Глава 33

Одной рукой Клет схватил мужчину с Баггсом Банни на руке за горло, а второй два раза вонзил ему нож в грудь по самую рукоять, не давая телу упасть, прикрываясь им, словно щитом.

— Дэйв! «Калашников»! крикнул он, но я уже и так ринулся к нему. Автомат, выкрашенный в зеленый цвет с черными полосами, был прислонен к стене у лестницы, его магазин, по форме напоминающий банан, тускло отсвечивал серым цветом, блестя серебром на стертых краях. Я бежал к лестнице и пытался в уме посчитать количество людей в комнате. Сколько же их там было?

Был жирный, который хотел лично раздавить Гретхен в «железной деве» за то, что она пересчитала ему зубы. Затем был громила с ожогами вокруг ушей и зачесанными наверх напомаженными волосами, плюс тот, кто нашел «АК-47» в кабриолете Клета и принес его сюда. Был еще один, что ударил Клета электрошокером, но тот уже пошел в расход и судорожно дрыгал ногами, лежа на полу, разинув рот в надежде вдохнуть кислород легкими, разорванными ножом Клета.

На кухне были двое, что опустили Хелен Суле в морозильник.

Сколько же еще их было на плантации, внутри и на поверхности? Я не мог вспомнить точно. Вооружен ли Пьер Дюпре? А Алексис? Или Варина?

Я не знал.

Я хотел бы точно описать то, что произошло в следующие несколько минут, но вряд ли мне это удастся. Бывают события в жизни, в которых так до конца и не удается разобраться. Ты можешь переживать их снова и снова в своих снах, но всегда словно смотришь на них сквозь разбитые линзы. Бывает, что в обычной жизни ты никогда не используешь бранных слов, но затем вспоминаешь, как выкрикивал ругательства одно за другим, безо всякого синтаксиса и порядка, не вкладывая в слова никакого смысла. Ты помнишь оружие в своей руке, но не помнишь, как наводишь его на цель, помнишь только с пустотой в сердце, что тебе было плевать, кто находится перед тобой, что ты, вероятно, стрелял бы в своего отца, брата или сына, если, не дай бог, они попали бы на мушку. И ты с удовлетворением осознаешь, что ты выжил, а другие умерли, и вспоминаешь, как враг распадается на кусочки в кровавом мареве перед твоими глазами.

Я помню, как передернул затвор «АК-47», молясь про себя, чтобы магазин оказался полным. Я помню, что нажал на спусковой крючок, как только патрон оказался в патроннике, и увидел, как человек в камуфляже схватился за живот и согнулся пополам, словно кто-то ударил его в солнечное сплетение в переполненном лифте. Я видел, как Клет бросил тело человека, которому наносил удары ножом, как он подобрал электрошокер и ударил током Пьера Дюпре, или попытался ударить, в этом я не мог быть уверен. Я увидел, как открылась дверь, ведущая на кухню, и как в дверном проеме на фоне висящих на стене кастрюль и сковородок на мгновение появилось мужское лицо. Я помню, как открыл по нему огонь, видел, как дверь захлопнулась, а пули медленно дырявили ее сквозь металлическую обшивку.

Я увидел, как жирдяй по имени Гарольд отпер дверь в камеру Гретхен и Алафер и скользнул внутрь. Видел, как из туалета вышел второй, переевший креветок с чесноком, ширинка была нараспашку, ремень расстегнут, в руке никелированный 357 калибр. Я поднял «АК-47» и выпустил в него две или три пули, наблюдая, как струя крови брызнула из его плеча и оросила дверной косяк. Он оперся рукой о стену, выпрямился и начал стрелять в меня, лихорадочно нажимая спусковой крючок. Я видел, как Клет отшатнулся, ударившись о стену, но не знал, ранен он или нет. Пьер свернулся на полу калачиком, дрожа всем телом, не то от страха, не то от электрошокера. Алексис Дюпре и Варина испарились.

Я прижался к полу за диваном, пытаясь подсчитать, сколько пуль я выпустил, но не смог. Плазменные экраны на стенах взрывались, тропические закаты, радужные волны с пальмовыми деревьями дождем из стекла и пластика осыпались на выложенный мозаикой пол.

