На этот раз в подъезде разговаривать полицейские не пожелали. Правда, ждали они Грейс именно там. Как только позвонили и сообщили о прибытии, она сразу спустилась вниз на лифте. Подъезд дома Евы, конечно, был гораздо более величественным, чем ее собственный, и удобной мебели здесь стояло хоть отбавляй. Но полицейские все равно вежливо предложили провести встречу в месте, которое уклончиво называли офисом. Мол, там никто не помешает и можно будет спокойно поговорить наедине. Грейс спросила, что такого они хотят с ней обсудить. Почему обязательно наедине? А когда полицейские не ответили, Грейс сказала:

– Не понимаю. Вы что, меня арестовываете?

Мендоса, который уже направился к дверям, остановился. С неуместным удовлетворением Грейс отметила, что, когда Мендоса обернулся, жир на его шее вываливался за воротник пальто.

– И за что, по вашему мнению, я должен вас арестовать? – спросил он.

На Грейс навалилась невероятная усталость. Вот, она уже готова сдаться властям. Грейс позволила полицейским открыть перед ней дверцу седана, потом скользнула на заднее сиденье рядом с одним из них. С тем, у которого жир на шее. Фамилию Грейс запамятовала. Несмотря ни на что, она чувствовала себя преступницей.

– Ничего не понимаю, – снова повторила Грейс, но на этот раз без малейшего апломба. Когда второй офицер и Мендоса не ответили, Грейс продолжила: – Я же сказала, что почти не знала миссис Альвес.

Сидевший за рулем О’Рурк достаточно добродушно проговорил:

– Вот доедем до офиса, там все и обсудим.

И хотя в данных обстоятельствах это было неуместно, включил радио, причем остановил выбор на станции, передающей классическую музыку. На этом все присутствующие в машине замолчали.

Оказалось, что офис располагался в здании двадцать третьего полицейского участка на Сто второй улице. То есть всего в двух милях от района, где Грейс выросла и теперь растила собственного ребенка. Досюда от ее дома легко можно было дойти пешком. Более того, Грейс на тренажере большие расстояния проходила. Впрочем, в фитнес-клубе на пересечении Третьей авеню и Восьмидесятой улицы Грейс была редким гостем. Однако, несмотря на близость Сто второй улицы, сейчас Грейс очутилась на ней в первый раз. Вот они ехали по Парк-авеню, потом показалась больница Ленокс-Хилл – именно здесь появились на свет и она сама, и Генри. Затем проехали мимо церкви Брик, где женились двое ее бывших одноклассников из Реардона. А вот жилой дом на Девяносто шестой улице. Здесь прошло детство Виты, бывшей лучшей подруги Грейс. Дом стоял точно на том месте, где, по мнению родителей Грейс, пролегала граница «настоящего», «приличного» Манхэттена. Грейс смотрела из окна машины на эти памятные места и невольно гадала, что сказала бы мама, узнав, что дочь через эту условную границу переступила.

Пределы города юности Грейс заканчивались между Девяносто шестой улицей и Парк-авеню. Здесь неподалеку располагалась станция метро, с которой можно было доехать до Испанского Гарлема. Вот так символично – сначала подъем к вершинам общества, потом спуск на дно. Правила, введенные мамой, тоже уроженкой Нью-Йорка, были строги и обсуждению не подлежали. Будь ее воля, к северу от Девяносто шестой улицы повесили бы табличку «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Грейс и Вита никогда не решались переступить невидимый барьер, но иногда, когда были в бунтарском настроении, позволяли себе пройти от Пятой авеню вдоль всей Девяносто шестой улицы. Сначала их окружали дома из бурого песчаника, считавшегося среди здешних жителей верхом элегантности, а потом показывался судоходный пролив Ист-Ривер. А за ним начинался криминальный район, в котором, по мнению Марджори Рейнхарт, таилось множество самых разнообразных опасностей.

Разумеется, став взрослой, Грейс успела неоднократно побывать в Гарлеме. Теперь ничего рискованного в таких прогулках не было. Кроме того, Грейс училась в Колумбии – впрочем, места, где располагались университеты Лиги плюща, являлись исключением из общего правила – если за пределами Девяносто шестой улицы и существовали островки цивилизованного мира, то это были они.

