«Одобрить действия т. Берии»
Когда в первые мартовские дни 1953 года врачи дали понять, что вождь безнадежен, его соратники собрались и с «ближней» дачи уехали в Кремль. Они сразу прошли в сталинский кабинет. Поговаривали, будто они искали некую черную тетрадь, куда уходящий в мир иной вождь записывал нечто важное – не то политическое завещание, не то нелицеприятные оценки соратников.
Сталинского завещания не нашли. И есть большие сомнения, что оно существовало. Вождь не собирался умирать. Или кому-то передавать власть. Но его воспитанники и не нуждались в советах, как делить наследство.
Много разговоров ходит о том, кого именно Сталин видел своим преемником. Называются самые разные имена. Тогда на этот счет ни у кого не было сомнений. Об этом свидетельствовал номер партийного билета члена президиума, секретаря ЦК и заместителя председателя Совета министров Маленкова. У него был билет номер три. Первый выписали Ленину, второй – Сталину, третий – Георгию Максимилиановичу. Маленков считался самым близким к Сталину человеком и его законным наследником. Хрущеву достался партбилет за номером четыре.
Через два года после смерти вождя Никита Сергеевич выступал на пленуме ЦК компартии Украины. В своем кругу делился воспоминаниями:
– Мы вместе с врачами дежурили неотступно у постели Сталина. Я дежурил вместе с Булганиным, Берия – с Маленковым, а Каганович – с Ворошиловым… Настал кризис. Сталин умер. Маленков и Берия находились наверху. Я с Булганиным был внизу, у постели Сталина. Мы выскочили оба и сказали, что Сталин умер.
Маленков в серой гимнастерке-толстовке – безучастный, усталый, с серыми мешками под глазами, вошел в комнату, которую Сталин использовал как столовую, и начал прохаживаться взад-вперед. Хрущев предполагал, что Маленков и Берия обо всем уже договорились. Но все же подошел:
– Сталин умер, надо бы поговорить.
– О чем? – уточнил Георгий Максимилианович.
– Как о чем? О руководстве. Надо подумать, как лучше расставить силы.
Маленков холодно ответил:
– Ни о чем говорить не хочу. Соберется президиум, и тогда будем говорить.
Хрущеву было ясно, что означают слова Георгия Максимилиановича. Все уже решено.
В реальности события развивались несколько иначе. Смерть Сталина врачи констатировали, когда власть уже поделили. Но Маленков еще 4 марта своим аккуратным почерком набросал список нового состава правительства. Они сделали это вдвоем с Берией. Список потом найдут в сейфе маленковского помощника Суханова.
– Кто выдвигал кандидатуру Маленкова на пост председателя Совета министров? – рассказал потом Никита Сергеевич. – Берия. Это было даже не заседание, а стояние. Тело Сталина находилось в большой столовой, а мы находились в малой столовой, где Берия и выдвинул Маленкова на этот пост.
Никита Сергеевич пытался опереться на Булганина, с которым у него еще в предвоенные годы сложились близкие отношения. Хрущев был партийным руководителем Москвы, Булганин – хозяйственным. Они жили в одном доме, даже на одной лестничной площадке, дружили семьями. Сталин всегда приглашал их вместе, с легкой иронией называл «отцами города». С Булганиным Никита Сергеевич и затеял важный для них обоих разговор. Во всяком случае, так они поведали пленуму ЦК, созванному в июле 1953 года, сразу после ареста Берии.
Хрущев:
– Это было, наверное, за сутки до смерти товарища Сталина. Я товарищу Булганину тогда сказал: «Николай Александрович, вот Сталин безнадежно болен, умрет, что будет после Сталина?»
И заговорил об опасности Берии, – он захочет захватить пост начальника госбезопасности, это позволит ему «установить шпионаж за членами политбюро, подслушивать, следить, создавать дела, интриговать».
Булганин подтвердил:
– Был такой разговор.
Они боялись Берии. Теоретически он мог в тот самый день, когда вождь ушел из жизни, арестовать их всех и объявить, что Сталина убили Хрущев, Каганович, Маленков Молотов… И народ бы поверил!
Но Лаврентий Павлович не спешил.
Большая четверка – Маленков, Молотов, Берия и Хрущев – поделила власть, когда Сталин еще был жив и врачи даже сообщали о некотором улучшении в его состоянии. Но они понимали: если Иосиф Виссарионович и оклемается, то руководить страной уже не сможет.
5 марта 1953 года в 8 часов 40 минут вечера в Свердловском зале Кремля открылось совместное заседание ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР. Собрались задолго до назначенного часа. Никто ни с кем не разговаривал, все сидели молча. Смерть Сталина наступит в 9 часов 50 минут, когда дележ руководящих кресел закончится.
Заседание продолжалось ровно сорок минут. Сидевшие в зале с волнением вслушивались в слова людей, к которым перешла власть. Место в президиуме вновь заняли Молотов и Микоян. Для них худшее было позади, подметил наблюдательный Константин Симонов, который, как кандидат в члены ЦК, присутствовал на заседании: «У меня было ощущение, что старые члены политбюро вышли с каким-то затаенным, не выраженным внешне, но чувствовавшимся в них ощущением облегчения… Было такое ощущение, что вот там, в президиуме, люди освободились от чего-то давившего на них, связывавшего их. Они были какие-то распеленутые, что ли…»
Секретарь ЦК и МК партии Никита Сергеевич Хрущев прежде всего попросил дать информацию министра здравоохранения Андрея Третьякова. Тот рассказал о безнадежном состоянии вождя.
