Следствие. Суд. Приговор. Исполнение

Книга: Кремль-1953. Борьба за власть со смертельным исходом

Президиум Верховного Совета лишил Берию полномочий депутата, снял с должности заместителя главы правительства и министра внутренних дел, отобрал все звания и награды. Но ордера на арест, санкцию на содержание под стражей никто не давал.

Президиум ЦК принял постановление «Об организации следствия по делу о преступных, антипартийных и антигосударственных действиях Берии». Прежнего генерального прокурора СССР Григория Николаевича Сафонова отстранили. Назначили нового – Романа Андреевича Руденко. Он был главным обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе главных нацистских военных преступников, работал прокурором Украины, и Хрущев ему доверял.

Руденко приказали в течение суток сформировать следственную бригаду. Но следствию пришлось непросто. Не знали, в чем обвинить главного арестанта. В эпитетах недостатка не было: наглец, авантюрист, интриган, провокатор! Но за это не сажают. Члены президиума ЦК требовали судить Берию за антипартийную деятельность. Пришлось прокурору Руденко объяснять, что такой статьи в Уголовном кодексе нет. Тогда накажите за антигосударственную деятельность! Но за какую именно?

Берия был виновен в массовых репрессиях, но этой темы руководители боялись как черт ладана. На всякий случай его обвинили в изнасиловании, что в любом случае позволяло расстрелять Берию по указу Президиума Верховного Совета СССР от 4 января 1949 года «Об усилении уголовной ответственности за изнасилование». Так всегда делали в Министерстве госбезопасности: предъявляли обвинение сразу по нескольким статьям. Одно сорвется, другое останется.

Когда-то его предшественника на посту наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова обвинили в гомосексуализме. Секретарь ЦК Шаталин рассказал высшему чиновничеству о связях Берии с женщинами. Прямо на пленуме ЦК обильно цитировал показания начальника охраны Берии полковника Саркисова: «Мне известны многочисленные связи Берия со всевозможными случайными женщинами… Берия сожительствовал со студенткой института иностранных языков Майей. Впоследствии она забеременела от Берия и сделала аборт. Сожительствовал Берия также с 18–20 летней девушкой Лялей. От Берии у нее родился ребенок, с которым она сейчас живет на бывшей даче Обручникова. По указанию Берия я вел специальный список женщин, с которыми он сожительствовал. (Смех в зале.) Впоследствии, по его предложению, я этот список уничтожил. Однако один список я сохранил. В этом списке указаны фамилии, имена, адреса и номера телефонов более 25 таких женщин. Год или полтора тому назад я совершенно точно узнал, что в результате связей Берия с проститутками он болел сифилисом. Лечил его врач поликлиники МВД».

На допросе полковник Саркисов описал, как все это происходило: «Прохаживаясь около своего дома, Берия замечал какую-нибудь заинтересовавшую его женщину. В таком случае он посылал меня, Надарая или сотрудников охраны узнать ее фамилию, имя, адрес или телефон. Я шел вслед за такой женщиной и старался разговориться с ней… Я говорил такой женщине, кто ею интересуется, и спрашивал, не хочет ли она что-либо передать… По его указанию либо сам ездил за ней, либо посылал его машину… Женщины на квартиру к Берия привозились, как правило, на ночь».

В феврале 1959 года полковника Рафаэля Семеновича Саркисова тоже посадят на скамью подсудимых. Он получит десять лет. Через год его освободят условно-досрочно.

Об альковных историях Берии ходило немало слухов. Нами Микоян, невестка Анастаса Микояна, которая была знакома с Берией, вспоминает:

«Где-то в конце 40-х – начале 50-х годов в Москве, в числе многочисленных тайных романов, у Берия возникла связь с юной девушкой – красавицей Лялей. Она родила дочь, и Берия дал девушке имя своей матери. Позже маленькая Марта, став взрослой и красивой, в 70-х годах вышла замуж за сына члена политбюро брежневской эпохи Гришина».

Допросили и самого Берию.

Он не понимал, почему его спрашивают:

– Я легко сходился с женщинами, имел многочисленные связи, непродолжительные. Этих женщин ко мне приводили на дом, к ним я никогда не заходил. Доставляли мне их на дом Саркисов и Надарая. Были такие случаи, когда, заметив из машины ту или иную женщину, которая мне приглянулась, я посылал Саркисова или Надарая проследить и установить ее адрес, познакомиться с ней и при желании ее доставить ко мне на дом.

Прокурор Руденко:

– Вам предъявляется девять списков, в которых значатся 62 женщины. Это списки ваших сожительниц?

– Большинство женщин, которые значатся в этих списках, это мои сожительницы, с которыми я имел непродолжительные связи. Эти списки составлены за ряд лет…

– Вы сифилисом болели?

– Я болел сифилисом в период войны, кажется в 1943 году, и прошел курс лечения.

В ходе следствия по делу Берии вскрылось такое, что перипетии его личной жизни показались детскими шалостями.

В апреле 1948 года оперативники Министерства госбезопасности устроили целое представление с только что назначенным министром морского флота Александром Александровичем Афанасьевым. С одной стороны, Сталин подписал решение о его назначении союзным министром, а с другой – дал санкцию на его разработку.

Утром Афанасьев отправился на работу. Вдруг его ЗИС-110 остановился, потому что оказались проколотыми шины. Он решил идти на работу пешком. Рядом затормозила другая машина. Оттуда выскочили какие-то люди, скрутили министра и увезли. Завязали глаза и доставили на конспиративную квартиру МГБ (о чем он не подозревал) и сказали:

– Нам известно, что вы работаете на английскую разведку. Мы хотим, чтобы вы работали еще и на нас, на американскую разведку.

Афанасьева с завязанными глазами вывели из дома и отпустили возле Моссовета. Афанасьев тут же попросился на прием к Сталину. Принял его Берия. Выслушав, позвонил Абакумову и приказал явиться к нему. Для вида Лаврентий Павлович распек министра госбезопасности:

– Что же ты за министр? Что у тебя делается? Американские разведчики до того обнаглели, что на улицах хватают людей. Схватили Афанасьева и заставляют вести шпионскую работу.

Берия приказал Абакумову разыскать американских разведчиков, похитивших Афанасьева. Через несколько дней министр госбезопасности «разыскал» того сотрудника МГБ, который выдавал себя за американского разведчика. На Лубянке провели очную ставку между министром и мнимым «американцем», который, исполняя задание начальства, сообщил, что Афанасьев, будучи капитаном торгового судна, еще в 1933 году согласился работать на англичан… 26 апреля министра арестовали. Следователи МГБ избивали Афанасьева, чтобы он подписал нужные им показания. Год над ним измывались. 14 мая 1949 года Особое совещание при Министерстве госбезопасности приговорило его к двадцати годам исправительно-трудовых работ.

Организовал операцию начальник 2-го Главного управления (контрразведывательного) МГБ генерал-майор Евгений Питовранов. Американского разведчика изображал один из его подчиненных – заместитель начальника 7-го отдела 2-го главка полковник Шолом Самойлович Шлюгер. Ему не повезло. Когда при Игнатьеве из аппарата госбезопасности стали вычищать евреев, его тоже арестовали.

Но под стражей он провел всего два месяца. После смерти Сталина полковника, как и многих других, отпустили. Его жена, желая поблагодарить Берию, найдя удобный повод, послала новому министру телеграмму:

«Дорогой Лаврентий Павлович!

Поздравляю вас с днем рождения. Желаю здоровья и плодотворной работы на благо нашей Родины.

Людмила Шлюгер».

