Глава 14
Вечером того же дня Клет Персел сидел в кресле в своем офисе и наблюдал через черное окно, как дождь барабанит по поверхности байю, как туман облаками выплывает из-под моста и как фары машин пробегают за его железными перилами. Его офис располагался в двухэтажном здании девятнадцатого века, построенном из мягкого кирпича, с железной колоннадой вдоль боковой тропинки и верандой на заднем дворе, которую он украсил банановыми деревьями и полевыми хвощами в горшках и оснастил столиком с табуретками под пляжным зонтом, где частенько обедал или читал по утрам почту.
Ливень не стихал, и он застрял в офисе с бесконечной чередой низости и кляузничества, запечатленной в его ежедневнике, не говоря уже о мировоззрении червяка, которое приносил с собой каждый клиент, проходящий через его дверь.
Но бывали и исключения.
Гретхен зашла в офис и закрыла за собой дверь.
— Маленькая мисс Ути-Пути хотела бы тебя видеть. С ней мужик, и мне кажется, что ему присобачили к голове парик при помощи степлера, — сообщила она, — отправить их на фиг?
Персел закрыл глаза и медленно их открыл:
— Я пытаюсь перевести то, что ты только что сказала.
— Телка из дома Дюпре, у которой как будто в заднице застряла метла. Мужик не представился, но у него воротничок как у священника. Могу сказать им, что нужно заранее договариваться о встрече.
— Там что, Варина Лебуф, что ли?
— А о ком, по-твоему, я тут говорю?
— Пусть зайдет.
Гретхен открыла рот и засунула В него два пальца, имитируя позывы к рвоте.
— Будь проще, — посоветовал ей Клет.
Спустя мгновение в кабинет Клета вошла Варина Лебуф в сопровождении мужчины в черном костюме с бледно-лиловым пасторским воротничком. Его густые седые волосы были зачесаны в стиле ковбоев девятнадцатого века. У него был высокий блестящий лоб и глубоко посаженные бирюзовые глаза, а руки могли бы принадлежать фермеру, пашущему прерию плугом без лошади. Он не сводил глаз с Клета.
— Здравствуйте, мистер Персел, — сказала Варина и протянула руку, — я хотела бы извиниться за свою грубость в доме моего свекра. У меня был абсолютно ужасный день, и я боюсь, что сорвалась на вас и на вашем ассистенте. Это преподобный Амиде Бруссар. Он посоветовал мне нанять частного детектива, а вы, насколько мне известно, хорошо знаете свое дело.
— Зависит от того, что задело, — ответил Клет. Он встал, когда она вошла в комнату, и продолжал стоять, так и не сменив неудобное положение за своим столом, думая, почему же он не надел пиджак. Кончики его пальцев едва касались столешницы, а иссиня-черный пистолет тридцать восьмого калибра покоился в подплечной кобуре на нейлоновом ремне, пересекающем его широкую грудь.
— Если это насчет развода, то затраты иногда превышают получаемый доход. То, что мы раньше называли аморальным поведением, настолько распространено сегодня, что почти не влияет на исход дела о разделе имущества. Иными словами, та грязь, которую частный детектив может нарыть на одного из супругов, не имеет особой ценности.
— Вот видите, вы честный человек, — заметила Варина Лебуф.
Прежде чем Клет смог ответить, священник влез в беседу:
— Мистер Персел, могу ли я присесть? Убегал от дождя, и вот, слегка запыхался, возраст, знаете ли, тот еще воришка. Незаметно подкрадывается к тебе и забирается под кожу, действуя настолько тихо и методично, что замечаешь, что он украл твою молодость, только посмотрев однажды утром в зеркало и поняв, что ты не узнаешь этого старика.
— Не хотите ли кофе? — спросил Клет.
— Было бы просто замечательно, — ответил пастор и сел, слегка скривив лицо от дискомфорта, как будто вес его тела причинял боль костям, упершимся в дерево стула.
— Вы в порядке? — спросил Клет.
— О, да, я в порядке, — ответил преподобный, дыша ртом. — Какой у вас прекрасный вид из окна. А знаете ли вы, что во время Войны между штатами флотилия Союза поднялась вверх по каналу и пришвартовалась прямо у разводного моста? Солдатам отдали город на растерзание, и это особенно затронуло негритянок. Это был намеренный акт террора, прямо как в случае с Шерманом и поджогом Атланты.
— Нет, этого я не знал, — буркнул в ответ Клет.
