Подкрепив себя ещё одной таблеткой аспирина и чашкой чая, Полещук вспомнил, что в выходные дни «Чанг» работает только до обеда. Наспех приведя себя в порядок, опрометью бросился в гараж. На ходу сообразил, что лучше воспользоваться машиной Сэлли — в выходной день американские дипломатические номера будут меньше привлекать внимание полицейских. К тому же, машину придётся оставить на улице, у здания непальского Министерства внутренних дел.

Заехал в резидентуру, взял портативный фотоаппарат и несколько бутылок «Посольской» — по опыту знал, что без водки на полноценную явку можно не рассчитывать…

Советские разведчики, как правило, встречались со своими агентами из числа непальцев в каком-нибудь храме исторического комплекса Пашупатинатх, расположенном от Катманду в нескольких минутах езды на автомобиле.

Однако прятаться по углам храмов, проводя явку с секретным помощником такого калибра, как «Чанг», было бы абсурдно.

В непальском Министерстве внутренних дел агент возглавлял департамент виз, регистрации и контроля за находящимися в стране иностранными гражданами. Его служебное положение само по себе выполняло роль естественного прикрытия для проведения конспиративных встреч, так как появление «бледнолицых» в его кабинете не вызывало никаких подозрений у местной контрразведки — работа, понимаешь, у полковника такая…

«Чанг», в миру полковник Лакшман Шарма, был завербован предшественником Полещука, майором Рогачевым, после того, как организовал направление его жены на лечение к «курганскому кудеснику» Гавриилу Илизарову.

Шарма узнал о враче-волшебнике, прочитав публикацию в «Нью-Йорк таймс», и в тот же день попросил аудиенции у советского посла в Непале Григория Пасютина. Посол, в начале своей дипломатической карьеры состоявший в агентурном аппарате КГБ и сохранивший (как ни странно!) добрые чувства к этому ведомству, сообщил о предстоящем визите непальца резиденту, полковнику Тимофееву. Тот вызвал к себе майора Рогачёва, и работа закипела… В итоге молодая женщина с врождённым дефектом — левая нога короче правой на несколько сантиметров — была отправлена в Союз и наконец избавилась от пожизненной хромоты. Кару Божью устранили человеческий гений и золотые руки Илизарова…

В конце 1960-х — начале 1970-х Гавриил Илизаров своей новаторской методикой врачевания врождённых и в несчастье приобретённых дефектов костей и суставов конечностей произвёл настоящий переворот в травматологии и ортопедии, завоевав заслуженную мировую славу. Клиника целителя из глубинки стала приносить стране баснословные прибыли в свободно конвертируемой валюте. В Курган, ставший уральской Меккой, хлынули богатые калеки со всего света! Однако для широких масс Советского Союза Илизаров по воле главного идеолога КПСС Михаила Суслова по-прежнему продолжал оставаться безвестным местечковым костоправом без званий и имени.

Главное для идеолога всесоюзного значения Михаила Суслова было в другом. В том, что отчество у Гавриила было Абрамович! Тысячи и тысячи советских граждан-евреев подали заявления и ожидали своей очереди выехать из СССР на постоянное жительство, куда-нибудь подальше от реалий развитого социализма, а тут ещё разгоравшийся арабо-израильский конфликт…

Поди знай, как истолкуют сирийский президент-самодержец Хафез Асад или палестинский бомж Арафат популяризацию врача с таким одиозным для арабского уха отчеством.

Нет, пусть уж Илизаров врачует втихую, ибо национальная дружба превыше всего, её надо беречь даже в ущерб престижу и достижениям национальной науки в глазах мировой общественности!

Докторскую диссертацию Илизарова Всесоюзная аттестационная комиссия утвердила лишь после того, как число прооперированных им инвалидов-иностранцев nеpевалило за тысячу.

В 1978 году, когда общая сумма зарубежных платежей за уникальные операции достигла десяти миллионов долларов, Илизаров стал лауреатом Ленинской премии и обладателем аж десяти тысяч… рублей!

