Феко сидит в своем крошечном домике, устремив взгляд в темноту и слушая, как дождь стучит по крыше. Рядом с ним Темба хлопает глазищами, ждет, когда отвяжется дурной сон. Температура у мальчика спала, мало-помалу он приходит в себя.

Феко думает о своем двоюродном брате, который говорит, будто может найти ему работу – наполнять мешки цементным порошком для последующей их отгрузки. Еще он думает о присохших к противомоскитной сетке на окне шкурках мертвых насекомых, о дорожках, которые протоптали по полу муравьи. А еще об Альме.

В полиции Феко допрашивали шесть часов. Все это время он не знал, куда увезли Тембу; он и себя-то при этом едва помнил. Потом его выпустили. Антибиотики у него не отобрали, даже заплатили за билет на электричку. С момента, когда Феко в сопровождении полицейских вышел из кухни, где Альма так и продолжала перелистывать страницы толстого, пятилетней давности журнала мод, свою бывшую хозяйку он больше не видел.

В его домике на каждом шагу вещи, подаренные за эти годы Гарольдом и Альмой, – так, обноски, всякое старье: помятая суповая кастрюля, пластмассовая расческа, эмалированная кружка с надписью: «Портер пропертиз, корпоративный пикник». Кухонное полотенце, пластмассовый дуршлаг, градусник. Сколько часов из последних двадцати лет своей жизни Феко провел с Альмой? Она в него впечаталась, стала частью его организма.

– Я видел какого-то мальчика, – говорит Темба. – Он был похож на ангела из церкви.

– Ты его во сне видел?

– Может, и во сне, – соглашается Темба. – Может, это и сон был.