– Не прошло и года! – воскликнула Сарабет, ответившая на звонок Грейс всего через какие-то пять секунд, побив таким образом предыдущий трехминутный рекорд – именно столько Грейс пришлось висеть на линии даже в то время, когда за ее книгу боролись несколько издательств. – Ты хоть знаешь, сколько я тебе сообщений оставила? – продолжала бушевать Сарабет.

– Извини, – ответила Грейс, хотя сама понимала, что в этом случае простыми извинениями не отделаешься. Впрочем, ничего более весомого она предложить не могла.

– Нет, серьезно! Двадцать раз позвонила, не меньше! Надеюсь, ты понимаешь, что я вообще-то на твоей стороне!

Грейс кивнула, будто Сарабет могла ее видеть.

– Пришлось уехать, – просто ответила она. – Нужно было отсидеться.

– Это понятно, – нетерпеливо бросила Сарабет. И вдруг ее тон изменился. – Но все-таки могла бы дать о себе знать. Я очень за тебя беспокоилась. Обрати внимание – за тебя, а не за книгу. Чисто по-дружески.

– Спасибо, конечно, – вздохнула Грейс. – Еще раз извиняюсь. Очень жаль, что поставила тебя в трудное положение. Обещаю, больше такого не повторится.

Конечно, не повторится, подумала Грейс. После этого звонка всякие отношения между ними прекратятся – рабочие и не только. Вряд ли Сарабет и дальше будет способна испытывать к Грейс дружеские чувства.

– Погоди секунду, – попросила Сарабет и велела кому-то: – Скажи ему, что перезвоню чуть позже. – Слушай, – продолжила она, – давай встретимся, поговорим с глазу на глаз. Думаю, лучше всего будет обсудить проблему и всем вместе найти решение.

Нахмурившись, Грейс уставилась на деревянную столешницу. Она стояла на своей кухне на Восемьдесят первой улице. Стол давно не протирали, поэтому поверхность была тусклая от застарелой пыли.

– Если честно, лучше воздержусь. Могу себе представить, что будут говорить на этой встрече, и я их прекрасно понимаю. Просто перескажешь мне общий смысл, хорошо? А что касается финансовой стороны вопроса, я в состоянии заплатить неустойку. Точную сумму, конечно, не помню, но от обязательств уклоняться не собираюсь.

Тут случилось редкое чудо – Сарабет надолго замолчала. А когда наконец обрела дар речи, произнесла:

– Вот что бывает, когда люди не перезванивают после двадцати звонков. Сами все додумывают, причем додумывают неправильно. Мод вовсе не собирается требовать с тебя неустойку, да и с какой стати? Конечно, выпуск твоей книги пришлось отложить, но они по-прежнему хотят ее напечатать.

Грейс услышала шум дождя, подняла голову и посмотрела в кухонное окно. Капли барабанили по висевшему снаружи кондиционеру. Небо заволокли темные тучи. Грейс толком не понимала, о чем говорит Сарабет.

– Послушай, я, конечно, щажу твои чувства, но давай уж называть вещи своими именами. Раньше ты была никому не известным автором очень интересной, умной книги. А теперь твоим произведением заинтересуется куча народу. Перемена очень серьезная, нужно как следует позаботиться о твоем имидже и действовать осмотрительно. Только не подумай, будто Мод хочет нажиться на твоей семейной драме…

Не удержавшись, Грейс рассмеялась.

– Что ты, – ответила она. – Мне такая мысль даже в голову не приходила.

– Вот пусть и дальше не приходит. Учти – с Мод я знакома десять лет. Раз двадцать вместе работать приходилось, не меньше. Мод – женщина умная, и в деле толк знает, но не будь она порядочным человеком, я бы ей твою книгу не доверила. А теперь, когда такое случилось, остается только порадоваться нашей удаче. Попали в хорошие руки. Если бы ты сегодня ко мне обратилась, только к ней бы тебя отправила, и больше ни к кому.

Грейс продолжала хранить молчание. Но теперь она, во всяком случае, задумалась.