Хрущев пояснил:
– Члены бюро президиума ЦК поочередно находятся у постели товарища Сталина. Сейчас дежурит товарищ Булганин, поэтому он не присутствует на заседании.
Никита Сергеевич предоставил слово Маленкову. Георгий Максимилианович объяснил, что товарищ Сталин борется со смертью, но состояние его настолько тяжело, что, если даже он победит подступившую смерть, еще очень долго работать не сможет:
– Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на всех нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве.
После этой преамбулы на трибуну вышел располневший, с одутловатым, обрюзгшим лицом Лаврентий Павлович Берия и сообщил, что в создавшейся обстановке, когда в руководстве партией и страной отсутствует товарищ Сталин, необходимо теперь же назначить главу правительства:
– Мы уверены – вы разделите наше мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной трудное время у нас может быть только одна кандидатура на пост председателя Совета министров, кандидатура товарища Маленкова.
В зале с готовностью закричали:
– Правильно! Утвердить!
Маленков опять вышел на трибуну и предложил утвердить первыми заместителями главы правительства Берию, Молотова, Булганина и Кагановича. Затем были поделены остальные должности. Булганин стал военным министром.
Перетасовали всю высшую номенклатуру. Количество членов президиума ЦК сократили вдвое. Вывели Андрея Януарьевича Вышинского, он утратил пост министра иностранных дел и был отправлен постоянным представителем СССР в ООН. Министром вновь стал Молотов. Лишились места в президиуме ЦК и должности заместителя председателя правительства Алексей Николаевич Косыгин, Вячеслав Александрович Малышев и Иван Федорович Тевосян, все трое остались лишь министрами.
Перестали быть секретарями ЦК Николай Александрович Михайлов (бывший руководитель комсомола), Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко (недавний руководитель Белоруссии), Николай Григорьевич Игнатов (он вновь взлетит при Хрущеве, а потом примет участие в его свержении), Николай Михайлович Пегов (год назад Сталин именно ему поручил ведать кадрами в аппарате ЦК). Утратил кресло на Олимпе и молодой Леонид Ильич Брежнев. Его освободили от обязанностей кандидата в члены президиума и секретаря ЦК «в связи с переходом на работу начальником политуправления военно-морского министерства».
Николая Михайловича Шверника, возглавлявшего Президиум Верховного Совета, пересадили в кресло председателя ВЦСПС. Главой Верховного Совета (пост безвластный, но заметный) поставили Ворошилова – маршал, живая легенда, понадобился новому коллективному руководству страны для солидности. Прежнего председателя ВЦСПС Василия Васильевича Кузнецова наметили послом в Китай.
Семен Игнатьев перестал быть министром госбезопасности, которое слили с МВД. В порядке компенсации его избрали секретарем ЦК по правоохранительным органам, но просидит он в этом кресле всего месяц. Неожиданное повышение получил первый секретарь ЦК Азербайджана Мир-Джафар Аббасович Багиров – это был дружеский подарок Берии. Багиров был другом и соратником Берии еще по Азербайджанской ЧК. Сначала он помогал Лаврентию Павловичу, потом тот ему покровительствовал. Багиров очень скоро последует за своим старым другом на тот свет…
– Известно, какая началась карусель: такое министерство ликвидировать, такое-то слить, и чего мы только не нарешали, – рассказывал впоследствии Никита Сергеевич. – Запутали все. Дошли до того, что утвердили секретарем Президиума Верховного Совета товарища Пегова, который не был даже депутатом.
А на опустевшей «ближней» даче ночью тело мертвого вождя вынесли на носилках, положили в катафалк и отвезли в морг. Вскрытие провели 6 марта.
Его результаты не оставляют ни малейших сомнений относительно причин смерти: «Патологоанатомическое исследование полностью подтверждает диагноз, поставленный профессорами-врачами, лечившими И.В. Сталина. Данные патологоанатомического исследования установили необратимый характер болезни И.В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг. Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дать положительного результата и предотвратить роковой исход».
На похоронах в понедельник утром 9 марта на Красной площади выделялась делегация Лубянки – члены коллегии министерства и партийного комитета шли с венком «И.В. Сталину от сотрудников государственной безопасности страны». Впереди процессии шел первый заместитель министра внутренних дел СССР Иван Серов. Генералы несли на красных подушечках награды Сталина, которыми он сам себя одарил.
Машина везла орудийный лафет, на котором стоял гроб, накрытый стеклянным колпаком. На гранитной лицевой панели, изготовленной для мавзолея на Долгопрудненском камнеобрабатывающем заводе, уже были слова «Ленин – Сталин». Высшим чиновникам выдали именные пропуска для прохода на Красную площадь «на похороны Председателя Совета Министров СССР и секретаря Центрального Комитета КПСС, генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина».
