Книга: Смерть в черной дыре и другие мелкие космические неприятности
Назад: Глава тридцать восьмая. Да будет тьма
Дальше: Часть VII. Наука и Бог. О столкновениях на путях познания

Глава тридцать девятая

Голливудские ночи

Нет лучше способа взбесить завзятого киномана, чем усадить на сеансе рядом с ним какого-нибудь не в меру образованного приятеля, который не сможет держать язык за зубами и будет весь фильм нудить про то, почему книжка лучше. Такие личности только и делают, что болтают о том, что-де в романе и персонажи многограннее, и сюжет логичнее. По-моему, лучше бы им сидеть дома и дать нам, нормальным людям, спокойно посмотреть кино. Мне кажется, это вопрос чисто экономический: посмотреть фильм дешевле и быстрее, чем купить и прочитать книгу, по которой он снят. Поскольку подобное мнение недостойно интеллигентного человека, мне стоило бы помалкивать всякий раз, когда я замечаю антинаучные ошибки в сюжете или декорациях фильма. Но я не молчу. Иногда я раздражаю соседей по кинозалу не хуже отпетого книжного червя. С течением лет я собрал коллекцию особо вопиющих ошибок в голливудских фильмах, где действие происходит в космосе либо так или иначе связано с ним. И мне обязательно нужно кому-то о них рассказывать.

Оговорюсь: мой список состоит вовсе не из киноляпов. Киноляп – это ошибка, которую случайно пропустил продюсер или редактор и которую обычно легко исправить. Астрофизические ошибки, о которых я поведу речь, появились в киноповествовании по воле создателей и свидетельствуют о крайнем невнимании к деталям, которые было бы совсем несложно уточнить. Более того, осмелюсь предположить, что все эти сценаристы, продюсеры и режиссеры не прослушали в своих университетах даже элементарного курса астрономии.

Начнем с самого низа списка.

В конце фильма «Черная дыра» (студия «Дисней», 1979 год) – кстати, этот фильм у многих, в том числе и у меня, значится в списке десяти худших фильмов – космический корабль, похожий на творения Уэллса, теряет управление и падает в черную дыру. Казалось бы, заветная мечта любого мастера спецэффектов! Посмотрим, как мастера справились с задачей. Что произошло с кораблем и командой? Их разорвало растущими приливными силами гравитации, как сделала бы настоящая черная дыра? Ничего подобного. Была ли хоть одна попытка показать релятивистское замедление времени, в том виде, как его предсказал Эйнштейн – когда вокруг обреченной команды пронеслись бы миллиарды лет эволюции Вселенной, а сами астронавты постарели бы при этом на несколько тик-таков наручных часов? Ничего подобного. Правда, на экране все же появился вращающийся диск притянутого черной дырой газа. Это хорошо. Черные дыры примерно так и поступают с газом, который на них падает. Но вырывались ли с обеих сторон от аккреционного диска продолговатые протуберанцы из вещества и энергии? Ничего подобного. Что произошло с кораблем, когда он прошел сквозь черную дыру? Его вышвырнуло в другое время? В другую часть Вселенной? Вообще в другую Вселенную? Ничего подобного. Вместо того чтобы ухватиться за идеи, перспективные с точки зрения кинематографа и оправданные с точки зрения науки, сценаристы описали недра черной дыры как сырую пещеру, всю в сталактитах и сталагмитах, как будто мы пошли на экскурсию в нижнюю часть Карлсбадских Пещер, где жарко и влажно.

Многие считают, что подобные сцены – проявления поэтической натуры режиссера, художественный вымысел, который дает ему право на любые, самые безумные фантазии, не имеющие отношения к подлинной Вселенной. Однако, если учесть, какие эти сцены нелепые, скорее нужно считать их проявлением научного невежества режиссера. А если бы, предположим, существовало понятие «научного вымысла» и ученый, задумав нарисовать картину, тоже получал бы право игнорировать фундаментальные законы изобразительного искусства? И вот, например, ученый взялся бы писать обнаженную натуру и пририсовал бы своей модели три груди, по семь пальцев на ногах и ухо вместо носа. Впрочем, не будем впадать в крайности: представьте себе, что ученые рисовали бы людей с коленками, которые сгибаются в другую сторону, или искажали бы пропорции рук и ног? Или из этого получилось бы новое направление в изобразительном искусстве, вспомним хотя бы Пикассо с его портретами, где у всех лица как камбала, или профессиональные художники отправили бы нас, ученых, в начальные классы художественной школы, на курс общей анатомии.