– Эй, ты где? – позвала Сарабет. – Кстати, до сих пор понятия не имею, откуда ты звонишь. Ты где пропадала три месяца?

– Уехала с сыном в Коннектикут. У нас там домик. Правда, летний – зимой туда никогда не ездили. Но устроились нормально. Собираемся и дальше там оставаться. А сейчас я в Нью-Йорке, приехала за вещами.

– Как же твоя практика? – спросила Сарабет.

– Открываю новую, в Грэйт-Баррингтоне. Это в штате Массачусетс, – пояснила Грейс.

– Секундочку! Значит, сейчас ты в Нью-Йорке? – уточнила Сарабет. – Можешь заехать ко мне в офис?

– Нет, – ответила Грейс. – Только соберу вещи – и сразу обратно. Я ведь продала квартиру. Через три дня приедут вывозить мебель. Извини, встречи не получится. И вообще, мне надо подумать. Я ведь была уверена, что теперь… книга не выйдет. Даже думать о ней перестала.

– Тогда советую начать снова, – засмеялась Сарабет. – Наверняка Мод попросит тебя изменить предисловие. Не говоря уже о некоторых местах в самой книге. Знаешь, я думаю, теперь она станет еще более глубокой, более сильной. Это будет произведение о по-настоящему важных вещах, которое прочтет куча народу. Грейс, я тебе от всей души сочувствую, но, как говорится, когда жизнь подсовывает одни лимоны, постарайся сделать из них лимонад. Если сегодня подъехать не сможешь, давай договоримся на другой день.

Грейс назвала было свободный день на следующей неделе, но потом передумала и предложила встретиться через две недели. Ей все равно надо будет в Нью-Йорк по делам, связанным с продажей квартиры. Грейс еще раз извинилась – теперь за то, что встречу приходится переносить. Сарабет ответила – ничего страшного, и на этой оптимистичной ноте обе положили трубку.

Между тем дождь полил еще сильнее. В квартире было холодно. Март вообще достаточно серый месяц. Даже здесь, в Нью-Йорке, где ей одинаково нравились все времена года, февраль и март были для Грейс исключением из этого правила. Хотя она любила Нью-Йорк слишком сильно, чтобы осесть в Коннектикуте насовсем – об этом речь не шла, – но по мартовской погоде точно скучать не станет.

Грейс приехала два дня назад, и все это время собирала вещи. Паковала, сортировала, а многое вовсе выбрасывала. Конечно же такая сложная задача поначалу пугала Грейс, однако были и плюсы – она оказалась слишком занята решением чисто практических вопросов, чтобы предаваться грусти. Каждый из тысяч предметов в этой квартире имел свою историю – обычную или примечательную, веселую или печальную. Но нужно было решить, что с ними со всеми делать до того, как в четверг прибудет специальная служба, занимающаяся вывозом вещей и мебели. Грейс было почти сорок лет, и она наконец уезжала из родительского дома.

К счастью, Грейс заранее, еще за несколько недель начала обдумывать, что возьмет с собой. Таких вещей набралось достаточно много, и почти все принадлежали Генри. Грейс собиралась увести в Коннектикут все его имущество, кроме одежды, из которой сын вырос. Из своих вещей она тоже отобрала многое, но не все, потому что теперь Грейс в основном ходила на работу в джинсах. В Нью-Йорке ей бы такое с рук не сошло, но клиенты в Грэйт-Баррингтоне, общее число которых пока составляло три человека, не возражали.

Кроме того, нужно было забрать книги, а еще кое-что из мебели и картины – этими вещами Грейс слишком дорожила, чтобы их оставить. А любимой кухонной утвари ей и вовсе не хватало.

