Одной из самых загадочных фигур Третьего рейха считают Мартина Бормана, который долгое время не привлекал к себе внимания со стороны мировой общественности. В своем «Берлинском дневнике за 1934–1941 гг.» Ширер, многократно упомянув ведущих вождей рейха и даже таких фигур, как министры В. Дарре и Б. Руст, ни слова не сказал о Бормане. Даже карикатуристы мира не удостоили Бормана своим вниманием. В то же время было очевидно, что в последние годы существования Третьего рейха Борман превратился в одного из его ведущих деятелей.

Будучи ровесником Гиммлера (Борман родился 17 июня 1900 года), он, как и будущий рейхсфюрер СС, не участвовал в Первой мировой войне, хотя и был мобилизован в артиллерийские войска. Уроженец небольшого городка Гальберштадт в Нижней Саксонии, Борман рос в семье трубача военного оркестра. После смерти отца мать Бормана вышла замуж за банковского работника.

Отслужив восемь месяцев в артиллерийских войсках, Борман вскоре стал бухгалтером, а затем управляющим крупным помещичьим имением Херцберг в Мекленбурге, принадлежавшем фон Трейнфельду. Борман входил в состав вооруженной группы охранников во главе с будущим комендантом Освенцима Рудольфом Хёссом. Как и Хёсс, Борман вступил в подпольную наемную гвардию помещиков – «Союз сельскохозяйственного профессионального обучения», которая возглавлялась неким Россбахом. Затем эта организация стала именоваться «Немецкая народная партия свободы» (ННПС). Борман вошел в эту партию и вскоре стал одним из руководителем местной организации ННПС. Еще раньше, в 1920 г. Борман вступил в организацию «Союз против подъема еврейства».

Летом 1923 г. в городке Пархим, расположенном недалеко от поместья Херцберг, было совершено убийство учителя Вальтера Кадова. Было известно, что Кадов взял взаймы небольшую сумму денег (равную современным 3 евро) из кассы охранной группы Хёсса и не вернул их во время. Позже было установлено, что именно Борман предложил беспощадно расправиться с Кадовым. Тот был схвачен, жестоко избит, а затем убит. Его изувеченное тело было найдено в лесу.

Позже была выдвинута «патриотическая» версия убийства. Якобы Борман узнал, что Кадов выдал властям националиста Лео Шлагетера, совершавшего теракты против французских оккупантов Рура, и поэтому было решено казнить доносчика. На самом деле имела место обычная бандитская расправа с человеком, которого «поставили на счетчик».

Убийцы были арестованы и преданы суду. Однако они отделались мягкими приговорами. Хёсс получил 10 лет тюрьмы, а Борман – один год. Вскоре после вынесения приговора, Бормана выпустили на свободу, так как его пребывание в заключении во время предварительного следствия было зачтено за начало его тюремного наказания.

После освобождения из тюрьмы Борман стал участвовать в деятельности нацистской партии, а в 1927 г. стал ее членом. Борман сблизился со многими видными нацистами и в 1928 г. женился на Герде – дочери председателя партийного суда Вальтера Буха. На их свадьбе присутствовал Гитлер в качестве свидетеля. Вскоре у Мартина и Герды родился сын, названный в честь Гитлера Адольфом. К маю 1945 г. у супругов было десять детей.

На первых порах Борман был штабным офицером в главном командовании штурмовых отрядов. 25 августа 1930 г. Борман стал начальником «кассы помощи НСДАП», или «штаба заместителя фюрера», то есть Рудольфа Гесса. Одновременно Борман возглавил «фонд Адольфа Гитлера». В своей книге «По следам Мартина Бормана» историк Лев Безыменский писал: «Все нити, которые шли из промышленных фирм к Гитлеру, проходили через… штаб заместителя фюрера». Среди тех фирм, кто вносил деньги в «кассу помощи НСДАП», Безыменский упоминал «ИГ Фарбениндустри», стальную империю Круппа, Рейнско-Вестфальский угольный синдикат (только в 1931 г. этот синдикат передал нацистам 6,5 миллионов марок).