Я попал в человека в туалете как минимум один раз, но он скрылся за стеной и, вероятно, быстро перезарядил свой пистолет, потому как снова рвался в бой.

Я видел, как Клет ползет на четвереньках по битому стеклу, сжав рукоять охотничьего ножа в правой ладони. Он добрался до дальней стены и осторожно приблизился к двери туалета, глядя на меня. По его губам я прочел: «Сейчас». Я приподнялся за диваном и отправил две пули в сторону туалета, в щепки разбив дверной косяк и превратив зеркало и унитаз в груду осколков. Человек с напомаженными волосами пригнулся за стеной, а Клет, забросив руку хуком за дверной косяк, вонзил нож ему в бедро, затем схватил его за галстук, резко потянув вниз, взял его в жесткий захват правой рукой за горло и, закрыв замок левой рукой, сломал ему шею.

Револьвер упал в унитаз, и Клет, достав и отряхнув его от воды, быстро обыскал тело в поисках патронов, двигаясь все более лихорадочно, выворачивая один карман за другим. Он что-то говорил мне, но пальба не прошла для меня бесследно — мои уши были словно заткнуты ватой, я не мог разобрать ни слова.

— Что? — прокричал я, едва слыша собственный голос.

Клет показал пальцем на барабан никелированного револьвера, затем поднял указательный палец и медленно сказал, чтобы я смог прочитать по губам: «Один сраный патрон». Один из шкафчиков в туалете был открыт, и я заметил, как Персел взял оттуда пластиковую бутылку и спрятал в карман брюк. Затем он вытер нож о полотенце и осторожно вышел из туалета, не сводя глаз с кухонной двери, где забаррикадировались как минимум двое. Мой слух начал понемногу возвращаться.

Мы совсем забыли о Пьере Дюпре. Он уже поднялся на ноги и пытался не потерять равновесие, держась за стул. Я понял, что недооценил его. Он не был напуган, лишь временно травмирован электрическим разрядом от шокера. В его волосах и на его плечах блестели осколки стекла, из правого уха текла кровь.

— Сдавайтесь, — сказал он, — дом под колпаком. Даже если вам удастся выбраться во двор, вы все равно покойники. Мы заключим сделку. Все еще может срастись для нас всех.

— Скажи жирдяю выйти из клетки, — приказал я.

— Эти люди обучены никогда не сдавать свое оружие, — ответил Пьер, — так же, как полицейские.

— Только они не полицейские, они наемные отморозки, — возразил я.

Клет подошел к нам, раскидывая мебель и оглядываясь на прошитую пулями дверь в кухню. Он ввел лезвие ножа между бедер Дюпре и поднял его лезвием вверх до его паха.

— Скажи своему ублюдку выкинуть ствол из клетки и выйти с поднятыми руками.

— Или вы меня кастрируете? — выдавил Пьер.

— Скорее разрежу напополам, — возразил Клет.

— Нет, вы этого не сделаете, мистер Персел. И знаете, почему? Вам не хватит храбрости. Вы лишь один из множества людей, что восхищаются героями из комиксов. Вы считаете, что храбрость подразумевает милосердие. Но все обстоит совсем наоборот. Храбрость означает забыть про милосердие, принять, что слабые хотят, чтобы ими управляли сильные, и что мир никогда не будет таким, каким его хотели бы видеть слабаки.

— Расскажешь себе об этом, когда будешь свои кишки на локоть наматывать, — бросил Клет.

— Ну так сделайте это. У меня была хорошая жизнь. Если не считать женитьбы на бабе, оказавшейся, вероятно, самой большой шлюхой в истории штата, мне особо не о чем сожалеть.

— Не стоит тебе употреблять такие слова, — проговорил Клет.

