Казалось, весь дом, от подвала до чердака, состоял из разного хлама. Дед, наверное, в последние годы тащил сюда все, что попадалось под руку. Скрипучие половицы аккомпанировали моим розыскам. Я обнаружил множество пустых пузырьков и флаконов, хомут для лошади, несколько мотков пряжи, сломанную удочку, металлический сейф с дыркой на месте замка, ковбойскую шляпу, уродливые гипсовые маски, чучело филина с выпученными страшными глазами, корпус телевизора, массу брюк и рубашек в совершенно рваном состоянии, старинные часы с кукушкой, кипы обгрызенных мышами книг, мольберт и десяток портретов в рамках, глиняные кувшины и чашки, изъеденный молью ковер, целую коллекцию окурков и многое другое, не считая дряхлой мебели, на которую было опасно не только садиться, но даже притрагиваться. В поисках меня сопровождал молодой кот, этакий кошачий подросток, встретившийся мне на пороге дома, проворный и хитрый. Вылакав из миски молоко, он бродил за мною следом, думая, что теперь ему перепадет нечто мясное. Я не стал его прогонять, посчитав, что этот кот принадлежал деду и был свидетелем последних дней его жизни. Но свою колбасу не отдал.

Самым любопытным из всего, что я обнаружил, была стопка коленкоровых тетрадок, примостившихся под лестницей в подвал. Я вынес ее на застекленную веранду, уселся в кресло-качалку и стал разбирать. Кот лег на часть из них, словно надежный сторож, и поцарапал копями.

— Чуешь, стервец, запах деда? — погрозил я ему пальцем.

Да, тетрадки несомненно принадлежали моему почившему в Бозе предку. Я помнил его заковыристый, с мелкими завитушками почерк — по тем письмам, которые хранились в нашей семье. Кот что-то проурчал в ответ, а я начал листать эти манускрипты с выцветшими от времени чернилами. Они представляли собой сборник каких-то совершенно идиотских рецептов, которые были бы уместнее в средние века, нежели в наши дни, венчающие двадцатое столетие. Назывались «рецепты» по-разному, например: «Как видеть приятные и вещие сны», или «Как содействовать успеху в любовных предприятиях», или «Как оградить себя от боязни высоты», или «Как омолодить тело, лицо и сердце, сохранив разум», или «Как научиться смотреть сквозь стены», а были и вовсе несуразные, вроде: «Как выйти сухим из воды, не окаменев при этом». И прочая чепуха в подобном духе. К тому же сами «рецепты» были тщательно зашифрованы. Вот, скажем, после заголовка «Как удручить неприятного гостя» шло: «Возьмите три дольки кр., одну чайную ложку пр., потом л. и м., см., под., на с., два ч., выл., вып., см., драже, op., не б. Все. Записано со слов бабки Марьи из Костромской губернии». Я незлобиво посмеялся над этой бабкой Марьей и чудачеством своего деда, который, оказывается, занимался подобной ерундой чуть ли не всю свою сознательную жизнь. Но это явилось для меня новостью. Нет, я знал, что дед был неплохим костоправом, лекарем-самоучкой, успешно вправлял сместившиеся диски больным. К нему даже приезжали корреспонденты, как к специалисту по народной мануальной терапии, правда почему-то из «Пионерской правды». Ездили и настоящие страдальцы из Москвы и Санкт-Петербурга. Знал я и то, что себя дед считал чуть ли не колдуном, обладателем огромной мистической силы, и мы в семье лишь добродушно поддакивали ему, поскольку магия его в принципе никак не проявлялась. Наоборот, в житейских делах он постоянно попадал впросак, теряя то кошелек с деньгами, то сумку с продуктами, то оказываясь поколоченным какими-либо пьяными молодцами. В сущности, он был неплохим, по-своему веселым и компанейским стариканом, хотя помнил я его довольно смутно. Последние двадцать лет он жил отдельно от нас, приобретя дом в этом поселке со странным названием Полынья.

Мне было девять лет, когда он уехал. А лет через пять ненадолго снова появился в Москве с оказией. Я запомнил его словоохотливым, высоким стариком с седой, но пышной шевелюрой, с покрытым тонкими морщинами загорелым лицом, по-прежнему гибким, подвижным, с сильными руками. Выглядел он лет на десять моложе своих шестидесяти пяти. Очевидно, сказывался здоровый образ жизни, вдали от шума городского.

«Приезжай ко мне в Полынью, малый, — сказал мне напоследок дед. И многозначительно добавил: — Не пожалеешь!..»

Я конечно же пообещал приехать, как только… так сразу… Хотя это и не входило в мои планы. На носу висела моя свадьба с Миленой. Я не хотел обманывать деда, но не спешил и огорчать отказом. Он, видно, почувствовал мою незатейливую ложь, поэтому грустно заметил: «Дурачок ты, ведь, когда я умру, будет поздно. Будет совсем не то». Я пылко ответил, что он проживет еще девяносто девять лет, не обратив внимания на его последнюю фразу. А зря. Сейчас, вспоминая, я подумал, что он вложил в нее какой-то особый смысл. Уже зная, что оставит мне этот дом в наследство, он хоть таким образом надеялся вытащить меня в эти края после своей смерти.