Впрочем, это была самая легкая часть сборов. Предметов, которые Грейс не собиралась брать с собой, тоже набралось немало. Чтобы удобнее было все запомнить, Грейс представляла, будто складывает их в большую комнату, которая вскоре забилась целиком. В эту категорию, разумеется, входили все вещи, имеющие отношение к Джонатану. Все, что ему принадлежало, все, что он купил, все, что ему особенно нравилось. Еще Грейс не собиралась брать вещи, которые принадлежали обоим, но словно бы напоминали об их браке – набор кофейных чашек, телефоны, подставка для зонтиков. Больше Грейс на них смотреть не хотелось.

Откровенно говоря, разбирать их тоже оказалось совсем не так тяжело, как ожидала Грейс.

Оставалась еще красивая сумка «Биркин», единственная откровенно статусная вещь, о которой Грейс когда-либо мечтала. Она бережно хранила ее в гардеробной и с собой брала редко. Это был подарок Джонатана, поэтому теперь сумка Грейс не радовала. Но и расставаться с ней тоже было грустно. Грейс осторожно положила ее в специальный оранжевый мешочек, отнесла в магазин «Энкор» на Мэдисон-авеню и морально приготовилась вернуть сумку за маленькую часть стоимости. Но вещь не приняли.

– Подделка, – вынесла вердикт француженка, отвечавшая за отдел, где продавали «Луи Виттон», «Хлоэ» и «Гермес». Потом поджала губы, будто даже дотрагиваться до этой вещи для нее – страшное оскорбление. – Качество неплохое, но все же подделка.

– Нет-нет… – начала было спорить Грейс. Уж в этом она была уверена на все сто процентов.

Грейс стояла на втором этаже, окруженная дизайнерскими нарядами и покупательницами, и вспоминала свой день рождения – как она открыла большую оранжевую коробку, как они с Джонатаном смеялись над тем, что ему хватило наглости сунуться в «Гермес». Подумать только, думал, что можно просто заскочить в магазин и уйти с сумкой «Биркин», не записываясь в очередь! История была забавная, Джонатан так трогательно смеялся над собственным промахом, а Грейс испытывала к мужу еще большую нежность за его очаровательную наивность. А сильнее всего грело душу то, что Джонатан готов был сносить высокомерие и насмешки продавцов, лишь бы порадовать ее. Но оказалось, что эту милую историю Джонатан тоже выдумал. Грейс вышла из магазина вместе с сумкой и, не вынимая из оранжевого мешочка, так и оставила в большом мешке для мусора на углу Восемьдесят первой улицы и Мэдисон-авеню.

И это действие тоже оказалось совершенно безболезненным.

А вот что далось труднее, чем все остальное, вместе взятое, так это разбор фотографий. Целые альбомы. Не говоря уже о снимках, висящих в рамках на стенах и просто стоящих на полках. Муж, сын, Грейс – то вместе, то по отдельности. Грейс просто не могла выбросить эти фотографии – они являются частью их с Генри истории, в которой Джонатан принимал непосредственное участие. Однако держать снимки в доме Грейс тоже не улыбалось. Поэтому на семейном совете их решено было отвезти не куда-нибудь, а в дом Евы на Лонг-Айленд. Ее отец любезно согласился специально заехать за ними завтра. Пусть увезет, чтобы не мозолили глаза. А Генри сможет на них посмотреть, когда будет готов. И возможно, Грейс когда-нибудь тоже будет готова.

Еще отец собирался привезти мамин сервиз, все двадцать предметов. Лиможский фарфор в стиле ар-деко из «Хэви-ленд», упакованный лично Евой. Их Грейс тоже заберет в Коннектикут и уж как-нибудь найдет подходящую причину использовать сервиз даже в маленьком загородном домике. Что ж, хоть один повод для радости. Грейс пыталась – хотя и подозревала, что, увы, безуспешно – показать Еве, как ценит ее жест. Однако Еву данная тема смущала не меньше, чем Грейс.

– Что ты, это же такой пустяк, – отмахивалась она. – Я и не догадывалась, что тебе нужен этот сервиз. Ты ведь ни разу не говорила. А посуды у меня даже больше, чем достаточно. Сама знаешь.

На этом тему решено было закрыть.

