Поездка на Джамайка-стрит измотала меня до предела. Я попросил Бейли высадить меня у «Камберленда» и прилег в своем номере отдохнуть.

Со дня прибытия в Лондон мои чувства претерпели заметную эволюцию. Разумеется, я по-прежнему был полон решимости найти свою жену, но сейчас, когда я думал о ней, я понимал многое из того, что вначале от меня ускользало. В первые дни я считал, что она стала жертвой чудовищной ошибки, что она попала в ловушку, предназначенную для кого-то другого. Теперь я отдавал себе отчет в том, что она поддалась шантажу; шантаж этот был, конечно, тоже чудовищно гнусен, однако теперь я мог в какой-то мере его объяснить. Рассказ Кэтрин Вильсон открыл мне глаза на многое. Я уже угадывал истину. Если Пат не позвала меня на помощь (а она вполне могла это сделать за те четыре дня, что прожила в гостинице «Кипр»), значит, она не хотела подвергать меня опасности. Или просто не хотела волновать. Она надеется собственными силами отделаться от мерзавцев, которые преследуют ее; она ни за что не желает впутывать меня в эту историю. И тем самым дает мне лучшее доказательство своей любви. Поведение Пат говорит о чрезмерном ее самомнении, о гордыне, даже о безумии, но вместе с тем о самопожертвовании и благородстве…

И оттого, что я это понял, еще больше возросла моя нежность. Я укорял себя в том, что был поначалу так эгоистичен, так черств. Когда Кэтрин Вильсон рассказала мне о некоторых подробностях жизни Пат до ее встречи со мной, я возмутился, я ужасно негодовал. Но как я был глуп! Да, оказалось, что у Пат есть свои слабости, но это означает лишь, что я должен окружить ее еще большей заботой, еще большей любовью. И если как следует разобраться, не был ли я сам невольным виновником этой беды? Сразу же вслед за нашей помолвкой я возвел Пат на некий нравственный пьедестал, и она уже не решалась с него сойти. После беседы с Кэтрин Вильсон я был возмущен, что Пат от меня что-то скрывала, но не было ли тут и моей вины? Конечно же, Патриции больше всего на свете хотелось довериться мне, но ей мешало мое отношение к ней, она боялась, что утратит мою любовь, мое уважение, как только мне станет известна ее история с Рихтером… И по той же самой причине она не решилась позвать меня на помощь, когда перед ней предстал Рихтер — этот загадочный Хромой… Более того, он, наверно, сам использовал это средство нажима: «Если ты не будешь выполнять то, что я тебе велю, я все расскажу твоему мужу». И Пат, в ужасе оттого, что я могу что-то узнать, подчинилась. В какую же грязную интригу он ее впутал? Какими подлыми махинациями заставляет ее заниматься?.. И все по моей вине, из-за меня одного…

Я вскочил с кровати. Мой взгляд упал на несессер, который я привез из гостиницы «Кипр». Увидав его у Велецоса, я не ощутил ни малейшего волнения, но теперь, когда он был рядом, когда я мог наедине его созерцать, мог к нему прикасаться, все во мне будто перевернулось. Я вдруг представил себе Патрицию вечером в ночной рубашке, представил, как она сидит перед зеркалом и этой вот щеткой с ручкой из слоновой кости расчесывает свои роскошные волосы, вот этой пилочкой подпиливает свои удлиненные ногти, полирует пемзой свои прелестные ступни… Я судорожно открыл ларец и стал с волнением перебирать все эта милые предметы, которые еще хранили аромат ее тела; голова у меня кружилась, я сходил с ума.

Вдруг меня точно током ударило. Я машинально взял в руки платяную щетку с выдвижной спинкой, внутри которой скрывались ножницы, и играл замком этой своеобразной шкатулки. И там под ножницами лежал сложенный вчетверо листок; когда я потянул его к себе, он сам развернулся. Я узнал почерк Пат, я прочитал торопливые строчки:

«Я стала жертвой шантажа. Меня хотят куда-то увезти. Ради всего святого известите моего мужа Дэвида Тейлора, Милуоки, Соединенные Штаты, или его друга мистера Томаса Брэдли, Линкольнз-Инн-Филдз. Скажите, чтобы они ни в коем случае не обращались в полицию, дело идет о моей жизни. Пусть свяжутся с Робертом Резерфордом, он один может отыскать мой след. Патриция Тейлор».