Административный корпус, у которого окончилась поездка, по сути, представлял собой 84-футовый квадрат, увенчанный исполинским восьмигранным куполом. Однако он радовал глаз красотою пропорций и располагался в самом центре выставки, между главным западным входом, до которого из Чикаго можно будет доехать на трамвае, и Перистилем, через который будут входить прибывшие пароходом. Административный корпус был окружен примерно акром мощеного пространства. Дальше к востоку, до самого Перистиля, лежало искусственное озеро, на севере высились Павильоны горнодобывающей промышленности и электричества; в улочку между ними проглядывала лагуна с Лесистым островом. К юго-востоку белела сплошная стена фасадов: Павильоны машиностроения и сельского хозяйства с пристройкой, в которой демонстрировалась сельхозтехника, разделенные лишь Южным каналом с его изящными мостами и набережными.

У восточного входа в Административный корпус приехавших ждали двое мужчин.

– Мистер Генри Джеймс, – сказал Холмс, – имею честь представить вас полковнику Эдмунду Райсу, командующему Колумбовой гвардией и главе службы безопасности Выставки.

Джеймс и Райс обменялись рукопожатиями. Еще по дороге Холмс рассказал писателю, что Райс награжден медалью Почета за Геттисбергское сражение, в котором остановил наступление южан под командованием генерала Пиккетта и сам получил тяжелые ранения. Райс был невысокого роста, худой, лысоватый, с пышными усами. Он выглядел постоянно набыченным, однако Джеймс скоро понял, что первое впечатление обманчиво: полковник Райс был очень серьезным человеком, умевшим при случае весьма остроумно пошутить.

Второго из встречающих – высокого худого джентльмена в безукоризненном костюме – Холмс представил как мистера Эндрю Л. Драммонда, главу секретной службы.

– Боже мой! – воскликнул Джеймс. – Я и не думал, что в Америке есть шпионская служба, которая зовется так же, как и английская.

Драммонд улыбнулся и объяснил, что служит в казначействе:

– Многие наши люди обучены работе телохранителей, так что мы помогаем обеспечить безопасность президента на время Выставки.

– Ну что, приступим? – спросил Холмс.

– К чему? – отозвался Джеймс. Он чувствовал, что находится в неподходящем месте с неподходящими людьми и занят не своим делом.

– К поискам места, где Лукан Адлер спрячется первого мая, чтобы выстрелить в президента.

– Вы имеете в виду, мы постараемся угадать возможное место, – сказал Джеймс.

Холмс наградил его ледяным взглядом:

– Вы уже могли бы запомнить, Джеймс, что я никогда не гадаю.

По пути на верхнюю галерею Административного корпуса Драммонд легонько тронул Джеймса за локоть и остановился. Тот тоже остановился.

– Я просто хотел сказать вам, мистер Джеймс, на случай, если другой возможности не представится, – тихо проговорил Драммонд, – что считаю вас лучшим писателем современности, а «Женский портрет» – шедевром нашего века.

Джеймс словно со стороны услышал собственный голос: «Чрезвычайно… чрезвычайно признателен за лестные слова», и они продолжили подъем. К тому времени, как все четверо вышли на свежий воздух, утренняя хандра Джеймса полностью испарилась.

Фонари и ангелы, которых он видел издали в подзорную трубу Холмса, вблизи оказались чересчур большими и массивными. Строй рифленых колонн с газовыми факелами, освещавшими купол по ночам, поднимался над перилами футов на пятнадцать; крылья некоторых ангелов в скульптурных группах вздымались еще выше.

Драммонд отпустил какое-то вежливое замечание по поводу статуй. Полковник Эдмунд Райс вынул изо рта короткую сигару, которую за все время ни разу не зажег, и сказал:

– Чертовы ангелы. Поднять их наверх было труднее, чем взять Виксберг. У одного лопнули тросы, он грохнулся с высоты тридцать футов. Крыло вошло на четыре фута в мерзлую землю, остальное разлетелось на куски.

Все четверо собрались у восточных перил верхней галереи.

– Там внизу, – полковник Райс пальцем очертил размеры квадрата, – поставят платформу, с которой будет говорить президент. Мы впустим на нее только пятьдесят человек… и, Драммонд, Бернем разрешил двум вашим агентам во время речи стоять рядом с президентом и за его спиной.

– Сзади стрелять не будут, – тихо заметил Драммонд.

– Из соображений безопасности мы закроем обе галереи Административного корпуса. И если вы согласны, мистер Холмс, – а мне и мистеру Бернему телеграфировали, что любые ваши советы следует по возможности исполнять, бог его знает почему, – так вот, если вы согласны, мы закроем галереи на всех павильонах в пределах видимости на расстоянии винтовочного выстрела от места, где будет говорить президент.

– О каких зданиях речь, полковник? – спросил Холмс.

Командующий Колумбовой гвардией – сейчас, когда апрельское солнце начало пригревать, он снял мундир и остался в рубашке и подтяжках – указал сигарой вправо:

– Восточная часть Павильона машиностроения.

Сигара переместилась влево, восточнее:

– Павильон сельского хозяйства.

Райс указал сигарой прямо вперед:

– У Перистиля есть свой променад. На время церемонии мы его закроем.

Сигара вновь сдвинулась влево.

