37. Как складывалась антигитлеровская коалиция
При исследовании загадок Второй мировой войны обычно «не замечают» одну из самых явных, лежащих на поверхности. Почему Гитлер, захватив почти всю Европу, не тронул Швейцарию и Швецию? Из-за их нейтралитета? Бросьте. Фюрера подобные соображения никогда не смущали. Дания, Норвегия тоже были нейтральными, но подверглись «превентивной» оккупации, чтобы их не заняли англичане. Кстати, эту загадку можно продолжить. Почему у англичан никогда не возникало мыслей утвердиться в Швеции – в отличие от Норвегии? Хотя это пресекло бы подвоз в Германию жизненно важной для нее шведской руды. Нет, в данном случае обе стороны как бы негласно соблюдали условие – не трогать. Аналогичным образом сохранила особый статус Швейцария, оказалась неким «табу» для фюрера.
В перечеркнутой фронтами и искалеченной «новым порядком» Европе сохранились два нейтральных «острова». Один – с портами, через которые Германия могла получать товары из любых других стран. В том числе из стран антигитлеровской коалиции! Второй – мощный узел банков. В Базеле можно было перейти через улицу и попасть в другое государство. Или одна половина дома располагалась в Германии, а вторая в Швейцарии. В подобных условиях работало, например, Бюро международных расчетов. Британские, французские, германские солдаты могли убивать друг друга, захватывать в плен, а британские, французские, немецкие, американские банки в мирном швейцарском городке проводили взаимные расчеты – здесь было тихо, взрывы бомб не мешали.
А рядом с Гитлером находились советники, сумевшие внушить ему: на Швейцарию покушаться нельзя. При нем по-прежнему действовал «кружок Кепплера» из крупнейших банкиров и промышленников. О том, какое влияние имел этот кружок, откровенно высказался фон Шредер, назвавший себя и своих коллег «вторым правительством Германии» [7]. Впрочем, и в «первом» правительстве у них было все схвачено. Если осторожный Шахт с началом войны начал помаленьку отодвигаться от правящей верхушки рейха, то вместо него стал возвышаться Альберт Шпеер – молодой архитектор и… родственник американских банкиров Шпееров. Он непонятным образом сумел завоевать личную дружбу Гитлера, был назначен министром вооружений и боеприпасов, вошел в центральный комитет по планированию, а по сути перехватил у Геринга функции экономического диктатора Германии [150].
Но в это время и Америка все более активно стала проявлять себя на международной арене. Рузвельт по-прежнему декларировал нейтралитет, раздавал громогласные обещания – пока он является президентом, американские матери могут спать спокойно, их сыновья не окажутся на войне. Однако позиция США выглядела далеко не нейтральной. Теперь уже открытым текстом объявлялось, что нацисты – преступники, виновники войны. А Англия борется за правое дело, ее необходимо поддержать. Хотя на поддержке «правого дела» заокеанские воротилы беззастенчиво погрели руки. За поставки вооружения и техники у англичан откачали, будто насосом, их золотовалютные запасы, 4,5 млрд долларов наличными и 335 млн. в американских акциях [46, 137]. И только после того, как сейфы британского казначейства опустели, в декабре 1940 г., Рузвельт ввел закон о ленд-лизе. Оружие предоставлялось как бы в долг, а после войны подлежало возврату. В Конгрессе президент разъяснял – если сосед отбивается от вора, вполне оправданно и справедливо одолжить ему ружье. Хотя Рузвельт умолчал, насколько справедливо снабжать вора. Торговля с Германией в это время отнюдь не прекращалась – плати наличными и получай.
Но этот же валютный «насос» и система ленд-лиза «присосали» Англию в военно-политический альянс с Соединенными Штатами. В важнейших вопросах две державы стали согласовывать свои взгляды и выступать вместе. На русских, кстати, серьезного внимания не обращали. О том, чтобы допустить их третьим равноправным членом союза, еще даже речи не было. Дружбу и сочувствие выражали на словах. Пускай оттягивают на себя немцев, пока смогут, а политические мнения русских никого не интересовали. В августе 1941 г. США и Англия провели так называемую Атлантическую конференцию – пригласить СССР не сочли нужным, посоветоваться тоже. Хотя обсуждалось послевоенное устройство мира! Была принята Атлантическая хартия, закрепившая условия грядущего мира. Принята, опять же, без Советского Союза. В частности, хартия не признавала территориальных изменений, случившихся во время войны. То есть завоеваний Германии и ее сателлитов. Но под этот пункт попадали и советские приобретения Западной Украины, Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии, районов, отвоеванных у финнов [113].