Кроме того, Грейс проходила стажировку в приюте для женщин на Сто двадцать восьмой улице. А еще была на ужасной пьесе в театре на Сто пятьдесят девятой улице. Мать одного из друзей Генри играла в настолько новаторском спектакле, что героиню ее звали просто Женщина. Также на постановке присутствовали Генри и еще один его одноклассник.

Иногда отправлялись всей семьей в ресторан «Сильвия». Джонатан это заведение обожал, а вот Грейс восторгов мужа не разделяла. Тем не менее время от времени ему удавалось уговорить Грейс и Генри пойти отведать тушеных свиных отбивных и макарон. Кроме того, у Грейс и Джонатана было много знакомых, которые решили купить квартиры или дома в этом ранее считавшемся непрестижным районе. Но сейчас цена жилплощади даже в безликой послевоенной коробке выросла настолько, что за те же деньги в Верхнем Ист-Сайде можно было приобрести три этажа довоенного великолепия, да еще с садом в придачу. Единственное, что смущало, – не самые приятные и безопасные десять минут пешком от метро. Грейс даже где-то прочитала, что сейчас в этом районе даже открыли офис элитного риелторского агентства.

Однако, когда машина поехала под гору, Грейс невольно напряглась. Оставь надежду, всяк сюда входящий…

Здание двадцать третьего участка напоминало приземистый кубик Рубика – правда, выкрашено было в неброский, практичный бежевый. По боковому коридору Грейс привели в маленький кабинет, где детектив О’Рурк предложил ей капучино, хотя случай явно не располагал к милым посиделкам с чашечкой кофе. Грейс едва не улыбнулась.

– Нет, спасибо, – отказалась она. Кажется, стаканчик виски был бы гораздо более уместен, едва не прибавила Грейс. Впрочем, выпивать тоже не хотелось.

Тогда О’Рурк отправился за кофе для себя. Мендоса спросил, не нужно ли Грейс зайти в «дамскую комнату». Она ответила отказом. Любопытно, полицейские всегда так предупредительны? Но тут Грейс заметила, как Мендоса украдкой взглянул на часы. Неужели встреча, еще не начавшись, успела ему наскучить? Однако тут офицер зачем-то записал время.

– Мне нужен адвокат? – спросила Грейс.

О’Рурк и Мендоса переглянулись.

– Вряд ли, – ответил О’Рурк. Теперь писали оба. Один строчил в желтом блокноте, второй заполнял какую-то форму. Некоторое время Грейс просто наблюдала за детективами. От стоявших рядом с ними пластиковых стаканчиков с кофе поднимался пар.

– Миссис Сакс, – вдруг спросил Мендоса, – вам удобно?

Что за вопрос? Нет, конечно! Бросив на него слегка неодобрительный взгляд, Грейс соврала:

– Да, разумеется. Вот только понятия не имею, зачем меня сюда привезли.

– Понимаю ваше недоумение, – кивнул Мендоса. То, как он это произнес – выражение лица, жесты, тон, – невольно напомнило Грейс правила, которым следовал любой уважающий себя психолог. Не демонстрировать клиенту лишних эмоций, общаться вежливо, но сдержанно, говорить с мягкой, чуть мелодичной интонацией. Грейс рассердилась. Но тут Мендоса сказал нечто такое, от чего она рассвирепела еще сильнее.

– Вам, наверное, нелегко сейчас.

– С какой стати мне должно быть нелегко? – Грейс перевела взгляд с одного полицейского на другого. – К чему вы клоните? Я ведь уже говорила – мы с Малагой Альвес были едва знакомы. Никаких чувств я по отношению к этой женщине не испытывала – ни дружеских, ни враждебных. Конечно, очень жаль, что с ней произошло такое…

Что – «такое»? Грейс принялась соображать, как бы поудачнее закончить нелепое предложение.

– …ужасное происшествие. Но зачем меня вызвали в участок?

Полицейские обменялись многозначительными взглядами. Эти двое явно знали друг друга давно, и слова им были не нужны. Похоже, О’Рурк и Мендоса придерживались разных мнений относительно того, как следует дальше повести разговор. Победил О’Рурк. Подавшись вперед и опершись локтями на стол, он спросил:

– Миссис Сакс, где ваш муж?