По словам Шпеера, «Гитлер хвалил Бормана за его искусство в сфере финансов. Однажды он рассказал, как Борман оказал существенную услугу партии в трудный 1932 год, когда он ввел обязательное страхование от несчастных случаев для всех членов партии. Доход от этого фонда страхования намного превосходил расходы, говорил Гитлер, и партия смогла использовать разницу для других целей».

После прихода нацистов к власти поступления от промышленников стали регулироваться специальным соглашением. Безыменский отмечал: «14 июня 1933 года… Крупп – от имени Имперского объединения немецкой индустрии и Карл Кеттген – от имени Объединения немецких работодателей разработали циркуляр о создании «фонда немецкой экономики имени Адольфа Гитлера». Согласно этому циркуляру каждый немецкий предприниматель должен был четыре раза в год отчислять в пользу коричневой партии определенную сумму. В качестве минимума указывалось 5 % от суммы выплаченной заработной платы за 1932 год… Эти деньги шли через Мартина Бормана. Фактически он был их неограниченным хозяином… Борману на первых порах выпала бухгалтерия и финансы. Иными словами, в период деятельности на посту начальника штаба Гесса Мартин Борман приобщился к тому действительному аппарату управления гитлеровской Германии, который был скрыт за пышным фасадом Третьего рейха… За кулисами подлинные хозяева Германии решали судьбы немецкого народа. Приобщившись же к «тайному тайных» коричневой диктатуры, Борман смог быстро делать карьеру».

Рассказывая об этом «фонде», Шпеер писал, что Борман «был достаточно умен, чтобы отдавать часть таких поступлений другим лидерам партии «от имени фюрера». Почти все высшие партийные руководители получали дары из этого фонда. Власть, позволявшая ему повышать доходы гауляйтеров и рейхсляйтеров, не привлекала большого внимания; но, по сути, это обстоятельство позволило ему иметь такую власть, какой не обладал никто в существовавшей иерархии».

По словам Шпеера, Борман «способствовал тому, что он избавил Гитлера от беспокойств по поводу финансовых дел… Вместе с личным фотографом Гитлера Гоффманом и его другом Онезорге, который был назначен министром почт, Борман решил, что у Гитлера есть право на воспроизведение его портрета на почтовых марках и поэтому ему нужно платить компенсацию за его изображения. Процент от стоимости марок был ничтожно мал, но, так как голова фюрера появлялась на всех марках, миллионы марок потекли в частную копилку, которой управлял Борман».

Приход нацистов к власти открыл Борману новые возможности выбивания материальных богатств. Безыменский подчеркивал, что Борман «скупал для Гитлера по дешевке земельные участки, угрожая владельцам застенком. Именно Борман скупил землю и организовал постройку дома для резиденции Гитлера в Берхтесгадене», или Оберзальцберге.

Кроме Гитлера, лишь Геринг, Шпеер и Борман имели свои личные дома в Оберзальцберге. Шпеер писал: «Борман был подлинным хозяином в Оберзальцберге. Он вынудил продать ему фермы, которые существовали здесь сотни лет, и уничтожил их дома. Аналогичным образом были уничтожены часовни, несмотря на протесты прихожан. Он конфисковал государственные леса, пока частное владение не простерлось до вершины горы высотой в 2 километра. Забор вокруг этой территории тянулся на 6 километров».

«С полной бесчувственностью к естественному окружению Борман проложил сеть дорог через этот великолепный ландшафт. Он превратил лесные дорожки, которые до сих пор были покрыты сосновыми иглами, в мощенные прогулочные тропы. Здесь… возникло огромное здание гаража, отель для гостей Гитлера, комплекс для постоянно разраставшегося числа обслуживающего персонала. По склонам горы были построены бараки, где спали строительные рабочие. Постоянно с шумом ехали грузовики со строительным материалом. По ночам различные стройки освещались, потому что работа шла в две смены. Порой долину оглашали звуки взрывов». Так прокладывали пути в скалах для новых дорог.

