На Стрэнде царила толчея. Было начало шестого, и толпы чиновников устремились к своим домам.

Сэм прилетел в аэропорт Хитроу в три часа сорок минут и сразу же, не теряя времени, отправился в заранее забронированный номер в «Савое». Он мечтал насладиться комфортом, в котором так нуждался сейчас, после того кошмара, коим обернулось для него пребывание в Женеве.

Дивероу понял, что при составлении любого доклада он должен делать вид, будто ничего не знает об истинных намерениях «Шеперд компани». И что недостаточную компетенцию необходимо компенсировать глубокой почтительностью к неизвестным ему доподлинно целям, преследуемым «Шеперд компани», и особенно к ее президенту, который, насколько он может судить, руководствуется в своей деятельности исключительно религиозными убеждениями.

И поначалу женевские банкиры были поражены его скромностью. Боже, десять миллионов американских долларов, а наблюдающий за их депонированием юрист только улыбается, изрекает весело ничего не значащие фразы, отмалчивается, когда к нему пристают с расспросами относительно его самого и его клиентов, и энергично качает головой, коль скоро речь заходит о религиозном братстве и потрясающей сумме! Понятно, что они стали приглашать его на обеды – с обилием вин, фривольностями и предложениями невероятного разнообразия постельных утех. В конце концов, это была Швейцария, а доллар оставался долларом, и столь прямолинейный подход к делу не следовало смешивать с тирольскими напевами, эдельвейсами и милыми девушками в белоснежных передниках. Постепенно, пока обеды сменялись ужинами, Сэмом все более овладевали мысли о том, что женевские банкиры пришли к выводу, что он либо самый глупый из всех юристов, какие только приезжали когда-либо из Соединенных Штатов, либо наиболее скрытное подставное лицо, которое когда-либо пересекало их границы.

Он продолжал эту игру целых три дня и три ночи, оставив позади себя с полдюжины приведенных в замешательство швейцарских бургомистров, до слез расстроенных тем, что они так ничего и не получили в ответ на свою доверительность, кроме больных желудков вследствие чрезмерной нагрузки на них. Давление, которое они оказывали на Сэма, было невыносимым. И, наконец, настал момент, когда ему пришлось все свое внимание сконцентрировать на том, чтобы с уст его не сходила суровая и сдержанная улыбка, а чувство страха не заслонило от него все остальное. Он настолько вошел в роль, что даже в аэропорту, куда его провожал вице-президент «Грейт бэнк», только улыбнулся и произнес одно-единственное слово – «спасибо», пока тот набрасывал на него плащ.

Сэм так спешил покинуть эту чертову Женеву, что оставил там бритвенные принадлежности, чем и объяснялись теперь его поиски аптеки на Стрэнде. Он прошел в южном направлении полтора квартала, находившихся напротив ипподрома, и зашел к «Стрэндским фармацевтам». Сделав покупки, он направился назад в отель, предвкушая тот миг, когда надолго заляжет в теплую ванну, потом побреется и хорошо пообедает в гостиничном гриль-баре.

– Майор Дивероу! – услышал вдруг Сэм энергичный женский голос, явно принадлежащий американке. Он донесся из такси, остановившегося во дворе гостиницы.

Это были «ниспадающие и тяжелые», или, иными словами, прелестная Энни, четвертая жена Маккензи Хаукинза. Она бросилась к Сэму и, обняв его, тесно прижалась к нему всем своим телом.

Затем, так же быстро отпрянув, проговорила в явном смущении:

– Извините меня! Боже мой, это произошло само собой! Еще раз прошу прощения. Но ведь это просто потрясающе: увидеть здесь знакомое лицо!

– Все нормально, – ответил Сэм, вспоминая, что обладательница «ниспадающих и тяжелых» показалась ему как самой молодой, так и самой наивной из всех четырех жен. Если он правильно помнил, у нее была своеобразная манера речи. – Вы остановились в «Савое»?

– Да. Я приехала вечером. Мне никогда раньше не доводилось бывать в Англии, и потому я целый день проболталась по городу. Боже, у меня просто отваливаются ноги! – Энни распахнула дорогое замшевое пальто и, нахмурившись, взглянула на свои красивые ноги под короткой юбкой.

– В таком случае им надо как можно быстрее отдохнуть! Идемте в бар.