Ее мужа восстановили на службе и отправили в командировку в Венгрию, а Людмиле Дмитриевне неожиданно позвонили из Министерства внутренних дел и сказали, что за ней пришлют машину и отвезут на Лубянку. Но «Победа» доставила ее прямиком в особняк Берии. Лаврентий Павлович спросил:

– Вы телеграмму посылали? Я решил вас отблагодарить.

Что происходило дальше, она изложила на следствии: «Он пригласил меня в столовую. Кроме нас двоих никого не было. За ужином Берия угощал меня вином, пил за мое здоровье, за здоровье моей дочки. После ужина Берия повел меня в спальню, усадил на край кровати и стал меня обнимать. Я просила не трогать меня, но Берия сказал, что здесь философия ни к чему, и овладел мною. Я боялась ему сопротивляться, так как опасалась, что Берия может опять посадить моего мужа. Только подлец может пользоваться зависимым положением жены подчиненного, да еще недавно освобожденного из-под стражи».

Некоторые историки исходят из того, что Берия виноват в репрессиях не более, чем остальные члены политбюро – от Молотова до Хрущева. Лаврентий Павлович пришел к руководству Наркоматом внутренних дел в конце 1938 года, когда пик репрессий был уже пройден, и с его приходом часть арестованных выпустили. Но летом 1953 года он проиграл в политической борьбе, и его превратили в козла отпущения…

В реальности он был человеком с криминальным складом ума без малейших моральных ограничений. Он с молодых лет стал преступником – приказывал убивать и мучить людей, считал, что пытки – в порядке вещей.

Следователи допросили заведующего его приемной Федора Васильевича Муханова. Он много лет проработал личным секретарем Лаврентия Павловича и рассказал: «В приемной Берии в письменном столе в правой тумбочке в ящике хранились завернутыми в газеты резиновые палки и какие-то предметы для избиений. Иногда Богдан Кобулов, Влодзимирский и другие заводили в кабинет Берии арестованного и уносили туда принадлежности для избиений. Через некоторое время в приемной были слышны вопли и крики арестованного».

Преступлениям Берии и его команды следователи искали подходящее объяснение. Нельзя же было сказать, что такова созданная советской властью система, а Берия и его люди – ее часть. Признать, что он действовал точно так же, как и все остальные, кто по собственной воле работал в репрессивном аппарате.

Объяснение придумали. И оно всех устроило. Берия был агентом иностранных разведок, потому убивал советских людей. Вообще собирался свергнуть советскую власть.

Руденко требовал от него на допросе:

– Признавайтесь, что, став агентом английской разведки в период Гражданской войны, вы служили английскому империализму все последующие годы, вплоть до вашего разоблачения и ареста! Что вы являлись организатором группы заговорщиков, совершавших тягчайшие преступления, в том числе и террористические убийства во имя ваших преступных контрреволюционных целей! Что вы действовали как враг партии и народа в своих преступных контрреволюционных замыслах захвата власти и ликвидации советского строя!

Доказать эту версию было трудновато даже опытным следователям. Придумывали невероятные конструкции.

27 июля на допросе Руденко спросил Берию:

– Вам известно такое имя – Капитон Кварацхелия?

– Известно.

– Кто он?

– Капитон Кварацхелия по матери моей брат. Он в 1915 году уехал в Харбин, проживал в Маньчжурии примерно до 1926–1927 годов, после чего возвратился в Тбилиси и прожил в нашей семье несколько месяцев. Затем он вновь выехал в Маньчжурию. Не могу вспомнить когда, но через несколько лет он вернулся в Тбилиси.

– А почему вы в 1926 году не воспрепятствовали его выезду за границу, будучи председателем ГПУ Грузии?

– Я в его честности не сомневался. Выезд за границу он оформил официально.

– А известно вам, что Кварацхелия содержал в Харбине станционный буфет, неоднократно вызывался в жандармерию для осведомления о посетителях, которые посещают буфет?

– Мне об этом не было известно.

На допросе 7 августа вернулись к этой теме:

– На прошлом допросе вы не сказали о том, что при вашем содействии прибыла из-за границы ваша племянница – дочь Капитона Кварацхелия Сусанна со своим мужем Козляковским Петром, которые первое время жили у вас на квартире в Тбилиси. Вы подтверждаете это?

– Подтверждаю, что приехала. Я им никакого содействия не оказывал.

– Вам было известно, что Петр Козляковский в прошлом белый офицер, а его жена Сусанна была связана с японской разведкой?

– Нет.

– Вам докладывались Кобуловым материалы на Сусанну Кварацхелия, которые свидетельствовали о том, что за границей она была связана с фашистскими белоэмигрантскими организациями и японскими разведчиками?

– Нет.

– Вам предъявляется копия справки, составленной в апреле 1938 года аппаратом НКВД Грузинской ССР, из которой видно, что Сусанна Кварацхелия была включена в список лиц, подлежащих аресту. Почему она не была арестована? Известно ли вам, что было указание Кобулова воздержаться от спецмероприятий?

– Это мне не было известно.

Так выстраивалась система доказательства сотрудничества одного из недавних руководителей государства с иностранными разведками. Через содержателя станционного буфета в китайском городе Харбине…

Маршал Семен Буденный вспомнил старую обиду на Берию, который в 1942 году, видя его полную некомпетентность, отсоветовал Сталину назначать бывшего кавалериста командующим Закавказским фронтом. Буденный написал министру обороны Булганину: «Действия Берии в отношении фронта и лично меня безусловно были вредительскими, а немцев он старался всеми силами пропустить к Черноморскому побережью. Думаю, что Берия как враг нашей Родины был в сговоре со своими хозяевами о захвате Закавказья английской армией».

Такое обвинение Берии и предъявят: в 1942 году, когда он был представителем Ставки на Закавказском фронте, он пытался открыть перевалы через Главный Кавказский хребет, чтобы пропустить в Грузию вражеские войска…

Берии и его людям вменялось в вину и то, что они старались «активизировать остатки буржуазно-националистических элементов в союзных республиках, посеять вражду и рознь между народами СССР и в первую очередь подорвать дружбу народов СССР с великим русским народом». А еще Берия саботировал важнейшие мероприятия, направленные на подъем хозяйства колхозов и совхозов и неуклонное повышение благосостояния советского народа…

В приговоре говорилось: «Персонально суд считает доказанной виновность подсудимого Берия в измене Родине, организации антисоветской заговорщической группы в целях захвата власти и установления господства буржуазии, в совершении террористических актов против преданных Коммунистической партии и народу политических деятелей, активной борьбе против революционного рабочего движения в Баку в 1919 году, когда Берия состоял на секретно-агентурной должности в контрразведке контрреволюционного мусаватистского правительства в Азербайджане и был связан с иностранной разведкой до момента разоблачения и ареста».

Вместе с Берией на скамье подсудимых сидели его многолетние сотрудники:

Всеволод Николаевич Меркулов – бывший министр госбезопасности, в последнее время министр государственного контроля СССР, генерал армии;

Владимир Георгиевич Деканозов – бывший министр внутренних дел Грузии;

Богдан Захарович Кобулов – бывший первый заместитель министра внутренних дел, генерал-полковник;

Сергей Арсеньевич Гоглидзе – бывший первый заместитель министра госбезопасности, в последнее время начальник управления МВД СССР, генерал-полковник;

Павел Яковлевич Мешик – бывший министр внутренних дел Украины, генерал-лейтенант;

Лев Емельянович Влодзимирский – бывший начальник следственной части по особо важным делам МВД СССР, генерал-лейтенант.

Почему отобрали этих шестерых?

Лаврентий Павлович когда-то приблизил Меркулова не только оттого, что тот хорошо владел пером (в 1922 году обратил внимание на его статью в ведомственном сборнике «Чекисты 1-му Мая»), но и потому, что в его чекистском окружении он был единственным русским. По этой же причине в 1953-м году он сел рядом с Берией. Иначе получалось, что судят грузин. На следствии этот мотив возникал постоянно.