Что именно – художественный вымысел или невежество – заставило автора одной картины, висящей в Лувре, написать круглую поляну, обсаженную высокими прямыми деревьями, так, что все тени от деревьев падают к центру поляны? Неужели художник никогда не обращал внимания, что тени от вертикальных предметов, когда источник света всего один, всегда параллельны? Художественный вымысел или невежество заставляет практически всех художников, рисуя Луну, изображать или полнолуние, или полумесяц? Ведь Луна половину времени не полная и не половинка! Что рисуют художники – что видят или что желают увидеть? Когда Фрэнсис Форд Коппола в 1987 году снимал свой фильм «Тот, кто меня бережет», его оператор звонил мне проконсультироваться, где и когда лучше всего заснять восход полной Луны над Манхэттеном. Когда я предложил ему снять Луну в первой четверти или растущую Луну перед полнолунием, он отнесся к этому безо всякого энтузиазма. Ему годилось только полнолуние.

Впрочем, сколько бы я ни брюзжал, нужно признать, что без художественного вымысла мировое культурное наследие было бы беднее. Помимо всего прочего, мы не досчитались бы экспрессионизма и кубизма. Однако хороший художественный вымысел тем и отличается от плохого, что художник сначала собирает все необходимые сведения, а уже потом начинает творить. Лучше всех, пожалуй, об этом сказал Марк Твен:

Сначала раздобудьте факты, а потом уже искажайте их как вздумается.

(1899, Vol. 2, Chap. XXXVII)

В 1997 году при создании знаменитого фильма «Титаник» продюсер и директор Джеймс Кэмерон потратил много сил и средств не только на спецэффекты, но и на воссоздание роскошных интерьеров судна. От внимания мистера Кэмерона не ускользнула ни одна мельчайшая деталь – от бра на стенах до росписи на фарфоре и гравировки на столовом серебре: он постоянно изучал последние находки подводных археологов, добытые на затонувшем корабле с глубины почти четыре километра. Более того, он тщательно исследовал историю моды и общественных нравов, чтобы его герои одевались и вели себя по возможности так, как в 1912 году. Кэмерон знал и о том, что только три из четырех дымовых труб были связаны с двигателями, и сделал так, что дым на экране идет лишь из трех труб. У нас есть точные данные о том, как проходило первое плавание «Титаника» из Саутгемптона в Нью-Йорк, как все было в тот день и час, когда судно затонуло, мы знаем широту и долготу, где это произошло. Кэмерон и это тоже учел.

Казалось бы, при таком внимании к деталям Джеймс Кэмерон мог бы уделить несколько больше внимания тому, какие звезды и созвездия были видны на небе в ту роковую ночь.

Так нет же.

Звезды в небе над тонущим кораблем в кино не имеют никакого отношения к реальным созвездиям. Хуже того: когда героиня качается на деревянной доске и напевает себе под нос в ледяной воде северной Атлантики, она смотрит прямо в небо – и нам показывают голливудские небеса, где звезды в правой половине экрана – зеркальное отражение звезд в левой половине. Нельзя же так лениться! Неужели правильная картина звездного неба пробила бы брешь в бюджете фильма?

Беда в том, что никто не узнает, правильные ли у Кэмерона узоры на фарфоре и гравировка на столовых приборах. Но при этом всего за пятьдесят долларов можно купить программу для домашнего компьютера, которая покажет, как выглядит самое настоящее небо в любое время суток в любой день любого года в любой точке Земли за последнюю тысячу лет.

Однако Кэмерону случается прибегать к художественному вымыслу весьма искусно и оправданно. После того, как «Титаник» тонет, зритель видит в воде множество людей, и живых, и мертвых. Разумеется, в безлунную ночь посреди океана ничего не видно даже на расстоянии вытянутой руки. Кэмерону пришлось добавить освещение, иначе никто не узнал бы, что было дальше. Свет этот мягкий, еле заметный, он не оставляет четких теней, которые предательски выдали бы несуществующий источник света.

У этой истории счастливый конец. Как известно многим, Джеймс Кэмерон – исследователь-любитель, который на самом деле очень ценит научные достижения. Одним из его исследовательских проектов и было погружение к «Титанику», а еще он много лет работал в Консультационном совете НАСА, а это серьезная заслуга. Не так давно, когда Кэмерон получил награду журнала «Wired» за любознательность и страсть к приключениям и прибыл на церемонию в Нью-Йорк, меня пригласили на обед с редколлегией журнала и самим Кэмероном. Лучшего случая открыть ему глаза на ошибки в «Титанике» я найти не мог. И нудел по этому поводу минут десять, после чего Кэмерон ответил: «Фильм собрал в мировом прокате больше миллиарда долларов. Только представьте себе, насколько больше прибыли мы бы получили, если бы я правильно снял ночное небо!»