– Вон та чудовищная громада – Павильон изящных искусств и мануфактур. Длинные-предлинные галереи, почти во всю длину Большого бассейна.

Он указал на павильон, который они видели только частично:

– Восточная часть Павильона электричества на прямой линии от ораторской трибуны. Остальное здание – нет.

– И еще сами авеню, – сказал Драммонд.

– Угу, – ответил полковник Райс. – Смотрите и любуйтесь, пока здесь только сотня рабочих. В день открытия туда набьется по меньшей мере сто тысяч человек.

– Снайпер не будет стрелять из толпы, – сказал Драммонд. – Последние два убийства президентов были совершены с близкого расстояния.

– Истинная правда, – сказал Холмс. – Линкольна застрелили из маленького пистолета с расстояния менее трех футов, Гито стрелял в Гарфилда со спины почти в упор.

– Из британского револьвера «бульдог», – добавил Драммонд.

– Именно так, – сказал Холмс. – Превосходное оружие. У моего близкого друга доктора Джона Ватсона как раз револьвер «бульдог».

– Если допустить, что ваш теоретический первомайский убийца… – начал полковник Райс.

– Ничего теоретического в Лукане Адлере нет, полковник, – отрезал Холмс.

– Ладно, будем считать, что этот ваш стрелок будет искать высокое, устойчивое и уединенное место. Это может быть окно или галерея. Предлагаю обойти все четыре Больших павильона и Перистиль. Например, начиная с Машиностроения и дальше по часовой стрелке.

– Отличная мысль, полковник, – сказал Холмс.

Крыша Павильона машиностроения целиком состояла из куполов, арок и ренессансно-испанских финтифлюшек. По мнению Джеймса – которым никто не интересовался, и потому писатель оставил его при себе, – всякий уважающий себя снайпер умер бы от такой дурновкусицы, не успев сделать выстрел. Однако полковник Райс, Драммонд и Холмс сосредоточили все внимание на лоджии второго этажа, которая тянулась вдоль восточной стены здания от площади с восточной стороны Административного корпуса (откуда трибуна президента будет как на ладони) до выхода к железнодорожным путям.

– Сюда можно затолкать тысячу человек, – заметил Драммонд, словно обращаясь к самому себе.

– Больше, – ответил полковник Райс. – Если поставить между коринфскими колоннами в десять-пятнадцать рядов, то и пять тысяч влезет.

– Для стрельбы из винтовки тесновато и нервно, – заметил Холмс.

– Нервно? – переспросил Джеймс.

Холмс быстро улыбнулся, не разжимая губ.

Полковник Райс привел их к Павильону сельского хозяйства, зданию в классическом стиле, заключавшему в себе полмиллиона квадратных футов выставочного пространства. На подходе к павильону Райс посоветовал взглянуть на позолоченную статую Дианы работы Огастеса Сент-Годенса. Богиня, венчающая купол павильона, стояла на одной ноге и натягивала лук.

– Ее собирались поставить на крышу нового небоскреба на Мэдисон-сквер-гарден, – проворчал Райс, – но она оказалась непомерно велика. А здесь из нее получился отличный флюгер.

У входа Джеймс засмотрелся на десятки работающих ветряных мельниц всех мыслимых размеров и форм – деревянных, стальных, чугунных, – заполнивших пространство между павильоном и лагуной.

– Такой армии устрашился бы и Дон Кихот, – заметил Джеймс.

Остальные глянули на него и ничего не сказали.

– Если вы голодны, джентльмены, – сказал Райс, когда все четверо начали подъем на галерею, – то знайте, что Канада выставит в этом павильоне круг сыра весом двадцать две тысячи фунтов. Он заключен в металлическую форму, и канадцы говорят, тысяча шестьсот молочниц подоили десять тысяч коров, чтобы получить двадцать семь тысяч галлонов молока, ушедших на изготовление этого сыра.

– Поразительно интересные факты, – сказал Холмс, который, в отличие от Джеймса, ничуть не запыхался на бесконечной лестнице. – А теперь, узнав их, я удалю их из памяти.

Джеймс подумал, что это просто фигура речи, но полковник Райс остановился и взглянул на Холмса:

– Вы это умеете, сэр? Выбрасывать факты из памяти?

– Мне приходится это делать, – серьезно ответил Холмс.

– Почему? – спросил полковник.

– Я имею несчастье запоминать все, поскольку родился с тем, что нынешние эксперты называют «фотографической памятью», – сказал Холмс. – Покажите мне журнальную страницу, и я, проглядев ее, смогу воспроизвести каждое слово, запятую и точку. Однако разум – тесный чердак, как я однажды пытался объяснить моему товарищу доктору Ватсону, и человек моей профессии должен внимательно следить, что туда помещает. Если я понимаю, что некоторые сведения не помогут мне в расследованиях – скажем, факт, что Солнце не ходит вокруг Земли, или точный вес канадского сыра, – то я просто убираю их из памяти.

– Убираете? – недоверчиво переспросил Джеймс.

– Я представляю себе красную кнопку «удалить», мысленно нажимаю ее, и воспоминание исчезает, – сказал Холмс. – Иначе бы мой мозг превратился из идеально настроенной машины в огромный мешок ненужных вещей.

– Кнопка «удалить»… – Полковник Райс покачал головой. – Надо ж такое выдумать…