Бывший начальник Генштаба генерал Сергей Штеменко, допрошенный в качестве свидетеля, счел своим долгом сказать:

– Было очень заметно, что Берия делал упор на грузин, и не просто на грузин, но на грузин из НКВД. Таким образом, можно сделать вывод, что Берия не доверял русским и в первую очередь стремился опереться на сотрудников НКВД – грузин по национальности.

10 декабря 1953 года президиум ЦК принял постановление «О рассмотрении дела по обвинению Берия и его соучастников». Дело слушали в закрытом судебном заседании по закону от 1 декабря 1934 года, то есть без прокурора и без адвоката, ускоренным порядком, который ввел Сталин на следующий день после убийства Сергея Мироновича Кирова. Обвинение предъявили по печально знаменитой 58-й статье Уголовного кодекса. Президиум ЦК утвердил текст обвинительного заключения и секретным порядком разослал его партийным организациям.

Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР, которое решало судьбу Берии и его сотрудников, состояло из маршала Ивана Степановича Конева, председателя ВЦСПС Николая Михайловича Шверника, генерала армии Кирилла Семеновича Москаленко (он стал командующим войсками столичного военного округа), секретаря Московского обкома Николая Александровича Михайлова (после смерти Сталина он лишился высокой должности члена президиума и секретаря ЦК), председателя профсоюзов Грузии Митрофана Ионовича Кучавы (недавнего партийного работника), первого заместителя министра внутренних дел Константина Федоровича Лунева (партийного работника, брошенного на укрепление органов) и двух юристов – первого заместителя председателя Верховного суда СССР генерал-лейтенанта юстиции Евлампия Лавровича Зейдина (всю свою карьеру он председательствовал в военных трибуналах) и председателя Московского городского суда Леонида Абрамовича Громова (сын крестьянина из Псковской губернии, он секретарил в комсомоле, сначала стал судьей и только потом поступил в Ленинградский правовой институт).

Специальное судебное присутствие заседало с 18 по 23 декабря. Всех обвиняемых признали виновными в измене Родине, в организации антисоветской заговорщической группы с целью захвата власти, в совершении террористических актов: «Изобличенные доказательствами подсудимые Берия Л.П., Меркулов В.Н., Деканозов В.Г., Кобулов Б.З., Гоглидзе С.А., Мешик П.Я. и Влодзимирский Л.Е. на судебном присутствии подтвердили показания, данные ими на предварительном следствии, и признали себя виновными в совершении ряда тягчайших государственных преступлений».

22 декабря в газетах появились статьи и выступления знатных людей страны с требованием жестоко покарать Берию и его подельников под общей шапкой «Изменникам Родины нет пощады!».

На вечернем заседании подсудимым предоставили последнее слово. Они почти ничего не отрицали, просили лишь о снисхождении.

Гоглидзе:

– Я выполнял все установки Берии, в результате чего были расстреляны невиновные люди. Значит, я оказался не на высоте своего положения, не сумел разобраться в обстановке. Я признаю себя виновным в том, что участвовал в репрессиях в 1937–1938 годах, когда в результате применения незаконных методов следствия к арестованным и избиений пострадало много невиновных. Однако я действовал без контрреволюционного умысла, а слепо подчиняясь преступным распоряжениям Берии. Прошу изменить квалификацию моих преступных действий на статьи о должностных преступлениях.

Кобулов:

– Мое несчастье в том, что ранее я принимал Берию за честного человека и безоговорочно выполнял его преступные распоряжения. Поэтому должен отвечать перед судом, но в то время, когда я получал его указания, я не думал, что они преступны. Я слепо доверял Берии, который занимал особое положение в государстве. Прошу суд переквалифицировать мое обвинение со статей о контрреволюционных преступлениях на другие статьи, которые я заслуживаю.

Деканозов:

– Мною совершены некоторые преступления, но они не являются преступлениями контрреволюционными… Я признаю факты своего морального разложения. Когда исследовались вопросы, связанные с моим моральным обликом, я выглядел очень плохо, и хотя некоторые факты преувеличены, но и то, что мною совершено, я считаю совершенно недопустимым. Прошу учесть, что контрреволюционных преступлений я не совершал, и осудить меня по другим статьям Уголовного кодекса.

Влодзимирский:

– О том, что в НКВД, а затем в МГБ и МВУД совершались преступления, я узнал лишь при ознакомлении с делом. Еще раз заявляю, что близким человеком Берии я не был. Подтверждаю, что я участвовал в избиениях арестованных, но, поступая так, полагал, что Берия отдает распоряжения об избиениях, предварительно их согласовав. Я еще раз прошу суд оценить объективно все доказательства, собранные в отношении меня, и изменить квалификацию моего обвинения.

Мешик:

– Я признаю себя виновным в том, что оказался пособником ряда преступлений Берии, не зная о том, что он враг. Я хочу, чтобы мне вынесли самую суровую кару с этой формулировкой. Я не хочу снисхождения, а судите меня за то, в чем я виноват. Однако я не признаю себя виновным в совершении преступлений во время работы на Украине. У меня есть семья, и я прошу суд, чтобы приговор не отразился на моей семье.

Меркулов:

– Мне сейчас стыдно за близость свою к Берии. Я многое сделал для него, помогал ему, но я думал, что Берия является честным человеком. Я прошу одного – снять с меня контрреволюционные статьи и судить меня по другим статьям Уголовного кодекса.

Берия:

– Я долго скрывал свою службу в мусаватистской контрреволюционной разведке. Однако, даже находясь на службе там, не совершал ничего вредного. Полностью признаю свое морально-бытовое разложение. Многочисленные связи с женщинами позорят меня как гражданина и как бывшего члена партии. Признаю, что я ответственен за перегибы и извращения социалистической законности в 1937–1938 годах, но прошу учесть, что контрреволюционных антисоветских целей у меня не было… Прошу не рассматривать меня как контрреволюционера, а применить ко мне те статьи Уголовного кодекса, которые я действительно заслуживаю.

23 декабря в 13 часов 30 минут суд удалился на совещание для вынесения приговора. В 18 часов 45 минут председатель Специального судебного присутствия маршал Конев приступил к оглашению приговора. Всех признали виновными, всем вынесли смертный приговор.

Через несколько часов после суда Берию вывели в расход. Торопились. Приговор привел в исполнение комендант Специального судебного присутствия Павел Федорович Батицкий, уже произведенный в генерал-полковники. Затем в Берию, уже мертвого, стреляли и сопровождавшие Батицкого офицеры. Профессиональную расстрельную команду не приглашали: чем меньше свидетелей, тем лучше.

Профессор Владимир Наумов:

– Батицкий написал Хрущеву записку, что застрелили Берию прямо на лестнице. Это немыслимое дело. В бетонном бункере, где небольшие помещения, они могли друг друга перестрелять. Батицкий это написал, чтобы успокоить Хрущева: Берия ничего не успел рассказать, он вышел после суда, и его сразу расстреляли. На самом деле принесли доски, обшили помещение, чтобы пули в них застревали.

Берии разрешили переодеться в чистое белье, принесли ему из дома черный костюм. На руки надели наручники. Как будто бы он держался достойно, не плакал и ни о чем не просил. Тело Берии отвезли в Донской крематорий и сожгли. Прах развеяли.

Батицкий стал маршалом, главнокомандующим ПВО страны и заместителем министра обороны. В 1965 году ему присвоили звание Героя Советского Союза. Остальные офицеры – Алексей Иванович Баксов (впоследствии генерал-полковник), Иван Григорьевич Зуб (впоследствии генерал-майор), Виктор Иванович Юферев (впоследствии полковник) – были награждены в январе 1954 года орденами Красного Знамени. Говорят, они рассчитывали на «Золотые Звезды» Героя Советского Союза. Во всяком случае, работу исполнили с душой и ощущали себя героями.