У Грейс перехватило дыхание. Она беспомощно покачала головой. Что они несут? При чем тут Джонатан?

– Вы разве… не по поводу миссис Альвес?

– По нему, – сурово произнес Мендоса. – Поверьте, наш вопрос имеет к делу самое прямое отношение. Поэтому спрашиваю еще раз: миссис Сакс, где ваш муж?

– Джонатан ни разу не встречал миссис Альвес.

– Где он? Дома, на Восемьдесят первой улице?

– Что?.. – Грейс уставилась на офицеров. – Нет, конечно!

– Почему «конечно»? – искренне удивился О’Рурк.

– Потому что…

Потому что, будь Джонатан дома, Грейс не изводила бы себя тревогами уже целые сутки. Конечно, у нее накопились вопросы, требующие ответа, но, по крайней мере, Грейс была бы в курсе, где он. Впрочем, объяснять все это она не собиралась. То, что происходит между ней и Джонатаном, – личное, семейное дело. Вместо этого Грейс сказала:

– С чего бы Джонатану сидеть дома? Я же сказала, он на медицинской конференции. Впрочем, в такое время Джонатан в любом случае на работе.

Офицеры нахмурились. О’Рурк поджал губы и чуть подался вперед. На лысой голове мелькнул отблеск флуоресцентной лампы.

– И где он, по-вашему, работает?

Произнесено это было таким вкрадчивым тоном, что становилось понятно – О’Рурк явно подготовил эффектное вступление и не хочет все испортить. Вот только к чему это вступление? Прозвучало одновременно и жестоко, и с сочувствием. Грейс невольно передернуло от отвращения. Оба полицейских смотрели на нее, явно ожидая какой-то реакции. Курток оба не сняли, хотя в кабинете было жарко. Интересно, здесь нарочно создают такую некомфортную температуру? Или в государственных учреждениях просто принято сильно топить? В любом случае Грейс решила снять пальто и, сложив его, пристроила на коленях. Она с такой силой вцепилась в ткань, будто боялась, что пальто вот-вот отберут.

Грейс сняла верхнюю одежду только из-за жары и ни по какой другой причине. Обычно люди так делают, когда собираются задержаться, но Грейс, напротив, намерена уйти как можно быстрее. Ответит на вопросы и сразу же выйдет за дверь. Интересно, а самим офицерам не жарко? Лысый, О’Рурк, судя по виду, не прочь был охладиться. На лбу и лысине проступил пот. Второй, Мендоса, тоже, кажется, чувствовал себя не слишком комфортно. Впрочем, такое впечатление, возможно, складывалось от вида их курток – обе громоздкие, оттопыривающиеся под мышками.

И тут Грейс вдруг представила себя поднимающейся по крутому склону, точно альпинистка. В распоряжении Грейс надежная страховка, состоящая из множества веревок – вполне достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. И Грейс даже знала, что это за веревки – стабильность, деньги, образование. Она была достаточно умна, чтобы ценить эти блага. Но сейчас веревки перетерлись и начали обрываться. Вот они лопаются одна за другой. Хлоп-хлоп. Но пока их остается еще достаточно. Грейс чувствует поддержку. И вообще, она ведь совсем не тяжелая. Ей много не надо.

– В Мемориальном центре Слоун-Кеттеринг, – ответила Грейс, стараясь говорить как можно более авторитетным тоном. Обычно одного упоминания о больнице было достаточно, чтобы смутить кого угодно. Однако, произнося ее название, Грейс невольно подумалось: неужели я так отвечаю в последний раз? – Мой муж врач.

– И какая же у него специализация?

– Детская онкология. Лечит рак, – прибавила Грейс на случай, если полицейским неизвестно значение слова «онколог».

Мендоса откинулся на спинку стула. Некоторое время он сохранял молчание и просто смотрел на Грейс, будто пытаясь что-то понять. А потом, кажется, принял какое-то решение.

На столе стояла коробка. Самая обычная коробка, в которой лежали документы, ничего особенного. Когда Грейс вместе с полицейскими вошли и сели, она уже стояла на столе. Видимо, по этой причине Грейс поначалу не обратила на нее внимания. Однако теперь Мендоса потянулся через стол и придвинул коробку к себе. Снял крышку и положил на соседний стул. Затем достал папку, на вид довольно тонкую. Хороший признак, решила Грейс. Во всяком случае, когда речь идет о медицине, толстая папка со сведениями о больном свидетельствует о том, что состояние здоровья оставляет желать лучшего.

