдо взглянул в тигриные глаза вождя, и продолжил. — Хочу рассказать про один эпизод. Когда фашисты взяли в блокаду Ленинград, там начался голод. Возили продукты и самолётами и машинами по льду Ладоги, но огромному городу этого конечно было мало. И люди просто умирали от того что им было нечего есть. Приходит мама домой, а дети уже окоченели. Или дети просыпаются, а мама — нет. Восемьсот семьдесят два дня голодного ада, под бомбёжками. Погибло тогда полтора миллиона человек. В основном детей, стариков и женщин. Их просто заморили голодом эти… цивилизованные европейцы. Хотите, процитирую на память дневник Тани Савичевой которая записывала когда умирали её родные? День за днём, смерть за смертью. — Он прикрыл глаза, — «Женя умерла 28 декабря в 12 час утра 1941 г. Бабушка умерла 25 января в 3 ч дня 1942 г. Лека умер 17 марта в 6 час утра 1942 г. Дядя Вася умер 13 апреля в 2 ч ночи 1942 г. Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г. Мама — 13 мая в 7 час 30 минут утра 1942 г… Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня…» — Он снова открыл глаза и в упор посмотрел на Сталина ТАК, что тот невольно отвел глаза. — Да если бы я мог, то не взорвал эту нацистскую нежить, а насадил на колья, и расставил по всей Европе в назидание. Нелюди… — Александр процедил это слово сквозь зубы. — А заморенные пытками, голодом и издевательством миллионы наших пленных бойцов? А газовые камеры и мыло из человеческого жира? Я бы, товарищ Сталин, их зубами рвал.
— А эта, Таня Савичева? — Сталин, сжав руку так что побелели костяшки пальцев поднял тяжёлый взгляд на Сашу.
— Она тоже умерла, дайде. Её эвакуировали, но спасти не смогли. Туберкулез да ещё ослабла от голода. Ей было всего четырнадцать…
Сталин молчал долго. Минут двадцать он стоял у окна, потягивая трубку, не замечая, что табак давно прогорел. Потом вздохнул, и пристально посмотрев на Александра, кивнул на стул.
— Давай рассказывай, как там было?
Рассказывать Белов-Ладыгин умел, и на сорок минут Сталин выпал из мира переживая все перипетии Александровой эпопеи.
В конце рассказа Сталин внимательно поглядывая на Белова, начал неторопливо набивать трубку явно принимая какое-то важное решение.
— Значит так, швило. Дело ты сделал, конечно, важное и нужное. И я об этом не забуду. Но эту партизанщину ты брось. Хватит! Ты подумал, что я Тату скажу, если тебя не станет?
— Я русский солдат, дайде, — Белов упрямо вскинул голову. — Я давил, и буду давить всякую сволочь, пока живу и даже после смерти. Иначе просто не могу.
— Но слово дисциплина тебе знакомо? — обманчиво мягко возразил Сталин. — Вот теперь будешь подчиняться дисциплине. — И, заметив, как сник Александр, уже мягче добавил. — Да твоя голова стоит целой дивизии, а может и армии! Специалистов таких как ты сам подготовить, с заводами этими нефтяными и другими разбираться, да даже отвечать на вопросы авиастроителей, товарищ Сталин будет? Ты понимаешь, что воинов в Советской стране много, а вот специалистов настоящих адски мало!? Да какой тогда из меня руководитель, если ты вместо того, чтобы делом заниматься будешь носиться и ликвидировать наших врагов? Самое могучее твоё оружие — голова. Её и включай на всю катушку. А надо будет, так все оружие в руки возьмём.
Александр думал недолго.
— Согласен. — Потом помолчал. — У меня ещё просьба товарищ Сталин.
— Ну?
— Мальчишка один есть в детском доме, где я жил. Сначала предупредил о бандитах что мне готовили встречу, потом где-то нашёл заточку, и прокрался в парк, чтобы мне помочь. Я хочу вытащить его сюда. Он настоящий, дайде. Чистый, как оружейная сталь.
— Хорошо. — Сталин кивнул и улыбнулся. — Съезди, привези. Посмотрим на твоего абрека.
— И последнее. Надо бы Черчилля ликвидировать. А лучше сразу накрыть во время заседания какого-нибудь Комитета трёхсот. Сейчас эти пауки обязательно сползутся.
— Я понял… — Сталин быстро написал несколько слов на листке с заметками. — Будем отслеживать процесс. Так. Сейчас ступай домой и сиди там тише воды, ниже травы. Все тебя уже заждались. Утром еще поговорим…
…В кремлевскую квартиру Саша поднимался, с огромным трудом таща за собой два громадных чемодана и большущий сверток. Конечно, можно было бы вносить багаж по очереди, но тогда исчезло бы очарование сюрприза, а потому Белов упорно пер неподъемную ношу по ступенькам широкой лестницы.
— Еще хорошо, что товарищ Сталин обзавелся квартирой на первом этаже — пробурчал Александр. — Вот был бы номер, если бы он на третий вселился… — Тут он наконец оказался у двери и уже собрался, было, позвонить, то есть покрутить торчавшую из двери ручку звонка, когда вдруг хлопнул себя по лбу и с чувством произнес. — Во, идиотина! Мог ведь к двери по одному принести, а я-то — тупизна инертная! — все вместе волоку, точно ишак афганский!
С этими словами он, наконец, позвонил в дверь. И через секунду оказался в объятиях Веры Степановны:
— Сашенька! Сашенька! Голубчик ты мой! Как здоровье? Поправился? Вот смотрю — ни капельки! — Вера Степановна тормошила и мотала мальчика, который даже и не пытался сопротивляться. А та продолжала ворковать, гладя и целуя своего ненаглядного Сашеньку…
— Нам как сказали, что у тебя — туберкулез, после австрийской тюрьмы — мы так перепугались… — Тут Беляева понизила голос. — Товарищ Сталин неделю мрачнее тучи ходил. Все молчал, все места себе не находил. Я как-то осмелилась, да и спросила: как там, мол, Сашенька наш. А он, — Вера Степановна наклонилась к самому уху мальчика и прошептала, — он-то сперва чуть трубку свою не перегрыз, а после как глянет на меня — я чуть не умерла! Выскочила за дверь, а он, слышу, черными словами ругается… Ну да что же мы стоим? — всплеснула руками женщина. — Ты ж — голодный! Пойдем, покормлю тебя…
Почувствовав, что словесный водопад, иссякает, Саша решительно вмешался в этот монолог:
— Тетя Вера, да я есть не хочу. Меня в Кремль завозили, ну там и покормили… А я вам… то есть, тебе подарок привез.
И с этими словами он решительно принялся развязывать свой узел. Оттуда появился отрез дорогущего меланжевого драпа и две шкурки черно-бурой лисы.
— Вот, это тебе на пальто. Мне там объяснили, что английский драп — самый лучший, вот я и… — смутившись, Белов замолчал.
Вера Степановна решила, что мальчик стесняется того, что подарок слишком дорогой, и начала восхищаться качеством, расцветкой и заботливостью своего Сашеньки. Но смущался Александр вовсе не из-за этого: он чуть было не ляпнул небрежное «прихватил». «Прихвачен» отрез был в блестящем Гамбургском магазине, в котором Белова больше всего интересовала касса…
В этот момент в коридор вышел Надмит Банзарагша. Он остановился, внимательно оглядел Сашу, затем улыбнулся той загадочной «лунной» улыбкой, какая бывает только у жителей Восточной Азии, и поклонился, сложив руки:
— Приветствую тебя, трижды пришедший. Твой путь долог, но, как я вижу, удачен. Старый Цин сдержал Молодой Ян в крепкой узде, а Ян исполнил свое предназначение под руководством Цин. Даосы знали, когда…
— Да что ты, Надемит Банзаргашевич, опять свои антимонии развел! — воскликнула Беляева. — Вот ты лучше глянь, какой мне подарок Сашенька привез, — и гордо продемонстрировала отрез.