«На вершине личной горы Гитлера Борман соорудил дом, который был роскошно обставлен в стиле океанского лайнера, перемещенного в деревню. Вы подъезжали к нему по крутой дороге, которая завершалась лифтом. Он был построен после взрывных работ в скале. Борман потратил от 20 до 30 миллионов марок лишь на строительство подъездов к этому орлиному гнезду, которое Гитлер посетил всего несколько раз. Циники из окружения Гитлера говорили: «Борман создал атмосферу золотой лихорадки. Только он не находит золота, а тратит его». Гитлер… лишь замечал: «Это всё дело Бормана. Я не хочу в него вмешиваться».

Имея в руках огромные денежные средства и распределяя их по своему усмотрению, создавая дорогостоящие угодья для Гитлера, Борман старался делать так, чтобы Гитлер не заметил его растущей власти и влияния. По словам Шпеера, «с характерным для него упорством Борман следовал простому принципу постоянно находиться в непосредственной близости от источника милости и благосклонности. Он сопровождал Гитлера в Бергхоф и в его поездки, а также в рейхсканцелярию, никогда не отходя от него, пока Гитлер не укладывался спать в ранние утренние часы. Таким образом, Борман стал постоянно трудящийся, надежный и в конечном счете необходимый секретарь. Он притворялся готовым быть полезным всем и почти все обращались за услугами Бормана, зная, что он явно служил Гитлеру самоотверженно. Даже его непосредственный начальник Рудольф Гесс обнаружил, как удобно иметь все время Бормана возле Гитлера».

Шпеер вспоминал, что свой день Гитлер начинал с выслушивания отчета Бормана. «Тогда он принимал первые решения», – писал Шпеер. К обеду Гитлер и его окружение шли к столу с дамами. Как отмечал Шпеер, «с 1938 года у Бормана была привилегия вести к столу Еву Браун. Это само по себе свидетельствовало о его доминирующем месте при дворе». За обедом или вечерами Гитлер пускался в длинные рассуждения. На этот случай у Бормана были карточки, которые он заполнял, чтобы запечатлеть мысли, которые он считал особо ценными.

Шпеер отмечал, что никто из высших деятелей рейха, таких как Геринг, Геббельс, Розенберг, Лей, Гиммлер не видели опасности для себя в Бормане. «Он сумел сделать так, что его воспринимали как незначительное лицо. А он тем временем укреплял свои позиции». 30 сентября 1937 г. Борман получил звание группенфюрера СС, а в апреле 1940 г. – высшее эсэсовское звание: он стал обергруппенфюрером СС.

Полет Гесса в Шотландию в мае 1941 г. привел к дальнейшему укреплению положения Бормана. Заменив Гесса, Борман, согласно декрету от 29 мая 1941 года возглавил партийную канцелярию. 29 января 1942 года полномочия Бормана были расширены и он получил право контроля над всеми законами и директивами, издающимися Гитлером.

С началом Второй мировой войны Борман принимал активное участие в обсуждении политики по отношению к населению оккупированных стран. На Нюрнбергском процессе был предъявлен меморандум М. Бормана, в котором излагались принципы германской политики в Польше, превращенной в генерал-губернаторство. Приняв участие в беседе Гитлера с генерал-губернатором Г. Франком, М. Борман записал, что фюрер «подчеркнул, что поляки, в противоположность нашим немецким рабочим, рождены специально для тяжелой работы; нашим немецким рабочим мы должны предоставлять все возможности выдвижения: по отношению к полякам об этом не может быть и речи. Даже нужно, чтобы жизненный уровень в Польше был низким, и повышать его не следует… Если поляк будет работать 14 часов, то, несмотря на это, он должен зарабатывать меньше, чем немецкий рабочий».