— К сожалению, книги по истории пишутся победителями, — мягкие щеки пастора были покрыты красными и синими кровеносными сосудами, а рот принимал форму маленького овала, когда он произносил звук «о». Ритм его голоса, казалось, доносился из другой эры и действовал почти гипнотически.
— Знаете, чьи эти слова?
— Адольфа Гитлера.
— Очень важно, чтобы вы помогли мисс Лебуф. Ее муж не тот, за кого себя выдает. Он мошенник, и может быть опасен. Мне кажется, у него могли быть какие-то дела с преступниками в Новом Орлеане, людьми, которые занимаются сбытом краденых картин. Я не уверен в этом и не хочу относиться к нему несправедливо, но я не сомневаюсь в том, что он хочет превратить жизнь мисс Лебуф в ад.
Варина села, поправила платье и засмотрелась на дождь, поливающий каналы. Каждые несколько секунд она без стеснения смотрела прямо в глаза Клету, словно оценивая.
— У вас есть основания так думать? — спросил Персел.
— Я духовник мисс Лебуф, — священник колебался. — Она рассказывала мне о некоторых аспектах его поведения, о которых обычно сложно говорить, если только разговор не ведется в атмосфере полной конфиденциальности.
— Я могу говорить сама, Амиде, — перебила его Варина.
— Нет-нет, это была моя идея. Мистер Персел, Пьер Дюпре — зависимый и инфантильный мужчина. В вопросах супружеского ложа у него аппетит ребенка, и если вы видите в этом неприятный подтекст по Фрейду, то я говорю так намеренно. Вы понимаете, что я имею в виду, сэр?
— Не думаю, чтобы мне были нужны наглядные пособия, преподобный, — ответил Клет. — А почему Дюпре представляет угрозу для мисс Лебуф?
— Потому что у него деловая хватка простофили, и он на грани банкротства. Он считает мисс Лебуф источником всех своих неприятностей и верит в то, что она намеревается обанкротить его. Он слабый, напуганный человек, и, как большинство напуганных людей, он винит в своих неудачах жену. Вчера вечером она отправилась в дом Дюпре, чтобы забрать свою собаку. Пьер сказал ей, что усыпил ее.
— Собаку по имени Вик? — спросил Клет у Варины.
— Пьер сказал, что у моего ретривера чумка, — ответила она, — но это ложь. Вы видели его, он был в полном порядке. Либо Пьер, либо его дед сделали с ним что-то, может, даже причинили ему боль, а потом усыпили. Мне так жалко Вика, что хочется плакать. Я ненавижу Пьера и его лицемерие, его высокомерие, его костюмы по две тысячи долларов и его сальный запах. Не могу даже думать о том, что я позволила ему убить мою собаку.
— Нет ничего хорошего в том, чтобы обвинять себя в поступках других людей, — заметил Клет. — Я так понимаю, вы подаете гражданский иск против полицейского управления в связи с инцидентом у дома вашего отца. В инциденте участвовал Дэйв Робишо, что создает для меня конфликт интересов, мисс Лебуф. Я хотел бы помочь вам, но в данном случае вряд ли смогу.
— Да отказалась я уже от иска, он не стоит беготни, — ответила Варина.
«Не делай этого», — сказал Клету голос в его голове.
— Мой муж извращенец. Не буду рассказывать, в каких мерзостях он просил меня участвовать, — сказала она. — И при этом он делал все это на трезвую голову. Если честно, меня тошнит от одного воспоминания о нем. Тот факт, что местные считают его великим художником — это просто смешно. У него нет и малейшего представления о том, что значит интимность и взаимное уважение в отношениях между мужчиной и женщиной. Вот почему он изучал коммерческое искусство. В нем нет эмоций. Если бы он когда-нибудь нарисовал то, что у него действительно на уме, он оказался бы в клетке.
Ее глаза увлажнились, она сжала маленькие кулачки на коленях.
— Может быть, я могу рекомендовать вам пару частных детективов в Лафайетте? — предложил Клет.
— Я буду в доме своего отца в Сайпреморт-Пойнт. Я дошла до ручки, мистер Персел. Я должна заботиться о своем отце, но я не могу постоянно оборачиваться в страхе перед своим мужем. Если вы хотите, чтобы я обратилась к кому-то другому, я так и сделаю. Я работаю в области электронных средств безопасности, но это не защитит меня от человека, усыпившего любящее нас животное, члена нашей семьи последние пять лет. Я просто не могу выразить всю свою ярость. Если вы хотите, чтобы мы ушли, пожалуйста, так и скажите. Но не пытайтесь перекинуть меня на какого-то сомнительного детектива в Лафайетте.