Речи с трибуны мавзолея произносили трое – Маленков, Берия и Молотов. Стало ясно, что они теперь главные.
«К моему удивлению, – писал уже упоминавшийся на страницах этой книги Гаррисон Солсбери, – Маленков, толстяк средних лет, оказался весьма привлекательным. Он говорил на прекрасном литературном русском и, казалось, обещал новое, более интеллигентное правление. Берия был обворожительно снисходителен к своим компаньонам».
Народный артист России Валентин Иосифович Гафт, который в одном фильме весьма колоритно сыграл Лаврентия Павловича, вспоминал:
– Когда Сталина хоронили, на Красной площади я видел Берию, и это произвело очень сильное впечатление – речь Берии и он сам. Лицо Берии было почти закрыто, сверху была шляпа, надвинутая на самые брови, воротник поднят так, что виден был только говорящий рот и пенсне. Тогда я подумал, что он похож на шпиона.
Молотов, кажется единственный из всех выступавших с трибуны мавзолея, прощался с человеком, которого, несмотря ни на что, любил. Все-таки существовало нечто, связавшее их навсегда…
Но умерший вождь уже мало кого интересовал. Для армии советских чиновников главная проблема состояла в том, чтобы разобраться в новой структуре власти. Партийному аппарату предстояло прежде всего понять, кто теперь хозяин в стране, на кого ориентироваться, кому служить.
Никиту Сергеевича Хрущева освободили от обязанностей первого секретаря Московского комитета партии, чтобы он «сосредоточился на работе в Центральном комитете КПСС». Но власть в те дни принадлежала другим.
Исходили из того, что первую роль в стране и партии будет играть Маленков. Он был фактически правой рукой Сталина. Без Георгия Максимилиановича не решалось ни одно дело – ни в ЦК, ни в правительстве. Он пропускал через себя все бумаги, поэтому от него зависел и партийный аппарат, и все министры. В 1952 году на XIX съезде Маленков делал основной доклад.
Сам он настаивал на том, что в стране – коллективное руководство. На президиуме ЦК Маленков выразил неудовольствие тем, что «Правда» его речь на траурном митинге опубликовала на первой полосе, а Берии и Молотова – на второй:
– Надо было печатать одинаково. У нас были крупные ненормальности, многое шло по линии культа личности. И сейчас надо сразу поправить. Было бы неправильно, скажем, цитировать выступление на траурном митинге кого-то одного. Во-первых, это незаслуженно, во-вторых, неправильно. Считаем обязательным прекратить политику культа личности.
Маленков сделал выговор главному редактору «Правды» Шепилову и за то, что его редакционные умельцы так смонтировали фотографию, сделанную еще во время подписания в феврале 1950 года советско-китайского договора, что новый глава правительства Маленков оказался рядом со Сталиным и Мао Цзэдуном.
Дмитрий Трофимович Шепилов решил сделать приятное новому хозяину страны. Перестарался. Георгий Максимилианович в присутствии товарищей демонстративно отчитал его за услужливость:
– Публикация такого снимка без ведома ЦК выглядит как провокация. Такого снимка вообще не было. Это произвольный монтаж.
12 марта 1953 года президиум ЦК объявил главному редактору «Правды» строгий выговор за «произвольную верстку речей руководителей партии и правительства на траурном митинге» и за опубликование без ведома ЦК «произвольно смонтированного снимка на третьей полосе».
14 марта на пленуме ЦК председателя Совета министров Маленкова по его собственной просьбе вывели из состава секретарей ЦК. Первая крупная ошибка. В результате партийные секретари не знали, на кого ссылаться, кому докладывать, и чувствовали себя неуверенно. Слишком сложный пасьянс в Кремле пугал их и раздражал: они привыкли к определенности.
О Маленкове ходили доброжелательные слухи. Говорили, что, когда он пришел на какое-то заседание и его встретили обычными аплодисментами, он сказал:
– Здесь не Большой театр, а я не Козловский.
«Маленков был молчалив и без нужды не высказывался, – вспоминал Микоян. – Когда Сталин что-то говорил, он – единственный – немедленно доставал из кармана френча записную книжку и быстро-быстро записывал «указания товарища Сталина». Мне лично такое подхалимство претило. Сидя за ужином, записывать – было слишком уж нарочито».
Но Маленков не был маньяком власти, который думает о ней каждую минуту своей жизни. В отличие от настоящих властолюбцев находил время для семейной жизни. Любил читать детям вслух. Оборудовал на даче настоящий физический кабинет для детей с микроскопом, телескопом, электромоторами, магнитами. Детей учил музыке и французскому языку. Учение не пропало зря. Андрей Маленков стал профессором-биофизиком, Георгий Маленков-младший защитил диссертацию по физической химии. Воля Маленкова преподавала композицию в Строгановском художественном училище.