Тибетец ощупал материал и рассыпался в по-восточному цветистых и образных похвалах. А Белов тем временем вытащил из чемодана плотный сверток и с поклоном протянул его бывшему монаху. Тот принялся разворачивать, шурша пергаментной бумагой, и вдруг охнул, поднял на Сашу увлажнившиеся глаза и тихо проговорил:
— Спасибо. Большое спасибо, — и прижал к груди несколько буддистских картин-тхангки.
Кроме картин в свертке была еще небольшая — сантиметров сорок в высоту статуэтка Будды из слоновой кости, инкрустированная золотом и черной бронзой. Надмит несколько раз приложил ко лбу каждую тхангки, потом низко склонился, подхватил полой рубахи скульптуру и бесшумно исчез где-то в глубинах квартиры.
Тут же последовали несколько мелких сувениров обслуге: серебряная брошь в виде розы — подавальщице, большой шелковый платок, расписанный немецким пейзажами, поварихе, шикарная чайная пара с такими же сюжетами — горничной. Помощнику по кухне со смешной фамилией Харьковский, которого Саша с детской непосредственностью своей молодой половины перекрестил в «Московского» — «Вы же, дядя Коля в Москве работаете, а не в Харькове…» — досталась паркеровская авторучка, а уборщику Мингалееву, всегда отличавшемуся каким-то удивительным лоском — шелковый галстук. И в этот момент вернулись из школы остальные дети…
— Сашка! — наплевав на все условности, Светлана с радостным визгом повисла у названного брата на шее. — Сашка приехал! Ура!
И совершенно не стесняясь, принялась его целовать.
За последние три месяца Саша изрядно окреп и даже подрос. Поэтому он, почти без натуги, подбросил Светлану вверх и поймал на руки:
— Здравствуй, Светик! Здравствуй сестренка!
Василий, иронично ухмыляясь, смотрел на эту сцену, потом подошел поближе и сунул Белову руку:
— Здорово, Сань. Поправился?
— Ну так, — Александр поставил на ноги все еще вздрагивающую от восторга Светлану, и мальчики обменялись рукопожатием.
— Готов к труду и обороне. Здорово, Темыч, — он приобнял Артема, хлопнул его по спине. — Айда, подарки разбирать!
И они потащили в комнаты остальной багаж…
— …Вот, Светка, а это — тебе, — Александр достал из чемодана громадную куклу, ростом чуть только не до пояса девочки. — Ее зовут Лоттхен, впрочем, она сама может это сказать.
С этими словами он нажал на ручку куклы и та отчетливо произнесла: «Лотти». Светлана вцепилась в подарок:
— А она еще что-нибудь говорить умеет? — спросила она, озирая куклу восхищенными глазами.
— Да ты чего? — засмеялся Василий. — Светик, она же — не живая!
— А говорить все-таки умеет, — улыбнулся Саша. — Вот…
Он бесцеремонно задрал кукле платье, от чего Василий и Артем слегка смутились: у куклы было туловище, аккуратно повторяющее строение тела настоящей девочки. Разве что половых органов не было, но зато имелась самая настоящая попка. Светлана в немом изумлении во все глаза смотрела на это чудо, а Белов нащупал какое-то мягкое место на животе Лоттхен, как-то по особому нажал…
— Вот, — сказал он, оправляя платье куклы. — Теперь нажми ей на ручку.
— Мутти, — пискнула кукла.
— Это значит — «Мама», — сообщил Саша открывшей от удивления рот девочке. И предваряя дальнейшие расспросы, пояснил. — Больше она ничего говорить не умеет. Не научили…
Света накинулась на Сашку с такой бурной благодарностью, что чуть не свалила его с ног. Но тут же выяснилось, что на этой замечательной кукле подарки для Светланы не кончились…
— Вот еще тебе, — Белов протянул ей большущую коробку, обтянутую бархатом. — Вас приветствует фирма Герлен, Париж!
В коробке оказался набор косметики и флакон духов. Светлана с трудом выдернула притертую хрустальную пробку, и по комнате поплыл тонкий, какой-то очень свежий, весенний аромат. Девочка восторженно зажмурилась, прижала к груди коробку…
— Саша, ты… ты… самый-самый! Самый лучший! Правда, Васька? Правда, Темка?
Мальчики пропустили ее вопрос мимо ушей. Они были заняты изучением двух кинокамер «Истмэн Кодак», каждая — с набором объективов. Возможность самостоятельной съемки настоящего кино захватила обоих ребят с такой силой, что они далеко не с первого раза расслышали слова Белова:
— Вот, Красный, а это — тоже тебе.
Василий с трудом оторвался от кинокамеры, поднял голову и замер. Перед ним лежал огромный, переплетенный в кожу альбом с тисненым названием: «Reichswehr. Kommando der Verteidigung. Flugzeugen: Aussehen und Leistung». Он, не дыша, открыл альбом. На первой же странице в глаза бросилась надпись: «Streng geheim! Einzig Offiziere! Nehmen Sie nicht von dem geschützten Räumlichkeiten». С трудом по слогам Василий прочитал и перевел прочитанное, после чего в изумлении уставился на Белова.
— Слушай, Немец… — он нервно сглотнул. — Это как?.. Откуда?..
— А, ерунда, — Александр небрежно махнул рукой. — Прихватил по дороге. Лежал, понимаешь, на столе, и никого рядом. Ну, я вспомнил, что ты летчиком стане… то есть, хочешь стать, вот и подумал: брату такое всяко-разно нужнее, чем какому-то там Рейхсверу. А что, не угодил?
Но подколка прошла мимо цели: Василий уже листал альбом. Он шевелил губами переводя названия, внимательно разглядывал фотографии и силуэты самолетов RAF, Regia Aeronautica, US Air Force, Aéronautique Militaire, Императорской Армии и Императорского Флота…
Увидев, что Василий утерял связь с реальностью, Саша улыбнулся и вытащил из второго чемодана какую-то здоровенную сумку.
— Это — тебе, Темыч.
— А что это? — заинтересовался Артем.
Он раскрыл сумку, и на пол с металлическим лязгом выпало что-то, завернутое в плотную бумагу. Артем разорвал бумагу, внимательно оглядел открывшееся нечто, потрогал пальцем масляный оребренный цилиндр, большую шестерню и прошептал неверяще:
— Санька, это же… это ведь…
— Ага. Мотор для велика. Ты ж — рукастый, вот и поставишь себе на велосипед. Мотоцикл, не мотоцикл, а ездить сам будет. Трещать и ездить…
— Здорово, — протянул Артем и тут же опрометью кинулся в коридор, где на стене висели велосипеды.
Александр еле-еле поймал его за руку:
— Стой, чокнутый! Если уроки не сделаешь… — тут он слегка запнулся, но твердо закончил, — отец и мотор отберет, и велосипед. И будет прав! Але, Красный, это и тебя касается!
Через пять минут вошедшая в комнату тетя Вера обнаружила удивительную картину: все четверо ребят чинно сидели за столом и прилежно делали домашние задания…
Сталин, по своему обыкновению, работал до трех часов ночи. Последняя встреча с Кировым, доклад Куйбышева и Орджоникидзе, отчет нового наркома земледелия Бенедиктова о результатах уборочной, и вот, наконец, можно идти домой. Иосиф Виссарионович не спеша спустился со второго этажа на первый, Власик открыл ключом дверь и… они остановились на пороге. В прихожей на стуле сидел Саша Белов. По его расслабленной позе казалось, что мальчик дремлет, но исподлобья на вошедших смотрели внимательные холодные глаза.