Борман писал: «Фюрер разъяснил, что… будет совершенно правильным, если в губернаторстве будет избыток рабочей силы, тогда необходимые рабочие будут действительно ежегодно поступать оттуда в империю. Непременно следует иметь в виду, что не должно существовать польских помещиков; там, где они будут, – как бы жестоко это ни звучало, – их следует уничтожить… Фюрер подчеркнул еще раз, что для поляков должен существовать только один господин – немец; два господина, один возле другого, не могут и не должны существовать; поэтому должны быть уничтожены все представители польской интеллигенции. Это звучит жестоко, но таков жизненный закон».

Излагая программу действий по отношению к церкви в Польше, Гитлер, по словам Бормана, сказал: «Будет правильным, если поляки останутся католиками; польские священники будут получать от нас пищу, за это они станут направлять своих овечек по желательному для нас пути.

Священники будут оплачиваться нами, и за это они будут проповедовать то, что мы захотим. Если найдется священник, который будет действовать иначе, то разговор с ним будет короткий. Задача священника заключается в том, чтобы держать поляков спокойными, глупыми и тупоумными. Это полностью в наших интересах».

Борман не только записывал мысли Гитлера, но и разрабатывал решения на их основе. Действуя на основе указаний Гитлера, Борман принял участие в совещаниях, на которых были приняты решения о вывозе 60 тысяч евреев из Вены в Польшу. 31 мая 1941 г. Борман распространил действие антисемитских Нюрнбергских законов на оккупированные территории.

Вскоре после нападения на СССР, 16 июля 1941 г. Борман принял участие в секретном совещании, на котором помимо него были Гитлер, Кейтель, Розенберг, начальник имперской канцелярии Ламмерс. Совещание, посвященное задачам войны на территории СССР, продолжалось 5 часов. На основе результатов обсуждения Борман составил «секретный меморандум». В его первых фразах подчеркивалось, что не стоит публично раскрывать подлинные цели. Они излагались лишь для посвященных: «Крым следует очистить от всех инородцев. Бывшая австро-венгерская Галиция подлежит включению в рейх… В Прибалтике должна быть взята под управление территория до Двины… Приволжская колония должна стать частью рейха, равно как и район вокруг Баку. Этот район должен стать немецкой концессией (военным поселением)».

«Финны хотят заполучить Восточную Карелию, однако из-за наличия большого никелевого месторождения на Кольском полуострове, последний отойдет к Германии. Крайне осторожно надо начать подготовку присоединения Финляндии в качестве федерального государства. Финны претендуют на район Ленинграда. Однако фюрер хочет сравнять Ленинград с землей, а затем отдать его финнам».

«…Нельзя допустить существование каких-либо вооруженных сил западнее Урала – даже если для достижения этой цели нам пришлось бы вести войну сто лет. Все преемники фюрера должны знать: безопасность рейха обеспечена лишь тогда, когда западнее Урала нет чужеземной военной силы. Охрану этого района от всех возможных угроз берет на себя Германия. Железный принцип на веки веков: никому, кроме немца, не должно быть дозволено носить оружие!.. Только немец может носить оружие – не славянин, не чех, не венгр, не казак, не украинец!»…Из завоеванных восточных областей мы должны сделать для себя райский сад. Они для нас жизненно важны».

Борман всецело поддерживал идею о том, что СССР надо превратить в жизненное пространство для немцев. Население же советских земель должно уничтожаться. 5 ноября 1941 г. Борман направил директиву относительно погребения русских: «Для перевозки и погребения гробов не предоставлять. Трупы должны полностью прикрываться крепкой бумагой (промасленной, просмоленной или, если возможно, асфальтовой бумагой) или каким-либо другим подходящим материалом. Перевозка и погребение должны производиться незаметно. Если нужно похоронить несколько трупов, то должна быть вырыта братская могила. В этом случае тела должны быть захоронены рядом, а не друг на друге, в соответствии с местными обычаями относительно глубины могил. В тех случаях, когда захоронение происходит на кладбищах, следует выбирать отдаленное место. Обряды или украшение могил не допускать». Русские должны были исчезнуть с лица русской земли и упокоиться без гробов в безымянных могилах.