– К моим братьям и ко мне родители были предельно внимательны, – вспоминала дочь Маленкова. – Отец с мамой внушали нам отвращение ко лжи и всякому лицемерию, к тому, что сейчас называется «элитарный снобизм». Учили судить о людях по их личным достоинствам, невзирая на общественное положение или национальность. При этом не читалось никаких нотаций: мимолетными репликами и личным примером нас подводили к осознанию наших ошибок. О религии упоминаний не было, но – бесспорно – все это укладывалось в евангельские заповеди…
Поведение самого Маленкова едва ли соответствовало евангельским заповедям. Дочь Волю он выдал замуж за Владимира Шамберга, сына Михаила Абрамовича Шамберга, своего старого товарища и сослуживца. Они дружили еще со времен совместной учебы в Высшем техническом училище имени Н.Э. Баумана. Михаил Шамберг был правой рукой Маленкова в ЦК, так он и воспринимался в партийном аппарате. В годы войны Георгий Максимилианович сделал его заведующим организационно-инструкторским отделом ЦК.
Роман Владимира Шамберга и Воли Маленковой вспыхнул еще в юные годы, никто и не сомневался, что они соединят свои судьбы. Жили они вместе с Маленковыми в их квартире на улице Грановского (ныне Романов переулок). Владимир Шамберг поступил в аспирантуру Института экономики Академии наук СССР.
Когда начались гонения на евреев, Маленков позаботился о том, чтобы брак дочери с молодым Шамбергом был молниеносно расторгнут. Это произошло в один день. Владимир Шамберг рассказывал, как он вернулся домой и горничная передала ему конверт с запиской от Воли. Жена сообщала мужу, что они должны расстаться. Он пытался найти ее и поговорить, но она не захотела. В полной растерянности он ушел к родителям.
Охранники Маленкова привезли его вещи. 12 января 1949 года начальник личной охраны Маленкова отвез его в московский городской суд, оформил развод, забрал паспорт и выдал новый – без следов регистрации брака с дочкой Маленкова. Любовь и дружба ничто, когда речь идет о карьере и о расположении вождя.
Почему Георгий Максимилианович так торопился?
Через неделю, 18 января, из партии исключили дедушку Владимира Шамберга (по материнской линии) – Соломона Абрамовича Лозовского, члена ЦК, заместителя министра иностранных дел и начальника Совинформбюро. В конце января Лозовского арестовали. На свободу он не выйдет – его расстреляют вместе с другими членами Еврейского антифашистского комитета. 31 января решением секретариата ЦК бывшего друга Маленкова Михаила Шамберга выставили из аппарата ЦК и отправили в Кострому заместителем председателя облисполкома.
Вообще говоря, своей карьерой Маленков был обязан жене. Они познакомились в 1920 году. Он служил политработником в Красной армии. Валерия Алексеевна Голубцова работала библиотекарем в агитпоезде. Формально они не регистрировали свой брак, и Валерия Алексеевна сохранила девичью фамилию. Эта встреча оказалась для Маленкова редкостной удачей. Жена стала для него другом и опорой. Наделенная сильной волей и характером, Валерия Алексеевна всю жизнь толкала вперед вялого и инертного Георгия Максимилиановича.
Обладатель прекрасного почерка, Георгий Максимилианович выделялся завидной аккуратностью. Бумаги держал в идеальном порядке. Он был вежлив, спокоен и корректен. Умел слушать. Без нужды не высказывался.
Георгий Максимилианович начинал под руководством Николая Ивановича Ежова, который так нравился вождю. Маленков же и подготовил арест Ежова, когда тот впал в немилость. Идеальный исполнитель. Получив указание от Сталина, Маленков ломал любые барьеры, лишь бы исполнить задание молниеносно и доложить вождю. В этой роли он проявил блестящие организаторские способности, поразительную работоспособность и рвение. Но, неуверенный в себе и податливый по натуре, не был способен на неожиданные и самостоятельные поступки.
Ему не хватило воли, силы, хитрости, чтобы удержать власть. По словам Шепилова, «Маленков был лишен всяких диктаторских черт, и у меня сложилось впечатление, что он не был честолюбивым человеком. Он был мягок, податлив и испытывал необходимость притулиться к какому-нибудь человеку с сильной волей».
Маленков опирался на Берию.
5 марта 1953 года было принято решение об образовании единого Министерства внутренних дел, объединившего собственно МВД и бывшее Министерство госбезопасности. Первыми заместителями Берии были назначены Сергей Никифорович Круглов, Богдан Захарович Кобулов и Иван Александрович Серов.
Новое суперминистерство Лаврентий Павлович сделал своей опорой в борьбе за власть. Накануне сталинских похорон, в воскресенье, Берия созвал свою бригаду, проверенных помощников, с которыми многие годы проработал в Москве и Тбилиси, – Меркулова, Мамулова, Людвигова, Ордынцева. Лаврентий Павлович был оживлен и деловит. Попросил поработать над его речью; это заняло часов восемь. Попозже к ним присоединился только что избранный секретарем ЦК Петр Поспелов.
Через несколько месяцев бывший министр госбезопасности Меркулов, которого арестуют вслед за Берией, опишет тот день: «Накануне похорон т. Сталина Берия неожиданно позвонил мне на квартиру (что он не делал уже лет восемь), расспросил о здоровье и попросил приехать к нему в Кремль. Оказывается, надо было принять участие в редактировании уже подготовленной речи Берия на похоронах т. Сталина. Я обратил внимание на настроение Берия. Берия был весел, шутил и смеялся, казался окрыленным чем-то».