Грейс доставала из сушилки простыни и старалась сложить их как можно ровнее, как вдруг зазвонил стационарный телефон. Консьерж сообщил, что к Грейс пришел детектив. Возник большой соблазн притвориться, будто она не понимает, о чем речь, – видимо, возникло недоразумение. Простыня, которую Грейс держала в руках, была теплой. Вещь качественная и достаточно дорогая. Кажется, этот оттенок называется цветом яичной скорлупы. Или небеленой шерсти?.. В прежние времена простыню назвали бы просто «бежевой», но сейчас без красивого названия оттенка не обойдешься.

Что и говорить, вещь была хорошая и в совершенном порядке. Не считая того, что на ней Грейс спала и занималась любовью с Джонатаном. Какая же новая жизнь со старыми семейными простынями?..

Детектив поднялся наверх через несколько минут. Грейс встречала его в дверях, сжимая в руках другую простыню, на резинке. Такие простыни складывать у нее никогда толком не получалось, и сейчас выходило не лучше. О’Рурк вышел из лифта с рассеянным видом, будто уже обдумывал следующее дело, которым ему предстоит заняться после разговора с Грейс.

– Здравствуйте, – поздоровалась она. – А где ваша вторая половина?

О’Рурк оглянулся. Лифтер как раз закрывал двери.

– Простите, что помешал, – вместо ответа, сказал он. – Что делаете? Стирку затеяли?

– Не совсем. Вообще-то собираю вещи. Хочу отдать простыни в благотворительный магазин. Но сначала решила постирать.

– Понятно. – О’Рурк заглянул в квартиру поверх плеча Грейс. – Ух ты. Значит, все-таки съезжаете?

– Да.

Грейс почувствовала нетерпение. Скорее бы переходил к делу! Дальше держать себя в руках не было никаких сил.

– Можно зайти на минутку?

– А можно вы уже скажете, зачем пришли? – не выдержала Грейс. – Вы же не просто так заглянули? Наверняка хотите что-то мне сказать.

О’Рурк с мрачным видом кивнул.

– Да. Должен сообщить, что мы нашли вашего мужа. Мой напарник сейчас в отъезде, улаживает вопрос с экстрадицией. Не хотите присесть? – поинтересовался О’Рурк так, будто он был хозяином, а Грейс – гостьей.

Плохо слушающейся рукой она открыла дверь шире.

– Для вас это тяжелая новость, – продолжил О’Рурк. Можно подумать, Грейс без него не знает! – Лучше присесть.

Они прошли на кухню. Грейс сунула кое-как сложенную простыню в коробку к остальным. Потом послушно села напротив О’Рурка за пыльный стол.

– Куда едете? – поинтересовался тот.

– В Коннектикут.

– Хорошее место. Помню, как-то бывал в городе Мистик.

– Нет, у нас домик в другой части штата. На северо-западе. С декабря там живем. – Грейс запнулась. Конечно же О’Рурку и так известно, где она была начиная с декабря. – Где его поймали? Где Джонатан? В Канаде, да?

– Нет. В Бразилии.

Грейс ошеломленно уставилась на него. Что за глупости? Как Джонатан мог добраться до Бразилии?

– Не понимаю. В письме же было написано, что…

– Да, письмо действительно от вашего мужа, и пришло оно из города Мино в Северной Дакоте. Однако отправлял его не мистер Сакс. Должно быть, заплатил кому-нибудь. Или просто попросил под благовидным предлогом. Как вы уже знаете, этот человек ловко умеет находить к разным людям подход и добиваться, чего хочет.

– Но… – Грейс покачала головой, опершись ладонями о липкую столешницу. – Зачем Джонатан соврал? Мог бы вообще не указывать место.

– Ну… – деликатно произнес О’Рурк. – Мино меньше чем в часе езды от границы. Там очень большой участок незащищенной, неохраняемой границы – тысяча миль, не меньше. А еще неподалеку находится индейская резервация Чиппева. Проводника там нанять – как нечего делать. В общем, для преступника в бегах самое лучшее место, чтобы тайком пересечь границу. Я бы и сам на его месте туда отправился, – прибавил О’Рурк, будто это обстоятельство окончательно решало вопрос.