— Мне не стоит употреблять такие слова? Один человек уже распрощался с жизнью, двое других умирают, но мне не стоит использовать слово, которое абсолютно точно описывает самое лживое и лицемерное создание из всех, что мне доводилось знать? Сомневаюсь, чтобы кто-либо из вас понимал ту культуру, в которой вы живете. Варина была королевой карнавала на Марди Гра, ей рукоплескали и ее обожали сотни тысяч. А как насчет моего дедули? Он травил газом целые семьи, а над детьми ставил медицинские эксперименты. У него с Йозефом Менгеле была одна любовница на двоих. Но никто и никогда не поверит в ваши рассказы о нем. А даже если кто-то и поверит, его никогда не постигнет суровая кара. Он старый, милый старикан, и люди скажут вам: «О, мистер Робишо, все это было так давно».

Клет посмотрел на меня.

— Я думаю, что он, вероятно, прав. Пьера оставим в покое, а с остальными разберемся по ходу дела.

Сомневаюсь, чтобы Клет говорил искренне, но я решил не рисковать. К тому же у нас заканчивалось время — Хелен Суле уже, наверное, была на грани смерти от переохлаждения. Я ударил Пьера Дюпре в лицо прикладом «АК-47», его нижняя губа треснула надвое, затылком он ударился о стену и медленно сполз на пол.

— Дэйв, что ж ты его мне на десерт не оставил? — спросил Клет и пробежался по его карманам. — Он чист.

Отсутствие у Пьера Дюпре оружия нас не интересовало. Мы знали, что нам предстоит сделать выбор — достать Хелен Суле из глубокой заморозки или иметь дело с толстяком в клетке с Гретхен и Алафер.

— Разберись пока с той парочкой на кухне, а я побеседую с жирдяем, лады? — бросил Клет.

— У тебя только один выстрел.

— Но он об этом не знает.

— Если ты промахнешься, он убьет девочек.

— Так что ты предлагаешь?

— Прекратить треп и взяться за дело.

Мы крадучись пробрались вдоль стены до обычной двери, за которой находилась решетчатая дверь в клетку. Я осторожно приоткрыл дверь, достаточно, чтобы видеть, что происходит внутри. Толстяк не терял времени даром. Пока мы разбирались с Пьером Дюпре и тремя остальными, он положил Гретхен в саркофаг и приподнял его крышку над ней таким образом, чтобы она висела всем своим немалым весом шипами вниз прямо над телом дочери Клета и упала бы на нее, если бы что-то заставило его отпустить крышку или ослабить хватку. В правой руке он держал маленький черный пистолет с белой рукоятью. Он принял позу оптимального равновесия, чтобы поддерживать массивную крышку саркофага с минимальным усилием и напряжением для его левой руки и плеча, но его лицо уже выдавало усталость.

— Тебя зовут Гарольд? — спросил я.

— Да.

У него был маленький рот и подбородок с глубокой ямочкой, выдававшие в нем ирландца, а лицо было покрыто пигментными пятнами, как у человека с увеличенной и нездоровой печенью. Он снял пиджак, его подмышки выделялись темными пятнами пота.

— У Клета 357 калибр твоего приятеля, и он направлен прямо тебе в голову. Будь умницей, прислони крышку обратно к стене, — произнес я.

— Хрена с два, — ответил он, сейчас вы, два голубка, бросите свои стволы ко мне в клетку.

Я видел, как Гретхен приподняла голову из саркофага. Я видел, что ей удалось избавиться от липкой ленты, закрывавшей ей рот, и теперь она смотрела прямо в глаза Клета, не говоря ни слова.

— А ты знаешь, что она должна была тебя прикончить? — спросил Гарольд. — И я думаю, что именно это она и планировала сделать. Может, мы тебе жизнь спасли, чувак.

— Это неправда, — сказала Гретхен.

— Мы все про нее знаем, приятель, — заявил Гарольд, — она выполняла заказы для семьи Гамбино, а в перерывах трахалась с их парнями. В одной берлоге в Халандейле она за раз обслужила всю их бригаду.

Я осторожно надавил на решетчатую дверь, она была не заперта.

— Возьми пару подушек с дивана, — прошептал я Клету.

— Хватит там шептаться, бросайте свои стволы сюда, — крикнул Гарольд, — у меня сердце слабое, я не могу эту крышку вечно держать. Ну?