А практического взаимодействия с англичанами сперва удалось достичь вовсе не в Европе и не против Германии. Как уже отмечалось, сомнительную позицию заняла Турция, собирала войска на советской границе. Но на сторону Гитлера стал откровенно склоняться Иран. Там активно действовала германская агентура. Шаха Резу Пехлеви подбивали ударить по британским нефтепромыслам у Персидского залива, по Советской Средней Азии. Армия Ирана насчитывала 9 дивизий, но только на бумаге. Реально существовали лишь 5 дивизий, и они представляли собой толпы оборванцев. Но выступление всколыхнуло бы Ирак, еще не успокоившийся после недавнего восстания. Могло подтолкнуть к войне и Турцию.
Обеспокоенные англичане обратились к Сталину, и Иосиф Виссарионович в полной мере согласился с опасениями союзников. Получить еще один фронт Советскому Союзу было совершенно ни к чему. Договорились о совместной операции. Она сулила двойной выигрыш – охладить пыл иранцев, но и послужить предупреждением для турок. Если ввести войска в Иран, союзная группировка запросто могла повернуть на них, выходила как раз в тылы турецким дивизиям, выдвинутым к границам Закавказья. Еще царская Россия имела в договоре с шахом особый пункт – в случае угрозы нашим южным рубежам русские имели право ввести войска на сопредельную территорию. Этот пункт перекочевал и в договор Ирана с Советским Союзом.
Теперь шаху Резе Пехлеви были предъявлены требования допустить на свою землю советские и британские части. Однако советники настраивали монарха – бояться нечего! Германия побеждает, СССР вот-вот падет… Падения нашей страны они не дождались. 26 августа границу Ирана перешли три советских армии – две из Закавказья, одна из Средней Азии. С юга вторглись 2 британских дивизии и 3 бригады. Войны практически не было. Рыхлые иранские части разбегались или позволяли себя разоружать. Жертв было мало – только в ходе случайных перестрелок и стычек. Шаха, проводившего столь неосмотрительную политику, свергли. 8 сентября было подписано соглашение, делившее Иран на две зоны – север страны оккупировали русские, юг – англичане. Характерно, что операция получила название «Согласие». По-французски «Антанта». Как бы намек на возрождение союза Первой мировой войны.
В плане «согласия» лед действительно тронулся. Когда договаривались о взаимодействии в Иране, стало неудобным уклоняться от обсуждения прочих вопросов. В августе с Советским Союзом стали заключаться соглашения о поставках вооружения, продовольствия, стратегического сырья. Но отнюдь не бесплатно! Оговаривались суммы кредитов и даже годовые проценты, а оплата предусматривалась по клирингу – взаимным расчетом за «встречные» товары. Хотя какие товары мог поставлять СССР в условиях войны, эвакуации промышленности, разрушения сельского хозяйства? Золото, драгоценности. В сентябре 1941 г. член американского правительства Г. Икес записал: «Зашел разговор о золотых запасах, которые могут иметь русские… Мы, по-видимому, стремимся к тому, чтобы они передали нам все свое золото в погашение за поставки товаров, пока оно не будет исчерпано. С этого момента мы применим к России закон о ленд-лизе» [46].
В способность Советского Союза устоять на Западе не верили. Но было важно, чтобы он продержался подольше, посильнее измотал немцев. Особенную заинтересованность в этом проявляла Англия, ведь ей-то Гитлер угрожал непосредственно. Поэтому с сентября она изменила условия поставок, ввела правила, аналогичные ленд-лизу. Рузвельт распространил на СССР закон о ленд-лизе гораздо позже, в ноябре. В современные исторические разработки с какой-то стати внедрилось представление, будто по ленд-лизу поступали все грузы из США. Как бы не так! В 1941 г. бесплатные товары составили лишь 0,1 % от общего числа товаров, завезенных из Америки [86]. Остальное оплачивалось золотом – тем самым золотом, за которое гробились в это время заключенные на Колыме. Но американских бизнесменов подобные «мелочи», разумеется, не впечатляли.