8 мая 1942 г. Борман участвовал в совещании с Гитлером и Розенбергом по вопросу о принудительном переселении голландцев в Латвию, а также о проведении на оккупированной территории СССР программы её экономической эксплуатации и уничтожения её населения.

22 июля 1942 г. Борман прибыл в ставку к Гитлеру в Винницу, а затем поехал по украинским деревням. В поездке его сопровождал личный врач Гитлера Брандт. Как писал Лев Безыменский, «Борман совершил это путешествие и вечером изложил Гитлеру некоторые мысли, которые у него возникли. Первое, что бросилось рейхсляйтеру в глаза, – это были дети… Борман заметил, что в деревнях очень мало мужчин и очень много детей. Второе: он увидел мало детей в очках и у всех были хорошие зубы. Гитлер слушал очень внимательно и сделал несколько замечаний».

Другим следствием поездки Бормана по деревням и селам Украины стала директива Розенбергу относительно принципов обращения с населением Советского Союза:

«1. Если женщины и девушки на оккупированных восточных территориях производят аборты, то мы должны это только приветствовать. Немецкие юристы не должны против этого возражать. По мнению фюрера, следует допустить в оккупированных восточных областях интенсивную торговлю противозачаточными средствами, так как мы не заинтересованы в росте ненемецкого населения…

…

3. Немецкие органы здравоохранения ни в коем случае не должны действовать на оккупированных восточных территориях. Не может быть и речи о производстве прививок ненемецкому населению и о других профилактических медицинских мерах.

4. Ненемецкое население не должно получать иного образования, кроме низшего. Если мы совершим эту ошибку, то сами родим будущее сопротивление. По мнению фюрера, вполне достаточно, если лица ненемецкой национальности, в том числе так называемые украинцы, научатся читать и писать.

5. У ненемецкого населения мы ни в коем случае и никакими мерами не должны воспитывать «чувство господ». Необходимо обратное.

6. Вместо нынешнего алфавита впредь подлежит ввести в школах нормальный алфавит».

Кроме этого Борман предписывал Розенбергу: немцы на Украине не должны жить в украинских городах, им следует сооружать специальные поселки. Немецкие поселения должны всем отличаться от русских – вплоть до внешнего вида. Украинские и русские города не подлежат благоустройству.

Комментируя эту директиву, Лев Безыменский справедливо писал: «Можно задуматься: если только одна поездка Бормана имела такие последствия, то сколько чудовищных планов обсуждались Гитлером и Борманом в часы их многочисленных бесед с глазу на глаз! Результатом было появление зловещего «генерального плана Ост», который предусматривал уничтожение на первых порах около 35 миллионов советских граждан, а затем – переход к «полному биологическому уничтожению русских».

Летом 1942 г. Борман разработал план вывоза из Украины в Германию 400–500 тысяч женщин. 12 августа 1942 Борман своим приказом подчинил все партийные агентства делу выполнения проводившейся рейхом программы принудительного переселения и германизации населения оккупированных стран. В своем циркуляре от 5 мая 1943 г. по корпусу руководителей, разосланном до ортсгруппенлейтеров включительно, Борман дал инструкции об обращении с иностранными рабочими. В циркуляре указывалось на то, что они из соображений безопасности должны находиться в ведении СС. Борман дал указания гаулейтерам докладывать о всех случаях мягкого обращения с военнопленными. 29 февраля 1944 г. он подписал декрет, по которому военнопленные изымались из-под юрисдикции вооруженных сил и передавались в ведение СС.