— Твои работодатели унесли ноги, — сказал я, — зачем брать все на себя? С нормальным адвокатом ты можешь отделаться легким испугом. Гарольд, «Ангола» — гиблое место. Поступай умно.

Он прикусил губу, затем покачал головой. Краем глаза я видел, как Клет снял с дивана две огромных кожаных подушки.

— Проблема в том, что ему мозгов не хватает, — сказала Гретхен, — так ведь, Гарольд? Но низкий коэффициент интеллекта — это не самая большая твоя проблема. Ты когда-нибудь видел «Хижину на сто первой улице» с Ли Марвином и Фрэнком Лавджоем? Ли Марвин играет агента-коммуниста, который работает под прикрытием в дешевой забегаловке в северном Лос-Анджелесе. Фрэнк Лавджой исполняет роль агента ФБР, который настигает его в последней сцене. На кухне Фрэнк наставляет на него ружье для подводной охоты, а Ли смотрит на ружье с открытым ртом, а сам одет в грязный замасленный передник. И Фрэнк говорит: «Знаешь, кто ты, кореш? Ты не только коммуняка, ты еще и засранец. Ведь ты же знаешь, что значит засранец?» Ли покачал головой. Он с головы до ног покрыт жиром и прочим кухонным дерьмом, так, что аж с экрана воняет. И тут Фрэнк продолжает: «Засранец — это тот, кто даже после душа остается грязным». И простреливает ему грудь из ружья. И в последнем кадре видно, как дрожит веревка от гарпуна подводного ружья, а вот это уже настоящий класс, потому что ты знаешь, что Ли корчится в предсмертных муках на полу, но камере до этого и дела нет.

— И с чего мне сдалась пара давно мертвых актеров? — спросил Гарольд.

— Потому что ты скоро к ним присоединишься, — ответила Гретхен.

Я поднял «АК-47», прислонил его к решетке, чтобы унять дрожь, и поймал голову Гарольда в перекрестье прицела. Клет уже расположился по правую сторону от меня, скрыв подушки за стеной.

— Последний шанс, Гарольд. Говорят, в аду очень жарко, даже зимой, — произнес я.

— Робишо, не корчи из себя крутого, — сказал он, — ты не ковбой, а потому иди ты в задницу со своими дешевыми понтами.

Мы должны были идеально рассчитать время. Если Клет замешкается хотя бы на секунду на входе в камеру, Гретхен умрет. Если я нажму на спусковой крючок на секунду раньше срока, Гретхен умрет. Если не попаду точно в цель, если выстрелом не отключу все моторные навыки Гарольда, Гретхен умрет.

— Давай, Дэйв. Сделай это, сейчас! — прошептал Клет.

Я старался плавно дышать через нос и контролировать свое сердцебиение, глаза щипало от пота. Я подтянул спусковой крючок и увидел, как глаза толстяка посмотрели прямо в мои, как на его лице отразился странный момент осознания всего происходящего, как будто он увидел, как вся его жизнь превратилась во вращающуюся в воздухе монетку с заранее предрешенным результатом: Гарольд уже сделал шаг в дверь, ведущую в другое измерение.

«АК-47» давно снискал себе большое уважение со стороны всех тех, кому довелось противостоять вооруженному им противнику. В отличие от ранних моделей «М-16», которые часто застревали, если не дострелять магазин до конца, «АК-47» стрелял плавно и обладал пробивающей мощью, почти в два раза превосходящей его американского коллегу, используя пули, весившие более чем в два раза больше боеприпасов для «М-16». В полуавтоматическом режиме и с близкого расстояния этот автомат был смертоносно точным. Я поймал лоб Гарольда в перекрестье прицела, прошептал Клету: «Один, два, три» и выпустил две пули одновременно с тем, как Клет ринулся в камеру. Отстрелянные гильзы медленно отскочили от решеток и полетели вниз.

Я никогда не видел, чтобы Клет двигался так быстро. Две пули разнесли Гарольду голову, оросив стену ее содержимым, но прежде чем тяжелая крышка саркофага упала на Гретхен, Клет бросил обе толстых кожаных подушки и поймал крышку за самую кромку.