Клет почувствовал, что металлический обруч все туже затягивается у него на голове.
— Вы отозвали иск против полицейского управления округа Иберия?
— Я вам об этом уже говорила.
— Давайте-ка я дам вам номер своего мобильного и автоответчика. Плюс к этому, я могу поговорить с вашим мужем о вашей собаке.
— Для этого уже поздно. Более того, в отношении Пьера мне хотелось бы видеть нечто большее, чем пустые разговоры.
— Прошу прощения? — поперхнулся Клет.
— Ой, не обращайте внимания, просто оговорилась.
— Мисс Лебуф иногда говорит резко, но она набожная женщина, мистер Персел, хотя она и на меня за такие слова может разозлиться, — сказал пастор.
— Моя ставка — семьдесят долларов в час плюс расходы, — сказал Клет.
— Вы очень добры, — произнесла Варина, прищурив глаза.
— Скорее всего, вы поймете, что я вам не нужен, мисс Лебуф, — сообщил Клет, — в подобных ситуациях проходит немного времени, и адвокаты договариваются о разделе имущества, и все расходятся, чтобы начать новую жизнь. По крайней мере, умные люди поступают именно так.
— Похоже, вы очень мудрый человек, — ответила она.
— Дэйв Робишо и я в свое время были детективами в полиции Нового Орлеана. Но мы оба ушли оттуда, и это говорит больше, чем хотелось бы сказать, — ответил Клет.
Когда они покинули офис и Клет закрыл за ними дверь, он остался стоять посреди кабинета, как будто не мог вспомнить, где он был и что только что произошло в его жизни. Ветер хлестал оконное стекло плетьми дождя, скрывая канал из вида и размазывая по окну огни машин, пересекающих мост. В животе у него было неспокойно, на лбу выступили капельки пота, и Персел задумался, не заболевает ли он гриппом.
Гретхен, не постучавшись, открыла дверь.
— Почему ты позволил ей так с собой поступить?
— Как?
— Вот же сука подзаборная.
— Не говори так.
— Но это правда.
— Подобные слова в этом офисе не использует никто. Ни я, ни уголовники, ни ты, ни один из наших знакомых. Это тебе понятно?
— Хорошо, она звезда на букву «П» с головы до ног, от того, как она таращит на тебя свои сиськи, до того, как она кладет ногу на ногу, чтобы дать тебе возможность просмотреть главное блюдо. Ты даже не представляешь, как сильно ты меня злишь.
— Я твой работодатель, Гретхен, а ты мой сотрудник. Я думаю, ты очень хорошая девочка, но пока ты на работе, имей уважение.
— Не называй меня девочкой. Ты не знаешь, на что я способна.
Щеки Гретхен были мокрыми, нижняя губа дрожала. Ее джинсы с низкой линией талии обнажали пупок, ее широкие плечи опущены, глаза полны скорби. В этот момент она была похожа скорее на мужчину, чем на женщину. Она села в кресло на место пастора и уставилась в окно.
— Я никогда не причинил бы тебе боли, — обещал Клет.
— Если ты хочешь быть вибратором, будь им, но тогда не делай вид, что ты мужик.
— Гретхен, у меня было много женщин. Все они мне нравились, но любил я по-настоящему только одну. Я пытаюсь сказать, что чувствую к тебе особую привязанность. Мы близки по духу, понимаешь? Давай-ка я приглашу тебя на ужин.
— А кого ты любил?
— Девушку-азиатку. Она жила на сампане на самом краю Южно-Китайского моря.
— Что с ней стало?
— Вьетконговцы убили ее за то, что она спала с врагом. Пойдем, сходим в «Бужангле».
Гретхен вытерла нос рукой:
— Лучше пригласи свою новую кошелку, она больше подходит тебе по стилю.