Суд был закрытым, и это послужило причиной различных слухов относительно судьбы Берии. Одни уверяли, что его убили в перестрелке в день ареста. А на суд вывели его двойника… Другие, напротив, доказывали, что Берии дали возможность бежать из страны. Сыну Берии доброхоты втолковывали, что верные люди вывезли Лаврентия Павловича в Аргентину, и даже показывали фотографию, на которой будто бы запечатлен бывший глава советской госбезопасности в Буэнос-Айресе.

В тот же день, 23 декабря, заместитель министра внутренних дел Лунев и заместитель главного военного прокурора генерал-майор Дмитрий Иванович Китаев привели в исполнение приговор, вынесенный Богдану Кобулову, Всеволоду Меркулову, Павлу Мешику, Льву Влодзимирскому, Сергею Гоглидзе.

На следующий день «Правда» поместила сообщение «В Верховном суде СССР»:

«Специальное Судебное присутствие Верховного Суда СССР постановило:

Приговорить Берия Л.П., Меркулова В.Н., Деканозова В.Г., Кобулова Б.З., Гоглидзе С.А., Мешика П.Я., Влодзимирского Л.Е. к высшей мере уголовного указания – расстрелу с конфискацией лично им принадлежащего имущества, с лишением воинских званий и наград. Приговор является окончательным и обжалованию не подлежит. Вчера, 23 декабря, приговор Специального Судебного присутствия приведен в исполнение».

По всей стране трудящиеся выражали глубокое удовлетворением справедливым приговором – «Воля народа выполнена!».

Провели еще несколько процессов над бывшими сотрудниками органов госбезопасности. Бывшего заместителя министра госбезопасности по следствию Михаила Рюмина держали в Лефортове – именовали его «арестованный № 5». Смертный приговор вынесли 7 июля 1954 года.

23 июля «Правда» сообщила:

«Рюмин, действуя как скрытый враг Советского государства, в карьеристских и авантюристических целях встал на путь фальсификации следственных материалов, на основании которых были созданы провокационные дела и произведены необоснованные аресты ряда советских граждан, в том числе видных деятелей медицины… Учитывая особую опасность вредительской деятельности Рюмина и тяжесть последствий совершенных им преступлений, Военная коллегия Верховного суда приговорила Рюмина к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение».

Берия успел выпустить многих лично ему известных чекистов, которые были арестованы вслед за Абакумовым. Но сам генерал-полковник Абакумов продолжал сидеть. Обвинительное заключение переделали. По указанию Берии бывшего министра обвинили в том, что он сфабриковал «мингрельское дело» (когда посадили руководителей Грузии) и авиационное дело (когда пострадал Маленков).

После ареста Берии материалы следствия опять переписали. Абакумова обвинили в том, что он дружил с Берией и уничтожал партийные кадры. Если расстрелянный к тому времени Рюмин обвинял Абакумова в том, что он покрывал Кузнецова, Вознесенского и других выходцев из Ленинграда, то теперь Абакумову предстояло ответить за их расстрел.

– Суд над Абакумовым, – говорил Хрущев, – следовало бы организовать здесь, в Ленинграде. Я вам скажу: единственное, что удерживает нас, – этот негодяй будет много ссылаться на товарища Сталина. Вот это немножко и сдерживает, а так этого негодяя надо было бы судить здесь… Когда мы получили возможность после ареста Берии разобраться в делах МГБ, выяснилось, что Абакумова на костре сжечь надо. Это матерый преступник, заговорщик.

И все-таки суд над Абакумовым и его бывшими подчиненными открылся 14 декабря 1954 года именно в Ленинграде в окружном Доме офицеров.

– Враг народа Абакумов, – говорил на процессе обвинитель Роман Руденко, – несомненно, стремился пробраться при помощи изменника Родины Берии к руководству в стране. Не случайно ближайшее окружение Абакумова распространило слухи, что Абакумов скоро войдет в политбюро.

Абакумов виновным себя не признал:

– Дело против меня сфабриковано. Я заключен под стражу в результате происков Берии и ложного доноса Рюмина, три года нахожусь в тюрьме, в тяжелейших условиях. Меня избивали… Все недостатки в органах ЧК, скопившиеся за длительный период, вменяются мне как преступления. Я ничего не делал сам. В ЦК давались указания, а я их выполнял.

Пройдут годы, и появятся книги о Викторе Семеновиче Абакумове, почти все доброжелательные. Неустанно воспевают успехи Смерша в борьбе с немецкой агентурой. Суд над Абакумовым – при Хрущеве – не кажется торжеством справедливости. Арестовали за одно, обвинили в другом, расстреляли за третье. В чекистской среде Абакумову очевидно симпатизируют. Неплохой, в сущности, человек, герой войны, стал жертвой политических интриг… Нелепо, конечно, было обвинять Абакумова в том, что он соучастник преступной группы Берии. Лаврентий Павлович его презирал. Абакумов Берию ненавидел и боялся.

Абакумов верно служил Сталину и ревностно исполнял свои служебные обязанности. Приказы и обязанности были преступными. 5 июля 1952 года Абакумов докладывал вождю о порядках во вверенном ему Министерстве государственной безопасности: «Я должен прямо сказать, что действительно часто бьют арестованных шпионов, диверсантов, террористов с тем, чтобы заставить их рассказать о своих преступных делах и связях. Но делается это с умом и только с санкции министра государственной безопасности и его первого заместителя, а в местных органах – с санкции начальника органа. На этот счет мы имели разрешение ЦК».

Абакумов совершил тяжкие преступления против собственного народа и армии, отправлял на смерть невинных людей. Но этого не хотели говорить тогда, а многие не желают признавать и по сей день. Его назвали виновным в измене Родине, вредительстве, совершении терактов, участии в контрреволюционной организации. Расстреляли 19 декабря 1954 года буквально через час после вынесения приговора, не дав возможности обратиться с просьбой о помиловании. По словам начальника внутренней тюрьмы, последние слова Абакумова были:

– Я все, все напишу в политбюро…

Договорить он не успел.

Приговоренный к смертной казни бывший генерал Амаяк Захарович Кобулов, старшего брата которого уже расстреляли, долго сидел в одиночке Бутырской тюрьмы, ожидая решения своей судьбы. Искренне удивлялся, что его признали активным участником заговора с целью захвата власти: «Не представляю, как Берия мог захватить власть и свергнуть существующий строй, но должен заявить, что надо быть круглым идиотом, чтобы думать об этом. Как можно свергнуть государство, против которого ополчился Гитлер со своими вооруженными до зубов механизированными дивизиями, громадной авиацией и танками и в конце концов сломал себе шею».

9 ноября 1954 года Амаяк Кобулов попросил о помиловании:

«Сегодня исполняется ровно 500 (пятьсот!) дней, как я нахожусь под стражей в одиночном заключении. 40 (сорок) дней жду каждую минуту, каждую секунду – смерти. Сорок дней и сорок ночей при каждом каком-либо шорохе или шуме шагов в коридоре мне кажется, что идут за мной и уже должны взять на смертную казнь.

Камера, в которую меня поместили после смертного приговора, почти лишена естественного света, из нее даже небо не просматривается; за эти сорок дней я не дышал свежим воздухом, меня за это время не выводили никуда, уборная в самой камере, стоит невыносимое зловоние…

Прошу вас, очень прошу скорее кончить со мной – так или этак».

Его просьбу исполнили. 26 февраля 1955 года приговор привели в исполнение.