– Но Джонатан пошел другим путем. Подумать только – Бразилия! – продолжала удивляться Грейс. В последний раз она представила успевшую стать привычной картину – Канада, Юкон, город Уайтхорс. Джонатан бредет вдоль обледеневшей реки мимо восстановленного судна под названием «Клондайк», где теперь находится музей. Бредет и глядит по сторонам, высматривая Грейс. Только сейчас она заметила, что в своем воображении одела мужа по собственному вкусу – плотная фланелевая рубашка, шерстяная шапка, из-под которой выглядывают успевшие отрасти волосы… Вот он идет против ветра, опустив голову и сунув руки в карманы. Скучает по Грейс, мечтает о встрече… Увы, эта фантазия никак не шла из головы.

– Но зачем тогда Джонатан написал мне это письмо?

– Кто ж его знает? Может, решил, что так эффектнее будет. А может, ему просто нравится вам врать, – просто ответил О’Рурк. – Есть такие люди. Пользы им от этого никакой, выгоды тоже. Просто нравится, и все. Удовольствие получают, кайф ловят, что ли… Я вот тоже раньше ломал голову, почему да зачем? А теперь понял – да какая разница? Все равно не поймешь. Поэтому просто делаю свою работу и борюсь с последствиями. – О’Рурк задумчиво пожал плечами, будто они с Грейс вели отвлеченные рассуждения, а не обсуждали конкретный вопрос. – Впрочем, что я вам говорить буду? Вам лучше знать, вы же психиатр.

На этот раз Грейс даже поправлять его не стала.

– Вон, целую книгу про таких обманщиков написали.

Нет, подумала Грейс, книгу написала не я, а совсем другая женщина.

– Короче, мистер Сакс и вас обдурил, и полицию. Одним выстрелом двух зайцев. Послали людей и в Мино, и в Уайтхорс. Канадскую полицию к делу привлекли. В общем, следили за всеми тропами, и возле корабля-музея дежурили. Проверили все дома, где начиная с декабря постояльцы останавливались. Но никаких следов. И тут звонят из Интерпола. Нашелся Сакс – в Бразилии. Мендоса уехал пару дней назад, надо же оформить официальный запрос об экстрадиции. Дело, конечно, небыстрое, но в конце концов отдадут его нам как миленького. Обычно упираются, только когда арестованный – бразилец. А вообще-то у нас с Бразилией договор о передаче преступников.

О’Рурк помолчал.

– Вы как, нормально?

– Да, но…

Грейс не смогла договорить. Лишь покачала головой.

– Подумали – пусть лучше вы от нас услышите. Все равно через день-два новость в газеты попадет. А может, и раньше. И кстати – спасибо, что хотели помочь. Очень ценим ваши намерения.

Грейс кивнула.

– Где его арестовали? В Рио-де-Жанейро? Наверное, рассудил, что в большом городе легче затеряться.

– Нет, – возразил О’Рурк. – Ваш муж был не в Рио, а в Манаусе. Это такой город на Амазонке – Манаус. Сам в первый раз услышал – даже не уверен, правильно ли ударение ставлю. Наверное, название испанское.

Скорее португальское, подумала Грейс, но вслух ничего говорить не стала.

– Представляете, город прямо посреди тропического леса стоит. На машине не подъедешь, надо лететь или плыть. Мы подозреваем, что ваш муж по воде туда добрался, но точно пока не уверены. Ладно, постепенно разберемся. Надо еще узнать, каким путем он из Штатов сбежал. Может, тоже по воде. В этом Манаусе находится большой порт. Мендоса там уже с субботы. Звонил сегодня утром. Рассказывает, там даже оперный театр есть. Большое такое розовое здание посреди города. Доставили из Англии по частям лет сто назад. Мендоса, конечно, в восторге. – О’Рурк издал короткий, совершенно неуместный смешок. – Такой уж напарник попался – обожает оперу. Ни одной не пропускает. Обычно с женой ходит, но как-то она приболела, вот и потащил в Линкольн-центр меня. Четыре самых скучных часа в моей жизни. Еле высидел.

