25. «Странная война»

Первую мировую войну генеральные штабы всех участвующих государств планировали как маневренную – глубокие удары, полевые сражения. Планировали по опыту XIX в. Хотя качественные изменения в области вооружения и техники внесли в стратегические разработки существенные коррективы. Винтовки стали скорострельными, появились пулеметы, увеличивались калибры и поражающие факторы артиллерии. Даже полевую оборону из обычных земляных траншей преодолеть стало чрезвычайно трудно. А ее научились усиливать железобетонными сооружениями, минами, заграждениями из колючей проволоки. Первая мировая война неожиданно для сражающихся сторон оказалась позиционной [49, 73]. Армии зарывались в землю, наращивали системы траншей и окопов. Для наступления сосредотачивали огромное количество орудий. Артподготовки месили неприятельские позиции вместе с солдатами по несколько суток, а то и неделями.

Тем не менее, атаки захлебывались в крови. Правда, тогда же, в Первую мировую, появились новые средства прорыва укрепленных полос – танки, бомбардировщики. Но они оставались еще очень несовершенными. Любопытно, что германские военные сперва вообще проигнорировали танки, сочли их дорогой и никчемной игрушкой. Со временем новые виды вооружения становились более надежными и сильными. Однако европейская военная наука пребывала в уверенности: следующая война опять будет позиционной.

Как уже отмечалось, чехи на границе с Германией возвели мощные укрепления в Судетах. Советский Союз на своих западных границах наращивал так называемую «линию Сталина». Ну а Франция была богатой страной, могла себе позволить значительные расходы, и соорудила по восточной границе «линию Мажино». Ее признавали вообще неприступной. Бетонные казематы, ощетинившиеся стволами тяжелой артиллерии, россыпи дотов, удобные блиндажи и огромные подземные казармы для гарнизонов. С началом мобилизации под прикрытием этих твердынь стала выдвигаться и разворачиваться 5-миллионная армия.

Ей тоже противостояли полосы укреплений, так называемая «линия Зигфрида». Она была гораздо слабее французской или чешской. Ее начали строить лишь в 1936 г., и масштабы были куда скромнее. Немцы вкладывали средства в развитие авиации, танков, на инженерные сооружения не хватало. Но французы с англичанами явно не намеревались бросаться на штурмы этих позиций. Их контингенты росли. Из запаса призывались резервисты. Железнодорожные эшелоны перебрасывали к границе новые дивизии. Они разгружались, располагались, осваивались. Вчерашние штатские фотографировались в форме, посылали женам и невестам бравые фотокарточки – с фронта! Две державы как будто играли в войну. Это было любопытно, свежо и вроде бы безопасно. Изображай из себя полководцев, командиров, солдат, а правительства созовут очередную конференцию, и, конечно же, договорятся с Гитлером.

Но сейчас Гитлер не намеревался с ними договариваться. Уже 25 сентября 1939 г. начальник генштаба Гальдер записал в дневнике о «плане фюрера предпринять наступление на Западе». А 27 сентября Гитлер поставил перед своими военачальниками задачу «наступать на Западе как можно скорее, поскольку франко-английская армия пока еще не подготовлена». Хотя вскоре выяснилось, что скорее никак не получится! После сражений с поляками в наличии осталось лишь треть боекомплекта боеприпасов – требовалось заново копить их. Не хватало горючего. Его предстояло тоже копить, подвозить с нефтеперегонных заводов к новым театрам боевых действий. Мало того, у немцев не было запасных танков. А боевая техника, участвовавшая в польской кампании, на 90 % оказалась непригодной! Если пощадили снаряды, то она выработала ресурс, вышла из строя от поломок на раздолбанных польских дорогах. Нужен был ремонт, регламентные работы, не хватало запчастей.