Героя Соцтруда долго не давали — противился всё тот же главный идеологический цербер СССР Михаил Суслов. И действительно, не успел зимой 1982 года отгреметь похоронный марш за упокой души всесильного догматика, как — на тебе, получи, Гаврила Абрамович, Золотую Звезду!

На следующий день после возвращения жены из Кургана, где ей удлинили малую берцовую кость на целых семь сантиметров, полковник Лакшман Шарма собственной персоной явился в советское посольство. Он-то, наивный, полагал, что отделается выражением благодарности и заверениями в вечной дружбе между непальским и советским народом. Не тут-то было! В непальской резидентуре, да и вообще во всей советской внешней разведке, давно уже не верили всяким там лозунгам типа: «Непали — Русси, бхай, бхай!» (Непальцы и русские — братья!), поэтому, вопреки ожиданиям, Шарма не получил аудиенции у посла, а был встречен резидентом полковником Тимофеевым и майором Рогачёвым, выступавшими в роли первого секретаря посольства и атташе по культуре соответственно.

В малом банкетном зале по случаю прибытия в посольство высокого гостя был накрыт стол с традиционно русскими разносолами из личных закромов посла. Сэкономить на гостеприимстве, — решили разведчики, — значит упустить один шанс из миллиона.

Действительно, случай был уникальный. За такими высокопоставленными чиновниками из системы МИД, коим являлся Шарма, иностранные спецслужбы охотятся годами, используя весь арсенал имеющихся средств, чтобы попытаться подловить, скомпрометировать или найти порочащие их сведения, в крайнем случае, хотя бы установить личный, неформальный контакт. А тут на тебе — рыбка сама в сеть приплыла!

Правда, основа для более близкого знакомства с Шармой уже имелась — операция его жене была сделана бесплатно не за красивые глаза, а в соответствии с планом Центра по созданию условий, благоприятствующих вовлечению полковника в орбиту КГБ. И всё же…

Объект вербовочной разработки мог сделать вид, что не придаёт оказанному вниманию особого значения, и отделаться направлением в адрес посольства формальной благодарности, приложив к ней чек на энную сумму или, того хуже — какой-нибудь грошовый сувенир в виде циновки или национальной соломенной шляпы… Ан нет, — прибыл лично, да еще и без свиты!

Это было хорошим знаком, и Тимофеев решил взять быка за рога. Тем более, что к тому времени располагал о непальце исчерпывающей информацией. Как? А очень просто.

Во время пребывания жены Шармы в клинике она была окружена круглосуточной заботой и вниманием не только медперсонала, но и агентов КГБ. В их когорту входили информаторы из числа непальских студентов, обучавшихся в советских вузах. А не навестить землячку в больнице — да это ж святотатство, пренебрежение кровными узами! В беседах о состоянии здоровья пациентки выяснялись подробности биографии её мужа, сильные и слабые стороны его характера, политические симпатии, круг общения, связи в окружении короля, перспективы продвижения по службе и прочая, прочая, прочая…

Так стало известно, что Лакшман Шарма происходит из касты торговцев. Его отец с малолетства жил в Катманду, держал небольшую лавку. Сам же Шарма никогда коммерцией не занимался, но дхарму — свод предначертаний и запретов, определяющих норму поведения каждой касты, соблюдал неукоснительно. Даже женился на девушке своей касты, несмотря на то, что она была хромой от pождения. И это при том, что до женитьбы Лакшман пользовался большим успехом у женщин и недостатка в любовницах не испытывал. С одной оговоркой: все они были из других сословий, из более низких каст, а значит, ни одна из них стать его женой не могла. Поступи он по-другому, родственники отвернулись бы от него.

Однако после учебы в Англии он пересмотрел своё отношение к дхарме как таковой и к её приверженцам, в частности — стал нетерпим к откровенно нелепым ситуациям, которые создавались вследствие соблюдения норм для каждой касты.

