Глава VII

Часа в четыре на следующий день, после ряда новых бесплодных поисков древнего села, произошел общий совет.

Роман заявил, что находит невозможным с их силами и средствами отыскать село, находившееся «где-то» на Во-же. Чтобы найти, нужно тщательно, шаг за шагом, исследовать щупами и раскопками все протяжение реки, для чего необходимо по крайней мере двести человек и десять лет работы.

Слова Романа произвели тяжелое впечатление на спутников его, и без того обескураженных неудачами. Усталый Александр насупился еще более; Юра притих и съежился.

— Итак, значит, — заговорил после некоторого молчания Александр, — по-твоему, надо бросить нашу затею и ехать домой?

По правде сказать, перспектива попасть наконец под кровлю, получить возможность спать в теплой постели, не рыться до мозолей на руках в земле, втайне улыбалась ему; только самолюбие, подсказывавшее мысль — что подумает Зина, увидав его, Александра, гордость и надежду ее, вернувшегося с пустыми руками, — заставляло его бороться с эгоизмом.

— Нет! — энергично возразил Роман, и серые глаза его загорелись. — Надо бросить только поиски этого села, и перейти к Оке и начать там искать клады. Места разбойничьих станов известны более определенно, и больше шансов найти в них что-либо.

Мнение Романа приняли единогласно; к полдню, исполненные новых надежд, путешественники наши шагали уже прочь от негостеприимно принимавшей их у себя Вожи.

Прячась от встречных во ржи, обошли они межами небольшую деревушку. К вечеру дорога сошла с бесконечных как море полей и углубилась в лес. Перед закатом солнца они сыскали себе безопасный, глухой овраг с говорливым ручьем, бежавшим по заросшему густым орешником дну его, и благополучно переночевали в нем.

Полдень следующего дня застал их на высоком береговом обрыве над великой Окой. Могучая река широко и привольно синела у их ног; правый берег громадной живописной горой высился над водой, пламеневшей местами от раскаленных лучей солнца; вдали, по ту сторону Оки, расстилались необъятные луга, темнели леса, далеко-далеко кое-где на возвышенностях, куда не мог доставать многоверстный весенний разлив, глаз различал деревни и села. Надо всем опрокидывалось яркое, голубое небо.

Долго сидели наши усталые путники на крутом уступе над пропастью, по песчаному дну которой мощно и беззвучно неслась красавица Ока, и любовались величественным видом. Какой несчастной и жалкой, простым ручьем, показалась им Вожа по сравнению с могучей Окой! Александр не находил слов для выражение своего восхищения и только несколько раз повторял:

— Вожа-то, Вожа какая ничтожная перед ней!

Роман поднялся первый и стал искать спуск вниз. Таковой скоро нашелся: глубокая и узкая расселина-овраг, должно быть, размытый весенними водами, прорезывал глинистый берег неподалеку от выступа, на котором сидели путешественники; по обеим сторонам его высились вот-вот готовые рухнуть причудливые утесы из глины; вереск и сухая трава цеплялись за стены расселины; почва от стоявшей засухи растрескалась.

Осторожно, где хватаясь за выступы, где ползком, добрались путники до менее крутого места и бегом спустились оттуда на отмель. Прозрачная вода так и манила в себя.

Роман подошел к самому берегу и внимательно поглядел на воду.

— Течение быстрое, — сказал он, обращаясь ко всем, — не заходите, смотрите, далеко! Ты ведь, Саша, совсем, кажется, не умеешь плавать?

— Кто это тебе сказал? — задорно спросил задетый за живое словом «не умеешь» Саша. Этого слова он не переносил. — Когда в пеленках был, — разумеется, не умел плавать, а теперь великолепно умею!

— Твое дело! — заметил Роман. — Я потому сказал, что место опасное: мель, а затем, — и он указал рукой вправо, — и 20 шагов нет, обрыв начинается. Видишь, какая быстрина бьет под ним: там чуть не бездонная глубина, значит, — если снесет туда, не выберешься!