Хочешь или не хочешь, от немедленного удара пришлось отказаться. А для того, чтобы основательно и без помех подготовиться, состояние «странной войны» устраивало немцев как нельзя лучше. Чтобы не нарушить это состояние, фюрер даже запретил своим подводным лодкам топить британские корабли. Гитлер уточнял планы наступления на французов, но в эти же дни вдруг рассыпался целым букетом предложений о мире. Передавал их через шведского бизнесмена Далеруса, итальянского министра иностранных дел Чиано, а в выступлениях перед рейхстагом заявлял: «Если англичане действительно хотят мира, они могут обрести его через две недели, и без каких-либо унижений». Из-за чего ссориться-то? Неужели из-за какой-то «мертворожденной Польши»? [149] В адрес Франции фюрер тоже изображал вежливость и дружелюбие. Объявлял, что Германия к ней не имеет претензий, даже не будет требовать возвращения Эльзаса и Лотарингии.

Хотя говорить всерьез о каких-то мирных инициативах Гитлера не приходилось. Выбросив фонтаны самых заманчивых предложений, он даже не стал ждать ответа! 10 октября фюрер собрал своих генералов и зачитал им директиву № 6 на разработку операции против Франции. В приложении к этой директиве подчеркивалось – возможностей мира не рассматривать. «Цель Германии в войне должна… состоять в том, чтобы окончательно разделаться с Западом военным путем, т. е. уничтожить силу и способность западных держав еще раз воспротивиться государственной консолидации и дальнейшему развитию германского народа в Европе».

Правда, и Чемберлен с Даладье не клюнули на удочки о примирении. Слишком уж осрамились они с мюнхенским «умиротворением», слишком похабно плюхнулись в лужу перед всем миром. Безоговорочно поощрять Гитлера им было уже нельзя, и они ответили уклончиво – если Германия хочет мира, нужны «дела, а не только слова». Что ж, для фюрера это стало хорошим поводом обвинить Англию и Францию. Немцы искренне стремятся к миру, а западные страны против! Так кто же виновники войны? Пускай пеняют на себя! В общем, французско-германская граница называлась теперь фронтом, но там никто не стрелял, никто никого не атаковал. Солдаты сидели по своим укреплениям и посматривали на противоположную сторону. Маневрировали только главы государств и дипломаты. Войск на этом фронте становилось все больше. В дополнение к французским дивизиям стали прибывать британские. А к немцам добавлялись их соратники, перебрасываемые из Польши.

Там, на востоке, никаким противостоянием не пахло. Советский Союз и Германия осваивали сделанные приобретения. Осваивали каждый по-своему. Во Львове было созвано Народное Собрание Западной Украины, в Белостоке – Западной Белоруссии, они приняли решения о воссоединении с Украинской и Белорусской Советскими республиками. Было ли это волеизъявление действительно народным, демократичным? Да, демократичным. В конце концов, любая демократия выражает волю, которая навязывается избирателям господствующими группировками. А в конкретной обстановке осени 1939 г. волеизъявление было подлинно всенародным! [98] Подавляющее большинство жителей Западной Украины и Белоруссии восприняли эдакий поворот в своей судьбе с искренней радостью и с немалым облегчением. Ведь в составе Польши украинцы и белорусы оставались людьми «второго сорта». А тем гражданам, которые очутились под властью Германии, пришлось ох как не сладко!

Гитлер разделил доставшиеся ему области Польши на два сорта. Данциг, Поморье и Силезия до 1919 г. принадлежали Германии – сейчас их присоединили непосредственно к рейху. А оставшаяся часть получила статус «генерал-губернаторства», наподобие немецкой колонии. На совещании в Оберзальцберге Гитлер откровенно предупредил своих генералов, что в Польше «начнут твориться дела, которые вам могут не понравиться» – но приказал не вмешиваться. Кстати, блестящие и благородные военачальники ничего на это не возразили. Выдвинули лишь одно условие, записанное в дневнике Гальдера от 19 сентября: «Требование армии: «чистку» начать после вывода войск и передачи управления постоянной гражданской администрации, то есть в начале декабря». Словом, делайте, что хотите, но без нас и не у нас на глазах. Да и это было скорее не требованием, а скромным пожеланием. Фюрер его отверг, и генералы деликатно промолчали, на своей точке зрения не настаивали.