Когда дед уехал, на этот раз навсегда, мама сказала: «А ты знаешь, дружок, ведь вы очень похожи. В твои годы он выглядел так же, как ты. Значит, и ты в его станешь таким же. Нет, правда, в вас очень много общего — и во внешности, и в характере. Поразительно!» Что ж тут такого, подумалось мне, ведь он мой дед. Так и должно быть. Внуки чаще бывают похожи на родителей своих отцов, чем на них самих. Генетическая связь передается через поколение — это двадцать третий закон Ома. И я даже загордился своим сходством с дедом, поскольку после нашей последней встречи стал считать его человеком необычным, неординарным, жертвующим собой ради других людей. Ведь он мог получать бешеные деньги за свое костоправство, добиться всероссийской славы. А вместо этого продолжал жить скромно, уединенно, вправляя вывихнутые суставы совершенно бескорыстно. Об этом свидетельствовал весь жалкий вид его дома. Если, конечно, он не зарыл где-нибудь на огороде сундук с золотом… Теперь, сидя на веранде, я с грустью вспоминал своего деда, глядя на его смешные и не нужные никому тетрадки, на которых развалился дымно-черный кот. «Следовало бы их сжечь, — подумалось мне. — Кому нужно это средневековое посмешище?» И я уже решил развести за домом небольшой костерок, но что-то остановило меня. Какая-то сила сделала меня на несколько минут ленивым и безвольным, равнодушным ко всему. Я вяло смотрел на тетрадки и попыхивал папиросой. «Да хрен с ними! — подумал я. — Пусть лежат там, где и лежали. Все равно их сгрызут мыши. Им тоже надо чем-то питаться».

Я встал, согнал с тетрадок кошачью породу, собрал их в кучу и понес обратно в подвал. Бросив их под лестницу, я вдруг замер в некотором остолбенении. Чуть поодаль от ступеней, на земляном полу лежали два предмета, которых, я уверен, здесь не было, когда я брал коленкоровые тетрадки. Я просто не мог не заметить эти два изящных меча старинной работы. Или у меня случилось расстройство зрения? Правда, иногда я бываю немного рассеян и порою часто ищу то, что лежит под самым носом. Например, какую-нибудь зажигалку, которая мирно валяется рядом с пепельницей. Но мечи, согласитесь, гораздо крупнее, чем зажигалка. И вот что еще удивительно: на них не было пыли, которая покрывала все вокруг. Мечи сверкали холодом стали, и даже сам этот блеск уже должен был привлечь мое внимание. Чудеса какие-то! Неприятный холодок пробежал по моей спине, словно кто-то незримый находился тут же, в подвале, и наблюдал за моими действиями. Мне стало не по себе. Я быстро обернулся, но конечно же рядом никого не было. Хотя где-то наверху раздался скрип половиц. Все это мне страшно не понравилось. Я впервые почувствовал какую-то тревогу, и впервые мне показалось, что в этом доме я нахожусь не один.

Нагнувшись, я взял в руку один меч. Он был достаточно тяжел, с массивной рукоятью и длинным, обоюдоострым лезвием, достигавшим чуть ли не полутора метров. Эфес был украшен затейливой змеиной резьбой. Такой меч, безусловно, представлял значительную ценность, и им наверняка пользовались лет четыреста назад. Если только он не был выкован каким-нибудь умельцем в местной кузнице. Где же дедуля раздобыл эту археологическую редкость? Взмахнув мечом, я сделал несколько выпадов, чувствуя себя этаким рыцарем Ланселотом, сражающимся за честь Дамы. Меч со свистом разрезал воздух, а потом его лезвие в щепки раскрошило прислоненную к стене доску. «Серьезное оружие», — подумал я. Нет сомнения, эти мечи представляли самую ценную мою находку за сегодняшний день. Я взял их в обе руки, поднялся по лестнице и отнес в облюбованную мной комнату. Туда же, скрипнув половицей, заглянул и пронырливый кошара.

— Так вот кто тут шуршит, скрипит, пугает? — Я направил на кота два острия. Тот испуганно попятился. Завернув мечи в старое покрывало, я положил их под кровать. И все же меня продолжали мучить сомнения: каким образом они оказались под лестницей в подвале?

