– Они наверху, – сказал консьерж.

Впрочем, в этом предупреждении не было никакой необходимости. Как только Грейс свернула с Мэдисон-авеню, сразу заметила несколько легковых машин и два фургона. На одном было написано «Полицейское управление Нью-Йорка», на другом – еще что-то, Грейс не разглядела. Некоторое время она стояла на одном месте, то чувствуя себя готовой зайти в дом, то совсем наоборот. А потом задалась вопросом, почему ей так трудно держать равновесие, даже стоя на одном месте. «Потому что ты, как полная дура, ничего не ела, – напомнила себе Грейс. – Если не хочешь упасть и растянуться, срочно необходимо подкрепиться». И Грейс покорно зашагала к дому, точно овца на бойню.

– Понятно, – ответила она консьержу. А потом, как ни глупо это звучало, прибавила «спасибо».

– У них был ордер. Пришлось пропустить.

– Понимаю, – повторила Грейс.

Консьержа звали Фрэнк. Летом Грейс покупала подарок для его новорожденной дочери. Кажется, девочку назвали Джулианна.

– Как Джулианна? – спросила Грейс, сама осознавая всю нелепость и неуместность этого вопроса. Фрэнк улыбнулся, но промолчал. Вместо этого, как ни в чем не бывало, проводил Грейс до лифта и стоял рядом, пока не закрылись двери.

Грейс бессильно прислонилась к стенке лифта и закрыла глаза. Как далеко зайдет ситуация, оставалось только гадать. Главное – как-то пережить сегодняшний день, и завтрашний тоже. А потом? Когда это все закончится и Грейс снова сможет вернуться к нормальной жизни? Однако уже сейчас Грейс понимала, что прежняя жизнь с Джонатаном утекает, как песок сквозь пальцы. Все происходило так быстро, ведь завертелась эта история только в среду, когда стало известно об убийстве Малаги. Нет, не в среду, а в понедельник, когда Джонатан уехал. В тот же день убили Малагу, но об этом Грейс сейчас думать не собиралась. Впрочем, на самом деле началось все гораздо раньше. Вопрос в том, сколько лет это уже тянется?

Но решение таких важных проблем Грейс сочла за лучшее перенести на другой день. Лифт остановился на ее этаже, и, когда двери раздвинулись, Грейс увидела на входе в свою квартиру специальную ленту, которую полиция использует, чтобы огораживать места, куда нельзя заходить посторонним. Грейс с грустью почувствовала, что ей нет до этого никакого дела, ведь эта квартира практически перестала быть ее домом.

Сколько раз Грейс приходилось вылетать из родного гнезда? Сначала уехала учиться в колледж. Потом вышла замуж. Когда умерла мама, снова вернулась в эту квартиру, на этот раз вместе с семьей. Конечно, в нынешнем виде это место сильно отличалось от того, которое Грейс помнила с детства. Но здесь она училась ползать, затем ходить, затем бегать. Играла в прятки с друзьями, училась готовить и целоваться, усердно сидела над учебниками, чтобы получать пятерки по всем предметам… Что бы ни происходило, эти комнаты и коридоры всегда оставались для Грейс домом, и она считала, что прекраснее места нет. Грейс не припоминала, чтобы у нее хоть раз возникало желание перебраться в более просторную квартиру. Ее не привлекали ни более престижные адреса, ни красивые виды из окон. Это было ее место, и менять в нем ничего не требовалось: оно нравилось Грейс точно таким, какое есть.

Когда отец встретил Еву, они с Джонатаном снимали квартиру в уродливом послевоенном доме на Первой авеню. Ева же много лет проживала в восьмикомнатных апартаментах с высокими потолками на Семьдесят третьей улице и не имела ни малейшего желания переезжать. Когда отец предложил Грейс с Джонатаном принять почетный титул новых хозяев семейного гнезда – предложил самым небрежным тоном, за обедом, – Грейс пришла домой и расплакалась от радости. Ведь иначе Грейс просто не смогла бы обеспечить Генри того нью-йоркского детства, которое так мечтала дать сыну. Они с Джонатаном не работали на Уолл-стрит и не являлись гордыми обладателями хедж-фондов. Если бы не эта уникальная возможность, они втроем так и жили бы в белой кирпичной коробке, пока Генри не уехал бы учиться в колледж.