– Слов нет, как я рада! – продолжала Энни. – До чего же это здорово – встретить тут знакомого!

– Вы здесь одна?

– Да. Дон, я имею в виду мужа, настолько занят своими пароходами, ресторанами и прочими делами, что сам предложил мне на прошлой неделе в Лос-Анджелесе: «Энни, дорогая, почему бы тебе не смотаться куда-нибудь? Ведь впереди довольно тяжелый месяц». Сначала я подумала о Мехико, Палм-Спрингзе и тому подобных известных местах, которые обычно выбирают в подобных случаях. Но потом я вдруг вспомнила, что никогда не была в Лондоне. И вот я тут! – У входа в отель она весело кивнула швейцару и, все так же щебеча, прошла в сопровождении Сэма в холл. – Дон решил, что я сошла с ума: я же ведь никого не знаю в Англии. Но в том-то и заключалась моя идея: я хотела оказаться там, где нет привычных лиц! Где все другое!

– Надеюсь, я не испортил вам впечатления?

– Чем?

– Знакомым лицом…

– Да нет, что вы! Я сказала «привычных» и совсем не имела в виду знакомых. Ну а после одной лишь той короткой встречи у Джинни ваше лицо никоим образом не могло стать привычным.

– Все ясно. К месту отдыха ведет вон та лестница, – кивнул Сэм в сторону ступенек слева от них, по которым можно было подняться в американский бар «Савой».

Энни остановилась, не выпуская его руки из своей.

– Майор, – запинаясь, произнесла она, – у меня чертовски устали ноги и затекла шея от постоянного смотрения вверх, а плечи буквально отваливаются от ремня этой проклятой сумки. И мне очень хотелось бы полежать.

– Понятно, – ответил Дивероу. – Перед вами совершенно бездумное, глупое существо. Говоря откровенно, я собирался сделать то же самое. Но свои бритвенные принадлежности я оставил в Швейцарии. – И он показал ей свою покупку.

– Здесь все так прекрасно!

– Я позвоню вам через час…

– Ну что ж… Да, а вы видели, сколько туалетов наверху? Они куда больше женских комнат Дона. Я хотела сказать, тех, что в его ресторанах. Здесь полно таких заведений. А в них огромные полотенца, настоящие махровые простынки! – Энни сжала ему руку и искренне улыбнулась.

– Раз так, тогда все в порядке…

– Да, еще одна вещь. Я жду вас. Мы закажем выпивку и по-настоящему расслабимся.

Она направилась к лифту.

– Это весьма любезно с вашей стороны…

– Не стоит об этом! Джинни сказала нам, что вы ей звонили. Она явно опередила нас. Но сегодня моя очередь. Так вы говорите, что были в Женеве?

– Я сказал: в Швейцарии…

Сэм насторожился.

– А разве Женева не Швейцария?

Номер Энни тоже выходил окнами на Темзу и тоже находился на шестом этаже, не более чем в пятидесяти футах от номера Сэма.

«А разве Женева не Швейцария?» Несколько мыслей пронеслись в мозгу Дивероу. Но он был слишком измучен, чтобы удержать их в голове. И впервые за все эти дни по-настоящему расслаблен, что также не позволило ему сосредоточить на них свое внимание.

Ее номер весьма походил на его. Те же высокие потолки с лепными украшениями, те же превосходно отполированная мебель, бюро и столы, картины, кресла и софа, которая оказала бы честь Парк-Бернету, каминные часы и лампы, не только не закрепленные, но и не имевшие вставленных в них пластмассовых бирок с указанием владельца. А из больших окон, завешанных великолепными шторами, открывался красивый вид на реку с огоньками маленьких судов, с возвышавшимися за ней зданиями и, конечно, мостом Ватерлоо.

Сэм без ботинок сидел на софе в гостиной, держа в руках бокал с выпивкой. По Би-би-си транслировали концерт Вивальди в исполнении оркестра Лондонской филармонии. Исходящее от камина тепло придавало комнате необыкновенный уют. И он подумал о том, что заслужил все это.