В своем приказе от 9 октября 1942 г. Борман писал, что проблема окончательного устранения евреев с территории Великой Германии не может больше разрешаться путем эмиграции, а лишь путем применения «грубой силы» в специальных лагерях на Востоке. 1 июля 1943 г. Борман подписал указ, лишавший евреев защиты судов и передававший их в ведение гестапо.

На основе доказанных на суде преступлений Бормана Международный военный трибунал в Нюрнберге, сочтя представленные «доказательства о смерти» Бормана «не убедительными», приговорил его заочно к смертной казни.

Хотя с первых же лет пребывания нацистов у власти Борман неотлучно находился возле Гитлера, лишь 12 апреля 1943 г. он был официально назначен «секретарем фюрера». Казалось бы, эта должность не была связана с высоким положением в нацистской иерархии. К тому же многие из гитлеровских вождей низко оценивали способности Бормана.

Подчеркивая слабость интеллекта Бормана, Розенберг писал: «Когда бы мне ни доводилось беседовать с ним лично, я не услышал от него ни одного вразумительного утверждения… Он предпочитал уклоняться от четких решений». Уверяя, что он почувствовал антипатию к Борману с первого взгляда, Шпеер писал: «Даже среди многих безжалостных людей он выделялся своей жестокостью и грубостью. У него совершенно не было культуры, которая могла бы оказывать на него сдерживающее воздействие. В каждом случае он выполнял то, что Гитлер приказал ему, или же то, что он уловил из намеков Гитлера. Подчиненный по своей природе, он относился к своим подчиненным, как будто он имел дело с коровами или быками».

Однако гитлеровские министры явно недооценили Бормана. Во-первых, являясь сначала неформально, а затем став официально личным секретарем Гитлера, Борман сохранил пост начальника партийной канцелярии. А это позволяло ему держать под контролем партийный аппарат и местных гаулейтеров. Во-вторых, он сохранил контроль над всевозможными фондами, а, стало быть, над денежными средствами нацистской партии.

Наконец, секретарская должность лишь усиливала его власть. Ежедневный доступ к уху верховного правителя рейха сразу же после его пробуждения позволял Борману формировать мнение Гитлера по вопросам внутренней и внешней политики Германии, отношение к различным событиям и деятелям, особенно ведущим руководителям страны. Вечерами же, когда Гитлер часами беседовал со своим окружением, Борман был единственным, кому было позволено выходить за пределы тем, установленные неписанным регламентом Гитлера. Шпеер вспоминал, что во время вечерних бесед «следовало избегать событий на фронте, политики, критики лидеров… Только Борману позволялось делать провокационные замечания».

Нашептывая Гитлеру новости и бросая «провокационные» замечания, Борман способствовал удалению из окружения Гитлера его былых сподвижников, особенно тех, с кем не ладил рейхслейтер. А не ладил он почти со всеми. Враждебное отношение Бормана к Розенбергу даже стало предметом обсуждения на Нюрнбергском процессе, когда защитник задал Розенбергу вопрос: «Борман, глава партийной канцелярии, по всей видимости, был очень серьезно настроен против вас. Была ли причиной этому, скажем, личная вражда?» В ответ Розенберг сказал: «Трудно сказать, какие причины были тому виной. То, что вражда между нами зашла слишком далеко, как это стало очевидно из отношения к проблемам на Востоке, я понял уже очень поздно – слишком поздно».

Постоянно атаковал Борман и Лея, который первоначально стоял во главе организационного отдела НСДАП. 13 февраля 1942 г. Геббельс писал в дневнике, что Борман «очень критически настроен по отношению к Лею, который своими статьями наломал немало дров». К этому времени Борман фактически отстранил Лея от руководства партийными делами.

Борман постоянно намекал Гитлеру на заговорщическую деятельность против него в ближайшем окружении фюрера. Особенно часто Борман возбуждал подозрения Гитлера по отношению к Герингу. Эмма Геринг впоследствии говорила, что ее муж давно знал о враждебности к нему Бормана.

В своих воспоминаниях Риббентроп упомянул «сильные трения», которые у него «существовали все эти годы с Партийной канцелярией, возглавлявшейся Борманом».