Когда Мендоса заглянул внутрь, Грейс с удивлением увидела на первой странице знакомый логотип больницы – стилизованный жезл Асклепия с полосками медицинских крестов вместо змей. Грейс растерянно уставилась на простую картинку.

– Миссис Сакс, – произнес О’Рурк. – Вы, возможно, не в курсе, но ваш муж больше не работает в СК.

Хлоп.

Грейс даже не знала, что шокировало сильнее – сами слова О’Рурка или тот факт, что, говоря о больнице, детектив употребил аббревиатуру «для своих».

– Нет, – выговорила Грейс. – Не может быть. Я не знала…

О’Рурк взял лист бумаги и принялся читать. Грейс же не сводила взгляд со знакомого логотипа.

– Согласно показаниям доктора Робертсона Шарпа…

Третьего, машинально прибавила в уме Грейс. Шарпея.

– …с первого февраля этого года доктор Джонатан Сакс в больнице больше не работает.

Хлоп. Хлоп.

О’Рурк поднял глаза и посмотрел на Грейс.

– Значит, вы были не в курсе?

Молчи, предостерегал Грейс испуганный внутренний голос. Не говори ничего, что они могли бы использовать против тебя. Грейс лишь покачала головой.

– То есть вы не знали об увольнении мужа?

Видимо, по бюрократическим соображениям полицейским требуется ясный и четкий ответ.

– Нет. Не знала, – выдавила Грейс.

– А известно ли вам, что доктора Джонатана Сакса уволили после двух предшествующих дисциплинарных взысканий?

Грейс снова покачала головой и только потом вспомнила, что отвечать надо вслух.

– Нет.

– А знали ли вы, что после третьего нарушения должностных обязанностей доктора Сакса уволили без права восстановления в должности?

Нет. Хлоп-хлоп. «Как там Джонатан? Чем занимается?»

– Мне бы не хотелось обсуждать эту тему, – произнесла Грейс.

– К сожалению, придется.

– А еще говорили, что мне не нужен адвокат.

– Миссис Сакс, – с нескрываемым раздражением произнес О’Рурк. – Скажите, пожалуйста, для чего вам адвокат? Вы что, укрываете своего мужа? Нет, если укрываете, тогда конечно. Адвокат вам понадобится, и очень хороший.

– Н-нет… не укрываю… – Грейс почувствовала, как краснеют лицо и шея. Но она не заплакала. Грейс не намерена была доставлять офицерам такое удовольствие. – Думала, Джонатан на медицинской конференции. Так, во всяком случае, он мне сказал. – Грейс и сама понимала, как жалко звучат эти объяснения. Грейс, профессиональный психолог, искренне негодовала. – Да… конференция… где-то на Среднем Западе.

– Средний Запад большой. Нельзя ли поконкретнее? – уточнил Мендоса.

– Кажется… в Огайо.

– В Огайо?

– А может, в Иллинойсе.

О’Рурк фыркнул.

– Или в Индиане. Или в Айове. Штаты же все на одно лицо.

Для жительницы Нью-Йорка – да. Как сказал Сол Стейнберг, все, что за рекой Гудзон, называется одним словом – «там».

– Я не помню, что конкретно говорил Джонатан. Но точно что-то про медицинскую конференцию. Тема как-то связана с детской онкологией. В больнице…

Грейс вздрогнула и осеклась. Джонатана не могли отправить на конференцию от больницы, его ведь уже давно уволили! О боже…

– Значит, мистер Сакс не дома?

– Нет! – не выдержав, закричала Грейс. – Я ведь уже сказала!

– Зато его телефон находится в квартире. Во всяком случае, если верить оператору сотовой связи «Веризон».

– Д-да. Джонатан оставил «блэкберри»…

О’Рурк подался вперед. С их последней встречи щетины у него на подбородке появилось еще больше. Казалось, борода полицейского успела немного подрасти даже за тот час, что они разговаривали. Наверное, два раза в день бриться приходится, пронеслось в голове у Грейс. Джонатан обычно брился один раз, по утрам – правда, иногда пропускал день. Когда торопился на работу…

– Значит, телефон в квартире, а ваш муж – нет?