В проеме двери, ведущей в ванную комнату, показалась Энни. Рука Дивероу, несшая бокал к губам, замерла на полдороге. Она была одета – если, конечно, можно было в данном случае употребить это слово – в прозрачный пеньюар, который, оставляя слишком мало для воображения, мог бы свести с ума кого угодно. «Ниспадающие и тяжелые» груди, способные смутить любого, видящего их, буквально разрывали мягкую тонкую материю. Длинные русые волосы, небрежно спускаясь на плечи, обрамляли ее божественное личико. Под легкой, воздушной тканью четко вырисовывались стройные ноги.

Не говоря ни слова, Энни подняла руку и поманила Сэма пальцем. Он быстро встал с софы и направился к ней.

В огромной, облицованной кафелем ванной находился большой бассейн, наполненный теплой водой. Тысячи плавающих по поверхности пузырей пахли розами и весной.

Женщина подошла к Сэму и развязала ему галстук, затем, расстегнув рубашку и ремень, раздвинула «молнию» на брюках и спустила их на пол. Движением ног Сэм отбросил эту принадлежность своего туалета в сторону.

Опустив обе руки ему на талию, Энни сняла с него трусы, одновременно опускаясь на колени.

Сэм сел на край бассейна, и она стянула с его ног носки. А потом поддержала его за левую руку, пока он опускался в водоем, где сразу же скрылся под бурлящими белыми пузырьками.

Затем Энни встала и развязала находившийся у нее на шее желтый бант. Халат упал на покрывавший пол белый ковер.

Она была великолепна.

И она поспешила к Сэму.

– Ты хочешь спуститься вниз и что-нибудь перекусить? – спросила Энни из-под одеяла.

– Да, – ответил Сэм тоже из-под одеяла.

– А ты знаешь, – сказала она, – мы проспали с тобой более трех часов и сейчас уже почти полдесятого. – Она потянулась, и Сэм взглянул на нее. – Я предлагаю отправиться после обеда в какую-нибудь пивную.

– Как хочешь, – произнес Сэм, все еще наблюдая за ней.

Она теперь уже сидела, простыня упала с нее. «Ниспадающие и тяжелые» вызывающе смотрели на все, что находилось перед ними.

– Черт, – мягко и несколько смущенно проговорила Энни, глядя сверху вниз в лицо Сэму. – Кажется, я веду себя слишком навязчиво.

– «По-дружески» – более подходящее слово.

– Ты знаешь, что я имела в виду, – нагнулась она к нему и поцеловала его в оба глаза. – У тебя ведь могут быть и другие планы или, скажем, неотложные дела.

– Дел как таковых у меня нет, – ласково перебил ее Дивероу. – Так что я могу заниматься всем, чем мне заблагорассудится. Что же касается планов, то их легко изменить. В данный же момент я хочу лишь потакать своим капризам и наслаждаться жизнью.

– Звучит дьявольски сексуально!

– И это понятно!

– Спасибо!

– Это тебе спасибо!

Сэм обхватил ее нежную и прекрасную спину и прикрыл себя и Энни простынкой.

Через десять минут, – впрочем, сам Сэм, потеряв представление о времени, не сказал бы точно, как долго еще пробыл он вместе с Энни в ее апартаментах: десять минут или несколько часов, – они наконец приняли решение относительно дальнейшего распорядка дня.

Им и в самом деле уже пора было поесть, предварительно посмаковав виски со льдом, которое они потягивали небольшими глотками, сидя на заваленной подушками софе под двумя огромными банными полотенцами.

– Я бы сказал, что это сибаритство, – натянул себе на колени полотнище Сэм.

По радио звучало попурри из произведений Ноэла Коуарда. Дым от сигарет причудливо извивался в оранжевых отблесках камина. Горели всего две лампы. Гостиную пронизывала сказочная атмосфера.

– Под словом «сибаритство» подразумевается эгоизм, – сказала Энни. – Мы же наслаждаемся вдвоем, так что об эгоизме не может быть и речи.

Сэм взглянул на нее. Четвертая жена Хаукинза вовсе не была идиоткой. Как, черт побери, он добился этого? Да и его ли в том заслуга?

– И все-таки поверь мне, то, как мы наслаждаемся, и есть сибаритство.

– Пусть будет так, если тебе это угодно, – улыбнулась она, ставя свой стакан на чайный столик.

– Впрочем, все это не столь уж важно. Но не пора ли нам одеться и пойти перекусить?