Я осторожно снял пленку со рта Алафер и разрезал путы на ее запястьях и лодыжках карманным ножом.

— Ты нашел Джули Ардуан? — спросила она.

— Да, — сказал я, глядя через плечо сквозь решетки, не уверенный в том, видела ли она смерть Джули.

— Я не смогла остановить их, — сказала моя дочь, — я пыталась.

— Это не твоя вина, Алафер. Они планировали убить всех нас.

— Почему они так ненавидят нас? — спросила она.

— Потому что мы не такие, как они, — ответил я. — Ты видела Хелен Суле?

— Нет. Где она?

— Ее держат на кухне. Ты не знаешь, сколько человек может там прятаться?

— Нет, мы с Гретхен видели только толстого и еще одного, с маслянистыми волосами.

— Ты не знаешь, где еще может быть оружие? — снова спросил я.

— Нет, они завязали нам глаза после того, как схватили нас в парке. Я слышала голос Варины, но не видела ее. Пьер подходил к клетке и смотрел на нас, но не сказал ни слова.

— Что он делал?

— Смотрел на нас, как в зоопарке. Он улыбался, а за ним стоял Алексис Дюпре. Алексис сказал: «Привлекательные девушки. Как жаль, что им так скоро в печь».

— Оставайтесь с Гретхен здесь, — сказал я, хлопнул Клета по плечу и пальцем указал в сторону кухни: Сколько патронов ты зарядил в магазин? — спросил я.

— Все тридцать.

— Два парня там, за дверью, будут мертвы, стоит нам только переступить порог. Затем мы достаем Хелен из холодильника, забираем их оружие и поднимаемся на поверхность.

— А как насчет Ти Джоли?

— Всему свое время, — ответил я.

— Дэйв, я должен тебе кое-что сказать. Не знаю, может, я схожу с ума, но я слышал ту песню.

— Какую песню?

— Ту самую, о которой ты постоянно говорил. Песню этого, как его там, Джимми Клэнтона. «Просто сон»? Ведь так она называется?

— Клет, ты не слышал эту песню.

— Слышал, и не говори мне, что это не так. Я не верю во всякую мистическую ерунду, поэтому я не придумываю. Она зовет нас, Дэйв.

Меня уже не интересовал 1958 год или та эра, которая для меня была олицетворением всего замечательного, что было в том месте, где я вырос. Мы спасли наших дочерей и теперь должны были спасти Хелен Суле от одной из самых ужасных человеческих судеб — очнуться в полной темноте, покинутой всем человечеством, страдая от холода, который сложно себе представить.

Мы с Клетом осторожно прошли по битому стеклу коридора мимо спальни Ти Джоли и остановились перед выкрашенной в черный цвет металлической дверью, ведущей на кухню. Я заметил очертания чего-то продолговатого в кармане его брюк.

— Что ты достал из шкафчика в туалете? — спросил я.

— Ополаскиватель для рта, — ответил Клет.

Я посмотрел ему в глаза. Они были пустыми и бесстрастными.

— Я иду первым, — сообщил я, — ты готов?

Он поднял 357-й калибр.

— Поехали, — бросил он.

Я дернул дверь и ринулся в помещение, держа «АК-47» перед собой и водя стволом из стороны в сторону. Свет в комнате был столь ярким, что все предметы на полках, стенах и разделочном столе сияли чистотой. В комнате никого не было, в задней части кухни я увидел еще одну лестницу и тут же услышал грохот захлопываемой где-то сверху двери и тяжелую поступь человека, бегущего прямо над нами.

Я положил «АК-47» на разделочный стол и открыл холодильник. Облако холодного воздуха, словно кулак, ударило меня в лицо. Хелен лежала на дне в позе эмбриона, ее веки и волосы покрылись инеем, щеки посерели и покрылись морщинами, словно их коснулся раскаленный утюг, ногти посинели.