К примеру, Шарма написал пьесу, в которой высмеивал обнищавшего брахмана, священнослужителя, чья принадлежность к высшей касте заставляла его отказывать себе в самом необходимом для того, чтобы держать слугу, поскольку дхарма запрещала ему самому одеваться и даже умываться.

Затем в местной газете появился его очерк об одном земледельце, который жил впроголодь, но, боясь проклятия старейшин своей касты, отказывался даже ловить рыбу… Словом, учёба на юридическом факультете Бирмингемского университета, а затем в полицейской Академии, сделала из сына непальского лавочника настоящего европейца, начисто лишённого кастово-религиозных предрассудков.

Кстати, там же, в Англии, по молодости примкнув к движению хиппи, Шарма, вдобавок к чрезмерному увлечению спиртным, пристрастился ещё и к курению марихуаны. Ко всему прочему, он отпустил усы и шкиперскую бородку на английский манер, что не в почёте у непальцев.

Земляки, обучавшиеся вместе с ним, считали его «чужим среди своих» и совсем уже было махнули на него рукой, ибо все их попытки образумить его оказались тщетными, как вдруг на пути Лакшмана возник гуру из Индии, некто Прапата Мехту.

Незадолго до встречи, ставшей для Шармы судьбоносной, гуру открыл в университетском городке школу йоги. Непалец из любопытства стал посещать занятия, а поближе познакомившись с Мехту, понял, что только йога спасёт его от алкоголя и наркотиков. Через год занятий йогой Шарма изменился до неузнаваемости — из опустившегося хиппи он превратился в самого прилежного студента, а затем курсанта. Благодаря постоянной опеке индийского гуру молодой человек с отличием окончил оба учебных заведения.

Возможно, поэтому он по возвращении на родину сразу занял должность начальника департамента в центральном аппарате королевского Министерства внутренних дел. Назначение на высокую должность вскружило голову молодому человеку — Шарме тогда не исполнилось и тридцати. Наставления Мехты, как и занятия йогой, были забыты, и новоиспеченный полковник, не выдержав испытания властью, снова принялся за старое, стал много пить. Не чурался Шарма и марихуаны, а уж о связях с падшими женщинами и говорить нечего.

Однако теперь он это делал скрытно — положение в иерархической табели о рангах и близость к королю обязывали быть трезвенником хотя бы на людях.

В общем, Шарма вновь стал чужим среди своих!

К моменту второго визита Шармы в советское посольство изучение его в качестве кандидата на вербовку завершилось, условия для склонения к негласному сотрудничеству были созданы, и Тимофееву, как матадору, предстояло лишь нанести быку смертельный удар. И он нанёс его…

Прежде чем перейти непосредственно к вербовочной беседе, заговорщики пригласили гостя за стол и принялись потчевать его чёрной и красной икрой, крабами, копченой сёмгой, лососем слабого посола, маринованными грибочками и другими вкусностями. Впрочем, особой заботой и вниманием разведчиков пользовался бокал визитёра. Они бдительно следили, чтобы он никогда не пустовал. А тостам, казалось, не будет конца.

В начале застолья непалец время от времени поглядывал на дверь, будто ожидая чьего-то появления. Рогачёв первым разгадал причину и поспешил заверить его, что об их общении никто не знает, а все официанты-непальцы на сегодня получили выходной. После этого Шарма заметно успокоился, почувствовал себя раскованнее и в подтверждение этого сам наполнил водкой свой бокал…

Так, за чревоугодием и возлияниями, обменом любезностями и разговорами на отвлечённые темы, незаметно подошли к основной цели встречи, вопросу вопросов — шпионить или не шпионить?

Шарма не возражал. Поставил лишь одно условие: информацию на соплеменников не просите — не дам. На иностранцев — пожалуйста! Тем более, что до сведений на американцев, англичан, французов и немцев ему было рукой подать — не отрывая задницы от кресла, надо было лишь дотянуться до сейфа…

Да, вот ещё. Составлять письменные отчёты и где-либо расписываться полковник категорически отказался.