— Почему сидишь? — спросил Сталин как можно спокойнее. — В твоем возрасте… в возрасте твоей младшей половины давно пора спать.
— Вас жду, — Белов улыбнулся одними губами. — Опять безопасностью манкируете, дайде?
— Это еще почему? — проворчал Иосиф Виссарионович. — Чем в Кремле не безопасно?
— А пропуска? — спросил в свою очередь Саша.
Он достал из кармана пропуск горничной, развернул бумагу и показал ее сперва Власику, а потом — Сталину.
— Где здесь секретные метки, позвольте спросить?
— Что? — удивленно переспросил Власик. — Зачем? У нас система пропусков и так громоздкая.
— Затем, — огрызнулся Саша. — Вот этот документ можно подделать легко и непринужденно за полчаса на печать и подписи. И что?
— Ну, подделать, положим… — начал Николай Сидорович.
— Как говаривал персонаж Ильфа и Петрова: «При современном развитии печатного дела на Западе напечатать советский паспорт — это такой пустяк, что об этом смешно говорить»! — перебил его Александр. — Напечатать бланк такого пропуска — пара пустяков. А за рубежом у нас врагов хватает.
Власик хмыкнул и посмотрел на Сталина. Тот, подумав, кивнул:
— Сделаем, товарищ Саша. Своевременное предложение. А теперь, — он улыбнулся в усы, — спать! Немедленно спать, а не то на завтра окажешься без торта и варенья…
Младшая половина Саши моментально взбунтовалась. Ничего себе переспективка: остаться на завтра без таких вкусностей! Но старшая половина, хоть и не без труда, взяла контроль в свои руки и поинтересовалась:
— А что завтра за праздник? У кого-то день рождения?
— Праздник завтра большой, — ответил Иосиф Виссарионович серьезно, но глаза его смеялись. — У одного старого грузина приехал из дальних странствий сын. Сам понимаешь — Кавказ, обычаи. Нельзя нарушать…
— А-а-а… — протянул Саша понимающе. — Да, обычаи нарушать нельзя. Я вот тут, по обычаю, подарки привез…
Он раскрыл чемодан и вытащил что-то, завернутое в мягкую замшу.
— Это вам, дайде.
— А что это? — спросил Сталин, но Белов уже вытаскивал следующий подарок.
— Это — вам, Николай Сидорович, — сказал он, протягивая Власику какую-то коробку. — Надеюсь, вам понравится…
Вынув подарок, глава охраны вождя обомлел. Он держал в руках миниатюрный — размером в пол-ладони! — фотоаппарат. Рядом с ним в коробке лежали сменные объективы, маленький резак и контейнер для проявки пленки.
— Ро-бот-стар — по слогам прочитал Николай Сидорович латинские буквы. — Вот это — да! Вот это порадовал…
Он прижал к груди драгоценный подарок, и вдруг задумался: а откуда Белов узнал о его тайной страсти? Власик действительно был страстным фотографом, но, насколько он мог судить, никто об этом не знал. Даже в его ближайшем окружении. Разве что два-три человека…
Николай Сидорович уже собрался, было, спросить: кто это проболтался, когда вдруг вспомнил, откуда прибыл товарищ Саша и успокоился. Он еще раз осмотрел фотоаппарат и вдруг обнаружил, что тот — заряжен. Разобраться в принципе действия было не сложно, и Власик решил сделать первый кадр «Разговор с сыном»
Сталин тем временем разглядывал маленький настольный глобус. Судя по всему, вещица была тяжеленькая.
— И что это такое? — спросил он Сашу.
— Глобус, дайде. Восемнадцатый век. Сделан из драгметаллов. Я подумал, что на столе в кабинете он будет хорошо смотреться…
— Да, — задумчиво протянул Сталин. — Только знаешь что, товарищ Саша, есть мнение, что в Оружейной Палате он будет смотреться лучше. Есть мнение, что такой вещи там будет самое место… — Он помолчал и повторил. — Да, самое подходящее место.
У Александра непроизвольно дрогнули губы. Этот подарок выбирала его младшая часть. Мальчишка был заворожен видом сверкающей кабинетной безделушки, он представлял себе, как кто-нибудь спросит товарища Сталина: «Откуда у вас такой красивый глобус?», а тот спокойно пыхнет трубкой и ответит небрежно: «Сын подарил…» И теперь ему — четырнадцатилетнему подростку ужасно хотелось заплакать. Человек, который решил стать его отцом не оценил его подарка…
Но, как и для всех близких, еще был подарок и от старшей половины. Ведь не мог же мальчишка решиться подарить секретный альбом другому мальчишке, или набор косметики — совсем еще мелкой девчушке. Да и не разбирался он ни в моторах, ни в косметике…
Саша непроизвольно шмыгнул носом и протянул Сталину замшевый футляр:
— Вот. Это в музей не возьмут…
Иосиф Виссарионович раскрыл мешочек, на котором шелком было выткано «COURRIEU» и вынул оттуда великолепную вересковую трубку. Он повертел ее в руках, затем прикусил мундштук — хороша! Он потрепал мальчика по плечу:
— Эту в музей мы не отдадим, — тут он усмехнулся. — Во всяком случае, до пятьдесят третье… до той даты, о которой ты мне говорил, товарищ Саша.
Он ласково повернул Белова к себе и пожал ему руку:
— Спасибо, товарищ Саша. А теперь есть мнение, что тебе все-таки пора идти спать…
В этот день впервые за почти четыре месяца Белов заснул спокойно…
А в Германии разразился ад. Хотя, нет: Армагеддон — вот точное название того, что началось на территории тысячелетнего Рейха. На партийный съезд съехалась ВСЯ правящая верхушка и ВСЁ руководство Рейхсвера, совсем недавно переименованного в Вермахт.
Первый месяц страна пребывала в шоке и трауре. Все вроде бы функционировало нормально, ибо многие адъютанты и некоторые заместители уцелели, но потом…
Первым полыхнуло в Саксонии. Трое командиров отрядов СА, которые не присутствовали на съезде (один — по болезни, остальные — по причине беспробудного пьянства) решили, что теперь у них есть все шансы подняться выше. А может быть — и на самый верх.
Как бы там ни было, группа СА «Саксония» развернула знамена и двадцатого октября под барабанный бой двинулась к Берлину. Где через четыре дня и была «тепло» встречена отрядами СС района «Берлин» и двумя полками Вермахта.
Ефрейтор Михаэль Витман оторвался от бинокля и приказал своим пулеметчикам:
— Шевелите задницами, обезьяны! Машинка должна стоять вон у того сарая. Бегом, засранцы!
Ефрейтор Витман любил подражать своему командиру батальона-майору Грезеру, который никогда не упускал случая украсить свой приказ неформальными оборотами.
Пулеметчики бодро потрусили на указанную позицию, остальные солдаты, повинуясь жесту ефрейтора, принялись примыкать штыки к своим карабинам и прикладываться к стрельбе. А по шоссе походным порядком маршировала колонна в желто-коричневом, постепенно приближаясь к позициям Вермахта.
Витман ждал сигнала открыть огонь, но так и не дождался. Вместо приказа «Огонь!», откуда-то из тылов полка гулко рявкнули пехотные 7,5-сантиметровые орудия, и на дороге расцвели первые столбы разрывов.