Бывшего министра госбезопасности Белоруссии Лаврентия Фомича Цанаву арестовали за соучастие в убийстве Михоэлса. Он заболел, его поместили в больницу Бутырской тюрьмы. 17 февраля 1954 года он обратился к маршалу Ворошилову, председателю Президиума Верховного Совета СССР, с просьбой о милосердии:

«Уже несколько раз писал я о том, что в горах, примыкающих к хутору, где я родился и рос, огромное месторождение нефти и каменного угля. Это место никому не известно, и до сих пор там никакая работа не проводилась. В детстве, когда я был пастухом, я с этих мест снабжал нефтью и углем как нашу семью, так и соседей.

В 1938 г., будучи начальником Колхидстроя, я туда ездил с одним инженером, работающим у меня, и факт наличия там большого запаса нефти и угля не вызывает сомнения, потому что все это выпирает на поверхность. В 1938 г. я был переведен на работу в БССР, и этот вопрос остался неисследованным.

Дорогой гр-н Ворошилов! Я заинтересован принести Родине пользу и не страдаю никакими фантазиями и причудами. Это очень большое дело, поэтому прошу Вас дать мне возможность показать это место специалистам под любое условие. Я больной человек, какое-нибудь злое намерение с моей стороны совершенно исключается. Берия мой враг, он меня погубил. Я невиновен. Если для Родины я буду полезен, прошу тогда решить вопрос обо мне».

Цанава числился соратником Берии, его не выпустили. Он умер за решеткой. Исполнявший обязанности генерального прокурора СССР государственный советник юстиции 2-го класса Павел Владимирович Баранов 15 октября 1955 года доложил в ЦК:

«Дело по обвинению бывшего министра государственной безопасности БССР Цанавы Л.Ф. прекращено за смертью обвиняемого.

Цанава с мая с. г. находился на излечении в больнице при Бутырской тюрьме и умер 12 октября. 14 октября судебно-медицинским экспертом произведено вскрытие трупа. Смерть Цанавы Л.Ф. наступила от недостаточности сердечной деятельности на почве резкого склероза венечных артерий и хронической аневризмы сердца. Заболевание Цанавы Л.Ф. имело давний характер и являлось необратимым. Летальный исход заболевания возник в результате естественного развития заболевания».

В сентябре 1954 года судили доверенных сотрудников Берии: его бывшего помощника Петра Афанасьевича Шарию (получил десять лет, отсидел от звонка до звонка, вышел в 1963-м, работал в Академии наук Грузии), бывших начальников секретариата НКВД генерал-лейтенанта Степана Соломоновича Мамулова и полковника Бориса Александровича Людвигова (они получили по пятнадцать лет), бывшего заведующего секретариатом первого заместителя председателя Совета министров полковника Григория Алексеевича Ордынцева и заведующего приемной Федора Васильевича Муханова (обоих признали виновными в недонесении о государственном преступлении и отправили в ссылку).

Наказали и грузинских соратников Берии.

7–19 сентября 1955 года в Тбилиси Военная коллегия Верховного суда судила бывших министров госбезопасности Грузии генерал-лейтенанта Авксентия Нарикиевича Рапаву, Николая Максимовича Рухадзе и заместителя министра внутренних дел Грузии генерал-лейтенанта Шалву Отаровича Церетели, а также полковника Константина Сергеевича Савицкого (бывший помощник Кобулова), полковника Никиту Аркадьевича Кримяна (бывший нарком госбезопасности Армении), подполковника Александра Самойловича Хазана (он работал в секретно-политическом отделе у Кобулова, но давно был уволен из органов), полковника Георгия Иовича Парамонова (бывший заместитель Гоглидзе). Вместе с ним на скамью подсудимых посадили бывшего коменданта внутренней тюрьмы НКВД Грузии, а затем охранника Берии полковника Сардиона Николаевича Надарая. Кроме Парамонова и Надарая, всех приговорили к расстрелу.

На процессе всплыли такие чудовищные и отвратительные подробности повседневной деятельности чекистов в годы Большого террора, что понятно, отчего все эти материалы при советской власти хранили за семью печатями.

Читать обвинительное заключение, утвержденное генеральным прокурором Руденко в январе 1955 года, и сейчас страшно. Там приведены показания тех, кого допросили следователи союзной прокуратуры. Они рисуют картину того, как в сталинские времена действовали органы госбезопасности.

Бывший надзиратель внутренней тюрьмы НКВД Грузии:

«Внутренняя тюрьма была до отказа забита заключенными. В шестиметровых камерах содержалось по 12–13 заключенных, которые не могли там не только лежать, но и сидя-то размещались с трудом. Если учесть жару, которая бывает в Тбилиси летом, то совершенно ясно, что сколько-нибудь длительное пребывание в такой камере превращалось в пытку.

Во внутренней тюрьме существовала так называемая «горячая» камера, в которой стояла страшная жара. Высокая температура поддерживалась с помощью пара. В зимнее время «горячая» камера использовалась как «холодная». Несмотря на холод, окно распахивалось, а на пол иногда наливалась вода, чтобы создать совершенно нетерпимые условия для арестованного. Подследственные в «холодной» камере находились без обуви и в одном нижнем белье».

Бывший врач тюрьмы № 1 в Тбилиси: «Я не помню фамилий умерших в результате избиений на следствии. Их было много, а я часто даже не знал фамилии, так как нам не говорили, особенно пациентов во внутренней тюрьме. В документах медработники не отмечали причин смерти, так как это запрещали. Писалось, что человек умер от заболевания сердца… Однажды меня вызвали в «холодную» камеру, но чем я мог помочь, когда человек окоченел, и ему нужно было тепло. В «горячей» камере люди просили единственной помощи – воздуха».

Фельдшер внутренней тюрьмы: «Обычно после допросов арестованные возвращались сильно избитыми, некоторые из них доставлялись в камеры без сознания. Ступни ног у арестованных были избиты до такой степени, что с них слезала вся кожа, и они представляли одну кровоточащую рану».

Бывший следователь: «Шла слава о следователях Савицком, Хазане и Кримяне, которые из арестованного «отбивную котлету» делали и получали нужные им показания. В то время они были героями, их имена произносились с трепетом, они были примером, на котором воспитывались мы – молодые следователи. Я сам мечтал в то время иметь такие способности, как Кримян или Савицкий».

Бывший работник тюрьмы:

«В 1937 году в тюрьму № 1 был доставлен Двали, шофер начальника управления милиции, тоже арестованного. Двали был приговорен к расстрелу, и с группой других приговоренных его готовили вести на расстрел, причем руки его были связаны, и он сидел в кузове автомашины. В тюрьму прибыл Кримян и потребовал, чтобы Двали привели в мой кабинет. Когда его привели, Кримян спросил – хочет ли он рассказать о своих преступлениях. Двали ответил, что он ничего не знает и ни в чем не виноват.

Тогда Кримян ударил связанного Двали, который упал на пол, и лежачего стал топтать ногами. Несколько минут Кримян топтал его ногами, требуя дать показания, но Двали твердил, что он ничего не знает. Потом надзиратели унесли Двали, положили его в машину и увезли на расстрел».

Бывший следователь: «Я видел, как Кримян, Савицкий и Гамсахурдия беспощадно били осужденного Дзидзигури рукоятками и убили его еще до расстрела. Во время избиения бывшего сотрудника органов госбезопасности Морковина Савицкий и Кримян обвиняли его в том, что он не присваивал им очередные специальные звания, и издевательски спрашивали его: «Ну как, теперь ты присвоишь нам звания?»

Машинистка тюрьмы № 1: «Парамонов вместе с другими следователями приезжали в тюрьму, как правило, пьяные и приступали к избиениям. Я помню, что Парамонов избил Зеленцова, который в прошлом являлся начальником Парамонова. Перед вывозом Зеленцова на расстрел Парамонов вызвал его и во дворе тюрьмы (место у нас называлось хозяйственным двором) приступил к избиению Зеленцова. Я слышала удары, стоны и крики Зеленцова. Зеленцов умер во дворе».