В пятницу вечером мы с Молли принимали дома гостей и жарили крабов на заднем дворе. Солнце садилось в омут грозовых туч на западе, и небо постепенно превращалось из фиолетового с золотом в зеленое. Бриз приносил запах дождя, падающего из облаков, наполненных влагой залива и рыбьей икрой с болот, и запах свежескошенной травы; его капли падали на теплый бетон и тихо шипели на угле, тлеющем в гриле. Он пах хризантемами, цветущими в покрытых тенью садах, и словно говорил нам о том, что теплый сезон еще не закончился, что жизнь все еще была прекрасным праздником, который рано было приносить в жертву наступающей ночи. Молли развесила японские фонарики между дубами, накрыла стол из красного дерева, украсив его картофельным салатом, жареным рисом, фруктами и вареной кукурузой, а я зажег бутановую горелку под кастрюлей рядом с корзиной, кишащей живыми голубыми крабами. По ту сторону канала, в городском парке, прожекторы горели неистовым светом над бейсбольным стадионом, где мальчишки, отказавшиеся признавать уход лета на покой, гонялись за мячом, отбитым тренером от домашней базы. Подобный вечер люди моего поколения связывают с более предсказуемой эрой, быть может, во многом несправедливой, но обладающей гораздо большей степенью благовоспитанности, доверия и общего чувства добропорядочности, которое, хорошо то или плохо, по-видимому, определяло то, кем мы являемся. Не было ничего плохого в том, чтобы выпивать у себя на заднем дворе, наблюдая за закатом или далеким лодочником на канале, в то время как пары танцевали на верхней палубе. У каждого приходит время в жизни, когда прилив, отлив или медленное падение солнца с небосвода не представляют никакой важности.
Начали прибывать гости, и я попытался отыскать взглядом Алафер, которая, как я думал, должна была к нам присоединиться.
— Алафер ушла в кино с новой подругой, — сообщила Молли, очевидно, читая мои мысли.
— У нее свидание? — спросил я.
— У Клета появилась новая ассистентка. Алафер познакомилась с ней сегодня утром. Похоже, они друг другу понравились.
— Где Алафер? — спросил я резко.
— Еще минуту назад она искала ключи от машины. Ты что, не хочешь, чтобы она уезжала?
Я вернулся в дом и заметил перед домом Алафер, она садилась в свою подержанную «Хонду». Я выбежал через переднюю дверь, жестами прося ее остановиться, не забывая при этом о вежливости по отношению к прибывающим гостям. Тем временем моя дочь уже отъехала от обочины, и мне пришлось выйти на улицу и махать руками, чтобы она меня заметила. Стоп-сигнал ее машины загорелся, и моя дочь припарковалась рядом с «Шэдоус». Она наклонилась, чтобы рассмотреть меня в боковое зеркало:
— Разве Молли не говорила тебе, что я уезжаю? — спросила она.
Я сел на переднее пассажирское сиденье и захлопнул дверь.
— Ты идешь в кино с Гретхен Хоровитц?
— Да, мы вроде как повздорили с ней этим утром в офисе Клета, но она оказалась весьма приятным человеком. Я ее пригласила в кино. Что-то не так?
— Сложно сказать. Я с ней даже не знаком. Но у меня такое ощущение, что она родом из очень плохого квартала. Не исключено, что она путалась с очень плохими парнями из Майами.
— Какими плохими парнями?
— Типа мафиозных кубинцев, для начала.
— Она работает на Клета. Это значит, что он считает, что с ней все в порядке.
— Алафер, я не могу точно сказать, что это за девчонка. Клет считает, что она его дочь. Во что он не хочет верить, так это в то, что она наемный убийца, которого в ее кругах зовут Карузо. Не исключено, что она пришила пару-тройку из банды Джиакано, двоих в Новом Орлеане и одного на автобусной станции в Бэтон Руж.
— Это точно не она.
— Вполне вероятно, что она, — возразил я.
Алафер уставилась прямо перед собой на все более глубокую тень под зарослями черного дуба. Ветер дул с Залива, и стена из бамбука, растущего перед «Шэдоус», громко терлась спиной о забор с острыми пиками.
— Ты хоть в чем-нибудь из этого уверен? — спросила она.
— Нет, я знаю только то, что сказал мне Клет.
— А Хелен Суле в курсе?
— Более или менее.
— И почему же она ничего не предпринимает?
— Потому что иногда ни она, ни я не верим инстинктам Клета. Потому что друзей сдавать нельзя, что бы они ни делали.
— Спасибо за брифинг.
— Ты все равно отправишься с ней в кино?
— Гретхен ждет меня в мотеле. Она весьма и весьма зла на Клета.
— Это с чего бы?
— Что-то связано с Вариной Лебуф. Клет вроде как едет в Сайпермонт-Пойнт на встречу с ней сегодня.
— У тебя аспирин есть? — спросил я.
— В бардачке. Гретхен как-то замешана в делишках семейки Дюпре?
— Возможно.
— То есть ты считаешь, что Гретхен выведет тебя на исчезновение Ти Джоли Мелтон и смерть ее сестры, верно?