Грейс кивнула. Какое полиции дело до исчезновения Джонатана? Это их семейные проблемы. Или нет?..

– П-правильно…

– Могли бы сами упомянуть об этой подробности, – с осуждением в голосе произнес О’Рурк.

Грейс пожала плечами. Она почти обрадовалась, что сумела вывести полицейского из себя.

– Про телефон вы не спрашивали. Только интересовались, где Джонатан. Да, муж забыл… вернее, оставил мобильник дома. С ним такое не в первый раз. И что с того? Телефон я нашла вчера вечером, поэтому позвонить Джонатану и спросить, где он, не имею возможности.

Грейс сама не ожидала, что произнесет такую длинную речь. «Спрашивается, зачем?» – скептически усмехнулась Грейс-психолог.

– То есть, по-вашему, это нормально, и в поведении вашего мужа нет ничего необычного? – спросил Мендоса.

Грейс едва не рассмеялась. Какое там нормально!

– Слушайте… Насчет Джонатана. Нет, я вам верю и не собираюсь обвинять в клевете. Разумеется, я глубоко потрясена, вы застали меня врасплох. В голове не укладывается. И все-таки не понимаю, при чем здесь полиция. Допустим, Джонатан скрывал от меня, что его уволили, но это ведь не преступление… – Грейс сделала паузу, чтобы набрать полную грудь воздуха. Даже начало речи далось ей нелегко. – Теперь нам с Джонатаном нужно о многом поговорить. Думаю, нам обоим будет нелегко, но это наши семейные проблемы. Зачем же меня вызвали в полицейский участок?..

О’Рурк положил папку на стол и принялся перелистывать. Потом с тихим вздохом закрыл и побарабанил пальцами по серой обложке.

– Странно, что вы не спросили, почему уволили вашего мужа, – наконец прокомментировал он. – Неужели совсем не интересно?

Если отвечать искренне, то нет. Грейс не хотелось знать ответ на этот вопрос, однако понимала, что полицейские в любом случае расскажут, в чем провинился Джонатан. Да, с начальником он всегда не ладил. Отсюда и кличка. Судя по тому, что рассказывал Джонатан, Робертсон Шарп воплощал в себе худшие пережитки старой школы. Занятый только клиническими результатами, даже не пытался наладить контакт с пациентами и их семьями. А с внедрением в больнице различных систем социальной поддержки и вовсе переложил все обязанности, не связанные напрямую с лечением, на их плечи. Иначе для чего нужны все эти службы по работе с пациентами, семейные консультанты, специалисты по поддерживающей терапии? А доктор Шарп будет осматривать, ставить диагнозы, отправлять на анализы и прописывать медикаменты. Именно такому подходу учили студентов того поколения в медицинских университетах шестидесятых. Строго говоря, Шарпа не в чем упрекнуть. А что касается характера… Что ж, некоторым людям глубоко безразлично, нравятся они кому-то или нет.

– Миссис Сакс?

Грейс пожала плечами.

– Вчера мы забрали из СК его личное дело.

Грейс резко выпрямилась:

– Забрали? Личное дело? По какому праву?

– Согласно постановлению суда.

– Но зачем?..

– Постановление было вынесено вчера утром. Бумаги здесь, в этом кабинете. Вы и правда не в курсе дела?

Грейс покачала головой. У нее невольно перехватило дыхание.

– Хорошо. Итак, первое дисциплинарное слушание. С 2005 по 2010 год многочисленные жалобы на сексуальные домогательства со стороны персонала больницы. В тот же период два раза был пойман на том, что принимал крупное денежное вознаграждение от семей пациентов. Еще два замечания за неприемлемую форму общения с родителями больных…

– Погодите секунду, – вмешалась Грейс. – Это все какие-то глупости…

– Сейчас доберемся до вещей посерьезнее, – как ни в чем не бывало продолжил О’Рурк. – В 2011 году доктору Саксу вынесено официальное предупреждение за драку с другим врачом. Последний, кстати, получил телесные повреждения, однако в суд подавать не стал.