Соратники Берии точно были счастливы. Высокое положение Лаврентия Павловича открывало и перед ними радужные перспективы.
Когда в 1946 году Сталин выставил Меркулова с Лубянки, Берия утратил к нему интерес. Ни разу не позвонил. Всеволод Николаевич пытался попасть к нему на прием, хотел попросить о помощи. Лаврентий Павлович его не принял.
Меркулов задним числом его оправдывал:
– Лаврентию Павловичу виднее. Значит, так было нужно.
11 марта Меркулов написал Берии:
«Дорогой Лаврентий!
Хочу предложить тебе свои услуги: если я могу быть полезным тебе где-либо в МВД, прошу располагать мною так, как ты сочтешь более целесообразным. Должность для меня роли не играет, ты это знаешь. За последние годы я кое-чему научился в смысле руководства людьми и учреждением, и, думаю, теперь я смогу работать лучше, чем раньше. Правда, сейчас я полуинвалид (Меркулов перенес два инфаркта. – Авт.), но надеюсь, что через несколько месяцев, максимум через полгода я смогу уже работать с полной нагрузкой, как обычно. Буду ждать твоих указаний».
Берия разогнал партработников, которых привел на Лубянку Семен Игнатьев. У них отобрали машины, всех попросили освободить кабинеты.
Серафим Николаевич Лялин, которого с должности второго секретаря Тульского обкома партии взяли в МТБ заместителем начальника 2-го главка, рассказывал потом:
– Глубокой ночью вызвал Берия. В его приемной три-четыре человека, как и я, направленных в органы с партработы. Берия грубо сказал: «Ну что, засранцы, вы чекистского дела не знаете. Надо вам подобрать что-то попроще». И объявил, кто куда убывает. Мне было предложено поехать заместителем начальника управления МВД по Горьковской области…
Николая Романовича Миронова, секретаря Кировоградского обкома, взяли в МГБ заместителем начальника военной контрразведки. Берия отправил его заместителем начальника особого отдела Киевского военного округа – тоже большое понижение.
Виктора Ивановича Алидина, секретаря Херсонского обкома, в МГБ поставили заместителем начальника 7-го управления. Берия сослал его в отдел «П», который занимался поселениями, то есть ссыльными, начиная с кулаков.
Все трое наберутся терпения и пересидят Берию. Генерал-майор Миронов станет заведующим отделом административных органов ЦК КПСС. Генерал-лейтенант Лялин – начальником управления КГБ по Москве и Московской области. На этом посту его сменит генерал-полковник Алидин.
Берия выпустил из тюрьмы примерно половину арестованных при Игнатьеве чекистов – тех, кто ему был нужен. По-свойски объяснял:
– Твое дело – чепуха. Тебя посадил Сталин.
Когда привели освобожденного из камеры недавнего начальника управления правительственной охраны генерала Сергея Федоровича Кузьмичева, Лаврентий Павлович поинтересовался:
– Знаешь, что Сталин умер?
Тот не знал. Заплакал.
– Брось ты, – сказал Берия. – Тебя же Сталин велел арестовать.
Берия предложил ему вновь возглавить управление охраны. Тот отказывался, ссылаясь на болезнь, но Лаврентий Павлович его убедил.
В начальники важнейшего 1-го отдела (охрана высшего руководства страны – членов президиума и кандидатов в члены президиума ЦК КПСС, а также секретарей ЦК) Берия выбрал новичка – Николая Степановича Захарова, который руководил областным управлением МВД в Кемерове.
Захаров получил приказ сдать дела заместителю и срочно прибыть в Москву. Честно признался генералу Кузьмичеву, что не знает новой службы.
– Поработаете – узнаете, – ответил начальник управления охраны.
Чекисты со смешанными чувствами встретили возвращение Берии. С 1945 года, когда тот покинул Лубянку, утекло немало воды. Его выдвиженцев осталось не так много. Кадровые перетряски и слияние двух министерств породили недовольство.
Берия пристроил проверенные кадры, начинавшие с ним еще в ГПУ Грузии. Полковника Константина Сергеевича Савицкого утвердил помощником первого замминистра Кобулова. Полковника Георгия Иовича Парамонова – заместителем начальника следственной части МВД по особо важным делам. Генерал-лейтенанта Шалву Отаровича Церетели отправил в Тбилиси заместителем министра внутренних дел Грузии и начальником пограничных войск Грузинского округа. Освобожденный из тюрьмы генерал-лейтенант Авксентий Нарикиевич Рапава получил пост министра государственного контроля Грузии.
В свое время Министерство вооруженных сил информировало МГБ, что его брат полковник Капитон Рапава, начальник химической службы одной из армий, в войну перешел на сторону немцев. Брат – предатель! Этого было достаточно для немедленного увольнения из органов. Тогдашний министр госбезопасности Меркулов просто переслал бумагу самому Авксентию Рапаве: своих не обижаем…
В Тбилиси Лаврентий Павлович командировал еще и Владимира Деканозова – министром внутренних дел, и Степана Мамулова – заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов республиканского ЦК. Не хотел больше никаких сюрпризов в родной республике.