Штурмовики кинулись врассыпную, им вдогонку хлестнули пулеметы, но уже через несколько секунд паника от артобстрела была подавлена. Резко и жестоко. Больно уж многие штурмовики на собственной шкуре знали, что такое артобстрел где-нибудь на берегах Соммы, или пулеметный огонь у фортов Вердена. Тяжелого оружия у штурмовых отрядов не имелось, зато винтовок, револьверов и самодельных гранат оказалось в избытке. Имелись и пулеметы, так что очень скоро от дороги врезали длинными очередями станковые «максимы» и «дрейзе», и Вермахт понес первые потери.
Силы, правда, все равно оставались неравными. Группа «Саксония», у которой не было толком ни отработанного плана наступления, ни грамотного общего командования, ни средств связи, сражалась против двух полков, укомплектованных даже сверх штата — оба были учебными, и кроме постоянного состава имели еще обучающихся новобранцев. Соответственно имелось больше оружия и боеприпасов.
И очень скоро это преимущество начало сказываться. Штурмовиков прижали к земле пулеметным огнем, и принялись методично обрабатывать минометами и пехотными орудиями. Штурмовики держались почти четыре час, но, наконец, не выдержали. Михаэль Витман видел в свой бинокль, как то тут, то там, вскакивали желто-коричневые фигурки, бросались бежать и тут же падали, ссеченные пулеметной очередью или осколками ближнего разрыва.
— Еще немного, и эти свинские собаки побегут от нас, наложив в штаны, — удовлетворенно произнес ефрейтор. — Так, мартышки? — спросил он своих солдат.
Но вместо ответа где-то в тылу раздался грозный рев. Разом смолкли пехотные орудия, батальонные и ротные минометы. Пехотинцы завертели головами пытаясь определить, что произошло…
А произошло самое простое. Группа СА «Берлин» не забыла ни «Ночь длинных ножей», ни своего группенфюрера Эрнста, ни создателя СА — Рёма. Кто-то из группы «Саксония» сумел связаться с берлинскими товарищами, и теперь в тыл группировке Вермахта и СС ударили озверевшие берлинцы. И если солдат еще брали в плен, то с черными «охранниками» у штурмовиков разговор был коротким: в лучшем случае — пуля, в худшем — веревка и крепкий сук…
— …Ты хоть понимаешь, маленький засранец, в кого ты стрелял?! Понимаешь?! — и с этими словами здоровенный штурмовик с железным крестом на мундире закатил Витману такую грандиозную оплеуху, что Михаэль не устоял на ногах и кубарем полетел наземь.
— Ну-ну, Курт, старина, — вмешался другой штурмовик. — Полегче, полегче. Мальчик просто выполнял приказы своего командира, а что ему еще оставалось делать?
С этими словами он поднял молодого ефрейтора и помог ему утвердиться в вертикальном положении.
— Скажи, паренек: это ты угадал поставить пулемет возле той сараюшки?
Михаэль кивнул гудящей головой. Он не был трусом и был готов к чему угодно — хоть к смерти. «Горе побежденным!»
— Ребята не виноваты, — мрачно прохрипел он, указывая на своих солдат, понуро стоявших рядом. — Это я выбрал место для пулеметной засады, и я отдал им приказ.
Но вместо каких-либо репрессий штурмовик потрепал Витмана по щеке:
— Курт, из этого парня будет толк — это я тебе как старый пулеметчик говорю. Паренек не виноват, что он — в армии. А вот кстати, — он обернулся и позвал кого-то невидимого. — Гюнтер! Гюнтер! Отыщи нашего штурмбанфюрера и скажи ему, что штурмгауптфюрер Хайнц просит его подойти. У нас тут есть парочка перспективных кандидатов…
Во второй раз в восьмой класс… Белов, топавший вместе со своими новыми братьями и сестрой, тяжело вздохнул. Дел невпроворот, а тут ещё и на учёбу тратить время. И ладно бы на что-то нужное, но ведь тут все в таком урезанном виде преподают, что он уже все давно знает!
Московская образцовая школа номер двадцать пять, в которой учились дети Сталина, совсем недавно переименованная в «среднюю», располагалась в Старопименовском переулке, в специально построенном для неё здании, что для старых школ было скорее правилом, чем исключением. Сразу же в глаза бросался полукруглый выступ подъезда на здании и балкон над ним. Ребята открыли тяжелую дубовую дверь и оказались в маленьком «предбаннике» откуда уже вошли в высокий и просторный холл.
— Пошли, Немец, — потянул Сашку за рукав Василий. — Нам — на второй этаж.
Они поднялись по широкой мраморной лестнице, прошли по коридору и Белов среди ряда дверей безошибочно угадал директорскую — самую лучшую и самую строгую. Он открыл дверь и вошел.
Директор школы — Нина Иосафовна Гроза — приняла нового ученика приветливо, хотя и пыталась слегка застращать его школьными строгостями. Она прочитала записку Сталина с просьбой принять его приемного сына Белова-Сталина, Александера Генриховича, небрежно взглянула на метрики и документы из Калининского райнаробраза, и принялась внимательно разглядывать мальчика. Потертая юнгштурмовка, перехваченная ремнем с эмблемой Рот-фронт, ситцевый пионерский галстук, кожаная «тельмановка», высокие туго зашнурованные ботинки. Обычный мальчишка, обычный пионер. А товарищ Сталин просит учесть, что этот мальчик участвовал в боях, томился в фашистских застенках…
Скромная потертая сумка с письменными принадлежностями и учебниками сиротливо стояла у ножки стула, пока Нина Иосафовна рассказывала о школьных порядках, особенно налегая на необходимость учить уроки и соблюдать правила поведения. Всё это Александр выслушал спокойно, не перебивая и учтиво кивая в нужных местах. Внезапно директриса без перехода заметила:
— Интересная у вас сумка, Белов. Разрешите?
Саша подал ей свою сумку, на клапане которой было выдавлено «Roten Jungfront» и имелся значок в виде сжатого кулака.
— Вам — не по возрасту, — заметила Гроза. — Брат?
— Кузен, — ответил Белов и тут же, предваряя дальнейшие расспросы, добавил. — Погиб в бою, в Австрии.
Нина Иосафовна погладила мальчика по голове:
— Мертвые живы, пока мы о них помним, верно?..
Директриса сама отвела Сашу в класс.
— Группа внимание! — Преподаватель математики Юлий Осипович Гурвиц встал сам, и коротко, по-военному поклонившись, приветствовал директора.
— Представляю вам нового ученика Александра Белова, — громко и внятно произнесла директриса, а Белов в который раз поразился тому, сколько энергии и власти в небольшой и вроде бы невзрачной женщине. Её сила парализовала весь класс, и ученики, вставшие для приветствия, так и застыли, словно мыши в клетке с удавом… — Он будет учиться в вашем классе, так что прошу любить и жаловать.
Когда директриса ушла, Сашка кивнув Василию, сел на свободное место возле тихой беленькой девочки в скромном шерстяном платье, и порывшись в сумке, достал учебник по математике, тетрадь и пенал. Чернильница уже стояла на парте…
Учитель стал объяснять написанную на доске систему квадратных уравнений, а Белов быстро пролистав учебник за восьмой класс только тяжело вздохнул. Оказаться в школе, да ещё и в такое время, когда каждый день на счету… Нужно поговорить со Сталиным. Может, разрешит окончить школу экстерном?..
— А что Белов думает о данном уравнении? — Юлий Осипович, заметил скучающего нового ученика, с интересом посмотрел на Сашку. — Мне кажется, вам скушно?
— К доске? — уточнил Александр и, получив подтверждающий кивок, подошёл, взял мел в руки и быстро набросал решение уравнения.
— В данном случае один корень является мнимым, и систему можно упростить до вида уравнения… — Белов поставил точку, положил мел, и вытер руки тряпочкой.