Все разделись. Роман прошел несколько шагов по воде и остановился. Течение было таково, что как ни старался он устоять, как ни врывался ногами в дно, его тащило вниз вместе с песком, на котором стоял он. Роман бросился грудью вперед и поплыл на средину; Юра, видимо, устрашенный громадной массой воды, с неодолимой силой несшейся в необъятную даль мимо него, молча сидел раздетый на берегу и вошел последним; дойдя до полуаршинной глубины, он сейчас же присел на отмели и стал плескаться на ней. Роман, напрягая все силы, плыл против течения, тем не менее, это ему не удавалось; отплыв саженей на двадцать, он перевернулся на спину.

Александр шел еще вброд; вода достигала ему до груди. Роман увидел, что Александр окунулся, затем вынырнул, крикнул и начал барахтаться в воде. Роман плыл и плыл вперед, не обращая на брата особенного внимания: Александр часто любил изображать утопающего и пугать других.

Но через минуту крик повторился и такой сдавленный и отчаянный, что Роман быстро повернул к Александру и, что было силы, заработал руками и ногами. Александр захлебывался не на шутку. Обезумевший от сознания близкой гибели, полузадушенный водой, не видя ничего, он, вместо того, чтобы направиться к берегу, плыл, то есть, вернее, бил по воде руками и локтями, повернувшись лицом к средине Оки.

— Куда ты! — крикнул Роман, очутившись около него. — Назад! Он одной рукой схватил Александра за плечо и хотел повернуть его; тот погрузился на миг в воду; затем перед Романом вынырнуло искаженное ужасом лицо его. Александр сделал отчаянное усилие, вскинулся и Роман вдруг глубоко окунулся в свою очередь: руки брата судорожно ухватили его за шею. Роман оторвал их и выскочил на поверхность; перехватив воздуха, он вспомнил про близость обрыва и бросился снова к брату. Тот, не сознавая ничего, бился и не давал Роману возможности подхватить себя.

На секунду у Романа мелькнула мысль оглушить Александра ударом кулака по голове и тащить потом за волосы; но предположение, что Александр может разом пойти ко дну от удара, заставило действовать иначе. Что было силы, принялся он толкать перед собой брата, барахтавшегося, но уже начинавшего обессиливать и чаще и чаще погружаться с головой в воду. От сильных толчков Александр уходил под воду и проплывал вперед с пол-аршина; Роман схватывал его за волосы, вытаскивал голову на поверхность и с силой опять толкал его, отскакивая сам, чтобы не быть утопленным Александром. Ноги Романа вдруг ощутили песок. Он подхватил брата под мышки, выволок его на берег и в изнеможении повалился рядом с ним.

Степка и Юра, стоявшие все время как оцепенелые, прибежали к ним.

Александр лежал с помертвевшим лицом, губы его были стиснуты; когда его приподняли за плечи, он открыл мутные глаза, повел ими кругом, увидал над собой не бледно-зеленоватую воду, а родные лица, голубое небо, и грудь его судорожно задышала; он положил на себя дрожащей, неверной рукой широкое крестное знамение и вдруг зарыдал и обнял Романа.

Роман, бледный и сам, молча гладил его по мокрой голове.

— Бог вас спас! — проговорил Степка. — Должон ты, Ликсандра, свечку Миколе Угоднику поставить. Ведь вот он — омут-то. Еще маленько — капут бы обоим вам был! И я-то, как на грех, плавать не умею: гляжу, а помочь нечем!

Роман кинул взгляд на Оку и увидал, что обрыв, который стремительно подмывала вода, грозно высился не больше, как в двух-трех саженях от них. Промедли они еще минуту в воде и Ока несла бы их теперь, среди тишины, успокоенных навек, где-нибудь далеко-далеко на могучей груди своей.

Вследствие слабости, охватившей Сашу, решили обедать на той же отмели. Степка и Юра мигом набрали хвороста.

Кружка горячего чая и обед значительно подкрепили силы Александра.