Но теперь на двери квартиры красовалось официальное предупреждение Нью-Йоркского полицейского управления. Сама дверь была чуть приоткрыта, и через эту щель доносились голоса и звуки деловитых шагов по паркетному полу. Время от времени в проеме мелькала белая форма. Грейс чувствовала себя гостьей, опоздавшей к началу вечеринки – правда, вечеринка была довольно мрачная. Грейс даже захотелось постучаться в собственную дверь, однако она удержалась от этого желания.

– Сюда нельзя, – мимоходом бросила какая-то женщина, не успела Грейс ступить на порог.

– Да?.. – растерянно переспросила она. У Грейс не оставалось сил спорить, бороться, отстаивать свои права. Но и уходить тоже не хотелось. Куда ей идти?

– Вы кто? – поинтересовалась та же женщина. Глупый вопрос. Неужели и так не понятно?

– Я здесь живу, – ответила Грейс.

– Документы с собой?

Грейс отыскала водительские права. Женщина принялась разглядывать документ. По званию, кажется, офицер, крепкого телосложения, очень бледная. Волосы были крайне неудачно выкрашены в цвет, который никому не может быть к лицу, однако Грейс нисколько не сочувствовала ей из-за такого неудачного выбора краски.

– Ждите здесь, – велела женщина и оставила хозяйку стоять на собственном пороге, а сама зашагала по коридору в спальню Грейс.

Между тем из комнаты Генри вышли двое мужчин в белых комбинезонах, обошли Грейс и преспокойно направились в столовую. Оба ни слова не сказали – ни ей, ни друг другу. Грейс чуть подалась вперед и, глядя поверх их плеч, увидела угол незнакомого переносного стола. Грейс не велели сходить с места, однако ей в любом случае не хотелось этого делать. С одной стороны, Грейс рассматривала это распоряжение как брошенный ей вызов. А с другой, чем больше она видела, тем меньше ей хотелось вникать в происходящее.

Вскоре к Грейс вышел Мендоса и вернул ей права.

– Боюсь, мы тут задержимся еще на некоторое время, – не здороваясь, сообщил он.

Грейс кивнула:

– Можно увидеть ордер?

– Можно.

Мендоса отправил женщину-офицера в гостиную, и та вернулась с более пространной версией документа, прикрепленного к входной двери в качестве предупреждения.

– Мне надо его прочесть, – сказала Грейс. Прозвучало нелепо. Но Мендоса проявил сочувствие и даже не улыбнулся.

– Разумеется, – ответил он. – Хотите присесть?

И приглашающим жестом указал на гостиную Грейс. Ощущение, будто она гостья в собственном доме, только усилилось. Держа сумку в одной руке, а бумаги в другой, Грейс зашагала по коридору. Села в одно из кресел. Это было не то кресло, которое так любил отец, а другое, новое. Правда, стояло оно на прежнем месте, между двумя окнами, выходящими на Восемьдесят первую улицу. Повернуто кресло было в сторону двери. Здесь отец сидел, будто на внушительном, но очень удобном троне, закинув ногу на ногу и потягивая виски, которое золотилось в тяжелом хрустальном графине, стоявшем в баре в углу. Вставал отец лишь для того, чтобы угостить гостей – или угоститься самому. Теперь этот «трон» занял законное место в квартире Евы – отец, конечно, забрал его с собой.

Ее родители, в полном соответствии с тогдашней эпохой, обладали выдающимися способностями по части того, как принимать и занимать гостей. Все действия были заранее продуманы, а обязанности поделены между супругами. В те времена алкоголя на подобных вечерах пили больше, а на свои проблемы жаловаться было не принято. И кто скажет, что эти обычаи не имели определенных преимуществ? На столиках были выставлены серебряные портсигары, которые Грейс открывала лишь за тем, чтобы вдохнуть табачный запах. При этом она воображала себя Дороти Паркер. Вот Грейс изящно затягивается, перед тем как отпустить остроумный, проницательный комментарий. Портсигаров, конечно, давно уже не было, однако бар продолжал стоять на прежнем месте. Вещь была старинная, переделанная из английского комода, предназначенного, чтобы складывать в него простыни или одежду. Сейчас бар был полон бутылок, которые стояли в нем еще с тех времен, когда здесь жили родители Грейс. Ржаной виски, ликер «Крем де Минт», разные сорта пива. Сейчас это все, конечно, никто не пил. Когда Грейс с Джонатаном приглашали к ужину гостей, подавали на стол вино, иногда джин-тоник или виски. Последний напиток они расходовали в настолько малых дозах, что могли отлично продержаться на подарках, которые время от времени приносили Джонатану родители пациентов. И только тут Грейс сообразила, что не помнит, когда в последний раз у них к ужину были гости.