— Неплохо, — Гурвиц кивнул, оценив и оригинальность вывода, и даже чёткость с какой новый ученик писал математические символы. — Где учились, молодой человек?
«Сто пятый разведцентр Академии генштаба», — подумал Белов, но ответил совсем другое: — В основном домашнее образование.
Не развивая скользкую по тем временам тему, учитель вывел в журнале «Отл.», отпустил Белова, и тот вернулся за парту.
— Меня Лена зовут, — шепотом пискнула сидевшая рядом девочка, и Сашка кивнул в ответ. — Следующим уроком география. Сядешь со мной?
— Посмотрим, — уклончиво ответил Александр, и открыв блокнот для записей. Для заметок он использовал куанцао — китайскую скоропись, вполне обоснованно полагая, что специалистов по расшифровке этого письма, в Москве найти будет не просто.
Аккуратно макнув перо в чернильницу, он записал «проработать вопрос с шифрами» убрал книжку во внутренний карман куртки.
Урок тянулся медленно и тягуче, словно патока, и звонок на перемену Александр воспринял как манну небесную.
Захлопали крышки парт, и ученики стали собирать вещи для перехода в другой класс. У выхода его догнал Василий и пристроился рядом.
— Ну как тебе?
— Школа как школа, — Белов пожал плечами. — А ты, кстати, чего это у доски «плавал»?
— Да не даётся мне эта математика… — Василий махнул рукой. — А, ерунда все это! Когда это в жизни понадобится такие уравнения решать?
— Ты, это брось! — Белов за плечо развернул Василия Сталина. — Думаешь, тебе это в жизни не пригодится? Ну вот стал ты лётчиком, а потом?
— Потом? — Василий непонимающе хлопал глазами.
— Реакция у тебя хорошая, мозги — тоже. С людьми контакт находишь легко, значит, быстро пробьёшься в командиры. Сначала эскадрильи, потом полка… А посчитать ресурс моторов, а расход ГСМ проверить чтобы не воровали? А даже составить план перелёта.
— А штурман на что?
— А если штурман налажал? Весь полк угробишь? — Белов спокойно, словно гвоздь вбивал каждое слово. — Значит так. С математикой я тебе помогу. Будем вечерами, или когда я там освобожусь, сидеть. Сейчас на географии составишь полный список предметов, с которыми у тебя проблемы и будем подтягивать все. Вася, ты — сын самого Сталина! Ты должен быть как минимум не хуже, а может и лучше.
— Как же… — Василий криво усмехнулся, а Белов стал говорить совсем тихо.
— Вася, он простой человек с железной, даже стальной волей. Он сам себя заставлял учиться и расти. И сейчас читает книги десятками. Ты думаешь, ему легко? И тебе будет сложно. Будешь учиться хорошо, все скажут, ну конечно, он же сын самого Сталина. А вот если будешь учиться плохо, промолчат, и это будет хуже всего. Они будут тебе улыбаться, заискивать и заглядывать в глаза ища одобрения, но всё это только потому, что ты сын Сталина. Конечно, рано или поздно, ты заработаешь собственный авторитет, но ты же не хочешь поздно?
— Нет, — твёрдо ответил Василий, и глаза его блеснули сталью, словно через них на Белова взглянул сам Иосиф Виссарионович.
— Значит, будешь учиться, — Сашка хлопнул ладонью по плечу.
— Вот тут садись, — Василий показал глазами на парту. — Здесь Нинка Гальская сидит. Видная такая, с косой.
— Эх Вася, рановато нам с тобой амуры точить, — вздохнул Александр. — Но если ты настаиваешь…
— Её весь класс боится. Она же, как ведьма. Взглянет, всё внутри переворачивается. Может, ты её укоротишь?
— Укоротить женщину может только счастливый брак и шестеро детей, чтобы сил больше ни на что не хватало. — Белов усмехнулся. — Ладно не переживай. Посмотрим что там за ведьма. И кстати, мы сегодня после школы едем переодеваться. Не забыл?
— А деньги? — Василий нахмурился.
— Деньги — шменьги… Не боись, прорвёмся.
На уроке преподаватель географии рассказывал почему-то об исторических решениях XVII съезда ВКП(б), о речи товарища Сталина, потом внезапно перескочил на «Капитал» Маркса, а напоследок — немножко об океанах. Если первую часть Саша еще слушал более-менее внимательно, то «Капитал» был ему откровенно не интересен — он даже в этой жизни с содроганием вспоминал свою институтскую преподавательницу марксистско-ленинской философии, привившую ему стойкую идиосинкразию к трудам классиков марксизма-ленинизма. «Кстати, она уже родилась и вовсю живет… Съездить, что ли, пристрелить?» Белов мечтательно улыбнулся, представив какую глубокую благодарность он заслужит у будущих студентов «керосинки» если шлепнет ненавидимую всеми Булякевич, но тут же отогнал от себя эту мысль: девчонке сейчас лет пятнадцать, не больше, так за что же ее убивать?
Что касается океанов, то про них Александр мог рассказать намного больше преподавателя, как человек совершивший как-то полное кругосветное путешествие на судне Академик Келдыш, вместе с океанологами и специалистами Первого Главного управления.
А Нина Гальская — еврейка с явной примесью польской крови оказалось весьма привлекательной особой, и ничего демонического Белов в ней не заметил. Ну может чуть выпуклые глаза и острые скулы, придававшие лицу слегка хищный оттенок. А так… девочка и девочка. Правда девочка уже картинно потягивалась, топорща крошечную грудь, и демонстративно поправляла длинные, чёрные, словно антрацит волосы, но Сашку эти ужимки скорее смешили, чем возбуждали. Жесты, подхваченные у женщин старшего возраста в исполнении восьмиклассницы смотрелись забавно.
После географии все пошли в столовую, где за длинными столами уже стучали ложками десятки школяров, и пообедали невкусной кашей и невзрачными комками мяса. Хотя несмотря на бумажный вкус, вся еда провалилась в организм словно уголь в топку.
— Светка, привет! — Василий кивнул подскочившей Светлане.
— Привет, привет. — Светлана, которая вполне освоилась с Беловым, плюхнулась на свободное место. — Ну, что едем?
— Конечно. — Белов с улыбкой кивнул. — Сейчас отсидим, и на свободу с чистой совестью. Ты уже подобрала себе фасон?
— Ну Саша… — Светлана захлопала глазками. — Ты же наверняка придумаешь лучше. Давай на месте решим?
— Ладно, егоза. — Александр кивнул. Придумаем. Действительно нужно учитывать наличие тканей, и прочее.
— А для нас? — С жадным интересом спросил Артём.
— Секрет… пока. — Саша рассмеялся. — Да ладно вам. Всё увидите.
После урока русского языка и геометрии, вся компания погрузилась в уже поджидавший бьюик, и направилась по адресу лучшего московского мастера.
Соломон Израилевич Розенталь был классическим одесским евреем, со специфическим говорком, и острым взглядом мастера. Машина остановившаяся возле дверей была делом обычным. К нему приезжали самые известные московские личности, и автомобилем возле ателье никого не удивить. И даже тремя охранниками — НКВДшниками. А вот вошедший в зал первым, молодой человек в скромной школьной форме, был действительно странным. Странным настолько, что старый Соломон, машинально коснулся коробочки со свитком Торы под рубашкой. Больше всего молодой человек был похож на внезапно помолодевшего прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Не того Пилата который «умыл руки» а того, кто спас Христа и свою душу.
Стоило всей компании войти в зал ателье, как он отодвинув приёмщицу, вышел к ним навстречу.