Мы с Клетом нагнулись в морозилку, продели под тело Хелен руки, подняли ее и положили на ковер перед раковиной. Клет нашел скатерть в шкафу и закутал Хелен. Ее веки казались тоньше рисовой бумаги, а ноздри были забиты замерзшей влагой. Ее тело начала бить дрожь настолько сильная, что я с трудом держал ее за запястья. Она посмотрела на меня, словно со дна глубокой скважины. Пока что мы не заметили никаких телефонов или телефонных розеток в подвале дома.

— Хелен, мы отвезем тебя в «Иберия Дженерал», — сказал я, — мы уже уложили четверых ублюдков. Сколько их еще здесь?

Она лишь качала головой, глядя мне в глаза.

— Прости, мы не добрались до тебя раньше, — продолжил я, — двое отморозков Пьера Дюпре собирались убить Гретхен Хоровитц и Алафер.

Рот Хелен открывался и закрывался, не издавая при этом ни звука.

— Я не слышу тебя, — сказал я.

А потом убрал волосы у нее с глаз и наклонился, поднеся ухо к ее рту. Ее волосы были холодными и жесткими, словно солома, а дыхание лишено малейшего тепла. Ее слова, словцо холодное желе, лились в мои уши.

— Это не Дюпре, — прошептала она, — они везде. Ты был прав с самого начала.

— Кто везде?

— Я не знаю. Мне кажется, что я умираю, Дэйв.

— Нет, ты выживешь, — ответил я.

Она прикрыла один глаз, словно подмигивая мне. Но я понял, что она не контролировала мышцы лица и глаз закрылся сам по себе.

Клет стоял рядом с нами, поглядывая на потолок. Над нами находилось не менее трех человек, и я подумал о том, чтобы разрядить оставшиеся в магазине патроны в пол под ними. Я снова попытался вспомнить, сколько выстрелов сделал. Магазин «АК-47» Клета представлял собой цельный блок из легкого металла, по форме напоминавший банан, и не имел смотровых прорезей. Я бы сказал, что сделал не менее десяти и не более пятнадцати выстрелов, но в любой ситуации, когда приходится стрелять быстро, ты почти всегда выпускаешь больше пуль, чем потом можешь вспомнить.

— У них только один план, дружище, — сказал Клет, — чтобы никто из нас отсюда не вышел.

Он подошел к лестнице, ведущей к первой двери, и жестом позвал меня с собой. Он посмотрел через мое плечо на Хелен, закутанную в скатерть по подбородок.

— Мы могли бы, конечно, попытаться пересидеть этих парней, но Хелен может так долго не протянуть, — заметил он.

— Тогда покажем им, чего мы стоим, ответил я.

— Дэйв, из этой передряги мы можем уже и не выбраться. И если так, давай продадим наши жизни подороже.

— За максимальную цену, — согласился я, — никаких скидок и распродаж.

— Вот это разговор, дружище! По коням?

— Что у тебя в кармане?

— Не помню. Но запомни, Пьер Дюпре — мой. Ты понял меня?

— Наша цель — заполучить их оружие, а личные счеты пускай идут в задницу.

Клет вытер рот рукой, посмотрел на меня и широко улыбнулся. На его зубах была кровь. Я сомневаюсь, чтобы он думал о своей смертной природе, а если это и приходило ему в голову, то в этих мыслях не было страха. Он смотрел на меня, а я смотрел на него, как когда-то давно, когда мы вместе патрулировали Бурбон-стрит больше трех десятков лет назад, одетые в синие униформы, в начищенных до блеска ботинках, под рев южной музыки из открытых дверей «Комнаты грез» Шарки Бонино.

— Я слышал этот чертов колесный пароход на канале, — сказал он.

— Его там нет, Клет. А если и есть, то не по нашу душу.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что близнецы Боббси из убойного отдела — это навсегда, — ответил я.

Клет Персел засунул в рот пластинку жевательной резинки, не отрывая глаз от моего лица, и улыбнулся от уха до уха.

— Нам плевать, что скажет люд, рок-н-ролл и там и тут, — произнес он, — это из песни «Дэнни и Джуниорс», величайшая строчка во всей истории музыки.

И он ринулся вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки, едва не вырывая перила из стены своим весом.