Какие же «чистки» имелись в виду? Их осуществление было возложено на Гиммлера. В дополнение к своим прежним должностям он был назначен «комиссаром рейха по утверждению германской расы». Ему поручалось «германизировать Польшу», а также «устранять пагубное воздействие иностранной части населения, представляющей опасность для рейха и для сообщества германского народа». А для этого рейхсфюреру СС предоставлялась полная свобода действий! [39] После назначения он издал собственную директиву, разъясняя, какие задачи предстоит выполнять, что именно понимать под «германизацией»: «Наш долг состоит не в том, чтобы германизировать Восток в старом значении этого слова, то есть преподавать тамошнему народу немецкий язык и германское право, а в том, чтобы обеспечить заселение Востока только чистокровными германскими народами».

В рамках этих программ как раз и развернулись чистки. Нацистское руководство пришло к выводу, что надо сразу же парализовать способность поляков к сопротивлению, как активному, так и пассивному. А для этого надо «обезглавить» нацию. Устранить тех, кто может консолидировать народ, настраивать на борьбу – враждебные Германии фигуры аристократии, интеллигенции, влиятельное католическое духовенство. Списки подобных лиц составлялись заранее. Зондеркоманда, вошедшая в Польшу вместе с армией, первым заходом арестовала и расстреляла около 2 тыс. мужчин и несколько сот женщин, во вторую партию попало 3,5 тыс. человек [149].

Перед нацистами заново встала и еврейская проблема. В Германии ее кое-как утрясли, кого-то «аризировали», кто-то выезжал за границу. Но по польским городам и местечкам с незапамятных времен угнездились многотысячные иудейские общины. И мало того, именно здесь осело большинство эмигрантов, правдами и неправдами покинувших Германию! Уезжали от нацистов, бедствовали, как-то пристраивались за взятки, и на тебе, снова оказались под властью нацистов! Часть евреев устремилась бежать дальше. В панике покатились от немцев на восток, на советскую территорию. Немцы не препятствовали им, а русские сперва принимали.

Но евреев оказалось слишком много. Огромные беженские таборы раскинулись возле украинских и белорусских городов. Люди голодали, на осенних дождях и холодах стали распространяться болезни. Советские органы власти озаботились – а почему, собственно, надо принимать эти толпы, устраивать, обеспечивать? Польских пленных отпускали на родину, в западные области, и евреев тоже начали выдворять обратно. Война-то кончилась, вот и возвращайтесь по домам. Но гитлеровцы не пускали их. Когда еврейские обозы приближались к границе, встречали автоматными очередями прямо по людям. По данному поводу завязалась дипломатическая переписка между Москвой и Берлином.

А Гитлер и его правительство приняли решение. На тех землях, которые вошли в состав рейха, проживание евреев запрещалось. Их предписывалось собрать в генерал-губернаторстве, сосредоточить по городам и выделить для них особые кварталы – гетто. Там вводилось свое еврейское самоуправление, создавалась еврейская полиция. Она была достаточно многочисленной (в Варшавском гетто – 2,5 тыс). Офицеры вооружались пистолетами, рядовые – дубинками. Выдавали и особую форму со знаком шестиконечной звезды. Причем еврейская полиция взялась рьяно выслуживаться перед оккупантами! Проводила обыски, облавы, хватала тех, кто посмел выразить недовольство нацистами, пытался создавать оппозиционные организации.