Надо сказать, что весь дом представлял собой довольно странное сооружение. И не слишком удобное для жилья, по крайней мере на мой вкус. Центральное место занимала большая круглая комната — зал, как я ее сразу же окрестил. Здесь стоял длинный стол, несколько кресел, на стенах — подсвечники. От зала шесть дверей вели в другие шесть комнат, гораздо меньших размеров. Все они соединялись между собой коридором и являлись, таким образом, проходными. Из первой комнаты был выход на улицу, во двор. Из второй — шла лестница в подвал. Эта комната была приспособлена под кухню, здесь стояла газовая плитка и прочие причиндалы для принятия пищи. Третья комната соединялась с верандой, — и отсюда же вела лестница на чердак. Из четвертой комнаты можно было опять же выйти во двор, только с обратной стороны дома. А из пятой — снова попасть в подвал. В шестой комнате еще одна лестница снова вела на чердак, который был разделен на две половинки. В общем, какая-то мешанина из дверей и лестниц, причем многие запоры были сломаны, и в доме можно было не только свободно бродить, как в роще, но и при желании искусно спрятаться. Я выбрал для себя и Милены комнату под номером пять, а гости, если они пожелают приехать, пусть выбирают сами. Дело в том, что, прежде чем уехать в Полынью, я позвонил некоторым своим приятелям, пригласив их скрасить мое одиночество и отдохнуть в замечательном месте, почти бальнеологическом курорте. Одни согласились, другие отказались наотрез, видимо почувствовав, что представляет из себя мой «курорт». Странно и обидно, но дольше всего мне пришлось уговаривать свою собственную жену, Милену. Только после того, как я расписал ей во всех красках, какой удивительный «дворец» достался мне в наследство (хотя я и сам не имел представления, что такое дедулин дом), она скрепя сердце согласилась.

Все они должны были приехать через неделю, в следующую субботу. К этому времени я надеялся навести здесь полный порядок. Но когда я увидел, сколько работы предстоит мне сделать, я ужаснулся. Чтобы вычистить, выскоблить, вымыть и починить всю эту рухлядь, потребовалась бы не неделя, а целый месяц. Да и то, если будет работать целая бригада мастеров. Ладно, решил я, не стоит отчаиваться, наведу хотя бы косметический блеск. И для этого прежде всего надо было выбросить из дома весь хлам, а потом уже браться за обустройство нашей комнаты. По правде говоря, голова у меня шла кругом. Но глаза боятся — руки делают. И я потащил к дверям бесполезный металлический сейф с зияющей дырой.

И тут вновь произошло нечто странное. Пока я волок ржавую громадину, поражаясь силе своего деда, сумевшего втащить ее в дом, — все было нормально, но лишь только я остановился передохнуть, как мне послышался чей-то слабый голос, даже писк, словно он принадлежал бестелесному существу. Я напряг слух, и до меня донеслось: «Кис… кис-кис… кис…» Это уже походило на чертовщину. Кто-то звал моего кота-шалопая. Моего ли? Ведь у него был прежний хозяин. Дедуля? Не он ли подзывает его с того света? Я огляделся, прислушался. Голосок стал звучать явственнее, и я определил, откуда он идет. Из-за входной двери. Я стоял в полной нерешительности: что делать? Меня одолевали два чувства — тревога и злость. Наконец я шагнул к двери, которая состояла из двух половинок: нижняя — деревянная, а верхняя — из стекла. Но за стеклом никого не было видно, хотя голос продолжал доноситься явно из-за двери. «Кис… кис… кис-кис:..»

Ладно, подумал я, поглядим. И рванул дверь на себя. Передо мной стояла маленькая девчушка, лет семи, с заплаканными синими глазами. Она испуганно отшатнулась от меня, слабо пискнув. Я чуть не расхохотался.

— Кис… — повторила она всего одно слово. А потом добавила: — Ой, я и забыла, что вы умерли!

Эта неожиданная реплика меня весьма позабавила.

— Не я. Умер дедушка Арсений. А я его внук.

— Правда?

— Могу показать паспорт. А ты кого ищешь, малышка?

Это маленькое существо было прелестно: льняные волосы, пухлые губки, расшитый бисером красный сарафан. И испуг в ее синих глазищах уже совсем прошел. Прелестна была даже ее детская непосредственность, позволившая ей спутать меня с человеком, который был старше на сорок лет. Но для таких детей все люди от двадцати лет и выше — глубокие старики.

— У меня котик пропал.

— Сейчас посмотрим, не этот ли?

Я вернулся в дом и нашел дымно-черного проходимца на кухне. Он сумел добраться-таки до моей колбасы, забравшись целиком в рюкзак. Вытащив усатого разбойника, я отнес его девчушке.

— Он?

— Да! — обрадовалась она, схватив его обеими ручонками. Кот, надо заметить, так и не выпустил из зубов сервелат.

— Не корми его сегодня, — посоветовал я. — Он славно позавтракал. Как звать-то?

— Федор.

— Его имя меня мало интересует.

— А меня — Алена.

— Рад познакомиться, Аленушка. Будем дружить. Заходи в гости. Только без Федора.

— Ладно! — важно согласилась она. — А вы будете теперь тут жить?

— Да.

— Ой-ой!

— Что такое, детка?

— Жалко. Жалко, — сказала она. И добавила в третий раз: — Как жалко.

Потом, не произнеся больше ни слова, повернулась и побежала, прижимая кота к груди.

Я пожал плечами и вернулся в дом.