— Возможно.
— Если, когда мы вернемся, вы все еще будете тусоваться на заднем дворе, могу ли я пригласить Гретхен к нам присоединиться?
— Думаю, это не самая лучшая идея.
— Я не верю в то, что она наемный убийца. Я считаю, что у нее нет друзей и что ей по жизни досталось, и что она чувствует себя преданной потому, что Клет сегодня встречается с Вариной Лебуф. И что, наша семья захлопнет дверь перед носом такого человека? Посмотри мне в глаза и скажи, Дэйв. Когда это мы начали бояться одиноких людей, не имеющих друзей?
Мне стало жалко юристов, которым предстояло встретиться с Алафер в зале суда лицом к лицу.
В темноте кинотеатра Гретхен Хоровитц сидела неподвижно, словно была поглощена каждой мельчайшей деталью фильма, от первой сцены и до титров, ни разу не оторвав взгляда от экрана. Алафер никогда не видела, чтобы кто-то смотрел простой фильм с таким напряжением. Даже когда титры полностью закатились под потолок, Гретхен подождала, пока логотип студии и дата производства фильма не исчезнут с экрана, и только потом позволила себе оторвать взгляд от экрана. Они смотрели «Пиратов Карибского моря».
— Знаешь последние слова Джона Диллинджера? — спросила она.
— Нет, — ответила Алафер.
— Дело было в Чикаго, в театре «Библиограф». Он только вышел с просмотра «Манхэттенской мелодрамы» с двумя проститутками, которые продали его федералам. Ты про женщину в красном слышала, так ведь? На самом деле она была в оранжевом. Так вот, Джон Диллинджер сказал: «Вот это, блин, настоящий фильм». Смотрела «Джонни Д.»? Джонни Депп играл Диллинджера. Боже мой, он был великолепен. Критики, правда, так и не поняли, о чем фильм. Но это объяснить достаточно просто — большинство из них тупицы. На самом деле это история любви. Подружкой Джона была индианка по имени Билли Фречет. Она красавица. В последней сцене федерал, пристреливший Диллинджера, отправляется навестить Билли в тюрьме и говорит ей, что последними словами Джонни были «Скажи моей ласточке „пока-пока“». Я, блин, плакала на этой сцене.
— А почему ты весь фильм держала в руках мобилу? Ждешь звонка?
— Да так, один парень из Флориды досаждает. Ты вообще слышала, что я говорила про Диллинджера и Билли Фречет?
— Конечно!
Они стояли на улице, неподалеку от одного из мостов через Байю-Тек. Воздух остыл и пах болотом, а на горизонте сахарный завод, подсвеченный, словно крейсер в порту, выпускал гигантские клубы дыма.
— Тебе здесь нравится? — спросила Гретхен.
— Я здесь выросла, — ответила Алафер, — но родилась я в Эль-Сальвадоре. Свою жизнь там я толком не помню, кроме той резни в моей деревне.
Гретхен замерла и посмотрела не нее:
— Да ладно. Ты такое видела?
— Мэрикноллский пастор помог нам с матерью перелететь сюда. Мы разбились у Сайтвест-Пасс. Кто-то заложил бомбу в наш самолет. Мать погибла. Дэйв нырял без воздуха в акваланге, но вытащил меня из-под обломков.
— Ты описываешь это в своей книге? Той, которая скоро должна выйти?
— Частично.
— Вот бы мне уметь писать. Я хотела бы писать сценарии. У меня есть степень младшего сотрудника и пятнадцать часов факультативных занятий во «Флорида Атлантик». Думаешь, я смогла бы попасть на курсы сценаристов Техасского университета?
— А почему бы нет?
— Понимаешь, я никогда не была отличницей. Я думаю, что в половине случаев преподаватели-мужчины ставили мне оценки только за сиськи. Мне каким-то образом удавалось выбирать почти всех преподавателей мужского пола. Так, подожди минутку, мне звонят.
Гретхен пересекла парковку и начала разговор, повернув за угол кинотеатра. Какие-то подростки, выходящие с улицы на парковку, прошли мимо нее, затем оглянулись и засмеялись.
— Что там смешного? — спросила Алафер.
— Вон та дамочка уронила телефон в лужу, так я такого трехэтажного мата никогда не слышал, — ответил один из мальчишек.