Но Борман вступал в конфликты не только с ветеранами нацистской партии и гитлеровского правительства. Он старался убрать из окружения Гитлера и «новичков», вроде Шпеера. Последний называл Бормана «человеком с садовыми ножницами». Шпеер писал про Бормана: «Он всегда использовал свою энергию, хитрость и грубость для того, чтобы помешать росту кого-либо выше определенного уровня».

Как опытный интриган, Борман не вел одновременно кампании против всех своих политических соперников. Он умело блокировался с некоторыми из них, чтобы нанести удар по другим, а затем наносил удары против своих вчерашних сподвижников. В начале 1943 г. он сумел объединить силы с Ламмерсом и Кейтелем, чтобы не пропускать к Гитлеру «ненужную информацию». Когда же против него выступила группировка из Геббельса, Шпеера, Лея и Функа, ориентировавшаяся на Геринга, Борман сумел заручиться поддержкой Гиммлера и нейтрализовать действия своих противников.

Борман не всегда действовал успешно. Так, в ходе попытки государственного переворота 20 июля 1944 г. он решил, что настало время торжества аппарата нацистской партии над армией. Сразу после покушения на Гитлера Борман приказал всем гаулейтерам нейтрализовать армейское командование в своих зонах ответственности. Гиммлер поспешил остановить его, а сам Борман, видимо осознав опасность огульных репрессий против армии в ходе войны, стал призывать к осторожности в отношении офицеров. Однако эти колебания не прошли незамеченными. Выражая настроения военных, Гудериан считал Бормана «врагом армии» и признавал, что это «не способствовало оздоровлению атмосферы в главной ставке фюрера». В результате неумелых действий Бормана после событий 20 июля 1944 г. на первый план в нацистском руководстве выдвинулись Геббельс и Гиммлер, а не он.

И все же продолжая вести свою интригу против военачальников, Борман старался поставить создававшийся с осени 1944 г. «фольксштурм» под контроль партийного аппарата. Однако, не имея опыта в руководстве вооруженными войсками, Борман и его подчиненные в партийном аппарате не сумели превратить фольксштурм хотя бы в подобие военизированного соединения. Фольксштурм, по словам Гудериана, «был непомерно раздут, не хватало ни обученных командиров, ни оружия, не говоря уже о том, что руководство национал-социалистической партии выдвигало на руководящие посты не опытных командиров, а партийных фанатиков».

Тогда Борман стал сближаться с Гиммлером, видимо исходя из непобедимости союза партийного аппарата с СС. Розенберг вспоминал: «Борман вступил в тайный альянс с Гиммлером… Оба в равной степени стремились не допустить, чтобы кто-либо проник в близкое окружение Гитлера, дабы на корню пресечь властные амбиции рейхсляйтеров и министров… Мало-помалу я прозревал относительно затеянной ими игры».

Борман постарался установить личные связи с Гиммлером. Борман писал жене из Берлина, как он и «дядя Генрих» проводили вечера вместе с Фегеляйном и генералом Бургдорфом (эти двое были представителями силовых структур в ставке Гитлера; первый отвечал за связь с СС, второй – за связь с верховным командованием вооруженных сил): «Мы до слез хохотали над этими двумя чудаками – они вели себя как расшалившиеся мальчишки». Казалось, что Гиммлер, Борман и их коллеги – это закадычные друзья.

Любовница Гиммлера Хедвиг подружилась с женой Бормана. Бывая дома у Бормана, Гиммлер проводил время в играх с многочисленными детьми всесильного руководителя партийного аппарата. В октябре 1944 г. Борман в своем письме жене писал: «Генрих сказал, что вчера вешал картины, занимался домашними делами и весь день играл с детьми. Он не отвечал на телефонные звонки и полностью посвятил себя семье». Жена Бормана отвечала мужу: «Трудно себе представить, что произойдет, если вы с Генрихом не позаботитесь обо всем. Фюреру одному не справиться. Поэтому вы оба должны беречь себя, ведь фюрер – это Германия, а вы – его верные товарищи по оружию».