Опустив взгляд на ордер, она попыталась разобраться, о чем говорится в документе, но, как часто бывает в таких случаях, увязла в юридических терминах. Выхватывала только отдельные слова – уголовный суд города Нью-Йорк… почетный судья Джозеф В. Девинсент… постановил разрешить производство обыска… по адресу… Ниже красовался ее собственный постоянный адрес, с рождения и до сегодняшнего дня. 35, Восточная Восемьдесят первая улица, квартира 6В. «При проведении обыска и производстве выемки…» Тут шрифт стал мельче, будто печатавшие документ боялись, что иначе весь текст не поместится на странице. Однако беспокоились они зря, ведь далее красовалось всего несколько слов. Уточняли, какой конкретно предмет предполагалось изъять – «мобильный телефон, изготовитель и модель неизвестны».

Но Грейс и сама отдала бы полицейским мобильник. Или просто сказала бы, где его искать! Достаточно было просто спросить. Грейс ведь лично подтвердила, что телефон действительно в квартире. Она его не прятала.

И только тут Грейс сообразила, что мобильник хотят изъять совсем по другой причине. Должно быть, с его помощью полицейские рассчитывают напасть на след Джонатана или узнать наверняка, что связывало его с Малагой при жизни и имеет ли он какое-то отношение к ее смерти. К тому же, разыскивая телефон, они наверняка рассчитывали наткнуться еще на что-то полезное. Зажмурившись, Грейс стала прислушиваться. В старых зданиях звукоизоляция намного лучше, чем в новых, однако Грейс прожила здесь много лет, и ей достаточно было даже полузвука. Сейчас полицейские тихо переговаривались в столовой, а еще кто-то копошился в гардеробной. Потом захлопнулась дверь шкафа в комнате Генри. И тут хлопнула еще одна дверь – на этот раз холодильника. Сколько же в квартире народу?

Грейс встала, приблизилась к выходу из гостиной и высунулась в коридор, пытаясь отсюда заглянуть к себе в спальню. Дверь, которую Грейс утром оставила нараспашку, была закрыта. Значит, полицейские уже знали, что телефон там, поняла Грейс. Заглянули, увидели и сразу закрыли дверь, чтобы сделать вид, будто еще не обнаружили необходимое, и на законных основаниях затянуть поиски. При мысли об этой уловке Грейс охватил гнев, да такой сильный, что она буквально приросла к месту. С трудом взяв себя в руки, вернулась обратно в кресло.

Мимо прошли два офицера и вышли в коридор. Один выносил стационарный компьютер из «кабинета» Джонатана. Другой тащил коробку с папками. Что ж, Грейс не могла сказать, что такое развитие событий было для нее неожиданностью.

В этой же комнате находились ящики, куда Джонатан складывал старые чековые книжки и органайзеры. Где именно они лежат, Грейс точно не знала, но полицейские, вне всякого сомнения, сумеют их отыскать. Ведь у них, в отличие от Грейс, хватит смелости заглянуть во все уголки.

Тот из офицеров, который нес компьютер, снова прошел мимо Грейс и вернулся в маленькую комнату. На этот раз он вышел с теми самыми папками, которые Грейс не рискнула просмотреть вчера. Потом показался второй офицер и свернул в коридор. Оттуда донесся голос Мендосы. Детектив стоял в дверях спальни. Грейс услышала, как открывается дверь. Интересно, кто из полицейских ее открыл?

Из столовой донесся женский смех.