Предложение о материальном вознаграждении Шарма отверг с порога. Должник он, а ему собираются ещё и платить?! Нет, нет и нет, иначе он может обидеться на своих новых друзей!

Новые друзья уже готовы были заподозрить неладное, как вдруг полковник добавил, что готов работать бесплатно, но… Если бы ему иногда подбрасывали пару ящиков «огненной воды» под названием «Посольская» и немного осетровых яиц (так непалец называл чёрную икру), он нисколько бы не обиделся.

У Тимофеева и Рогачёва отлегло от сердца — вербовка состоялась!

Когда Лакшмана Шарму наконец удалось отодрать от стола и отправить восвояси, разведчики принялись составлять отчёт о проведенной вербовке.

Рогачёв, как бы между прочим, спросил шефа:

— Товарищ полковник, как вы думаете, сколько времени потребуется нашему непальскому другу, чтобы окончательно спиться?

— Тебе что? Двух ящиков водки за каждую явку жалко?

— Нет, не жалко… Я о другом думаю — не подвёл бы он нас… Судя по всему, меры в употреблении спиртного он не знает…

— Не волнуйся, на наш с тобой век его хватит, а там… Пусть у других голова болит! Ты лучше скажи, под каким псевдонимом будем проводить непальца по документам?

Рогачёв, рассмеявшись, в шутку предложил:

— А давайте, товарищ полковник, назовём его «Чанг»…

— А что сие значит?

— «Чанг» по-непальски, товарищ полковник, означает рисовую брагу. Процесс её приготовления столь же уникален, сколь и отвратителен.

Представьте, в один прекрасный день вся деревня по сигналу старейшины принимается жевать рис и сплевывать его в огромную бочку, установленную на центральной площади. Потом все эти плевки и отхаркивания оставляют на некоторое время на солнцепёке, не забывая, впрочем, регулярно перемешивать этот замес. Для этого у бочки денно и нощно дежурят самые физически крепкие мужчины…

— А если среди этих… ну, жующих, кто-то болен туберкулёзом или какой другой заразой, тогда как?

— А все микробы, товарищ полковник, уничтожаются в процессе брожения…

— А-а, тогда ещё ничего…

— И вот когда рис полностью осядет на дно, а по всей деревне начнет распространяться духан, от которого мрут комары и прочие насекомые, вся деревня вновь собирается у бочки… Но уже с черпаками. По сигналу старейшины, который предварительно снимает пробу, начинается пиршество. Через час все напиваются в лежку, до потери пульса, и со стороны может показаться, что вся деревня вымерла… Если бы не храп!

— Неужели от этого пойла можно так захмелеть? Оно ж наподобие пашей браги!

— Да-да, представьте себе, можно! Два-три черпака этого пойла валят с ног любого непальца…

— Что, неужели такая крепость у этого рисового замеса?

— Нет, товарищ полковник, брага, она брага и есть… Градусов в ней не более, чем в «Жигулёвском»… Какой-нибудь сантехник Потапов её иначе, как квасом, и не назовёт… Ну, а с аборигенов, что с них взять? Они упиваются этой брагой до бессознательного состояния, вусмерть, потому что вечно голодные! Чем они питаются, тьфу! Орехи кокосовые да рис…

— Ну ты корифей, Александр Сергеевич! — резидент с восхищением посмотрел на подчиненного. — Такие подробности о местных обычаях и традициях знаешь… Не ожидал, не ожидал…

— Так меня положение обязывает, товарищ полковник, я ж как-никак атташе по культуре…

— Да, кстати! — оборвав смех, поинтересовался резидент. — А как же тогда наш «Чанг» управляется с таким количеством водки?

— «Чанг», товарищ полковник, он человек, закаленный в питейных делах… Большую практику в английских пабах, то бишь пивных, прошел… Кроме того, и рацион у него побогаче, чем у соплеменников… Поэтому его не то что чанг — водка не берёт… Думаю, до поры…

— Ну ладно, убедил! Будь по-твоему, назовём этого министерского хлыща «Чангом»… Экзотика, понимаешь!