Алафер взглянула на часы, затем подошла к углу здания. В темноте она услышала голос Гретхен. В глубине души она, вероятно, надеялась, что услышит будничный разговор девушки со своим парнем или родственником. Или же просьбу, или спор из-за денег. Но голос, донесшийся до нее, вовсе не был будничным. Он был скорее пугающим и принадлежал не той Гретхен Хоровитц, которая умилилась истории любви Билли Фречет и Джона Диллинджера.
— Слушай сюда, и в твоих интересах понять меня с первого раза, — сказала Гретхен, — я выхожу из игры, можешь больше не оставлять посланий в тайнике. Последнее дело за счет заведения. Нет, Рэймонд, я говорю, а ты слушаешь. Забудь мой номер и не пытайся больше со мной связаться, — за этим последовала пауза. — Лавочка прикрылась. Возвращайся на Кубу. Открой себе забегаловку на пляже. Я думаю, что ты зря беспокоишься. Люди, которые платят нам, делают это по одной причине: они сами не могут выполнить эту работу. А потому адъёс и аста ла кукурача или, как там его, всего тебе и держись от меня подальше.
Гретхен закрыла крышку телефона и повернулась, столкнувшись лицом к лицу с Алафер.
— Я тебя не заметила, — сказала она.
— С кем это ты?
— С тем, у кого у меня был антикварный бизнес в Ки-Уэст. Он гусано и вечно чем-нибудь озабочен.
— Червяк?
— Батистианец, противник революции. В Майами таких полным-полно. Они обожают демократию, пока всем заправляют их же нацики. Гретхен криво улыбнулась и пожала плечами. — Мы завезли антиквариат, но не совсем легальный, его вроде как только откопали где-то у пирамид индейцев майя, а частные коллекционеры за такой товар платят хорошие деньги. Я бросила это дело. Ты что-то говорила о том, чтобы поехать к тебе на барбекю из крабов?
— Да поздновато уже.
— Не для меня.
— Может, лучше выпьем в «Клементине»? — предложила Алафер.
— Ты на меня странно посмотрела. А ты что подумала, о чем я разговаривала?
— Не уверена, да и не мое это дело.
— У тебя было очень странное выражение лица.
— У тебя грязь в волосах. Ты, должно быть, телефон уронила.
Гретхен коснулась пальцами уха и посмотрела на них.
— Думаешь, я бы прижилась в таком месте, как Техасский университет? Я слыхала, там куча богатеньких детишек учатся. А я далеко не отличница. Говори уж правду, меня непросто обидеть.
Клет Персел повернул свой «Каддилак» к югу на двухполосном шоссе и отправился по окантованной деревьями возвышенности, ведущей к Сайперморт-Пойнт. Поверхность бухты цветом напоминала потускневшую латунь, волны поднимались лишь ближе к берегу, а позднее солнце было злым и неприступным, как красный сигнал светофора на железнодорожном полотне. Он опустил козырек, но тот не помог ему избавиться от яркого солнца, светившего прямо в глаза. Ему пришлось держать руль одной рукой, а второй закрывать лицо от солнца. Оно было как будто заодно с голосами у него в голове, пытавшимися заставить его развернуться на ближайшем пятачке и гнать обратно в Новую Иберию, где он нашел бы бар с видом на Байю-Тек, чтобы тихо напиваться до беспамятства в следующие пять часов.
Но предзнаменования и предчувствия никогда не имели власти над Клетом Перселом. Закат был потрясающим, а нефть, выброшенная в Залив, либо совсем не вредила его морским обитателям, либо даже разложилась естественным путем, как утверждали нефтяные компании и правительственные ученые мужи. Он со своим лучшим другом избежал смерти на болотах, оставив своих врагов разорванными в кровавые клочья среди камелий, дубов, ореховых деревьев и лопухов. Сколько же раз ему удавалось миновать украшения в виде таблички с именем на большом пальце ноги? Может, это и не случайно. Может быть, ему было отведено гораздо больше времени, чем он думал, может быть, мир был не просто хорошим местом, но еще и стоил того, чтобы за него бороться. Может быть, мир — это залитый неоном парк развлечений, как старый добрый пляж Понтчартрейн Бич с бесплатным входом, где чертово колесо и фейерверки четвертого июля навсегда врезались в память на фоне вечернего неба.
Варина Лебуф позвонила и сказала, что нашла фотографию, которую, по ее мнению, ему стоило бы видеть. Может, нужно было проигнорировать ее звонок и не ехать в Сайперморт-Пойнт? С другой стороны, что же было столь плохого в его влечении к противоположному полу или том факте, что ему правилось, когда женщина, проходя мимо, бросает призывный взгляд через плечо на мужчину? Что плохого в том, что его завораживала тайна, скрывающаяся в глубине женских глаз, как и их манера скрывать свои секреты и одеваться скорее друг для друга, нежели для мужчин? Почему это возраст должен мешать ему быть самим собой? Последние минуты матча — это просто последние минуты матча, но игра длится до последней минуты. А ведь бывает еще и дополнительное время.