Инспектор Тбилисской тюрьмы:

«Процедура приема приговоренных к расстрелу проходила в комендатуре, куда поодиночке вызывались приговоренные. За столом сидел Надарая и с ним два его помощника. Удостоверившись в личности приговоренного, Надарая садился на свое место, а его помощники набрасывались на заключенного, и начиналось зверское избиение.

После того как Зеленцов был убит, Парамонов рассказал, что Зеленцов был его начальником и придирался к нему, как он выразился – «жизни не давал». Парамонов участвовал почти во всех случаях избиений арестованных, приговоренных к расстрелу. Чувствовалось, что он испытывал какое-то наслаждение, когда избивал арестованных, приговоренных к расстрелу, – он знал, что жаловаться на него не будут, и давал волю своим темным инстинктам. Это был настоящий садист».

Фельдшер внутренней тюрьмы: «На спине у Мамия Орахелашвили (бывший первый секретарь Закавказского крайкома партии, то есть бывший начальник Берии. – Авт.) имелись кровоточащие раны. На ногах было множество синяков. Вместе с Орахелашвили в камере был один арестованный, который или был сумасшедшим, или притворялся сумасшедшим. Он терзал Орахелашвили в камере, царапал его, бил, не давал никакого житья; Орахелашвили вынужден был скрываться от него под кроватью в камере».

Жена бывшего сотрудника НКВД Грузии Осипова тоже была арестована. Она выжила и смогла потом рассказать, что испытала:

«Ночью меня вызвали на допрос. Меня ввели в большой кабинет. Когда я вошла, спиной ко мне стояло несколько сотрудников. Они расступились, и я увидела мужа. Он полулежал и имел страшный вид. Лицо у него было все окровавленное, в кровоподтеках, волосы обильно пропитались кровью и стояли дыбом. Одна нога у него была голая, и она совершенно потеряла форму, была страшно опухшей и невероятно большой. Она была вся залита йодом и лежала на галоше.

Осипов имел вид полуживого человека. Невероятно слабым голосом, еле-еле пошевелив руками и с огромным усилием слегка повернув ко мне голову, он спросил: «Где ребенок?» Я ответила: «Не знаю». После этого он мне сказал: «Я ни в чем не виноват, не понимаю, что происходит». От ужаса я оцепенела и впала в полуобморочное состояние».

Бывший начальник тбилисской тюрьмы: «Летом 1937 года ко мне прибыл из внутренней тюрьмы бывший командир дивизии Буачидзе. Он был избит до полумертвого состояния. На ногах он, конечно, не мог стоять. Он не мог говорить, только стонал. Я помню, что все тело Буачидзе было покрыто сплошными синяками и кровоподтеками. Он не мог мочиться естественным способом, так как у него был поврежден мочевой пузырь, и моча выходила через живот… По существу, Буачидзе был уже в предсмертной агонии. Надо сказать, что Буачидзе был крепкого сложения, здоровым, и поэтому особенно бросалось в глаза его состояние. На следующий день после доставки Буачидзе в тюрьму он скончался».

Почему комдива посадили? В июле 1937 года Берия – из Тбилиси – доложил Сталину, что раскрыл заговор в Закавказском военном округе и потому необходимо арестовать командование 47-й грузинской стрелковой дивизии. Командира 63-й Грузинской дивизии Федора Моисеевича Буачидзе, окончившего Военную академию имени М.В. Фрунзе, Лаврентий Павлович сделал вождем грузинской националистической организации.

Бывший начальник тбилисской тюрьмы:

«Леткеман, работавший пчеловодом совхоза «Третий Интернационал», был арестован Гагрским отделом НКВД по обвинению во вредительской деятельности. Следствие по этому делу вел Рухадзе. Леткеман был подвергнут зверским избиениям, в результате которых стал давать нелепые показания, оговаривая десятки невиновных людей.

Леткеман показал, в частности, что он якобы был главным резидентом немецкой разведки и руководил обширной сетью агентуры не только на территории Грузии, но и в ряде других республик Советского Союза. На основании этих вымышленных показаний были произведены аресты названных им лиц, которые, в свою очередь, после применения пыток оговаривали других лиц, подвергавшихся также арестам. Всего по делу Леткемана было арестовано свыше 30 человек».

Причем заместитель начальника Гагрского городского отдела НКВД в.н. Васильев отправил рапорт республиканскому наркому Сергею Гоглидзе, описав, как Рухадзе выбивает показания:

«Началось с выставления Леткемана с поднятыми вверх руками и с лишения пищи, питья и возможности оправляться – показания в этот период о вредительстве по пчеловодству.

Второй период – битье: Леткемана раздевали догола и били по несколько часов по чему попало. В это время показания о десятках шпионов, резидентов, подрезидентов и т. д. Веревочная петля одевалась на половые органы, потом эта петля сдавливалась. Били по голове, давили ноги каблуком сапога.

Словом, в кабинете днем и ночью стоял сплошной вой, крик и стоны. Если Леткеман показал, что им было завербовано, допустим, трое, то его били за то, что мало, если завербовано, допустим, тридцать, – за то, что много. На допросах Леткемана я убедился в том, что он абсолютно не понимал, что из себя представляет диверсионная агентура, массовое осведомление, агентура на консервации и т. д.».

Какой же была реакция?

Васильева исключили из партии. А Рухадзе, получая повышение за повышением, с гордостью писал в своей оперативной автобиографии:

«С 1935 по октябрь 1937 года работал в Гаграх в должности коменданта Гагрской особой погранкомендатуры, затем начальника Гагрского отдела НКВД ГССР.

Лично вскрыл немецкую резидентуру, возглавляемую пчеловодом Леткеманом Г., имевшим связь с немецкими колонистами в Ставропольском крае. По нашим ориентировкам там также была вскрыта и ликвидирована немецкая резидентура.

По делу Леткемана по Гаграм было выявлено и разоблачено 17 шпионов немецкой разведки. Все осуждены были к высшей мере наказания. Под моим непосредственным руководством (агентурные и следственные мероприятия) было разоблачено и арестовано до 700 человек врагов народа, изобличенных во вредительской, диверсионной и террористической деятельности. Большая часть была осуждена к ВМН. Остальные к разным срокам наказания».

В 1956 году настала очередь бывшего первого секретаря ЦК компартии Азербайджана Мир-Джафара Багирова, под руководством которого Берия когда-то начинал в ЧК. Арест Лаврентия Павловича предопределил и падение Багирова. Его считали человеком Берии. А Берия и не отказывался:

– Да, это я предложил кандидатуру Багирова на пост секретаря ЦК компартии Азербайджана.

Чувствуя его поддержку, хозяин Азербайджана вел себя самоуверенно, не считался с московскими чиновниками. Они ждали повода рассчитаться со своевольным бакинцем. Ему припомнили, как на сообщение о приезде из Москвы заместителя союзного министра по фамилии Козлов он ернически бросил:

– А Баранов не приезжает?

Два десятилетия он оставался полным и единоличным хозяином Азербайджана. Никому из республиканских руководителей не удавалось так долго занимать свой пост. Если учесть страстное желание Сталина пересаживать кадры с места на место, политическое долголетие Багирова представляло собой уникальное явление.

14 сентября 1946 года по правительственной междугородней ВЧ-связи в Сочи, где отдыхал Сталин, передали записку члена политбюро Жданова: «17 сентября исполняется 50 лет со дня рождения тов. Багирова. Посоветовавшись с тов. Берия, считаем, что следовало бы отметить 50-летие тов. Багирова, наградив его орденом Ленина. Просим вашего согласия».