Да и сыграть какую-то решающую роль в сражениях начавшиеся поставки не могли. Даже отсрочить гибель Советского Союза, и то казалось сомнительным. Катастрофы на фронтах сменялись не успехами и даже не передышками. Они сменялись только следующими оглушительными катастрофами. На северном фланге кипело грандиозное сражение за Ленинград. Финская армия наступала севернее Ладожского озера, перерезала Кировскую железную дорогу и Беломоро-Балтийский канал. Немцы вышли к Ладожскому озеру с юга.
Впоследствии финны запустили в обиход легенду, будто они в отличие от Германии вели войну с ограниченными целями. Будто они преднамеренно не хотели переходить старую границу и захватывать Ленинград. Это ложь. В Карелии они нарушили старую границу на всем протяжении, и сохранилось заявление финского президента Рюти германскому посланнику в Хельсинки. Он соглашался с нацистскими проектами – Ленинград должен быть уничтожен. На его месте останется небольшая немецкая крепость, а границей Германии и Финляндии станет Нева. Другой вопрос, что финские войска наткнулись у Ленинграда на слишком прочную оборону. Тут ведь проходила не только линия Маннергейма, Карельский перешеек перекрывали полосы советских дотов, батарей, пулеметных точек.
Волны атакующих финнов покосили огнем, и на этом участке они остановились. Предпочли перенацелить наступление на иные направления. А Гитлер и его военные советники представляли – на улицах большого города танковые соединения использовать опасно, их побьют и пожгут. После того, как советская оборона на подступах к Ленинграду была взломана, из состава группы армий «Север» были изъяты обе танковых группы – и 3-я Гота, приданная на время, и даже «родная» 4-я Гепнера. Их намечалось перебросить под Москву. В ставке фюрера были уверены – добить блокированный город группа армий «Север» сумеет и без бронированных кулаков. Действительно, 8 сентября отряд мотоциклистов уже ворвался на южную окраину Ленинграда, остановил трамвай под Стрельной.
Советские войска сопротивлялись отчаянно. Маршал Ворошилов, назначенный командующим Ленинградским фронтом, пытался воевать так же, как в гражданскую войну. Выхватил шашку и повел в контратаку бригаду моряков. Те вдохновились, обогнали и заслонили собой маршала, отбросили врага. Население трудилось от мала до велика, два месяца готовило Ленинград к обороне. Удалось оборудовать несколько рубежей укреплений, самый мощный проходил по Обводному каналу. Но происходило то же самое, что на других фронтах. Где-то противника останавливали, а по соседству солдаты пятились. Отступления и поражения казались уже привычными, неизбежными. При известии о прорыве немцев городское руководство принялось готовить к уничтожению заводы и фабрики. Соответственно, вопросы обороны отходили на второй план. А бойцы на позициях узнавали – предприятия готовятся к взрывам. Тоже проникались соответствующим настроением.
В такой обстановке Ворошилов пал духом, сам попросил у Сталина сменить его. Иосиф Виссарионович остановился на кандидатуре Жукова. Приказ о его назначении командующим Ленинградским фронтом был подписан 11 сентября, но в Ленинград об этом не сообщали. Попасть в город можно было только по воздуху, и приказ должен был привезти сам Жуков – если не собьют, если долетит. Он долетел. Явился в Смольный на заседание военного совета, где обсуждалось уничтожение кораблей Балтийского флота, и повестку совещания отменил. Твердо указал – если корабли погибнут, то в бою, стреляя по врагу [55]. Жуков взялся налаживать оборону самыми энергичными мерами. И предельно жесткими. За самовольное оставление позиций предписывался расстрел. В общем, навел порядок. Но именно это и требовалось!
Потому что немцы уже сами склонялись отказаться от штурма Ленинграда. Гитлер переосмыслил задачу так, как ему виделось более целесообразным. Огромный и красивый город, Северная столица СССР, был ему без надобности. Фюрер полагал, что Ленинград надо стереть с лица земли. Тогда зачем его брать? Уличные бои чреваты серьезными потерями. Возникнут трудности с массами жителей, пленных… Для фон Лееба были составлены новые инструкции. Ему запрещалось принимать капитуляцию Ленинграда, даже если таковая последует. Предписывалось запереть его в кольце, разрушить и выморить артиллерией, бомбежками, голодом.