Мне никогда еще не затыкали рот так вежливо и так окончательно. Я кротко вернулся к закускам, слегка смутившись, что вообще затронул эту тему. Прошло два месяца, и мне в планетарий позвонили. Это был специалист по компьютерной анимации из группы доработки фильма, работающий под руководством Джеймса Кэмерона. Он сказал, что при подготовке коллекционного издания «Титаника» некоторые сцены будут пересняты, а ему говорили, что я могу предоставить правильное изображение ночного неба, которое можно будет использовать в новой версии. И, конечно, я сделал правильные изображения ночного неба со всех точек, откуда могли посмотреть на него герои Кейт Уинслет и Леонардо Ди Каприо, пока тонул «Титаник».

* * *

Один-единственный раз в жизни я даже написал письмо с жалобой на астрофизическую ошибку: это было в 1991 году, когда я посмотрел романтическую комедию «Лос-Анджелесская история», сценаристом и продюсером которой был Стив Мартин. В этом фильме Мартин показывает при помощи фаз Луны течение времени: на экране она из полумесяца превращается в полную. Этот факт всячески обыгрывается. Луна появляется в небе каждую ночь. Я всячески приветствую то, что Мартин привлек в сюжет Вселенную, просто эта его голливудская Луна росла не в ту сторону. К северу от экватора, в том числе и в Лос-Анджелесе, освещенная часть Луны увеличивается справа налево.

Когда Луна видна как тонкий серп, Солнце находится от нее на 20–30 градусов правее. По мере того как Луна обходит Землю, угол между ней и Солнцем увеличивается, поэтому освещается все больше и больше видимой поверхности Луны и при фронтальном освещении – угле в 180 градусов – достигает 100 %. Такая конфигурация Солнца, Луны и Земли бывает раз в месяц. Она называется сизигия или соединение и надежно обеспечивает полнолуние, а иногда – лунное затмение.

Луна у Стива Мартина росла слева направо. То есть наоборот.

Я написал мистеру Мартину очень вежливое и уважительное письмо, исходя из предположения, что он хочет знать, как все в космосе устроено на самом деле. Ответа я, увы, не получил, – однако я тогда был всего-навсего аспирантом, и у меня не было громкого титула, который привлек бы внимание мистера Мартина.

Даже в кино из жизни суровых летчиков-испытателей «Парни что надо!», снятом в 1983 году, не все было как надо. Мое любимое нарушение законов физики – это когда Чак Йигер, летчик, первым преодолевший звуковой барьер, поднимается на высоту 24 километра, поставив тем самым новый рекорд не только скорости, но и высоты. Дело происходит в пустыне Мохаве в Калифорнии, где вообще редко бывают облака, однако кинематографисты упустили это обстоятельство, и зрители, когда Йигер пронзает воздух, видят, как мимо стремительно проносятся пушистые, белые высококучевые облака. Эта ошибка наверняка заставила поморщиться метеорологов, поскольку на самом деле такие облака никогда не встречаются в атмосфере Земли выше 6 километров.

Наверное, без этих визуальных опор было невозможно создать у зрителя нутряное ощущение скорости, с которой мчится самолет. Поэтому я понимаю, что двигало кинематографистами. Однако у режиссера фильма Филипа Кауфмана были и другие варианты – можно было использовать другие виды облаков, например, перистые облака или изумительно красивые серебристые облака, которые встречаются и на очень больших высотах. Надо же когда-то узнать, что и такое тоже бывает на свете.

В фильме «Контакт» (1997 год), основанном на одноименном романе Карла Сагана (1983 год), есть особенно обидный астрофизический ляпсус. (Фильм я видел, а книгу так и не прочитал. Но все, кто читал, твердят, разумеется, что книга гораздо лучше фильма.) В «Контакте» речь идет о том, что могло бы произойти, если бы люди обнаружили в галактике разумную жизнь и сумели наладить с ней контакт. Героиня Джоди Фостер, астрофизик и охотница за инопланетянами, произносит очень важную для фильма реплику, в которой содержится математическое противоречие. Когда они с бывшим священником в исполнении Мэтью Макконахи выясняют, что их нежные чувства взаимны – все происходит на фоне самого большого радиотелескопа в мире, – она произносит с нажимом: «Если в галактике 400 миллиардов звезд, и лишь на одной из миллиона есть планеты, и лишь на одной из миллиона этих планет есть жизнь, и лишь в одном случае на миллион она разумна, все равно у нас будут миллионы планет для исследования!»

Неверно. Если исходить из тех чисел, которые приводит героиня, планет с разумной жизнью будет 0,0000004, а это несколько меньше, чем «миллионы». Конечно, «один из миллиона» звучит с экрана гораздо эффектней, чем «один из десяти», но нельзя же так натягивать ответ в математической задаче!