На записке сохранилась помета: «Тов. Поскребышев просил передать, что вопрос о награждении тов. Багирова доложен тов. Сталину, и он не возражает против предложения тт. Жданова и Берия».

Его слово в республике было законом. Подражая Сталину, прохаживался по своему кабинету. Подчиненные его смертельно боялись. Некоторых чиновников арестовывали прямо в его кабинете. Неограниченная власть превратила его в самодура.

«Багиров – человек с тяжелым, нелюдимым взглядом, вкрадчиво-властным голосом, а по натуре уголовник, – вспоминал председатель Госплана СССР Николай Константинович Байбаков, который много лет работал в Азербайджане. – Скольких прекрасных людей погубил он, особенно среди работников нефтяной промышленности!»

Благодаря расположению Сталина и Берии ему многое прощалось. А ведь Азербайджан переживал бедственные времена. В секретной справке Комитета партийного контроля при ЦК говорилось:

«В 1951 году в связи с невыполнением плана по указанию Багирова в массовом порядке проводилось насильственное изъятие скота, находящегося в личной собственности колхозников, рабочих и служащих, путем обысков и задержания скота на дворах и пастбищах. Отобранный скот передавался колхозам и зачислялся в выполнение плана развития общественного животноводства. В настоящее время в Азербайджане 60 процентов дворов не имеет крупного рогатого скота.

При заготовке шерсти Багиров дал противозаконное указание брать шерсть из матрацев и подушек, принадлежавших колхозникам, рабочим и служащим, в связи с чем имелись многочисленные факты насильственного изъятия шерсти».

После смерти Сталина, ко всеобщему удивлению, Мир-Джафара Багирова избрали кандидатом в члены президиума ЦК. Это был миг его триумфа. Инерция хорошего сталинского отношения к Багирову продолжала действовать и когда сам вождь уже лежал бездыханным. В Баку с гордостью отмечали, что впервые представитель Азербайджана вошел в состав высшего руководства страны.

Багиров сознавал, что высоким назначением обязан Берии. Но он совсем недолго наслаждался своим высоким положением – каких-нибудь четыре месяца. Низвержение с Олимпа произошло столь же стремительно, как и взлет. И тем и другим он был обязан Берии. Для Багирова его арест был как гром среди ясного неба. Он находился в политической провинции, не распознал стремительного хода событий. Когда настала его очередь выступать на посвященном делу Берии пленуме ЦК, не нашел нужных слов и поставил крест на своей карьере.

Слово ему предоставили на утреннем заседании 3 июля 1953 года – сразу после члена президиума ЦК Лазаря Моисеевича Кагановича.

Багиров начал свою речь неудачно:

– Товарищи, работая вдали от Москвы, за последнее время после того, как партия и страна потеряли товарища Сталина, и не будучи в курсе того, что тут творится, делается, и получая в последнее время ряд документов, я должен прямо сказать пленуму Центрального комитета, чувствовалась на душе какая-то тяжесть, что что-то не то… И вот вчера, когда я впервые у Никиты Сергеевича Хрущева узнал о решении президиума, о том, какие дела произошли, что просто не верится, какая-то тяжесть с души снялась, и сразу какое-то облегчение я почувствовал. Это облегчение, я думаю, почувствовал не только я, но и другие товарищи, если не все…

Багиров лихорадочно пытался понять, что же надо поставить в вину Берии, и не мог придумать:

– Видимо, этот человек не только последние годы работает на врагов. Видимо, он с далекой целью заброшен в нашу партию агентом международного империализма… По поручению Берии звонили министру государственной безопасности республики Емельянову о том, чтобы представить сведения о национальном составе работников МВД. Он пока, видимо, с этого начинал. Товарища Емельянова также просили дать соображения о том, кем его можно заменить из числа местной национальности. Емельянова, так же как и десяток других товарищей, вырастила Азербайджанская партийная организация… Эта попытка получила осечку.

Багиров упустил возможность помочь московским руководителям подготовить дело Берии, когда не развил тему работы Лаврентия Павловича на контрразведку мусаватского правительства. Судя по всему, именно этого от руководителя Азербайджана и ждали. Багиров рассказал, что Берия собирался ввести новые ордена – в честь деятелей культуры, в том числе из разных республик. Члены президиума этого не знали. И в зале реагировали неодобрительно, спрашивали:

– А вы позвонили товарищу Маленкову?

– Я не звонил.

В зале зашумели:

– Плохо.

Багиров:

– Товарищи могут сказать, почему я не позвонил в ЦК, не поинтересовался. Нужно сказать, что у нас ежедневно бывают тысячи звонков. Пока вчера меня Никита Сергеевич не вызвал, не сказал, я не знал…

Маленков из президиума успокоил его:

– Никто не предъявляет вам обвинения, речь идет о разоблачении Берии.

Но Хрущев дал понять, что Багиров считается другом и соратником Берии – со всеми вытекающими из этого последствиями:

– Ты его знаешь больше других, поэтому люди и говорят, ты должен рассказать, ты больше знал его…

Багиров стал оправдываться. Получалось неубедительно.

– В отношении звонков. Я уехал отсюда после смерти товарища Сталина 16 марта. За это время Берия один раз мне звонил. За пятнадцать лет здесь, в Москве (я не хочу снимать с себя ответственность за то, что я не мог раскусить этого человека, не в оправдание себе я это говорю), я у него был один раз дома. И то с товарищем Сталиным. А в остальное время встречал так, или заезжал за мной он…

Голос из зала:

– Товарищ Багиров, когда вы начинаете оправдываться, то делаете это не в полный голос. Вы скажите, что ЦК за последние годы забыли…

– Я?

– Ходили только к шефу.

– Я? – Багиров растерялся и не знал, что ответить.

– Ходили все время к Берии…

– Я Берию шефом Азербайджана не мог считать, хотя он и пытался это делать… Когда я здесь бывал, и в ЦК, и во все министерства, во все организации ходил, и, если на то пошло, очень редко когда у Берии наедине был…

Вмешался секретарь ЦК Михаил Андреевич Суслов:

– Инструктора ЦК побаивались ездить в Азербайджан.

– В Азербайджан? – переспросил Багиров.

Он явно не ожидал таких слов. Не привык к роли оправдывающегося. Десятилетиями он сам презрительно разил с трибуны врагов народа. А зал послушно ему внимал. И вдруг все поменялось.

– Да, в азербайджанские организации, – подтвердил Суслов, уже понимая, что Багиров недолго просидит в своем кресле, – боялись, что у вас есть шеф.

Багиров совсем растерялся:

– Не знаю, может быть.

Маленков попытался объяснить ему, что члены ЦК ждут от него разоблачений вражеской деятельности Берии:

– Товарищ Багиров, ты оправдываешься, не нужно этого. Ты был близок к Берии, не этот вопрос сейчас обсуждается… И пленум поэтому недоумевает. Ты оправдываешься, защищаешься. Тебя видели больше, чем всех других, обнимающимся с Берией…

Но Багиров так и не понял, как ему следует себя вести. Он бормотал:

– Я не оправдываюсь, я хочу просто сказать, мне больно некоторые реплики товарищей слушать…

Многолетний хозяин Азербайджана сошел с трибуны без положенной ему порции аплодисментов. После заседания пытался исправить дело – объясниться с Маленковым и Хрущевым. Разговор не получился, потому что его судьба была решена.

В Баку провели объединенный пленум ЦК компартии Азербайджана и Бакинского горкома. Багирова сняли с должности председателя Совета министров республики и вывели из состава бюро ЦК компартии Азербайджана – «за непартийное поведение в деле Берии, неискренность перед партией и крупные политические ошибки».