– Да, я буду готова через несколько секунд. – Она заметила на его лице вопросительное выражение. – Я не потрачу много времени. Однажды Мак сказал…

Она смутилась и замолчала.

– Говори, говори, – великодушно произнес Сэм. – Мне и в самом деле это интересно.

– Так вот, однажды он сказал, что если ты попытаешься слишком уж изменить свою внешность, то не поможешь себе ничем, но лишь запутаешься вконец. И что не следует делать ничего подобного до тех пор, пока для этого не появится чертовски веское основание – если только ты действительно не нравишься сама себе. – Она выпростала из-под себя ноги и, обмотав полотенце вокруг своего тела, поднялась с кушетки. – А я сейчас, во-первых, не вижу никаких веских оснований менять свой облик и, во-вторых, сама себе нравлюсь. Мак научил меня этому. И я довольна нами обоими.

– Я тоже, – ответил Дивероу. – Когда ты приведешь себя в порядок, мы зайдем ко мне в номер, и я переоденусь.

– Хорошо. Я застегну пуговицы на твоей рубашке и завяжу тебе галстук! – усмехнулась Энни и поспешила в ванную.

Дивероу, как был нагой, поднялся с софы и, набросив на плечи полотенце, подошел к небольшому столику, на котором на серебряном подносе стояли бутылки. Налив себе немного шотландского виски, он задумался над житейской философией Мака Хаукинза.

«Если ты попытаешься слишком уж изменить свою внешность, то… лишь запутаешься вконец».

Что ж, неплохо. Во всяком случае, все учтено.

Маленькая белая лампочка, находившаяся на небольшом панно у двери в номер Дивероу, между красной и зеленой, была включена. Сэм и женщина могли видеть ее на протяжении всего того времени, что они шли по коридору к его номеру. Это означало, что у главного входа его ждет какое-то послание.

Дивероу негромко выругался.

Черт побери, похоже, что Женева не скоро сотрется в его памяти! И Хаукинз даровал ему только одну спокойную ночь.

– У меня тоже горела такая лампочка после обеда, – заметила Энни. – Я увидела ее, когда вернулась, чтобы переобуться. Это означает, что тебе должны звонить.

– Или оставили послание…

– Что касается меня, то мне звонил муж из Санта-Моники. И я позвонила ему сама. Ты знаешь, что в Калифорнии было только восемь часов утра?

– Весьма мило с его стороны встать так рано и звонить тебе.

– Как бы не так! Насколько мне известно, у него в Санта-Монике два дела: ресторан и девица. Но ресторан в восемь часов не открывается – прости меня за такие подробности. Я полагаю, что Дон просто решил удостовериться в том, что я и в самом деле укатила за семь тысяч миль.

Энни простодушно улыбнулась ему. А он не знал, что ответить, поскольку все было ясно.

– Похоже, у него и впрямь есть основания для проверки.

Сэм зажег свет в прихожей. В гостиной и так уже горел свет, поскольку, уходя пять часов назад, он не выключил его.

– Мой муж страдает от умственного расстройства, характерной чертой которого является тяга к дешевым девкам. Как адвокату тебе известны подобные случаи. И он одержим только одной идеей: как бы не попасться с одной из них. Я, как ты понимаешь, говорю не о моральной стороне дела: ему плевать на мораль, лишь бы все было шито-крыто. Я говорю о финансовой стороне. Он до смерти боится, что суд заставит его заплатить большие деньги, если я решусь выйти из игры.

Они вошли в гостиную. Сэм хотел сказать что-нибудь, но так и не нашел, что именно, поскольку все было опять ясно. И он выбрал самое безобидное:

– Я думаю, он не в своем уме.

– Ты приятный парень, но тебе не следовало бы говорить это. Хотя, я полагаю, это самое мягкое из того, что ты бы мог сказать.

– Давай поговорим о чем-то другом, – перебил он ее, указывая на кушетку и чайный столик, на котором лежали газеты. – Садись, я вернусь через минуту. И я не забыл о твоем обещании застегнуть мне рубашку и завязать галстук.

Сэм направился в спальню.

– Ты не будешь звонить вниз? – спросила Энни.

– Потом, – ответил Сэм уже из спальни. – У меня нет ни малейшего желания портить себе обед или наш поход в одну или две пивные, если они, конечно, будут еще открыты к тому времени, когда мы наконец выйдем.