Грейс опустилась на диван, погрузившись в мягкие подушки. Представила, как Мендоса и офицер ходят по комнате. Интересно, притворяются ли они, будто «не замечают» лежащий на тумбочке телефон? Как долго полицейские собираются его «не замечать»? И на что наткнутся в процессе поисков?

Когда Грейс уходила, на полу валялась одежда. У Грейс не было привычки оставлять вещи на полу, но ведь Мендоса об этом не знает. Не говоря уже о том, что в самих предметах для постороннего человека не было ничего подозрительного. Уродливая рубашка с фамилией «Сакс» для него просто рубашка. И презерватив – просто средство предохранения, а не страшный удар, каким он стал для Грейс. Мендосе нет дела, при каких обстоятельствах был куплен зеленый шарф или куда подевалась нитка серого жемчуга – детектив вообще не знает о ее существовании. То же самое относится и к маминому сапфировому ожерелью, и к кожаной спортивной сумке.

Зато Мендоса может обнаружить много чего другого, ведь он ищет ответы на вопросы, которые Грейс просто не приходило в голову задавать. Грейс глубоко вздохнула. В первый раз за много лет ей неудержимо захотелось закурить.

Мендоса прошел по коридору и повернул к двери с таким видом, будто совершенно забыл про Грейс. С удивлением она заметила, что детектив несет в пластиковом пакетике расческу Джонатана.

Да, это точно была она – дорогая, деревянная из той потрясающей, недавно отреставрированной аптеки на пересечении Лексингтон-авеню и Восемьдесят первой улицы. Производители использовали натуральную щетину какого-то животного – какого именно, Грейс не помнила – и обещали, что, раз купив эту расческу, менять ее на новую не понадобится: старая будет служить исправно и не портиться. При виде этого пакетика сердце Грейс заколотилось быстро-быстро. Все жители Нью-Йорка, которым пришлось пережить одиннадцатое сентября и его последствия, понимали, что означает расческа в пластиковом пакете. Подобно людям, прыгающим из окон, самолету, объявлениям, при помощи которых надеялись разыскать пропавших, обрушившемуся небоскребу, расческа в пакете больше не была просто расческой. Она означала… впрочем, Грейс даже думать не хотелось о том, что она могла означать. И все же…

– Стойте! – неожиданно для себя окликнула Мендосу Грейс. – Подождите!

Вскочив, Грейс выбежала из комнаты и кинулась в коридор. Мендоса остановился. Она указала на расческу.

– Джонатана… нет в живых? – с трудом выдавила Грейс.

Мендоса уставился на нее.

– Моего… мужа… нет в живых? – повторила Грейс.

Мендоса нахмурился. То ли был искренне удивлен, то ли обладал незаурядными актерскими способностями.

– У вас есть основания думать, что он мертв? – наконец уточнил детектив.

– Вот только не надо фрейдистских штучек, – прошипела Грейс.

То же самое сказала ей клиентка, Лиза. Совсем недавно. Неужели это было только позавчера?

В отличие от Грейс Мендоса сохранял полное спокойствие. Похоже, ее вспышка нисколько не смутила полицейского.

– Миссис Сакс, я понятия не имею, где ваш муж и что с ним. Почему вы вообще начали задавать такие вопросы?

– Потому что! – не выдержала Грейс. – Зачем вы взяли его расческу?

Мендоса покосился на пакетик и ненадолго задумался над ответом.

– Мы изымаем все предметы, которые могут помочь расследованию. Вас беспокоит законность ордера на обыск? Если хотите, могу объяснить…

– Нет, нет. – Грейс покачала головой. – Просто скажите, какое отношение к делу имеет расческа Джонатана.

Мендоса снова задумался. Потом велел Грейс снова подождать в гостиной и пообещал прийти через пару минут. Видимо, тогда он и собирался растолковать, что происходит.

Грейс подчинилась. Качать права не было совершенно никакого настроения. Боевой дух начисто пропал. Грейс вернулась в кресло в гостиной и села, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди. Долго ждать не пришлось.

– Миссис Сакс, – начал Мендоса, – думаю, вы хотите нам помочь.

– С чего вы взяли? – бросила Грейс. Однако она понимала: полицейский отчасти прав. Раньше Грейс и впрямь не желала иметь с ними дело, но теперь что-то изменилось. Какая-то часть внутри ее сместилась, сдвинулась со старого места на новое. Но когда это произошло и почему?