На пленум прилетел секретарь ЦК КПСС по идеологическим делам Петр Поспелов. Он был академиком и догматиком. Когда умер Сталин, Поспелов рыдал. Но в Баку резко выступил против любимца Сталина. В один день человек, который два десятилетия управлял Азербайджаном, к которому подчиненные обращались как к живому божеству, превратился в ничто.

В Москве 17 июля 1953 года президиум ЦК КПСС постановил:

«1. Одобрить постановление объединенного пленума ЦК КП Азербайджана и Бакинского городского комитета партии с активом о снятии т. Багирова М.Д. с поста председателя Совета министров Азербайджанской ССР и о выводе его из состава бюро ЦК КП Азербайджана за непартийное поведение в деле Берия, неискренность перед партией и допущение крупных политических ошибок в работе, выразившихся в грубом нарушении партийных принципов подбора и расстановки кадров, зажиме критики и самокритики, подмене коллективного руководства единоличными решениями, культивировании угодничества и подхалимства…

2. Вывести т. Багирова М.Д. из состава кандидатов в члены Президиума Центрального комитета КПСС».

Обычно снятым начальникам разрешали перебраться в Москву, где они могли спокойно перейти на пенсионную жизнь. Багирова в Москву не пустили. Ему даже не позволили остаться в республике, чтобы он не мешал новому руководству. Подыскали чисто хозяйственную должность заместителя начальника объединения «Куйбышевнефть» Министерства нефтяной промышленности СССР по кадрам.

В июне 1954 года в Баку образовали комиссию для пересмотра дел «осужденных за контрреволюционные преступления по Азербайджанской ССР». Багирова арестовали. Под суд отдали после XX съезда. Хрущев уже произнес свой знаменитый доклад о сталинских преступлениях, но ни Багиров, ни азербайджанские чекисты не могли ссылаться на то, что все решения в стране принимались Сталиным и политбюро. Обвиняемым не позволили говорить о получаемых из Москвы указаниях.

26 апреля 1956 года Мир-Джафара Багирова приговорили к расстрелу за контрреволюционную и террористическую деятельность. 7 мая президиум ЦК утвердил приговор. Президиум Верховного Совета СССР отклонил прошение о помиловании. 23 мая «Правда» сообщила, что приговор приведен в исполнение.

Вместе с ним расстреляли бывших руководителей республиканского ведомства госбезопасности: заместителя наркома Тимофея Михайловича Борщева, заместителя наркома Хорена Ивановича Григоряна, заместителя наркома Рубена Амбарцумовича Маркаряна – как участников «заговорщической группы Берия – Багирова». Бывшего министра внутренних дел Ага Салим Ибрагим оглы Атакишиева и бывшего министра госбезопасности Степана Федоровича Емельянова приговорили к двадцати пяти годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях…

Следствие по делу Берии и его соратников постарались локализовать его родными местами – Грузией и Азербайджаном. Характерно, что на этих процессах сознательно ограничивались тем, что в тридцатых годах творилось в хозяйстве Берии. Хотели даже географически локализовать преступления, которые по приказу Сталина и его подручных творились органами государственной безопасности по всей стране. И еще одно бросается в глаза: фамилии палачей – грузинские, азербайджанские, армянские, еврейские, польские… Главным было доказать, что все это были бериевские извращения, искривления правильной линии, перегибы… Исключение, а не правило.

Но не сложно предположить, что нечто подобное творилось по всей стране. Нелепо считать, что именно чекистский аппарат Закавказья состоял сплошь из садистов и убийц. Руководители партии и правительства это прекрасно знали. В представленных им многотомных «Материалах проверки о нарушениях законности» описывались непостижимые человеческому уму эпизоды:

«В НКВД Белорусской ССР арестованных затягивали в смирительные рубашки, обливали водой и выставляли на мороз, вливали в нос нашатырный спирт, издевательски называемый «каплями искренности».

В Экономическом отделе НКВД СССР арестованного заставляли брать на плечи чемодан и ходить с ним часами по комнате, повторяя, что он «уезжает в Лондон со шпионскими материалами для английской разведки». В Особом отделе Белорусского военного округа арестованных заставляли сотни раз приседать с библией в вытянутых руках, лаять по-собачьи. В Вологодской области арестованных засовывали за шкаф. В НКВД Туркменской ССР арестованных сажали в дезкамеру, насыщенную слабой концентрацией хлорпикрина; в летнюю жару выставляли на солнцепек; смазывали волосы клеем, а когда клей высыхал, прочесывали голову гребнем.

В НКВД Туркменской ССР на допросах были убиты 16 арестованных. О причинах смерти составлялись фиктивные документы. Трупы убитых выносились из здания НКВД в ящиках из-под оружия. Если труп оказывался длиннее ящика, то его «укорачивали» путем перелома ног.

В УНКВД Житомирской области осужденная во внесудебном порядке невинная 67-летняя женщина была убита в гараже лопатой.

Работники Белозерского райотдела НКВД Вологодской области в декабре 1937 года вывезли в поле 55 человек, осужденных «тройкой» к расстрелу, и порубили их топорами. В том же райотделе поленьями убили 70-летнюю старуху и 46-летнюю женщину-инвалида».

Конечно, суд над Берией был чистым фарсом. И он сам, и его соратники заслуживали самого сурового наказания, но за другие преступления. Беда в том, что тогдашние руководители не могли и не хотели все называть своими именами. И понятно почему: пришлось бы признать, что сама система закономерно ведет к массовым преступлениям, к которым они и лично причастны.

В результате общество не узнало и не осознало, что творилось. Не ужаснулось! Не осудило преступников. И себя – за соучастие. Не извлекло уроков из трагического прошлого.

А теперь нелепые обвинения словно ставят под сомнение правомерность наказания. Шпионами и предателями они не были. Они были мерзкими убийцами и садистами. Если строго следовать закону, Берию и его подельников следовало оправдать по всем предъявленным им обвинениям. И судить заново. Но мертвых в зал суда не приведешь. А просто взять и оправдать Берию немыслимо и невозможно.

Сто четырнадцать дней правления Берии в 1953 году оставляют исследователей в некоторой растерянности. Может ли главный палач страны быть реформатором?

Четыре месяца – после смерти Сталина и до ареста – Берия находился у власти. В эти четыре месяца именно он приступил к реанимации уже почти совсем загубленной страны: открывались двери лагерей, ослабевала атмосфера страха, облегчалось положение крестьянства, в международной политике мелькнули первые признаки разрядки.

Поклонники Лаврентия Павловича уверяют, что, если бы Берия остался у власти, не произошла бы реинкарнация окостеневшей марксистско-ленинской идеологии, что началось с безумной идеи Хрущева построить коммунизм, а закончилось внутренним развалом системы при Брежневе. Лаврентий Павлович действовал бы более рационально…

Разница между Хрущевым и Берией состояла в том, что Никита Сергеевич действительно хотел сделать жизнь людей лучше. Единоличная власть была для него инструментом для достижения этой цели. И он выпустил людей из лагерей не ради славы, а потому что считал, что их посадили беззаконно. Берия же думал только о том, как с помощью реформ стать популярным и взять в стране власть. Для него именно власть была самоцелью. Бериевские новации 1953 года, испугавшие других руководителей страны, были всего лишь попыткой создать себе авторитет в стране. Он же примеривался к креслу хозяина.

А что бы произошло, если бы летом 1953 года Лаврентий Павлович одолел своих соперников? Можно смело утверждать, что его реформы оказались бы недолговечными. Когда бы он уверился, что крепко держит в руках власть, страна бы вновь вернулась к ГУЛАГу и репрессиям. Других методов управления Берия не знал. А любая попытка либерализации или реформации реального социализма ведет к его краху, что и произошло в 1991 году.

Назад: Львы и кролики в Кремле

На главную: Предисловие