– Мне кажется, тебе все-таки лучше выяснить, что это за корреспонденция. Вдруг что-нибудь важное.

– Самое важное для меня сейчас – это ты! – воскликнул Сэм, вынимая из шкафа вязаную куртку.

– А что, если там что-то экстренное? – не унималась женщина.

– Самое экстренное для меня сейчас – это ты! – повторил он, выбирая на другой полке рубашку в красную полоску.

– Я не могу не позвонить, или не прочитать оставленную для меня записку, или не ответить человеку, если даже я и не слышала никогда его имени. Это не очень вежливо.

– Ты не юрист, – возразил Сэм. – Ты когда-нибудь пробовала дозвониться до юриста на следующий день после того, как ты наняла его? Так вот, если ты когда-нибудь попробуешь сделать это, то сразу же столкнешься с его приученным лгать секретарем.

– Но почему? – спросила Энни, стоя в дверях спальни.

– Только потому, что он уже получил твои деньги и теперь рассчитывает на новый гонорар. А все твое дело, возможно, заключается в обмене письмами с другой стороной, не принимая во внимание иные объяснения. Но он не хочет осложнений.

Когда Сэм надел на себя рубашку в красную полоску, Энни подошла к нему и принялась не спеша застегивать ее.

– Ты слишком рассудочен. И здесь, в этой странной стране…

– Не такая уж она и странная, – улыбнувшись, перебил ее Сэм. – Я бывал тут раньше. И не забывай, что я – твой гид!

– Но ведь ты только что вернулся из Женевы, где тебе, судя по всему, досталось…

– Ничего страшного: я же выжил.

– И сейчас кто-то отчаянно разыскивает тебя…

– Что значит – отчаянно? Я не знаю никого, кто был бы столь отчаявшимся.

– Ради бога, перестань! – Женщина, застегивая воротник, потянула за него. – Такие вещи действуют мне на нервы.

– Почему?

– Да просто потому, что у меня развито чувство ответственности!

– Но ты тут ни при чем. – Сэм был несколько озадачен. Энни воспринимала все очень серьезно. И это вызвало у него недоумение.

В этот момент зазвонил телефон.

– Слушаю вас!

– Мистер Сэмюел Дивероу? – услышал Сэм уверенный голос англичанина.

– Да, это Сэм Дивероу.

– Я ждал вашего звонка…

– Я только что появился у себя в номере, – перебил его Сэм, – и еще не ознакомился с оставленными для меня записками. Кто вы?

– В данный момент вполне достаточно просто телефонного номера.

После короткой паузы Сэм заявил раздраженно:

– В таком случае вам придется ждать всю ночь: я не говорю с номерами.

– Послушайте, сэр, – последовал взволнованный ответ, – вам ведь больше никто не должен звонить.

– Это звучит слишком нахально, я думаю…

– Думайте все, что вам угодно, сэр! Я очень спешу, с трудом лишь выкроил время для вас. Где бы мы могли сейчас встретиться с вами?

– Не уверен, хочу ли я этого! – произнес резко Сэм. – И вообще, Бейзил, или как вас там еще, я советую вам катиться к чертовой матери!

Теперь пауза возникла на другом конце провода. Сэм даже мог слышать тяжелое дыхание. Но через несколько секунд «телефонный номер» заговорил:

– Ради бога, пожалейте старого человека! Я не сделал вам ничего плохого!

Неожиданно Сэм проникся жалостью к незнакомцу: тот слегка хрипел и, судя по всему, был в отчаянии. И тут он вспомнил свою последнюю беседу с Хаукинзом.

– Так это…

– Пожалуйста, без имен!

– Хорошо, обойдемся без имен. Как я вас узнаю?

– Легко. Я думал, вам это известно.

– Нет. Но мы, по-видимому, должны встретиться где-то еще?

– Да, конечно. Я полагал, что вы и об этом знаете.

– Да хватит вам все об одном и том же! – Дивероу испытывал к Хаукинзу точно такое же раздражение, какое он испытывал к англичанину, с которым говорил по телефону. – Вам надо самому назначить место встречи, коль скоро заходить в «Савой» вы не собираетесь.