— Здравствуйте молодые люди. — Мастер коротко поклонился, прижав руку к сердцу. — И чем же может помочь вам скромный труженик иголки и ножниц?
— Соломон Израилевич, — Белов поклонился в ответ. — Вы единственный в Москве кто сможет разрешить наши затруднения. Дело в том, что мне хотелось бы пошить удобную, и практичную одежду для всей нашей компании. Но так как мы ничего в этом не понимаем, хотелось бы иметь ваш взгляд как опытного профессионала. — Он расстегнул портфель, достал несколько листов бумаги, и подал их мастеру.
— Так-так, — Соломон опустил очки со лба на переносицу и вгляделся в рисунок исполненный перьевой ручкой, но очень качественно и без малейших помарок. Он взглянул поверх очков на Белова. — Интересно.
В принципе ничего сложного в фасоне не было. Простой китель с отложным воротником, поднимавшимся словно стойка почти к подбородку. Но вот боковая вытачка была необычной. Да и линия плеча тоже. И из вот таких тонкостей складывался образ вроде вполне привычный, но вместе с тем какой-то чужеродный донельзя.
— И это вы сами придумали?
— Почти, — Белов улыбнулся так, что Соломон Израилевич понял — пояснений не будет. — Нужно будет сшить чёрный, белый и цвета хаки, на всех троих. То есть по три костюма на человека. Ну и приодеть нашу маленькую леди, — Александр тепло улыбнулся вдруг покрасневшей Светлане, и мастер улыбнулся в ответ. Маленькая девочка, конечно, была влюблена в парня по самые кончики ушей, и это читалось в каждом её взгляде.
Соломон сдвинул верхний листок и под ним увидел рисунок девушки в короткой клетчатой юбке, и белой блузке. Потом было платье похожее на классическое китайское ципао, но больше всего Соломону понравился костюм из юбки и пиджака в котором человек двадцать первого века узнал бы форму стюардесс Аэрофлота, только раскрашен костюм был в синий цвет.
— Замечательно. — Соломон вздохнул. — А могу ли я…
— Нет Соломон Израилевич. Весь смысл в том, чтобы фасон этот как можно дольше оставался уникальным. Если нужно, я могу сделать вам грозную бумагу, из энкаведе. Но все просители должны идти лесом.
— Жаль, конечно. Но учтите, в городе много мастеров, и они обязательно попробуют сшить что-то подобное.
— Мастеров много, но Соломон Израилевич Розенталь — один. Я просто уверен, что это будут жалкие пародии.
— Ах молодой человек! Ну как это можно поливать елеем душу старого еврея, и одновременно рвать её на кусочки? Но я таки построю вам костюмы.
После того, как он снял со всех мерки, мастер скрылся в своей комнате, а клиенты стали оформлять заказ на пошив. Когда Соломон вернулся к приёмщице, та сидела уставясь в одну точку стеклянным взглядом.
— Клава? Што с вами, моя дорогая? — Мастер заглянул в глаза женщины и увидел там изумление уже перешедшее в состояние тихой паники. — Да что же это? Они вам нагрубили? Ай как не хорошо!
— Нет. — Клавдия Семёновна отмерла. — Вот, смотрите, Соломон. — Она качнула подбородком в стопку квитанций.
— И что там такое? — Соломон надел очки и внимательно прошёлся по желтоватому листку бумаги. — Всё правильно. Костюмов три… — И тут взгляд его упал на фамилию заказчика, и он облегчённо рассмеялся. — Ну и что теперь? Если они дети Сталина им теперь и голыми ходить, как босякам с Бессарабки? Очень вежливые молодые люди, в отличие от некоторых. И я уверен, что если мы всё сделаем как надо, и их папа придёт к нам. Хорошие люди, Клавдия, должны ходить в хорошей одежде. — Он назидательно поднял палец вверх…
А в это время Берлин на несколько дней оказался во власти штурмовиков, которые начали весьма энергично наводить в столице свои порядки. Они легко и непринужденно перетянули в свои ряды пленных солдат и младших офицеров, а потому штурм частями Вермахта, подошедшими к городу с запада, не удался. Однако армейцам все же удалось потеснить штандарты СА, и кое-где выбить их из города. И тут…
— Какого сраного черта мы должны класть свои головы за всяких буржуев?! — поинтересовался роттенфюрер СА Курт Майер, и грохнул кулаком по столу. — Я родом из Веддинга, и мне надоели эти «господа», эти «майнехеррен», эти «фрау»! Я спрашиваю вас, друзья: что здесь за дерьмо?! Почему когда я — роттенфюрер штурмовиков, которому сам Рём подарил кинжал со своей подписью, который был унтером на фронте, который харкал легкими после газовой атаки томми, почем я не могу выпить кружку пива и съесть пару сосисок? Почему эта кабацкая тварь тут же бежит к нашему штурмбанфюреру, и эта сраная свинья грозится выбить мне зубы?! Мне!
Среди собравшихся в маленькой бирхалле штурмовиков раздался возмущенный гул.
— И что ты предлагаешь, дружище? — поинтересовался Клаус Вильке, пришедший в СА прямиком из Рот Фронта. — Что ты конкретно предлагаешь?
— А вот что, — и Майер поманил всех собравшихся. Когда же головы склонились над столом, он прошипел. — Надо нам, парни, снова вспомнить, что мы — не нацисты. Надо идти выручать нашего Тельмана!..
Через четыре дня среди штурмовиков полыхнул свой собственный мятеж. Бывшие ротфронтовцы и члены Союза фронтовиков-социалистов, оставив прежние раздоры, соединились, включили в свои ряды изрядное количество примкнувшей молодежи и штурмом взяли тюрьму Моабит, где с тридцать третьего года в одиночном заключении пребывал Эрнст Тельман. Боевой отряд с развернутыми красными знаменами рванулся в Росток, где к всеобщему удивлению нашел союзника в лице капитана-цур-зее Деница. Командир Подводной Флотилии «Веддиген» неожиданно проявил симпатию к коммунистам, его подводники подняли красные флаги на своих лодках и заявили на весь мир о создании Временного Революционного правительства. К ним примкнули несколько танковых и мотопехотных батальонов из второй танковой дивизии Вермахта, а из рабочих-судостроителей в спешном порядке формировались боевые дружины спартаковцев. Хотя основной силой все же оставались вооруженные моряки-подводники и части берегового обслуживания…
В Росток стали стекаться бывшие депутаты Рейхстага от социал-демократов, в основном — из левого крыла этой партии. Бывшие рядовые «эсдеки» и остававшиеся на свободе коммунисты хлынули туда просто потоком. Очень скоро там оказалось никак не менее ста тысяч вооруженных человек, численность которых все увеличивалась.
Другая часть Вермахта — вторая и пятая пехотные дивизии и первая танковая оказались в жуткой ситуации: Польша как обычно решила погреть руки на несчастии соседа, и польские части вторглись в Силезию. Генерал-майор Герман Гот возглавил оборону, к нему примкнули некоторые эсэсовские отряды и несколько штандартов СА из группы «Нижняя Саксония». Они яростно сопротивлялись, но силы были неравны. К пятнадцатому ноября польская армия захватила Бреслау…
Правда, дальше у ляхов как-то не заладилось. Их угораздило сунуться в Восточную Пруссию, а там чуть ли не каждый квадратный метр был укреплен, защищен и забетонирован. Поляки понесли такие потери, что в Варшаве испугались и решили приостановить Великий Поход. Ну, во всяком случае — до прояснения положения в Германии.