Линия фронта замерла в 4–7 км от жилых кварталов и предприятий. Но воздушные налеты не прекратились, а нарастали. Фугасные и зажигательные бомбы сыпались не только на военные объекты. Рушились жилые дома, а самым болезненным стал пожар на Бадаевских складах продовольствия. Полыхали хлеб, макароны, мука, расплавленный сахар растекался по улице горящими ручьями. Однако и немцам эти операции обходились очень дорого. Система ПВО Ленинграда наращивалась и совершенствовалась со времен финской войны, она была сильнее, чем ПВО Москвы и даже Лондона. На подступах к городу гитлеровцев встречали штормы зенитного огня. Поднимались аэростаты – они служили препятствием для ночных бомбардировщиков. Самолеты задевали о тросы аэростатов и разбивались. Немецкая авиация несла такие потери, что воздушные налеты стали выдыхаться.
Но неприятели подвезли тяжелую артиллерию. О приближении вражеских самолетов людей оповещали сигналами воздушной тревоги, имелись шансы добежать до бомбоубежища. Артиллерийские обстрелы гремели внезапно, непредсказуемо. Пушки били безнаказанно – то по определенным целям, а то и по площадям, наугад. В большом городе куда-нибудь да попадет! Население Ленинграда в первые военные месяцы уменьшилось. Кто-то уходил в армию, кто-то уезжал на восток с эвакуируемыми предприятиями. Но добавилось 300 тыс. беженцев из оккупированных районов. А многие горожане отказывались уезжать, оставлять квартиры, устроенный быт. Потом стало поздно. В блокаде очутилось 1,5 млн. человек. Правда, еще сохранялся путь на катерах или баржах через Ладогу. Однако это считалось очень опасным – суда расстреливала немецкая и финская авиация. Да и пропускная способность была низкой. Вывозили раненых, больных. А учет продовольствия показывал, что положение скоро станет катастрофическим.
Еще в период оборонительных боев за Ленинград Ставка направила к Ладоге только что сформированную 54-ю армию. Она опоздала к решающим сражениям, но ее попытались использовать, чтобы разомкнуть блокаду. Нацелили срезать германский Синявинский выступ, протянувшийся до Ладожского озера. Навстречу, из кольца, должна была пробиваться Невская оперативная группа. Руководил прорывом маршал И. Г. Кулик, но операция была поспешной и плохо организованной. Из состава 54-й армии сперва атаковала всего одна дивизия. Когда ее растрепали и отбросили, подключились еще две. Они смогли продвинуться лишь на 6–10 км, понесли огромный урон и застряли.
Но и немцы не везде смогли добиться успеха. К западу от Ленинграда на южном берегу Финского залива стоял форт Красная Горка. Он предназначался для обороны с моря, прикрывал Кронштадт, имел на вооружении крупнокалиберные морские орудия. Когда неприятель прорвался к Красной Горке, гарнизон был уверен, что форт придется бросить, орудия взорвать. Но решили перед этим расстрелять побольше снарядов по врагу – что их жалеть? Открыли шквальный огонь. А орудия были мощные, от взрывов танки раскидывало как спичечные коробки. Немцы в ужасе отхлынули прочь. Между тем к фронту стекались ошметки фронтовых отрядов: пехота, пограничники, моряки. Сорганизовались, оборудовали позиции. И на том самом участке, который прикрывали орудия форта, удержался Ораниенбаумский плацдарм – 65 км в длину и 25 км в глубину. Немцы обтекли его, отрезали от Ленинграда, связь поддерживалась только морем, но ликвидировать плацдарм германские войска не смогли. Кто мог предсказать – через полтора года именно отсюда, с «Ораниенбаумского пятачка», будет взломана германская блокада…
А две советских группировки долгое время держались еще западнее. Вообще в глубоком тылу неприятеля. В Балтийском море на Моонзундских островах и в Финляндии на полуострове Ханко. Эти базы занимали важное стратегическое положение, прикрывали морские подступы к Таллину и Ленинграду. Перед войной их укрепляли, строили береговые батареи. И на Ханко, и на Моонзундских островах гарнизоны составляли по одной стрелковой бригаде, плюс артиллеристы, подразделения моряков – примерно по 25 тыс. человек.
