Что это за зверь такой — эйса, спросите вы. Все очень просто — это сказание, которым рассказчики услаждают слух неприхотливой публики на площадях городов или в полутемных залах таверн. В основном это обычные истории без особых изысков и дополнений в виде коротких театрализованных постановок. Эйсы бывают поэтическими, когда рассказчик мягко и складно связывает слова между собой, превращая повествование в журчащий ручей, наполненный рифмой, а бывают музыкальные. Не стоит думать, что к ним пишут отдельные композиции, обычно сказителю аккомпанирует мальчик на дудочке или девочка на лютне. Что же объединяет так горячо любимый в народе жанр? Ответ прост — все эйсы основываются на реальных событиях. Конечно, сочинители сильно приукрашивают те или иные факты в угоду публике, но в нашей эйсе мы расскажем все именно так, как было на самом деле. Для начала познакомимся с главным героем…

Итак, позвольте представиться… Хе-хе, как-то двусмысленно звучит. Убираем букву «д», и смысл резко меняется. Нравится мне играть словами. Тем более я, не успев еще вам представиться, уже преставился. Причем по полной программе, вобравшей в себя такие действия, как испускание духа, склеивание ласт, отбрасывание копыт и прочая, и прочая. Короче говоря, я отбросил коньки, в смысле умер, спаси господи мою грешную душу.

Вот тут, с последним пожеланием, случился некоторый затык. Не привлекла моя душонка высшие силы, и спасителей не видать. Сдается мне, что оных мне и днем с огнем не сыскать. Уж не знаю, чем сие вызвано, но ваш покорный слуга несколько недопомер. Узнать бы, какого райского (или адского) босса я разгневал при жизни… Никаких тоннелей после того, как моя душа покинула остывающее тело, передо мной не открылось. Ни ад, ни рай не проявили заинтересованности в сбросившей земные оковы тонкоэнергетической персоналии. Обидно даже. Вроде я не лысый и не рыжий. Вероятно, ангелы и черти не подбирают атеистов, хотя здесь есть свобода маневра. При жизни я верил в Господа, но не в тот канонический образ, взирающий на нас печальными глазами с творений богомазов, а в нечто, существующее где-то в высших сферах, неизмеримо всемогущее и бесконечно мудрое нечто, оно же — высший разум, создавший вселенные и вдохнувший в них жизнь. Ага, мысль и слово материальны…

Что-то понесло меня в бескрайние дебри, да на «хилософию», как говорил мой дед, потянуло. Я с чего начинал-то? С представления! Во! К нему, родимому, разрешите возвернуться. Итак, Сергей Владимирович Сергеев, прошу любить и жаловать. Кто не понял — это я. Как-то сухо получается, не находите? Тсс… хотя мертвецу побоку мнение живых, но имеет смысл добавить тактико-технические характеристики к основным заявленным параметрам. Шатен с ярко выраженной рязанской физиономией, чуть-чуть разбавленной нордическим прямым носом и волевым подбородком, сто восемьдесят три сантиметра от тапок до кепки, тридцать пять лет песка времен, женат, две дочки-близняшки — Маша и Даша, менеджер среднего звена, специалист широкого профиля и мастер на все руки (нехилая реклама получается). Однако я так разошелся, что забыл добавить кое-что еще: «был». Да, был…

Знаете, я почти ни о чем не жалею, фиг там с женой и тещей, перебьются как-нибудь без меня. А как теперь Машутка и Дашутка? Мои невесты на выданье… Девочки, в прямом смысле папины дочки… были… Радует одно — квартира и пухлый банковский счет оформлены по завещанию на девочек. Благоверная остается с носом, хватит ей выпитой из супруга кровушки и попорченных нервов.

Болит душа за дочек. Тела нет, а душа болит. Вроде бы чему там болеть-то? Нонсенс. Ан нет. Что еще добавить? Служил. Два года, как полагается, а не год, как некоторые. Мотострелок, сержант запаса, военную кафедру в институте не посещал. Женился сразу после армии, моя вроде как ждала… особое внимание обращаю на словосочетание «вроде как». Наслушался я потом всякого-разного, доброхотов в России, любящих пополоскать чужое грязное белье, всегда хватало, но дочки — мои. Пять лет назад, после крупного скандала с женой и тещей, я сделал анализ ДНК. Я это не к тому, что сомневался в отцовстве, а к тому, что две взрослые дуры решили шантажировать меня тем, что я не отец девочкам, и грозились лишить дочек. Денег им мало было…

Ладно, проехали. Сегодня я умер. Как, спросите вы? Банально — под колесами автомобиля. Какой-то купивший права урод, не умеющий водить, не справился с управлением и вылетел на тротуар. Дочек я успел оттолкнуть и проследить взглядом, как они летят в сугроб, а самому спастись было не судьба. Удар. Из лопнувшего пакета во все стороны полетели мандарины и яблоки, на полет которых я с флегматичным спокойствием следил с высоты трехэтажного дома. Особое внимание эфирного вуайериста привлекло мертвое тело с дырой в черепе, образовавшейся в результате столкновения головы и острого угла бордюра, которое потихоньку отдавало тепло окружающему миру. Странно и страшно смотреть на умершего себя. Вроде как я стал нематериальной сущностью, но плюньте в морду тому, кто будет уверять вас, что способен без содрогания глядеть в глаза смерти. Именно силуэт дамы с косой мелькнул в моих мутнеющих и стекленеющих глазах. Мелькнул и пропал, на краткий миг я уловил чужое разочарование и твердое убеждение, что это не последняя наша встреча.

А молодой, лет восемнадцати, гаденыш в крутом прикиде, выбравшись из-за руля, заламывая руки и размазывая по морде сопли, носился вокруг машины, причитая, что папа его убьет… Больше всего разочаровывало равнодушие окружающих. Наверное, стоило умереть, чтобы на собственной шкуре прочувствовать неприглядность жизни. В нашем народе почти убили душу. Почему я так говорю? А вы сами подумайте и оцените картинку. Выходной день, центральная улица, толпы праздношатающейся публики, но почти никто не кинулся на помощь Даше и Маше, о себе не говорю. Вокруг места трагедии образовалась некая буферная зона с незримой границей, за которую люди предпочитали не переступать. Кто-то снимал наезд на телефон, кто-то равнодушно шел мимо. Лишь одна сердобольная дама трясущимися пальцами судорожно тыкала в кнопки, пытаясь вызвать скорую и полицию. Через минуту дочки отошли от ступора и попытались растормошить бывшее пристанище моей души, но я чувствовал, что возврат невозможен. Зависнув над плачущими девочками, я размышлял о странных параллелях. Расплывающаяся лужа крови подо мной и растекающееся масляное пятно под «ауди»…

Несмотря на страстное желание остаться рядом с девочками, пусть даже в виде бесплотного духа, я не мог противиться неведомой силе, которая подхватила меня, закружила и утащила в темноту. Тьма не была бесконечной, по внутреннему хронометру прошло минут двадцать и ко мне вернулось ощущение тела. Какого-то, скажу вам, неправильного тела…