К собственному удивлению, Грейс тоже засмеялась:

– На какую оперу ходили?

– Да не помню я. Там еще на сцену живую лошадь выводили, но, скажу я вам, от этого занятнее не стало. Но все-таки, в Амазонии меньше всего ожидаешь наткнуться на оперный театр… Интересно, правда?

Грейс откинулась на спинку кресла. От таких новостей голова шла кругом – Джонатан посреди амазонских джунглей… Грейс почти не терпелось снова вернуться к стирке и укладыванию вещей в коробки. Приятное, успокаивающее занятие. Скорее бы О’Рурк ушел.

– Есть такой фильм, – сказала Грейс. – Про то, как в джунглях строили оперный театр. Называется «Фицкарральдо». Я смотрела.

– Фиц… как?

Грейс произнесла название по слогам. О’Рурк записал его в блокнот.

– Надо Мендосе сказать. Он, наверное, тоже посмотреть захочет. – Детектив окинул взглядом кухню. – Я смотрю, собираетесь не просто так, а по системе – все так аккуратно разложено…

– Да. Некоторые коробки увезу в Коннектикут, но большую часть отдам в благотворительный магазин, в «Хаусинг воркс». Вам ведь больше ничего не нужно?

О’Рурк, кажется, не понял вопроса и недоуменно взглянул на Грейс.

– В смысле, из вещей Джонатана. Ну, для следствия, для суда… Если хотите что-то забрать, скажите сразу, я отдам.

– Нет-нет, ничего не надо. Конечно, если вдруг наткнетесь на что-нибудь подозрительное и захотите нам показать – тогда пожалуйста…

Грейс кивнула, но про себя решила, что в полицию обращаться больше не станет. Она достаточно для них сделала, пусть теперь разбираются сами.

– Ну ладно, – произнес О’Рурк, поднимаясь. – Я, наверное, пойду.

Грейс вскочила с плохо скрываемым облегчением.

– А где ваш мальчик? В Коннектикуте остался? – спросил О’Рурк, когда она провожала его до двери.

– Нет, гостит у бабушки с дедушкой. У них в школе весенние каникулы.

– A-а. Помню вашего отца. Мы с ним в декабре разговаривали.

– Нет, – поправила Грейс, – у других бабушки с дедушкой. Родителей Джонатана. Генри на Лонг-Айленде.

О’Рурк остановился и повернулся к Грейс.

– Правда? Надо же… А мистер и миссис Сакс говорили, вы с ними не общаетесь.

– Месяц назад мы с ними встречались в Нью-Йорке. Вроде знакомство прошло хорошо, вот они и пригласили Генри погостить на несколько дней. И сын согласился, даже с радостью.

О’Рурк кивнул. Шея его, как всегда, была так неровно выбрита, что казалась пятнистой.

– Вот и правильно, вот и отлично. Саксы – люди хорошие. И очень много пережили. Нелегко им пришлось.

Нам всем пришлось нелегко, мысленно добавила Грейс. Но какой смысл произносить вслух очевидные вещи?

Грейс открыла дверь. О’Рурк вызвал лифт. Грейс в нерешительности замерла на пороге, не зная, как себя вести в подобной ситуации – дождаться, пока лифт приедет, или сразу попрощаться и закрыть дверь? Этот порог Грейс помнила с раннего детства. На нем она стояла с тех пор, как вообще научилась стоять. Ждала, пока ее гости зайдут в лифт – товарищи детских игр, няни, родственники. А потом пришла пора провожать бойфрендов. Тогда Грейс не просто стояла, а перегибалась через порог, чтобы можно было целоваться, пока не приедет лифт.

Вообще-то надо было что-то говорить, а не молчать, но что сказать О’Рурку, Грейс понятия не имела. Однако и просто захлопнуть дверь казалось нелюбезным.