Что же касается поляков, то их германские власти принялись перебирать и растасовывать на несколько категорий. Ведь многие граждане Польши 20 лет назад были гражданами Германии! Или их отцы, деды были гражданами Германии. Они служили в германской армии, сражались в ее рядах в Первую мировую войну. Таким полякам, по сути, предоставляли выбирать, кем они сами себя считают? Поляками или немцами? Для этого заполнялись соответствующие анкеты, и многие поляки, перечислив свои германские корни, автоматически «огерманивались». Как бы восстанавливали прежнее гражданство, отнятое у них Версальскими договорами.

Кроме того, польский народ на своем историческом пути составился из различных славянских племен. Нацисты со своими национальными и расовыми теориями признали некоторые из этих племен отдельными народами, причем дружественными Германии – силезцев, кашубов, гуралей, поморян. Им предоставлялись права поменьше, чем у немцев, но куда большие, чем прочим полякам. В относительно привилегированную категорию выделяли и украинцев.

Но остались и такие, кого признали «просто» поляками. Поставленный во главе генерал-губернаторства Ганс Франк без обиняков обозначил их судьбу: «Поляки будут рабами германского рейха». О том же записал в дневнике начальник генштаба Гальдер – полякам отводится участь «дешевых рабов». Из западных, «огерманенных» областей 1,5 миллиона человек наметили выселить, депортировать их в «генерал-губернаторство». Эту операцию эсэсовцы осуществили суровой зимой 1939/40 г., и Гиммлер в своем выступлении перед дивизией «Ляйбштандарт» вспоминал: «В Польше случалось так, что мы должны были гнать при 40-градусном морозе тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч. Там нам нужно было проявлять твердость, чтобы расстреливать тысячи видных польских деятелей… Господа, во многих случаях гораздо легче идти в бой, чем подавлять ставшее помехой население с низким уровнем культуры, осуществлять казни и гнать людей, как скот, или выгонять из домов истерично рыдающих женщин…»

Сколько этих несчастных не дошли до цели, сколько погибло в пути, не знает никто. Но и в генерал-губернаторстве их никто не ждал! Устраивайся как хочешь, без работы, без денег, или подыхай от голода. На освободившуюся землю в западную Польшу было переселено в три раза меньше немцев, 500 тыс. Предполагалось, что участки земли у них будут больше, чем у польских крестьян. Но поляков изгнали не всех. Значительную часть оставили, но их отправляли на работу в Германию или отдавали в работники хозяевам-немцам. 500 тыс. женщин определили прислугой в немецкие семьи (семьи членов НСДАП имели приоритет в получении невольниц). Инструкции для рабов и рабовладельцев разрабатывал лично Гиммлер. Польским слугам запрещалось посещать общественные места, вступать в половую связь, хозяевам предоставлялось право (и обязанность) пороть их за мелкие проступки. А за «саботаж» или даже «вызывающее поведение» требовалось передавать провинившихся в гестапо. Надзирать за соблюдением этих инструкций также вменялось в обязанность гестапо [39].

Да уж, и для гестапо, и для обычной полиции работы нашлось предостаточно. Среди множества недовольных возникали подпольные группы, отрядики. Или просто кружки, где знакомые откровенно выражались, что они думают о нацистах. Евреи пытались разбегаться из гетто, поляки – уклониться от депортаций, подделывали документы. А экономика развалилась. Люди оставались без работы, воровали. Расцвели черный рынок, спекуляции, бандитизм, проституция. Тюрьмы были забиты, арестованных преступников, политических или уголовных, вывозили целыми поездами в германские лагеря.

Наконец, Гитлер указал: «Нет никакой надобности оправлять подобные элементы в концентрационные лагеря рейха». Поискали по Польше, и в начале 1940 г. подобрали подходящее место для нового «карантинного» лагеря. В заболоченном малонаселенном районе у селения Аушвиц (Освенцим) стояли заброшенные, еще австрийские, кавалерийские казармы. Идеей организовать здесь место заключения заинтересовалась фирма «И. Г. Фарбениндустри» – ей требовался дешевый рабский труд. Она достигла с СС взаимовыгодного соглашения, взяла на себя расходы по строительству концлагеря, а рядом стали расти огромные заводы по производству синтетического топлива и каучука.