В своих мыслях Клет Персел был почти свободен от всех условностей и уже готовился вернуться к старому доброму буги-вуги, когда его взгляд упал на бухту, окруженную морем покрытых мхом кипарисов, и зеленое дождевое облако, ползущее на солнце. Где же он видел все это раньше? Почему этот морской пейзаж заставил его сердце сжаться? Почему он не мог признать, что утрата — это тоже часть жизни? Почему же он всегда искал суррогатную замену девушке, которую навсегда у него отняли, девушке, оказавшейся незаменимой? К сожалению, Клет знал ответ на собственный вопрос. Когда смерть крадет любовь всей твоей жизни, никакая месть не заполнит пустоту в сердце. Ты живешь ненасытной злостью и физическими влечениями, ты ежедневно гробишь свое бренное тело, и так до конца твоих дней, и ни на мгновение тебе не суждено снять маску придворного шута.
Клет включил радио на полную громкость, и даже не убавил звук, пока не увидел дом на сваях, который описала по телефону Варина Лебуф. Дом из выцветшего на солнце и ветре некрашеного кипариса был накрыт остроконечной крышей с синтетическим противопожарным покрытием, сливавшимся с местностью. Варина играла в бадминтон с двумя чернокожими девочками, одетыми в цветастые сарафаны, украшенные ленточками.
Он остановил свой «кадди» на траве и вышел из машины. Варина была одета в шорты, высоко закатанные на бедрах, и блузку без рукавов, из-под которой выглядывали бретельки бюстгальтера. Ее раскрасневшееся лицо светилось счастьем, карие глаза сверкали электричеством, как свет, попавшийся в бочку темной воды.
— Бери ракетку, — сказала она.
Персел снял шляпу с загнутыми вверх краями и легкий ситцевый пиджак и положил их в машину, с неудовольствием отметив, что его рубашка, выбившаяся сзади из слаксов, обнажила бока, свисающие ниже ремня.
— Твоего отца уже выписали из больницы? — спросил он, заранее зная ответ.
— Он как минимум еще два дня проведет в Медицинском центре Иберии. Мне тут близняшки компанию составляют, их мать в свое время работала на моего отца, а он стал их крестным.
— Да ну? — удивился Клет.
— Именно так. А ты что, слышал про него плохие истории?
— Может и слышал, не помню.
Она подняла ракетку, и волан со свистом пролетел мимо его головы.
— Давай же, я уверена, что ты просто ас, — поддразнила его Варина.
Но Клет был словно корова на льду. Залепив ракеткой по сетке, он растянулся на газоне, споткнувшись о стоявший на нем стул, затем запустил волан в деревья и, наконец, едва не наступил на одну из девочек.
— Лучше мне сдаться, — выдохнул он.
— У тебя прекрасно получается, — возразила Варина, — девочки, давайте отведаем нашего мороженого и пирога, и вам нужно будет уже бежать домой. У нас с мистером Клетом дела.
— У кого-то день рождения? — спросил Клет.
— Завтра. Утром я повезу их в зоопарк.
— Я не хотел вам мешать, — ответил Персел.
— Нет-нет, ты никому не мешаешь. Заходи в дом. Девочки, а вы руки мыть, давайте поторопимся.
— Мне надо пару звонков сделать, — соврал он, — я подожду здесь, покурю пока.
Он наблюдал за Вариной, провожавшей девочек в дом. Через окно он видел, как они собрались за тортом и банкой мороженого на столе. Он зажег сигарету и выкурил ее, стоя на ветру, не в состоянии избавиться от внезапно возникшего чувства дискомфорта. Зачем вдруг девочкам надо было уйти? Они были празднично одеты и могли бы поиграть на лужайке, пока Клет рассматривает фотографию, которая, по словам Варины, может представлять для него интерес.
Близняшки выбежали из дома и, держась за руки, отправились вверх по дороге. Варина поманила его внутрь.
— Ничего, что дети в одиночку отправились домой? — спросил он.
— Они живут неподалеку, — ее подбородок был в мороженом, и она вытерла его тыльной стороной ладони, — я наблюдала за тобой из окна, тебя что-то беспокоит?