После ареста Берии председатель Совета министров Грузии Валериан Минаевич Бакрадзе на пленуме ЦК жаловался на его кадровую политику:
– Нам, очевидно, не доверяют, прислали контролеров в виде министра МВД Грузии Деканозова и в партийный аппарат заведующим отделом ЦК – Мамулова. Нам было непонятно назначение Мамулова и Деканозова с введением их в бюро ЦК, причем Берия вызвал меня и предложил все вопросы обсуждать только в присутствии Деканозова и Мамулова.
Бакрадзе был недоволен тем, как Берия с ним разговаривал:
– Вдруг раздается звонок. Берия говорит: неправильно вы провели пленум, ничего ты не понимаешь, консервщик ты, а не политик.
В зале раздался смех. Бакрадзе обиженно пояснил:
– Я пять лет работал министром пищевой промышленности Грузии.
У Лаврентия Павловича Берии были большие планы. Ему, как выразится позднее другой член политбюро, чертовски хотелось поработать.
Остальные руководители страны с трудом осваивались с новой ролью. Они так привыкли исполнять приказы Сталина, что у многих наступил паралич воли. А у Берии сомнений не было: он справится с любой задачей. Он начал действовать самостоятельно и самоуверенно. У него в руках все рычаги управления, аппарат госбезопасности всесилен, и никто не смел спросить: а с какой стати вы этим занимаетесь?
Валерия Анатольевна Герасимова, первая жена Фадеева и двоюродная сестра кинорежиссера Сергея Аполлинариевича Герасимова, с отвращением описывала траурный митинг в Союзе писателей после похорон Сталина 10 марта 1953 года:
«Симонов сказал, что отныне самой главной великой задачей советской литературы будет воссоздание образа величайшего человека («всех времен и народов» – утвержденная формулировка тех лет).
Николай Грибачев выступил в своем образе: предостерегающе посверкивая холодными белыми глазами, он сказал, что после исчезновения великого вождя бдительность не только не должна быть ослаблена, а, напротив, должна возрасти. Если кто-то из вражеских элементов попытается использовать сложившиеся обстоятельства для своей работы, пусть не надеется на то, что стальная рука правосудия ослабла…
Ужасное собрание. Великого «гуманиста» уже не было. Но страх, казалось, достиг своего апогея. Я помню зеленые, точно больные, у всех лица, искаженные, с какими-то невидящими глазами; приглушенный шелест, а не человеческую речь в кулуарах; порой, правда, демонстрируемые (а кое у кого и истинные!) всхлипы и так называемые «заглушенные рыдания». Вселюдный пароксизм страха».
Идеологические кадры действовали по старым схемам. Страна еще не подозревала, какие стремительные перемены ее ждут.
Берия вытащил из тюрьмы своего помощника Шарию. По его распоряжению отпустили вообще всех, кого засадили по «мингрельскому делу». Зато арестовали отправившего их за решетку полковника Цепкова (он руководил следствием по этому делу). После ареста Берии его отпустят…
Петр Афанасьевич Шария вспоминал: «26 марта я был вызван в Кремль к Берии и был им принят в присутствии Ордынцева и Людвигова. Берия поручил мне помочь Людвигову в составлении записки в ЦК по делу врачей. Через несколько дней вызвал меня и Людвигова в МВД, где у него находились Кобулов и Влодзимирский. Там мне и Людвигову было дано поручение составить докладную в ЦК КПСС по делу так называемых мингрельских националистов. Когда работа подошла к концу и документы были одобрены, Берия спросил, где я предпочитаю быть его помощником – в МВД или Совете министров».
Подумать только – Кобулов и Влодизимирский, у которых руки по локоть в крови, занялись разоблачением преступлений своих коллег-чекистов! И сажали тех, кого сами же учили мучить и пытать!
Берией двигало отнюдь не стремление восстановить справедливость и освободить невинных, не желание прекратить преступную практику чекистского аппарата. Ему нужно было другое – убрать тех, кого он не любил. И конечно же создать себе репутацию народного заступника. Он действовал с дальним прицелом.
Берия образовал внутри МВД четыре спецгруппы: по проверке «дела врачей», «мингрельского дела», дела сотрудников МГБ, обвиненных в создании контрреволюционной сионистской организации, и дела арестованных работников Главного артиллерийского управления Военного министерства СССР. Дал им на работу две недели. А потом еще назначил комиссию – проверить, справедливо ли посадили руководство военно-воздушных сил и работников Министерства авиационной промышленности.
Все группы доложили, что дела фальсифицированы.
Берия начал реабилитацию военачальников, посаженных после войны. В подписанном им приказе говорилось: следствие проводилось бывшим Главным управлением контрразведки Смерш необъективно и поверхностно.
Выпустили арестованных в феврале 1952 года заместителя военного министра маршала артиллерии Николая Дмитриевича Яковлева, начальника Главного артиллерийского управления генерал-полковника Ивана Ивановича Волкотрубенко и заместителя министра вооружения генерал-майора Иллариона Аветовича Мирзаханова. Берия освободил бывшего командующего военно-воздушными силами Главного маршала авиации Александра Александровича Новикова и бывшего наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина.