– Джонатан? За драку? – Грейс едва не рассмеялась. Чтобы ее муж нанес кому-то телесные повреждения? Они вообще видели Джонатана? Обвинение было до смехотворного нелепым.

– Да. Вот здесь все записано. Два сломанных пальца и открытая рана, на которую пришлось наложить два шва. Это у другого врача. А у доктора Сакса – сломанный зуб.

Хлоп, хлоп, хлоп. Грейс изо всех сил вцепилась в стол. О нет, подумала она. Кому пришло в голову возвести на Джонатана столько напраслины? Сочинили не то боевик, не то фильм ужасов! Но Грейс точно известно, при каких обстоятельствах Джонатан сломал зуб на самом деле.

– Неправда, – сказала она.

– Что? – переспросил Мендоса.

– Джонатан споткнулся на лестнице! Упал и сломал зуб!

Пусть больничное начальство радуется, что у Грейс нет ни малейшего желания подавать в суд!

– Врачу, на которого накинулся ваш муж, оказали помощь там же, в больнице. Свидетелей более чем достаточно.

Кроме того, жертва нападения дала показания на дисциплинарном слушании.

Нападение. Жертва. Слушание. Ни дать ни взять криминальная хроника. Но все это, разумеется, полная чушь.

– Джонатан упал на лестнице. Зуб спасти не удалось, пришлось ставить коронку…

«Да, я доверчивая идиотка! Только попробуйте меня пожалеть!» – пронеслось в голове.

– Если приглядеться, можно увидеть, на котором зубе у Джонатана коронка… Она другого цвета…

– А в декабре 2012 года состоялось еще одно дисциплинарное слушание. И снова неприемлемое поведение по отношению к члену семьи пациента…

– Нет, вы не понимаете! – Грейс сама не заметила, как перешла на крик. – Джонатан лечит детей, больных раком! Он добрый, чуткий человек, а не какой-нибудь козел, который с порога объявляет – ваш ребенок умирает! Джонатану не наплевать на больных. Да, есть врачи, для которых существует только медицинская сторона вопроса. Обрушат на родителей страшную новость, преспокойно развернутся и идут по своим делам. Но Джонатан не такой! И если он кого-то обнимает, до кого-то дотрагивается, это еще не значит… Как можно раздувать?.. – Грейс беспомощно умолкла. – Этим людям должно быть стыдно! Что за грязные обвинения!

Мендоса покачал головой. Жир на шее при этом перетекал с одной стороны на другую. И этот человек, и его жирная шея вызывали у Грейс отвращение.

– Имя пациента…

– Это конфиденциальная информация! – закричала Грейс. – Не знаю и знать не хочу, как его зовут! Это не мое дело!

На самом деле Грейс догадывалась, какое имя услышит, но это было настолько нелепо, дико… Из всей страховки оставалась лишь одна веревка, тонкая, вот-вот готовая лопнуть вслед за остальными, и тогда Грейс полетит с обрыва в глубокую пропасть. Так глубоко на дне бездны Грейс бывать не приходилось. Даже когда умерла мама, даже когда никак не удавалось забеременеть, а если и удавалось, то завершалось дело очередным выкидышем. Тогда было ужасно тяжело, но это совершенно невыносимо…

– Имя пациента – Мигель Альвес. Диагноз – опухоль… – офицер склонился над страницей и прищурился, потом покосился на напарника, – Виллса.

– Вилмса, – почти скучающим тоном поправил коллега.

– Да, опухоль Вилмса была диагностирована в сентябре 2011 года. Мать Мигеля Альвеса – естественно, Малага Альвес.

Естественно. Белая полоса, черная полоса.

– А теперь простите, миссис Сакс, но, если еще раз скажете, что все это наглая ложь, я очень сильно рассержусь. Хорошо, на вашего мужа клевещут, на самом деле он на медицинской конференции, спасает детишек от рака, а телефон просто забыл. Но учтите – защищать мужа бесполезно. А ваше поведение… как вы там, психологи, выражаетесь?.. нездоровое. Уж не знаю, насколько вы хороший специалист, но я, со своей стороны, привык работать на совесть. Где бы ни прятался ваш муж, я его найду. Если что-то знаете, лучше скажите сейчас.

Но Грейс промолчала, потому что в этот момент оборвались все поддерживающие ее веревки, и она полетела вниз, на дно пропасти.