В Лиге Наций вопрос об обуздании Польской агрессии поднял Советский Союз, но его как-то не очень слушали, а Генеральный секретарь Авеноль вообще отказался включать этот вопрос в повестку дня. И тому было самое простое объяснение: Франция под шумок оккупировала демилитаризованную Рейнскую зону.
Александр полагал, что за те три месяца, пока он разгуливал по Европам, в советском Союзе будет сделано очень многое. Воображение уже рисовало красноармейцев, вооруженных если не «калашами», то хотя бы ППШ, пусть не опытные образцы, но хотя бы проекты новых танков с противоснарядным бронированием, дизелями и пушками серьезного калибра, и какие-нибудь предварительные разработки реактивных самолетов и систем залпового огня. Из того, что Белов знал или слышал о Сталине, ему представлялось, что Иосиф Виссарионович железной рукой направит промышленность и военных в нужное русло, и в стране уже кипит бурная работа в штабах и на полигонах по разработке изменений в Уставах и разработке новых видов вооружений. А потому просто не мог дождаться, когда товарищ Сталин пригласит его побеседовать о тех наработках и предложениях, которые он успел составить до своего отъезда в Германию.
И вот, наконец, дождался. Утром выходного дня — шестого дня шестидневки, к которой он все еще никак не мог привыкнуть, после обычной утренней гимнастики с ребятами и Надмитом, к Саше подошел Власик:
— Товарищ Белов, как позавтракаешь — зайди… — Он неопределенно махнул рукой куда-то вглубь квартиры. — Приглашал…
…Получив разрешение, Белов вошел в кабинет и с уже привычно смирив свою детскую ипостась которая желала залезть на диван с ногами, чинно уселся облокотившись о спинку.
Сталин терпеливо ждал, пока мальчишка угнездится на диване. Затем, взяв со стола несколько листков, произнес:
— Товарищ Саша, вот мы тут получили ответ из Наркомата тяжелой промышленности. Они рассмотрели вопрос о создании перспективного патрона меньшей мощности и у них появились некоторые вопросы… — Тут он заметил, что у Белова на лице появилось выражение крайнего удивления, и поинтересовался. — Есть мнение, что и у вас появились вопросы, не так ли?
— Так и еще как! — Ответил Саша и сразу взял быка за рога. — Товарищ Сталин, они там охренели? Без малого четыре месяца решать вопрос о производстве установочной партии патронов, и так и не решить? Они там у вас чем занимаются? Чертей рисуют? И, кстати, а почему вообще этот вопрос попал в Наркомат тяжелой промышленности? Патроны — не домны и не мартены…
— А потому, — веско сказал Сталин. — Патронные заводы входят в Наркомат товарища Серго.
Саша по-китайски сосчитал про себя до пятидесяти, сделал несколько глубоких вдохов и осторожно спросил:
— Товарищ Сталин… а вот это — нормально, если станкостроением, черной металлургией, вооружением и боеприпасами занимается один и тот же наркомат? Орджоникидзе, наверное — очень хороший человек, но разве одному под силу такую разнонаправленную махину на себе волочь? — Он вдруг хмыкнул. — Ему б еще до кучи химией и нефтью в пополам с электроэнергией заняться — вот была бы сказка…
Сталин издал короткий звук похожий на рычание. Белов вскинул голову:
— Господи, святый и правый! Неужто?! Так у вас что — Совет народных комиссаров из одного Орджоникидзе состоит? Нет, правда? Авиацию тоже он ведет?! Да вы чего?! — Он спрыгнул с дивана, точно подброшенный невидимой пружиной, и подскочил к столу. — Товарищ Сталин, да вы что?! Как же можно все это в одних руках соединять? Там же время отклика такое получается, что четыре месяца — это вообще ни о чем!
Сталин, стиснув зубы, слушал Александра. Лицо его превратилось в застывшую мертвую маску. Трубка давно прогорела и погасла, но он не замечал этого. А Белов, распалившись, уже кричал:
— Авиация, вооружение, топливо, машиностроение, металлургии черная и цветная, химия и что там еще? И все это — один Наркомат? «Один народ, один Рейх, один Фюрер», блин! — Тут ему в голову пришла еще одна мысль, и он продолжил с еще большим напором. — Вы, значит, планируете средства на электрику, химию, авиацию, а потом все это попадает в руки одного наркомата, где благополучно перераспределяется, и, в результате, вместо азотной кислоты на гора выдается эн чугунных чушек, так что ли?!
Иосиф Виссарионович скрипнул зубами: Белов чутьем человека из будущего угадал основную проблему советской промышленности, а вернее — ее планирования. Именно по этой причине ЦК уже давно пытался разделить Наркомат Тяжелой промышленности на несколько отдельных наркоматов, но каждый раз эти попытки упирались в противодействие Орджоникидзе, который упорно не желал делиться специалистами и передавать их кому бы то ни было, выпуская из под собственной руки…
— А есть еще лучший вариант — продолжал Саша — если по авиации план выполнят на пятьдесят процентов, а по кирпичам — на двести. Суммарное выполнение плана — сто двадцать пять процентов, можно премию наркомату выписывать. А летать на кирпичах…
Саша указал на листки, на столе:
— Ну и какие же вопросы появились у специалистов этого меганаркомата? — Белов вложил в свой вопрос максимум ехидства. — Небось, первым номер стоит: нахрена это вообще нужно? Угадал?
Кулак Сталина грохнул о крышку стола с такой силой, что Сашка непроизвольно вздрогнул. Вождь поднялся, мягко ступая, обошел стол и надвинулся на мальчика. Тот отступил к дивану, а Иосиф Виссарионович прошипел:
— Угадал, бичо, угадал. И вот я смотрю и удивляюсь: почему товарищ Ладыгин, — Сталин намерено назвал Сашку фамилией старшей половины, — который знает такие важные вещи, как наилучшие пути реорганизации наркоматов, повышения боеспособности Красной Армии, дальнейшего развития авиации, топливной и химической промышленности Союза ССР, — почему этот товарищ вместо того, чтобы поделиться с нами своими знаниями, без разрешения бегает по Европе и решает какие-то примитивные проблемы, с которыми справились бы обычные боевики ГУГБ или Коминтерна?! Может, товарищ Ладыгин слишком любит убивать? Тогда отправим товарища Ладыгина работать на бойню, а сами будем искать решения, которые товарищ Ладыгин знает, но считает ниже своего достоинства поделиться своими знаниями. Ему же интереснее Гитлера взрывать!
Он подошел вплотную к дивану и швырнул Сашке в лицо скомканные листки:
— Вот! Избавил нас от войны с немцами?! Ай, молодец, умница. А что, больше у Советской России врагов нет, да, бичо? И воевать нам больше ни с кем придется? Вот только товарищ Ладыгин, кажется, готов почивать на лаврах! Очень напрасно!
Саша, понурившись, молчал. Действительно, это очень просто учить, зная, что получится в итоге. И последнее дело изображать из себя умника, когда заглянул в ответы в задачнике. Непорядочно как-то…
— Хотя, возможно, я слишком многого ждал от товарища Ладыгина, совсем забыв, что он — Белов, мальчишка, четырнадцатилетний мальчишка… Если я ошибся, так вы поправьте меня… Саша…
— Товарищ Сталин, — Белов глубоко вздохнул. — Товарищ Сталин, я — виноват. И свою ошибку осознал. Разрешите, я посмотрю их вопросы и постараюсь дать пояснения.
Сталин молчал и демонстративно не смотрел в его сторону. Александр молча собрал листки, подошел к столу и разгладил их. Внимательно прочитал, осторожно придвинул стул, сел и начал быстро писать. Иосиф Виссарионович стоял, не глядя на мальчика, и только слышал, как скрипит карандашный грифель.