Но первым нарушил молчание О’Рурк.

– Извините, – вдруг сказал он, – но если не спрошу, потом ругать себя буду.

Грейс покрепче схватилась за косяк и приготовилась к неприятному вопросу. Стремительно, словно ртуть, в голове пронеслись варианты, и все одинаково нежелательные.

Что бы О’Рурк ни считал нужным ей сказать – заявить, что в случившемся есть ее вина, поблагодарить за помощь или изречь какой-нибудь «мудрый» совет – Грейс его слушать не желала. Впрочем, пусть лучше говорит сейчас, чем звонит или приходит потом.

– В общем, знаю я одну семью в Браунсвилле… Это в Бруклине.

О’Рурк нерешительно покосился на нее. Грейс нахмурилась:

– Да, я в курсе.

– Познакомились-то, откровенно говоря, при неприятных обстоятельствах. В прошлом году арестовал одного из сыновей. Но сразу было видно – на самом деле парень хороший, просто связался с плохой компанией. Вот мы и «потеряли» бумаги. – О’Рурк усмехнулся. – Мы ж не звери.

Недоумевающая, к чему ведет полицейский, Грейс ждала продолжения рассказа.

– В общем, сначала эта семья в приюте жила, но пару недель назад наконец получили от города квартиру. Субсидированную. Сами понимаете, большая радость, но есть одна проблема. У них ведь ни вещей, ни мебели. На полу спят. Я эту семью хорошо знаю. Успели за год познакомиться. Хорошие люди, ручаюсь за них.

Наконец Грейс услышала, как с первого этажа поднимается лифт.

– «Хаусинг воркс», конечно, дело хорошее. Но я подумал – вдруг будете не против, если?.. Раз уж все равно отдавать.

– Ах вот оно что, – наконец Грейс поняла, к чему О’Рурк завел этот разговор. – А я думала… Конечно. С удовольствием! Пусть берут все, что нужно. У меня тут много – кровати, простыни, полотенца, кастрюли со сковородками…

Лицо О’Рурка озарила по-детски счастливая, открытая улыбка, и он сразу преобразился. Только сейчас Грейс заметила, что офицер О’Рурк, хоть и напускает на себя важность и серьезность, на самом деле еще совсем молодой человек. Вот так. Хватило одной улыбки.

– Представить не можете, как они обрадуются!

Грейс и О’Рурк быстро договорились, что послезавтра полицейский приедет вместе с отцом семейства и двумя сыновьями на одолженной у знакомых грузовой машине.

– Не сомневайтесь, семья хорошая, – повторил О’Рурк. – Уж поверьте, много плохих семей повидал. А эта – хорошая.

– Даже не сомневаюсь, – ответила Грейс, хотя понимала, что теперь просто не может судить, какую семью считать хорошей, а какую нет. А вот О’Рурку в этом вопросе, кажется, можно доверять. – Ради кого попало вы документы терять не станете.

– Да… – Тут О’Рурк отчего-то снова засмущался. – И вот еще что сказать хотел. Мы ведь с самого начала поняли, что вы ничего не знаете, и вообще ни при чем. После первого же разговора. Простите, что… огорчили. Сразу было видно, вы женщина хорошая.

Грейс почувствовала, как щеки заливает краска. Кивнула, но поднять глаза на О’Рурка не осмелилась.

– Совсем как тот парень, да? Просто связалась с плохой компанией.

– С плохим мужчиной. Но вы не расстраивайтесь, это со многими случается.

«Уж мне ли не знать», – подумала Грейс. Лифт уже почти подъехал. Вот дверцы открылись, и О’Рурк, помахав на прощание, зашел внутрь. Грейс стояла на пороге, пока лифт не поехал обратно вниз, но даже тогда в квартиру вернулась не сразу. Некоторое время просто стояла, слушая знакомые щелчки и скрипы – кабина постепенно спускалась. Наконец дверцы открылись, и О’Рурк вышел на серую, залитую дождем улицу, где когда-то жила Грейс.