Уже после ареста Берии, 13 июля 1953 года, президиум ЦК решит прекратить дела и полностью реабилитировать большую часть арестованных при Сталине генералов, адмиралов и членов их семей. Ряду генералов снизят наказание до фактически отбытого срока и освободят из-под стражи. 63 генерала и адмирала были в тот день реабилитированы и освобождены. Сколько же советских военачальников Сталин безвинно держал за решеткой!
11 июля 1953 года министр обороны маршал Николай Александрович Булганин, генеральный прокурор СССР Роман Андреевич Руденко и председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции Александр Александрович Чепцов доложили в президиум ЦК КПСС:
«При проверке выявлено, что всего в период с 1941 по 1952 год было арестовано генералов и адмиралов 101 человек. Из них осуждено Военной коллегией Верховного суда Союза ССР – 76 генералов и адмиралов и 5 человек – Особым совещанием при бывшем МГБ СССР. 8 генералов были освобождены из-под стражи за отсутствием состава преступления, и 12 генералов умерли, находясь под следствием…
Несмотря на то что арестованные находились под следствием до 10 и более лет, фактов, оправдывающих или смягчающих их вину, не собиралось. К отдельным арестованным применялись незаконные методы следствия с целью понудить их признать вину в «преступлениях» или добиться от них клеветнических показаний на других лиц».
Берия озаботился судьбой жены Молотова, чтобы Вячеслав Михайлович именно ему был обязан ее освобождением. Полину Семеновну доставили в Москву. 21 марта Маленков и Берия от имени президиума ЦК отменили решение партколлегии Комитета партийного контроля об исключении Жемчужиной из партии и вернули ей партбилет. Следственная часть МВД 23 марта прекратила дело против Жемчужиной. Через день Особое совещание при МВД ее полностью реабилитировало. Полине Семеновне было пятьдесят шесть лет. К работе она не вернулась, в апреле ей оформили персональную пенсию.
1 апреля Берия информировал товарищей по президиуму ЦК, что «дело врачей» – «от начала и до конца является провокационным вымыслом бывшего заместителя министра государственной безопасности Рюмина». Предложил: всех арестованных немедленно освободить из-под стражи, сфабриковавших это дело бывших работников МГБ привлечь к уголовной ответственности и «рассмотреть вопрос об ответственности бывшего министра государственной безопасности СССР т. Игнатьева С.Д.».
2 апреля Берия отправил в ЦК записку о реальных обстоятельствах убийства художественного руководителя Государственного еврейского театра народного артиста СССР Соломона Михайловича Михоэлса. Провести расследование не составило труда. Насмерть перепуганные участники убийства все выложили на первом же допросе. Оправдывались: это же было личное поручение товарища Сталина!..
3 апреля президиум ЦК реабилитировал арестованных по делу «врачей-убийц». Лаврентий Павлович приказал их немедленно выпустить на свободу. Принял в своем кабинете:
– Комиссия разобралась в вашем деле. Это дело рук врагов народа, ныне разоблаченных. Вы реабилитированы и будете доставлены домой.
Это происходило в ночь с третьего на четвертое апреля. Никто из врачей даже не знал, что Сталин умер.
Президиум ЦК постановил:
«Предложить бывшему министру государственной безопасности СССР т. Игнатьеву С.Д. представить в Президиум ЦК КПСС объяснение о допущенных Министерством государственной безопасности грубейших извращениях советских законов и фальсификации следственных материалов. Ввиду допущения серьезных ошибок в руководстве бывшим министерством государственной безопасности СССР признать невозможным оставление Игнатьева С.Д. на посту секретаря ЦК КПСС».
Но это было лишь начало.
4 апреля Берия подписал приказ по министерству «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия»:
«Установлено, что в следственной работе органов МГБ имели место грубейшие извращения советских законов, аресты невинных советских граждан, разнузданная фальсификация следственных материалов, широкое применение различных способов пыток – жестокие избиения арестованных, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки, продолжавшееся в отдельных случаях в течение нескольких месяцев, длительное лишение сна, заключение арестованных в раздетом виде в холодный карцер.
По указанию руководства бывшего министерства государственной безопасности СССР избиения арестованных проводились в оборудованных для этой цели помещениях в Лефортовской и внутренней тюрьмах и поручались особой группе специально выделенных лиц из числа тюремных работников с применением всевозможных орудий пыток. Такие изуверские «методы допроса» приводили к тому, что многие из невинно арестованных доводились следователями до состояния упадка физических сил, моральной депрессии, а отдельные из них до потери человеческого облика.
Пользуясь таким состоянием арестованных, следователи-фальсификаторы подсовывали им заблаговременно сфабрикованные «признания» об антисоветской и шпионско-террористической работе».
Берия запретил пытки в органах госбезопасности. Революция! Но пересмотрены были только дела последнего времени, к которым Лаврентий Павлович не имел отношения. О других несправедливо арестованных он не вспоминал.
Сообщение МВД о реабилитации «врачей-убийц», напечатанное «Правдой» 4 апреля 1953 года, произвело на страну огромное впечатление. Первое публичное признание в том, что органы госбезопасности совершают преступления. Напряжение в обществе разрядилось. Мрачная атмосфера, сгустившаяся в последние месяцы жизни Сталина, рассеялась. Именно в те дни появились ростки того, что потом, используя название известной повести Ильи Григорьевича Эренбурга, назовут «оттепелью».