Пассаж мисс Фостер – не неуместное упражнение в арифметике, а явная отсылка к знаменитому уравнению Дрейка, названному в честь астронома Фрэнка Дрейка, который первым вычислил вероятность найти в галактике разумную жизнь, опираясь на последовательность факторов, начиная с общего количества звезд в галактике. Вот почему эта сцена – одна из важнейших в фильме. Кто же виноват в такой промашке? Не сценаристы, хотя их слова были произнесены точь-в-точь. Я считаю, что виновата Джоди. Она – актриса, играющая главную роль, и поэтому стоит на последнем рубеже обороны от ошибок, просочившихся в реплики, которые ей положено произносить. Поэтому ответственность лежит на ней. Мало того, если я ничего не путаю, она выпускница Йельского университета. Там наверняка учат арифметике.

В 70-е и 80-е годы XX века был очень популярен телесериал «Как вращается мир», где на заставке показывали рассвет, а под финальные титры закат, что, учитывая название сериала, было вполне уместным кинематографическим ходом. К сожалению, вместо рассвета показывали закат, пущенный задом наперед. Никто не взял на себя труд отметить, что в северном полушарии солнце всегда поднимается под углом направо от той точки на горизонте, где встает. И вечером опускается по небу наискосок – под углом направо. Рассвет в этой мыльной опере состоял в том, что Солнце, показавшись из-за горизонта, двигалось налево. Очевидно, создатели сериала заполучили пленку с закатом и, чтобы сделать заставку, пустили ее задом наперед. Либо они не любили рано вставать и не смогли поэтому заснять рассвет, либо снимали рассвет где-то в южном полушарии, а потом почему-то помчались в северное и сняли закат уже там. Если бы они спросили совета у местных астрофизиков, любой из нас порекомендовал бы, раз уж так хочется сэкономить деньги, показать закат не просто задом наперед, а еще и в зеркале. Так съемочной группе удалось бы угодить всем сразу.

Разумеется, непростительное невежество в области астрофизики простирается далеко за рамки телевидения, кино и картин в Лувре. Знаменитый потолок Центрального вокзала в Нью-Йорке словно бы парит высоко-высоко над головами бесчисленных деловитых пассажиров. Если бы архитекторы вообще не собирались делать его похожим на настоящий небосвод, я бы и ухом не повел. Но среди нескольких сотен звезд на этом холсте площадью добрый гектар содержится с десяток настоящих созвездий, прорисованных во всем их классическом великолепии, к тому же его пересекает Млечный Путь – именно там, где положено. Не говоря уже о том, что звездное небо почему-то зеленое – примерно в такой оттенок красили бытовую технику фирмы «Сирс» в пятидесятые, – небо расположено задом наперед. Да-да, задом наперед. Оказывается, в эпоху Возрождения это был обычный прием – тогда были в ходу глобусы небесных сфер. Но в таких случаях вы, зритель, стояли словно бы в каком-то воображаемом месте «снаружи» небосклона и смотрели вниз, а Земля находилась в центре глобуса Это очень ловкий и наглядный прием, если сферы диаметром меньше вас, но для потолка в сорок метров в поперечнике он совсем не годится. При том, что все звезды нарисованы наоборот, звезды в созвездии Орион по совершенно непостижимым причинам расположены традиционным, привычным для нас образом, и Бетельгейзе, и Ригель ориентированы как нужно.

Само собой, астрофизика – не единственная наука, по которой потоптались недостаточно осведомленные люди искусства. Натуралистов, должно быть, обижали даже чаще, чем меня. Прямо слышу, как они сокрушаются: «Это неправильная китовая песня, тот вид китов, который сняли в фильме, поет по-другому! В этих краях такие растения не растут! Эти горные породы никогда не встречаются на территориях с такими почвами! Подвид диких гусей, которые так кричат, вообще не водится на этих островах!» «Они думают, мы поверим, что клен даже зимой не опадает?!»

В следующей жизни я планирую открыть школу естественных наук для художников – пусть люди искусства получают дипломы, подтверждающие, что они осведомлены об устройстве мира природы. По окончании они получат право искажать действительность – но с умом, опираясь на подлинные знания, и это послужит их художественным творениям лишь на пользу.

Когда по экрану поплывут титры – режиссер, продюсер, художник-постановщик, оператор и все-все-все, кто там упомянут, с гордостью укажут, что состоят в обществе ИВИ – борцов за истину в искусстве.

Назад: Глава тридцать восьмая. Да будет тьма
Дальше: Часть VII. Наука и Бог. О столкновениях на путях познания