Во время войны Моонзундские острова сыграли и неожиданную историческую роль. 22 июля германская авиация совершила первый налет на Москву. Ущерб был не слишком заметным, но нацистская пропаганда раструбила – русскую столицу жгут и крушат! А в Кремле задумались, нельзя ли ответить адекватно. Но к этому времени фронт уже сдвинулся далеко на запад. Специалисты просчитали по радиусу действия бомбардировщиков – достать до Берлина можно было только с Моонзундских островов. На самом большом из них, острове Эзель (Сааремаа), спешно оборудовали полевой аэродром Кагул, сюда направили полк морских бомбардировщиков.
7 августа 1941 г. 15 машин ТБ-3 под командованием полковника Преображенского взяли курс на Берлин. Немцы не ожидали налетов с русской стороны. Светомаскировки не было. ПВО принимала самолеты за свои, заблудившиеся. Прожекторами подсказывала аэродромы для посадки. Наши летчики отбомбились прицельно, и только после этого в Берлине погасло освещение, взбесились зенитки. Домой вернулись без потерь. А германское радио на следующий день известило: «В ночь с 7 на 8 августа крупные силы английской авиации в количестве 150 самолетов пытались бомбить нашу столицу. Из прорвавшихся к городу 15 самолетов 9 сбито». Откликнулась радиостанция Би-би-си: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7–8 августа английская авиация над Берлином не летала».
Загадка объяснилась сообщением советского информбюро: бомбили русские. Немецкое руководство даже не хотело поверить в это, но поверить пришлось. Удары повторялись, к морской авиации добавился полк армейских дальних бомбардировщиков, хотя теперь германская противовоздушная оборона была настороже, наши летчики стали нести потери. И к тому же самолеты были старыми, изношенными, техника ломалась. Несколько машин погибли на старте, попытавшись взлететь с нагрузкой в 1000 кг бомб (хотя теоретически могли поднять ее). Нагрузку пришлось снизить.
Зато психологическое значение бомбежек было огромным. О них регулярно сообщало советское радио. Люди слышали и ободрялись – не только немцы безответно долбят нас, мы тоже кое-что можем! Да и в Германии народ убеждался: геббельсовская пропаганда врет, Советский Союз отнюдь не сломлен. Всего было проведено девять налетов на Берлин, наша авиация потеряла 17 машин и 7 экипажей. Но в конце августа пал Таллин, и Моонзундские острова очутились на сотни километров за линией фронта.
Бомбардировщики было решено эвакуировать, они улетели. Летчики даже не смогли взять с собой однополчан из подразделений наземного обслуживания аэродрома. Они влились в число защитников островов. Но гарнизоны фактически оказались в положении обреченных. Ждать помощи им было неоткуда. А немцы готовили десант, выделили для этого две дивизии, крупные соединения флота – крейсера, эсминцы. Брали острова по очереди. Сперва сосредотачивали все силы на одном, потом атаковали другой. Жестокие бои не утихали полтора месяца! Полтора месяца крошечные гарнизоны береговых батарей и фортов с малочисленным прикрытием пехоты отстреливались, отражали атаки.
Последним оставался остров Даго (Хиумаа), куда собрались остатки защитников и с других островов. Советское командование попыталось наладить эвакуацию, хотя бы по мере возможности. Немцы господствовали и на море, и в воздухе, их артиллерия простреливала подходы к острову. Пробраться смогли только торпедные катера, вывезли около 500 человек на базу в Ханко. Но вторым рейсом приблизиться к острову уже не удалось, враг окончательно перекрыл подступы к нему. Все защитники Моонзундского архипелага погибли или попали в плен.
Судьба осажденного полуострова Ханко сложилась иначе. Хотя здесь финны имели возможность атаковать на широком участке сухопутного фронта. В первые дни войны Маннергейм сосредоточил против Ханко две дивизии и части из шведских добровольцев. Они храбро ринулись в наступление, кричали, что пришла пора очистить от русских финскую землю. Но встретили такой отпор и понесли такие потери, что атаки захлебнулись в крови и больше не возобновлялись. Финны начали окапываться, строить блиндажи. А по русским только постреливали из орудий, высылали самолеты. Решили подождать зимы, когда Финский залив замерзнет, морское сообщение Ханко с родиной пресечется, а русскую оборону можно будет обойти по льду.