– В гостиницу я не могу прийти. И я благодарен вам, что вы согласились встретиться со мной в другом месте. У меня есть несколько зданий в Белгрейвии. Одно из них – «Хэмптон-Армс». Вы знаете, где это?

– Найду.

– Хорошо! Я буду там. Квартира сорок семь. Чтобы добраться до Лондона, мне нужен один час.

– Не торопитесь. Мне не хотелось бы встречаться через час!

– А когда?

– Когда закрываются в эти дни пивные?

– В полночь, а некоторые где-то около часа…

– Вот черт!

– Что вы сказали?

– Я встречусь с вами в час.

– Прекрасно! Охрана будет предупреждена. И запомните: квартира сорок семь – и никаких имен!

– Сорок семь.

– И принесите бумаги, Дивероу…

– Какие?

Пауза на этот раз была дольше, а дыхание англичанина тяжелее.

– Этот чертов договор, ты, осел!

Энни не только не выказала неудовольствия в связи с тем, что их ужин будет непродолжительным и Дивероу придется покинуть ее, но и, как показалось Сэму, отнеслась к его решению весьма одобрительно.

Сэм удивлялся происходящему все меньше и меньше. И если «почему» все еще ускользали от него, то «что» становилось все яснее.

Он договорился с Энни, что пропустит с ней на ночь по стаканчику спиртного, как только вернется в отель. Заявив, что время не имеет для нее никакого значения, она дала ему ключ.

Такси остановилось прямо перед «Хэмптон-Армс». Сэм назвал номер квартиры, и привратник провел его какими-то потайными ходами через служебные помещения, небольшую буфетную и грузовой лифт к искомой двери.

Некто весьма зловещего вида, с характерным для северных районов странным акцентом потребовал удостоверение личности и затем повел Сэма через буфетную, просторную гостиную и коридор в небольшую, плохо освещенную библиотеку, у окна которой, в тени, сидел маленький пожилой человек с отталкивающей внешностью. Дверь закрылась. Дивероу остался стоять, приспосабливаясь к освещению комнаты и глядя на восседавшее в кресле уродливое ископаемое.

– Мистер Дивероу? – спросил испещренный морщинами старик.

– Да. А вы должны быть тем самым Дэнфортом, о котором говорил Хаукинз.

– Лорд Сидней Дэнфорт, – произнесло злобно маленькое безобразное существо, а затем неожиданно ставшим вдруг елейным голосом добавило: – Я не знаю, каким образом тот, кто нанял вас, собрал всю эту информацию. И даже на мгновение не могу допустить, чтобы хоть что-то из того, что раздобыл он, было правдой, настолько все это нелепо. Да и времени с тех пор прошло очень много. Но, как бы там ни было, человек я добрый и щедрый. Замечательный человек! Давайте же мне эти чертовы бумаги!

– Какие?

– Договор, ублюдок!

Сэм, изумившись, извлек из нагрудного кармана сложенную в несколько раз копию договора о создании «Шеперд компани» и, пройдя через комнату к отвратительному созданьицу, протянул ему. Дэнфорт вытащил откуда-то сбоку кресла переносной пюпитр, включил яркую рабочую лампу на верху доски и, схватив бумаги, принялся изучать их.

– Прекрасно! – хрипло сказал Дэнфорт, просмотрев все страницы. – Они абсолютно ничего не говорят!

Взяв в руку карандаш, маленький англичанин принялся заполнять пропущенные строки. Закончив, снова сложил бумаги и, брезгливо протянув их Сэму, воскликнул:

– А теперь убирайтесь! Я прекрасный человек и надежный, щедрый поставщик. Мультимиллионер, которого все обожают. Я вполне заслужил оказываемые мне почести. Это знают все. И никто, – я повторяю, никто! – не мог бы даже предположить, чтобы мое имя хоть как-то было связано с этим безумием. Но я все же жертвую братству кое-какую сумму. Жертвую – и только! Вы понимаете меня? Братству, говорю я!

– Я ничего не понимаю, – произнес Сэм.

– Как, впрочем, и я, – признался Дэнфорт. – Перевод будет сделан на Каймановы острова. Название банка уже вписано, и десять миллионов поступят туда в течение сорока восьми часов. А теперь проваливайте!

– А где они, Каймановы острова?

– В Карибском море, идиот!