Через четверть часа Саша поднял голову:
— Товарищ Сталин, я вот тут написал… — и внезапно осекся, обнаружив, что Сталин стоит у него за спиной и через плечо читает написанное.
— Хорошо, с этим понятно — сказал Иосиф Виссарионович, забирая исписанные листы. — Теперь по поводу Наркомата Тяжелой промышленности. ЦК уже давно собирается разделить его, но вот в чем дело, швило: Серго… — Сталин задумался, подбирая нужные слова, — Серго, он, понимаешь, сильный вожак, хороший вожак, умный вожак, но… Но только немножечко еще и князь. Там у нас, в Грузии, все — князья…
— И вы, дайде? — съехидничал Белов.
Но Иосиф Виссарионович ответил совершенно серьезно:
— Нет. Теперь нет. Раньше — да, а теперь… — Он улыбнулся, и его улыбка тоже была ехидной. — Теперь в Грузии все князья… и один Сталин.
Они засмеялись одновременно. Шутка разрядила возникшее напряжение, и поставила жирную точку в их ссоре. Но отсмеявшись, Сталин снова посерьезнел:
— Так вот, добром Серго наркомат не отдаст. Будет упираться, вставлять палки в колеса, даже на открытое противостояние пойдет. А у нас… у меня не так уж много сторонников в ЦК. Таких, которые будут верны до конца, совсем мало. Валериан, Вячеслав, Клим, Лаврентий, Сергей, Мануильский вот, Дмитро… наверное и все… — Он вздохнул, — Андреев — исполнительный дурак, Бадаев — преданный дурак, что еще хуже. Ежов — сам думать не умеет, Глеб Максимилианович — совсем сдал в последнее время, в Академии своей зарылся и ничего больше не видит и не слышит… Разве еще Шверник, хотя тут я не уверен… А про Калинина и говорить не хочу.
Белов хотел было спросить: «Почему?», но не осмелился. Вместо этого он лихорадочно вспоминал все, что знал о государственном устройстве СССР того, вернее — этого времени. Получалось откровенно плохо: его познания о государственной власти касались послевоенного времени, причем более-менее связанными — лишь с начала восьмидесятых годов…
— Вот какое дело, товарищ Сталин… — Саша посмотрел Иосифу Виссарионовичу прямо в глаза. — Я вам тут не помощник. Ну не знаю я сегодняшних реалий. Знал бы заранее — историю бы получше учил… — Он виновато улыбнулся. — Ведь когда я жил… буду жить… когда взрослым… то есть когда стал чего-то понимать, уже все по-другому было. Вот был у нас Верховный Совет. В принципе ничего он не решал, но должность Председателя была очень почетной. Вроде президента. А сейчас… — тут он запнулся и просительно взглянул на Вождя.
Сталин тут же принялся расспрашивать его о структуре и функциях Верховного Совета, но почти ничего, кроме «вбитого в подкорку» определения «Верховный Совет СССР есть высший представительный и законодательный орган государственной власти Союза Советских Социалистических Республик» добиться от Сашки так и не смог. С огромным трудом Ладыгин вспомнил, что Верховный Совет избирали на Съездах народных депутатов, что был еще какой-то Президиум, и вроде бы сначала Председатель Верховного Совета был Председателем Президиума ВС. На этом его познания закончились окончательно и бесповоротно.
— У нас есть что-то подобное, — подумав, сказал Иосиф Виссарионович, — но твоя формулировка — как бы это сказать? — чеканнее, как-то понятнее…
— Вроде бы это ваша формулировка — осторожно заметил Белов. — Верховный совет вроде уже в вашей Конституции утвердили, товарищ Сталин, которую мы пятого декабря праздновали…
— Да? — без всякого интереса спросил Сталин. — Ну, это не важно, кто это сказал, важно, что сказано хорошо. А вот идея о Председателе Верховного Совета — хорошая идея. Может быть и удастся обуздать нашего Серго…
Он набил трубку, примял табак пальцами, чиркнул спичкой…
— С кем из оружейников нужно поговорить? Кого ты помнишь, товарищ Саша? — спросил он безо всякого перехода. — Токарев, Коровин, Дегтярев, Федоров, Симонов…
— Дайде, это какой Федоров? — удивленно перебил его Сашка. — Это что, тот самый, что автомат придумал? А он разве еще жив?
Сталин молча кивнул. Белов вспомнил, что когда-то, очень давно он читал книгу Федорова «Эволюция стрелкового оружия», и заявил, что Федоров нужен в первую очередь. Потом ему вспомнились конструкции Симонова, виденные в Музее Советской Армии, и он назвал Симонова. Последним номером стал Дегтярев, которого Белов помнил, в основном, по КОРДу, но рассудил, что если в такой хорошей машинке конструкторы решили помянуть Дегтярева, то это был стоящий человек. Разумеется, он так же знал и про ручной пулемет, и про пистолет-пулемет конструкции Дегтярева, причем в той другой жизни ему даже доводилось ими пользоваться. Хорошие машинки, но не выдающиеся. Впрочем, Белов был в курсе, что советская стрелковка всегда делалась с учетом невысоких возможностей промышленности, так что…
Все эти свои рассуждения он выложил Сталину, и тот согласился с доводами.
— Мы должны сделать самое хорошее из того, что можно производить массово на наших заводах, а не самое хорошее вообще, — подвел итог Вождь. — Еще раз все распиши, швило, и завтра я покажу твои записи этим троим…
Саша уже собрался уходить, когда Сталин остановил его. Указал на кресло, стоявшее возле окна, и скомандовал:
— Сядь. Я еще тебя не отпускал.
Белов повиновался. У него появилось предчувствие чего-то очень важного. Странно, но он вдруг ощутил себя борзой, услышавшей звук охотничьего рожка…
Сталин принялся прохаживаться по кабинету, устремляя взгляд то в один угол, то в другой, старательно избегая встречаться глазами с Александром.
— Скажи мне, товарищ Саша… Скажи мне не как боец командиру, и даже не как коммунист коммунисту, а как сын отцу…
Коммунистом Саша побыть не успел, но решил не заострять на этом факте внимание Сталина и только кивнул.
— Если вдруг… если случайно… вдруг случайно получится так, что… вдруг Серго… если Серго не согласится стать Председателем Верховного Совета… в вашем… в твоем будущем есть способ… чтобы человек просто уснул? Навсегда… Только отвечай мне правду!
Белов задумался. Такие способы были, причем не только в будущем. Что мешает, например, вкатить объекту лошадиную дозу люминала, а потом добавить изрядное количество нозепама? Или тот же рицин?..
— Есть, дайде, — твердо ответил он. И добавил уже чуть менее твердо. — Прикажешь — здесь синтезирую, и…
Он не договорил, но и так было предельно ясно, что за «и…» и кому это «и» предназначается.
Сталин круто остановился. Долго смотрел куда-то в сторону — туда, где на столе стояли несколько фотографий. Саша проследил направление его взгляда — там стояла фотография на которой были изображены трое мужчин в полувоенной и военной одежде. Три кавказца. Сталин и еще двое, кого Александр пока еще не узнавал…
— Сейчас ты поклянешься, — медленно произнес Иосиф Виссарионович, — поклянешься, что ничего не сделаешь, пока… пока я тебе не разрешу. Клянись матерью, что не сделаешь… ему… ничего не сделаешь, пока я не решу, что другого пути нет.
Белов посмотрел в глаза Вождю. Там бушевало холодное рвущееся наружу пламя, но так и не могло вырваться наружу.
— Клянусь! — отчеканил он. Сталин медленно склонил голову, и тогда Саша повторил еще раз. — Клянусь!..
Назад: 11
На главную: Предисловие