Это понимало и советское руководство. В конце октября базу было приказано эвакуировать. Вывозили постепенно, несколькими эшелонами. Не обошлось без тяжелых потерь. Турбоэлектроход «Иосиф Сталин» героически проскальзывал к Ханко, забирая оттуда партии людей, грузы. Но в последнем своем рейсе, взяв на борт 5 тыс. человек, налетел на мины. Его обнаружила финская береговая артиллерия, накрыла снарядами. 1740 человек удалось снять с корабля и вытащить из воды, но полузатопленный турбоэлектроход унесло к вражеским берегам, и 3 тыс. человек были взяты в плен немцами. Однако в целом эвакуацию можно было считать успешной. В Кронштадт прибыло 22 тыс. человек, они влились в число защитников Ленинграда. Поистине драгоценным грузом стали большие запасы продовольствия, горючего, боеприпасов, которые удалось вывезти со складов базы. Гарнизон Ханко ушел непобежденным.
А на противоположной оконечности фронта, на Черном море, столь же героически держалась Одесса. Гитлер пообещал своему союзнику Антонеску отдать территорию Украины от Днестра до Южного Буга. Эти земли никогда не принадлежали румынам. Никогда не принадлежали даже самым отдаленным предкам румын! Но Антонеску чрезвычайно вдохновился таким подарком, новую провинцию заранее готовились «романизировать» и назвали Транснистрией – то есть «за Днестром». А великолепному городу и порту Одессе предстояло стать столицей Транснистрии, «жемчужиной» завоеваний.
Поэтому усилий Антонеску не жалел. В 4-ю армию, осаждавшую Одессу, направлялись сильные подкрепления. В ее состав передали всю тяжелую артиллерию Румынии. Начался обстрел города из крупнокалиберных орудий. Раз за разом организовывались массированные штурмы. Но Приморская армия генерала Петрова стояла насмерть. В критические моменты сражений в море появлялись корабли Черноморского флота. Защитников поддерживали залпы крейсеров и эсминцев. Моряки в полной мере смогли обеспечить и связь Одессы с «большой землей». Подвозили снабжение, подкрепления, эвакуировали раненых. Число солдат умножали городские ополченцы, для обслуживания фронта подключились местные заводы и мастерские. Изготовляли даже подобия танков, их называли «НИ» – «на испуг». Обшивали броней тракторы, устанавливали на них пулеметы или малокалиберные пушки.
Ценой огромных потерь румынам удавалось теснить обороняющихся, овладеть тем или иным поселком на подступах к городу. Но Петров перегруппировывал свои части, бросал в контратаки и восстанавливал положение. Неприятельское командование откровенно стонало. Антонеску дошел до того, что просил прямой помощи у немцев. Чтобы ему прислали танковые дивизии или хотя бы германскую пехоту – иначе румыны не справляются. Своих дивизий Гитлер ему не дал, лишних не было. Если уж мечтаешь захватывать земли, сумей это сделать сам. Но в помощь румынам перенацелили некоторые авиационные части – особенно для ударов по советскому флоту, по морским перевозкам. А кроме того, на положении Одессы сказались германские победы на других участках.
После чудовищного разгрома армий Кирпоноса под Киевом танковую группу Гудериана забрали с южного направления, возвратили на московское. Но она больше не требовалась. Огромную дыру, образовавшуюся на фронте, закрыть было нечем. 1-я танковая группа фон Клейста бодро покатила на восток, к Донбассу. А 11-я германская и 3-я румынская армии под общим командованием Манштейна вышли на подступы к Крыму. Оборонять полуостров должна была 51-я отдельная армия. Но она отнюдь не случайно была «отдельной» – подчинялась не Южному фронту, а напрямую Ставке. Дело в том, что советское руководство и Генштаб вплоть до сентября 1941 г. не допускали даже мысли, что неприятель захватит всю Украину и доберется до крымских перешейков! Это казалось невероятным!
Считалось, что Крыму могут угрожать только десанты. 51-я армия предназначалась для охраны и прикрытия тылового района. Она была малочисленной, ее дивизии оставались неукомплектованными. Подкрепления и дефицитная техника посылались не сюда, а во «фронтовые» армии. Мало того, из 51-й забирали резервы и запасы оружия для обороны Одессы. А наличные силы армии предназначались как раз для отражения десантов. Поэтому их раскидали полками и бригадами по разным портовым городам и для патрулирования побережья.