Однако 20 февраля 1945 г. Борман понял, что Гиммлер серьезно проштрафился. Он писал жене: «Наступление дяди Генриха не увенчалось успехом… Это значит, что вместо продуманного плана придется импровизировать».

Поддерживая до поры до времени союз с Гиммлером, Борман одновременно старался укрепить отношения с Геббельсом и Леем, как с ветеранами нацистского руководства. То, что еще два года назад он конфликтовал с ними, было забыто. Теперь эта троица дневала и ночевала в рейхсканцелярии Гитлера по мере того, как советско-германский фронт приближался к Берлину.

Однако внутри троицы не было единства. Геббельс беспрестанно атаковал Лея. Одновременно Геббельс постоянно высказывал недовольство партийным аппаратом, возглавляемым Борманом. Он возлагал на нацистскую партию ответственность за продолжавшееся отступление.

29 марта Геббельс писал в дневнике: «Партия преждевременно оставила города и деревни». 1 апреля он писал: «Плохие примеры поведения членов партии… производят на население исключительно отталкивающее впечатление. Вследствие этого, партия, как явствует из докладов и писем, в значительной мере растеряла свой престиж».

Геббельс обрушивался на местных партийных руководителей – гауляйтеров, находившихся под контролем Бормана. 4 апреля: «У наших гауляйтеров на западе и на востоке укоренилась дурная привычка: после потери своих гау они пытаются защитить себя при помощи пространных докладных записок и доказать, что они в этом совершенно неповинны. Такую докладную представил теперь Гроэ. Она совершенно неубедительна. Несмотря на торжественные заверения, Гроэ не защищал свой гау. Он покинул его еще до эвакуации гражданского населения, а теперь разыгрывает из себя большого героя».

«Поведение наших гауляйтеров и крайсляйтеров на западе привело к значительному подрыву доверия к ним населения. Население верило в возможность того, что наши гауляйтеры будут сражаться в своих гау и, если необходимо, сложат там свои головы. Этого отнюдь не произошло. В результате влияние партии на западе в значительной мере ослаблено… Ни вермахт, ни партия не смогут доказать вину друг друга в катастрофе: оба в полной мере ответственны за нее».

Атаковал Геббельс и самого Бормана. 4 апреля он писал в дневнике: «От Бормана снова поступает громадное количество новых предписаний и распоряжений. Он сделал из партийной канцелярии бумажную. Ежедневно он рассылает целую гору писем и документов, которые нынешний воюющий гауляйтер фактически даже не может прочесть. Частично это совершенно бесполезные бумаги, которые невозможно использовать в борьбе. И в партии у нас нет четко разбирающегося во всем и тесно связанного с народом руководства».

В конце апреля настал долгожданный час для Бормана, когда он добился падения Геринга. Видимо не без согласия Бормана в завещании Гитлера в состав нового правительства не были включены и другие его политические противники – Розенберг, Риббентроп, Шпеер.

В то же время вряд ли Борман догадывался о союзе Гиммлера с Герингом. Возможно, что опала Гиммлера была неожиданностью для Бормана. Поэтому, если приказ об аресте Геринга был четким и определенным, то приказ из Берлина на север Германии «покарать изменников», который направил Борман с Греймом и Рейч был туманным. В то же время логика борьбы неумолимо толкала Бормана к беспощадности по отношению к «дяде Генриха».

После самоубийства Гитлера на пути к высшей власти у Бормана стояли лишь его партнеры по триумвирату – Геббельс и Дёниц. Но главным препятствием к торжеству Бормана была Красная Армия, которая стояла в сотнях метров от бункера рейхсканцелярии. Финансовый комбинатор и интриган почти достиг своей цели в дни, когда крушение нацистского рейха стало неминуемым.