Между тем подготовка к наступлению на французов и англичан опять всколыхнула «генеральскую оппозицию». Да еще как! Теперь гитлеровским военачальникам уже казалось, что нападение на Польшу было оправданным, безопасным. Они напрочь забыли собственные мрачные прогнозы. Но столкновение с Англией и Францией явно выглядело повторением Первой мировой со всеми вытекающими последствиями! Наверняка проигрышными, катастрофическими!

Впрочем, историки уже давно отметили: вся так называемая «генеральская оппозиция» яйца выеденного не стоила. Она не шла дальше болтовни в узких кругах знакомых и перемывания костей фюреру. Гальдер, Браухич, отставной генерал Бек возмущались политическими поворотами Гитлера. Обсуждали, что надо бы сместить его, даже арестовать. С этим все соглашались. Разве можно дальше терпеть проходимца? Но… реальных шагов за этими разговорами не следовало. Никаких! Потому что рисковать своими шкурами генералы абсолютно не желали. Мало того, генералы не хотели возвращать то, что они уже успели захватить: Австрию, Чехословакию, Польшу…

Мало-мальски активных центров оппозиции обозначилось всего два. Один сорганизовался вокруг статс-секретаря германского министерства иностранных дел Вайцзеккера, второй – вокруг начальника абвера (военной разведки) адмирала Канариса. Причем обоих можно было назвать оппозиционерами лишь условно. Они не опирались ни на какие политические или армейские группировки внутри Германии, а встали на путь прямой измены. Вайцзеккер направил в Швейцарию своего эмиссара Кордта для переговоров с англичанами. А Канарис, взвесив стратегические ресурсы немцев и западных держав, приходил к выводу, что поражение неизбежно. Еще в Первую мировую войну, работая в США, Канарис установил связи с британской разведкой. Теперь в абвере возникло гнездо заговорщиков.

Помощники адмирала Остер и Донаньи установили контакты в Риме с иезуитом доктором Лейбером, доверенным лицом папы Пия XII, с британским послом в Ватикане Осборном. Прощупывали, на каких условиях западная коалиция согласится заключить мир? Немцы настаивали, что завоеванные страны требуется оставить в их распоряжении. И не только завоеванные! На будущее Германии надо предоставить свободу рук в Восточной и Центральной Европе.

Английского посла подобные аппетиты не смущали. И наглость германских «оппозиционеров» почему-то не смущала. Осборн заявлял, что Британия может оставить Германии Австрию и Судеты. Но выставлял и встречные условия. Для примирения надо отстранить Гитлера и гарантировать, что немцы «не предпримут никаких наступательных действий на Западе» (многозначительно умалчивая о действиях на Востоке). Римский папа шел еще дальше. В это время нацисты вовсю репрессировали католическое духовенство в Польше, но понтифика, судя по всему, это не озаботило. За примирение на Западе он готов был содействовать «урегулированию восточного вопроса в пользу Германии». То есть пустить немцев в Восточную Европу – пускай воюют с русскими сколько угодно [149].

Кстати, и во Франции высокопоставленные политики и военные полагали, что примириться совсем не поздно. Примириться просто необходимо – если Германия вновь станет «предсказуемой», обратится против СССР. Но Чемберлену и Даладье уже было невозможно идти на соглашения с Гитлером. А Гитлер уходить со своего поста, разумеется, не собирался. А офицеры Канариса, ввязавшиеся в переговоры, не имели возможности организовать переворот, да и желания такого не имели. Они хотели подстраховать только собственные шкуры и нашли для этого более простой способ, чем переворот. Начали шпионить на англичан, передавали им замыслы фюрера и германского командования. Вот такой она была, «странная война».