Когда танки и грузовики Манштейна переправились через Днепр, подняли клубы пыли по степным дорогам Северной Таврии, командующий армией генерал Кузнецов растерялся. Прежнюю задачу – борьбы с десантами – ему никто не отменял. Для организации обороны на севере с разных участков начали выщипывать роты, батальоны, взводы. Но в Крым вело несколько дорог – через Перекопский перешеек, Чонгарский полуостров, Арабатскую стрелку. Малочисленные контингенты, которые удавалось наскрести, принялись делить между этими направлениями. Мало того, вспомнили гражданскую войну, когда красные брали Крым обходом через Сиваш. Кузнецов обеспокоился, как бы немцы не повторили то же самое. Приказал рыть окопы по берегам Сиваша.
Но войска Манштейна не полезли в сивашские болота. Две дивизии ринулись по самому широкому и удобному пути, через Перекоп. Заместитель командующего армией П. И. Батов собрал здесь импровизированную группу из разношерстных подразделений, оказавшихся под рукой. Силился остановить врага огнем, затормозить и отшвырнуть контратаками. Но силы были слишком неравными. Немцы сбросили русских с самого удобного рубежа обороны, Турецкого вала, простреливали ровную степь пулеметами. Но и к нашим войскам стала подходить подмога с других участков. Они закрепились на Ишуньских позициях, перекрыли окопами дефиле между озерами [19].
Манштейн прекратил атаки. За три дня жесточайших боев, 24–26 сентября, две его дивизии потеряли 16 % личного состава. Артиллерия полностью израсходовала снаряды, расстреляла даже «неприкосновенный запас». А советское Верховное главнокомандование, пытаясь выправить катастрофу на юге, спешно сосредотачивало под Ростовом две свежих армии, 18-ю и 19-ю. Приказало им перейти в контрнаступление, нанести удар во фланг группировке Манштейна.
Но и эта операция разве что задержала немцев. Угрозу они обнаружили своевременно, успели развернуться. Наши части вместо флангового удара столкнулись с врагом в лоб. А командующий группой армий «Юг» Рунштедт мастерски сманеврировал 1-й танковой группой Клейста. Спешно вывел ее из боя, перекинул под Днепропетровск. Русская разведка эту переброску прозевала. Две наших армии, устремившись в наступление, теснили противника – и при этом сами же подставили Клейсту свой северный фланг. Дальнейшее было делом техники. Германской бронированной техники. Она проломила боевые порядки и рванула в русские тылы, к Азовскому морю. Мчалась стремительно. Когда танки Клейста влетели на улицы Мариуполя, город жил нормальной тыловой жизнью. Люди были уверены, что враг где-то далеко, никакой эвакуации не было, работали заводы, магазины, ходили городские автобусы [115]…
В результате этого прорыва под Черниговкой образовался очередной «котел». Погиб командующий 18-й армией генерал Смирнов, 60 тыс. человек попали в плен, было потеряно более 200 танков и 600 орудий. Немцы заняли Таганрог, ворвались в Донбасс. Но становилось ясно и другое – теперь-то Манштейн навалится на Крым всеми силами. А как его защищать? Командование Черноморского флота выступило с предложением – оставить Одессу. Если будет потерян Крым, она все равно будет обречена. Поддерживать ее из Новороссийска под ударами с крымских аэродромов будет слишком сложно. А для спасения Крыма одесские герои будут как нельзя кстати. После некоторых колебаний Ставка согласилась [70].
Положение под Одессой в данное время выглядело неплохо. Приморская армия только что потрепала румын чувствительными контрударами. Они уже не смели думать об атаках, поджали хвосты в окопах, зализывали раны. Тем не менее обстановка требовала: город придется бросить. Эвакуация началась с 1 октября. Вывозили склады, госпитали, вторые эшелоны. Боевой состав армии генерал Петров наметил эвакуировать сразу, одним махом. Неприятеля всячески старались убедить в обратном – готовится еще один контрудар. В город даже прибыла бригада морской пехоты: а противники знали, моряки – ударная сила в атаках. Поверили, зарывались в землю. Но моряки прибыли только для того, чтобы прикрыть эвакуацию. В ночь на 16 октября на позициях оставили пулеметчиков и специально выделенные подразделения. Они вели огонь погуще, грохотала и флотская артиллерия. А войска оставляли окопы, спешно перевозились или маршировали к причалам, грузились на суда. В последний момент снялись арьергарды. За одну ночь было взято на борт 38 тыс. человек. А всего удалось вывезти 86 тыс. военных и 15 тыс. мирных жителей, 570 орудий, 34 танка, 938 машин [55].