После ареста Берии эти газетные сообщения товарищи по партийному руководству поставят ему в вину: дело врачей прекратили, но зачем же об этом писать, подрывать авторитет партии и органов? На пленуме ЦК после ареста Берии это скажет новый секретарь ЦК Николай Николаевич Шаталин:
– Взять всем известный вопрос о врачах. Как выяснилось, их арестовали неправильно. Совершенно ясно, что их надо освободить, реабилитировать, и пусть себе работают. Нет, этот вероломный авантюрист добился опубликования специального коммюнике Министерства внутренних дел, этот вопрос на все лады склонялся в нашей печати и так далее… Ошибка исправлялась методами, принесшими немалый вред интересам нашего государства. Отклики за границей тоже были не в нашу пользу.
Разоблачениями были крайне недовольны сотрудники госбезопасности. Они не понимали: чем им теперь заниматься, если прекратятся политические дела?..
Но пока что все происходит стремительно. Лаврентий Павлович активен, энергичен и напорист. Товарищи по руководству хлопают глазами и послушно голосуют за предложения Берии. Ни возразить, ни оспорить его идеи они не смеют.
Разоблачение преступлений ведет к поиску виновных.
6 апреля «Правда» поместила передовую «Советская социалистическая законность неприкосновенна». Названо имя бывшего заместителя министра госбезопасности полковника Рюмина: «Презренные авантюристы типа Рюмина сфабрикованным или следственным делом пытались разжечь в советском обществе… глубоко чуждые социалистической идеологии чувства национальной вражды. В этих провокационных целях они не останавливались перед оголтелой клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, например, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс».
7 апреля «Правда» сообщила, что Игнатьев – больше не секретарь ЦК.
Изменившиеся настроения верхов чуткий к переменам идеологический аппарат понял правильно: разом прекратились нападки на «космополитов». Пошли разговоры о пользе творческих дискуссий. Михаила Зощенко вновь приняли в Союз писателей.
Думать, что все Берию ненавидели, неверно. Когда освободили «врачей-убийц», один из создателей атомной и водородной бомбы трижды Герой Социалистического Труда академик Яков Борисович Зельдович не без гордости сказал другому трижды Герою академику Андрею Дмитриевичу Сахарову:
– А ведь это наш Лаврентий Павлович разобрался!
Такие настроения возникли среди тех, кто с ним работал над атомным проектом: «Лаврентий Павлович – защитник и опора».
«Когда ему было нужно, – вспоминал Меркулов, – он мог показать себя хорошим товарищем, внимательным и чутким. Берия старался это делать в отношении своего ближайшего окружения, понимая, что от того, как будет работать его окружение, зависит его собственная судьба».
Берия заботился о своих подчиненных. Давал им квартиры – одна из высших ценностей того времени. Не жалел наград.
Управляющий делами Совета министров Михаил Трофимович Помазнев впоследствии докладывал в ЦК КПСС, что Берия излишне покровительствовал своим подчиненным из Специального комитета № 1 (атомный проект) при Совете министров СССР:
«Большинство министров оборонной промышленности и машиностроения получили по несколько орденов и стали лауреатами Сталинской премии. Много наград давалось строителям. Аппарат Спецкомитета не в меру отмечался наградами. Секретарь Спецкомитета Махнев стал Героем Социалистического Труда, дважды лауреатом Сталинской премии и получил несколько орденов».
После ареста Берии сам Василий Алексеевич Махнев поспешил откреститься от своего покровителя, которому был обязан еще и генеральскими погонами: «Проблему атомного оружия нашей стране удалось решить лишь благодаря тому, что ЦК и правительство давали для этого неограниченные ресурсы денежных средств, материалов (создали преимущественные перед всеми другими нуждами народного хозяйства условия), поставили на службу этой цели лучшие силы науки, техники, сотен тысяч рабочих, военных строителей и заключенных. Ценой огромных затрат средств и сил нашего народа мы решили атомную проблему. Берия же был только эксплуататором (в буквальном смысле) всех этих средств и сил, а прибыль (успехи) приписывал себе».
28 апреля Игнатьева вывели из состава ЦК КПСС. Комитету партийного контроля было предписано рассмотреть его дело. Это означало, что бывшему министру предстоит ответить за все дела позднесталинского периода.
25 июня Лаврентий Павлович отправил Маленкову копию показаний Рюмина, бывшего заместителя Игнатьева по следствию. «Рюмин, – говорилось в сопроводительной записке Берии, – с ведома и одобрения Игнатьева ввел широкую практику применения мер физического воздействия к необоснованно арестованным гражданам и фальсификации следственных материалов».
Берия посадил бы Игнатьева, но не успел. На следующий день, 26 июня, его самого арестовали…
Но пока что Лаврентий Павлович на коне. Президиум ЦК постановил: «Одобрить проводимые товарищем Берией Л.П. меры по вскрытию преступных действий, совершенных на протяжении ряда лет в бывшем Министерстве госбезопасности СССР».