Мендоса пожал плечами и склонил голову набок. Грейс знала его всего пару дней, но уже успела заметить, что такая у него привычка. И жирная шея, вываливающаяся за пределы воротника, уже была хорошо знакомой. Впрочем, знакомство все еще было не настолько давнее, чтобы советовать детективу покупать рубашки с воротниками пошире.

– Думаю, сейчас вы больше злитесь на него, чем на нас. И – только между нами – вы совершенно правы.

– Не нуждаюсь в вашей снисходительности, – напряженно произнесла Грейс, хотя и понимала, что Мендоса просто пытается ее подбодрить.

– Вовсе не думал проявлять снисходительность. Просто много раз приходилось иметь дело с подобными ситуациями. Конечно, не совсем такими же, но все же. Случается, что мужья многое скрывают от жен, и выплывает правда только тогда, когда они идут на преступление – мошенничество, ограбление, нападение… У вас, конечно, случай посерьезнее, но я часто встречал очень умных, наблюдательных женщин, которые оказались в той же ситуации, что и вы. Я вам искренне сочувствую, и мне очень неприятно, что именно я должен на вас это все обрушивать.

«Хватит заговаривать мне зубы», хотела сказать Грейс. Потому что именно это Мендоса сейчас и делал. Однако сил спорить по-прежнему не было.

– А расческа нужна, чтобы взять образец ДНК, – продолжил Мендоса. – Он нам требуется… по нескольким причинам.

Ну почему нельзя просто сказать прямо? Неужели Мендоса думает, что Грейс сейчас истерику закатит?

– Будете проверять, нет ли таких же образцов на месте преступления? – взяла быка за рога Грейс. Но вид у Мендосы по-прежнему был смущенный.

– Да, но не только. Нужно еще проверить отцовство. Вы, может быть, знаете, что на момент убийства миссис Альвес была беременна? Об этом писали в «Пост». Какой-то идиот слил информацию. Это все патологоанатомы – через них все просачивается, как сквозь сито. Хоть выговоры делай, хоть ори – толку никакого. Приношу извинения от имени всего участка.

Грейс уставилась на Мендосу. Открыла рот, но не в силах была произнести ни слова – так и застыла, затаив дыхание.

– Миссис Сакс?.. – окликнул Мендоса.

– Что вы несете?..

У Грейс голова шла кругом. До чего смехотворная идея! Так что пусть Мендоса больше не притворяется ее другом. И пришло же в голову, что Грейс попадется на эту уловку! Они ее что, совсем идиоткой считают?

Из столовой снова донесся женский смех. Должно быть, та самая офицерша, которая стояла у двери. А с ней еще мужчина с компьютером. Сколько же в квартире народу?

– Впрочем, с этими анализами у нас в любом случае назревает серьезная проблема, которую надо как-то решать. Мистер Альвес хочет увезти тело жены в Колумбию как можно быстрее, да это и понятно. Похороны пройдут там. Он сейчас разбирается со всеми своими здешними делами. После погребения возвращаться в США мистер Альвес не планирует. Тело уже передали ему. Но трудность в том, что мистер Альвес отказывается забирать одного из детей, маленькую девочку. Ну, вы понимаете…

Пребывавшая в полном недоумении Грейс едва нашла в себе силы покачать головой.

– Мистер Альвес требует провести тест на определение отцовства. Настаивает, что отец ребенка не он. Разумеется, мы не можем заставить мистера Альвеса забрать девочку. Но вопрос надо как-то решать. Его адвокат настаивает, да и социальные службы наседают. Хорошо бы поскорее уладить ситуацию.

Мендоса взглянул на Грейс и, кажется, что-то заметил. Только тогда она поняла, что именно. Грейс плакала. Она и сама не чувствовала, как по щекам текут слезы, пока детектив не протянул ей платок. Настоящий, из ткани, а не бумажную салфетку. Грейс ощущала, как крепкие стены, которые она возвела вокруг себя, рушатся.

– Мне очень жаль, – проговорил Мендоса и неловко похлопал ее по плечу. – Извините. Просто… я думал, вы знаете.