Румыны только на следующий день обнаружили – против них никого нет! Поверили не сразу, осторожничали. Пустили разведку, докладывали начальству. Почти через сутки после ухода советских войск они осмелились вступить в вожделенный город. Маршировали по нему, как победители! Шагали колонны пехоты, цокали лошади в упряжках орудий, генералы и офицеры красовались специально вычищенными мундирами. Но победа-то получалась липовой. Они провозились 73 дня, не в силах сломить вчетверо меньшую советскую армию! 17 дивизий и 7 бригад были совершенно измотаны, повыбиты, потеряли 90 тыс. солдат и офицеров (русские потери составили 40 тыс. – из них 4 тыс. убитыми, 9 тыс. пропавшими без вести, остальные ранеными). После взятия Одессы 4-ю румынскую армию пришлось снимать с фронта, выводить на родину на переформирование.
Впрочем, и Приморской армии пришлось несладко. Из Одессы-то ее вывезли превосходно. Но к решающему сражению за Крым она опоздала. Ее только-только разгружали с судов, а 18 октября Манштейн бросил свои дивизии на штурм Ишуньских позиций. Наши воины дрались упорно, но погибали, пятились, их сшибли с позиций и отбросили вглубь полуострова. Части Приморской армии начали подходить на помощь 51-й с 24 октября. Но удобные рубежи обороны уже были потеряны.
Приморской армии было приказано контратаковать. Но полки и дивизии, переброшенные из Одессы, разгружались в разных портах, двигались к фронту разрозненно. В атаки они тоже кидались нестройно и разобщенно, по мере подхода. А на открытых пространствах степной части Крыма немецкие танки и бронетранспортеры давили и разбрасывали эти части. Между тем Манштейн придерживал в запасе резервный кулак из двух свежих дивизий. Высмотрел самое уязвимое место и 26 октября нанес удар на стыке Приморской и 51-й армий. Боевые порядки были разорваны, немцы устремились вглубь Крыма.
Севастопольский оборонительный район был укреплен очень основательно, имел мощные артиллерийские форты, береговые батареи, доты. Но к моменту прорыва неприятеля в городе вообще не осталось сухопутных войск. 30 октября береговая батарея № 54 у деревни Николаевки открыла огонь по колонне немецких танков, заставив их повернуть назад. А Черноморский флот принялся собирать на оборону всех кого можно – личный состав тыловых, учебных подразделений, обслуживающих частей. Набралось около 15 тыс. бойцов. Этого было мало. Но и противник выходил к Севастополю отдельными передовыми отрядами, прощупывал оборону, его удавалось отгонять [70].
Между тем разгромленная 51-я армия отступала на восток, на Керчь. Командующий Приморской армией Петров принял решение – отходить на Севастополь. Он не имел никакой связи с вышестоящим начальством и не знал, что Ставка утвердила именно такой план действий: 51-й армии идти на Керчь, прикрыть дорогу на Тамань и на Кавказ, а Приморской защищать главную базу Черноморского флота. Части Петрова совершали тяжелый марш через Крымские горы, отбивались от наседающих германских войск, брошенных им вслед.
К Севастополю они выходили крайне уставшими и поредевшими. Но основа обороны была уже создана моряками, и пехотные подразделения вливались в нее, закрепляли и цементировали. К 9–10 ноября немцы полностью окружили Севастополь с суши. Манштейн попробовал овладеть им с ходу, бросил подчиненных на общий штурм. Как раз в эти дни прославились пятеро моряков по главе с политруком Фильченковым, бросившиеся со связками гранат под вражеские танки. Врага отразили, базу флота отстояли. У соседей дела обстояли хуже. На перешейке Керченского полуострова имелись прекрасные позиции. Отбиваться здесь можно было долго – из Тамани можно получать снабжение, с моря поддержат корабли. Но остатки 51-й армии перемешались, были морально надломлены. Стоило неприятелям как следует нажать, как войска забыли о каких-либо планах, приказах. Покатились прочь. Благо Керченский полуостров узкий. Значительную часть солдат удалось переправить на Тамань. Севастополь остался в Крыму изолированным.