— Луизиана временами напоминает мне Юго-Восточную Азию. Может, это и странно, но я был одним из немногих, кому там было хорошо.
— Ты был во Вьетнаме?
— Две командировки. Побывал также в Таиланде, Филиппинах и Камбодже, но об этом мы должны были помалкивать. Я б вернулся во Вьетнам, будь такая возможность.
— Зачем?
— Была у меня там девушка, ее звали Майли. Я всегда хотел разыскать ее семью, кажется, вьетконговцы их для перевоспитания упекли в лагерь, но я не уверен.
— А с ней что случилось?
— Ее убили.
— Кто?
— Какая разница? Мы выжигали напалмом целые деревни. Армия Северного Вьетнама живьем закапывала людей на берегах Ароматной реки. Я помогал откапывать их тела. Когда я был в Сайгоне, там было место под названием Стейк, там проходили публичные казни. Французы тоже были еще те отморозки. Клетки с тиграми и все такое. Многие их легионеры были немецкими военными преступниками. Вся страна, и север, и юг, была одним сумасшедшим домом без морали и нравственности. Людей сначала поимели коммунисты, а потом и мы.
Варина изменилась в лице, открыла дверь холодильника и достала бутылку текилы, пару банок пива «Карта Бланка» и блюдце с ломтиками лайма. Она поставила текилу, мексиканское пиво и лайм на стол, достала с полки две рюмки и осторожно пододвинула их к бутылке текилы.
— Мне очень жаль, что ты потерял девушку, — сказала она. — Налей себе выпить, я вернусь через минуту.
— Не уверен, что мне хочется пить.
— Зато мне хочется, и я хотела бы, чтобы ты ко мне присоединился. Разве я сказала что-то не так?
— Нет, все в порядке.
— Просто у меня сложилось такое впечатление.
— Зачем ты отправила девчушек домой?
— Я обещала их матери, что они вернутся домой до темноты. Им идти-то здесь метров двести, но поверь, если бы я думала, что им что-то угрожает, я бы отвезла их прямо к крыльцу. Я знаю их семью с детства.
Клет открутил крышку и налил две полных рюмки. Бутылка в его руке была холодной, твердой и полной энергии.
— Может, покажешь мне теперь ту фотографию? — спросил он.
— Сейчас вернусь, — ответила Варина.
Персел сел за стол, посолил лайм, прикоснулся губами к рюмке и залпом выпил ее, запив пивом. Он почувствовал прилив крови, который заставил его закрыть глаза и резко выдохнуть, как будто тело окунули в ледяную воду. «Ух ты», — подумал он и пососал дольку соленого лайма. Он услышал звуки душа, доносившиеся откуда-то из глубины дома.
Клет снова наполнил рюмку до краев, поднес ее ко рту и посмотрел через окно, казалось, на бесконечный залив, латунная поверхность которого сливалась с небом, где солнце казалось не более чем искрой. В дверном проеме показалась Варина с мокрым полотенцем в руках. Она переоделась в джинсы, мокасины, расшитые бисером, и ковбойскую рубаху, цветом напоминающую гранат.
— Пойдем, — сказала она.
— Я налил тебе рюмку, — ответил Клет, — а пиво еще есть?
— Нет, это было для тебя. Вот та фотография, что я хотела показать.
Они перешли в комнату без окон, где из мебели был лишь диван и раскладная кровать. На диване восседал большой плюшевый медведь, словно наблюдающий за тем, что происходит вокруг него. Над ним висели две полки, заставленные антикварными индейскими куклами, каменными помольными чашами в компании томагавка и топорика, украшенных разноцветными перьями и глиняными поделками, которым, судя по едва различимым узорам, было не менее сотни лет. Варина достала из-под кровати альбом, села на матрац и начала перелистывать страницы, потерявшие от времени гибкость. Она так ни разу и не подняла взгляда на частного детектива.
Клет сел рядом с ней. Она перешла в самый конец альбома и достала конверт с фотографиями.
— Эти были сняты на фотоаппарат, которым мы пользовались вместе с Пьером, — начала объяснять Варина, — думаю, он забыл про пару фотографий, которые сделал в ночном клубе. Я их напечатала пару лет назад и тоже забыла про них, но вчера я ездила в дом в Женеаретте за парой вещей и прихватила с собой этот альбом.
Она достала снимок из конверта и протянула ее Клету. На ней Пьер Дюпре стоял перед небольшой сценой, украшенной рождественскими венками и мишурой. Рядом с ним была молодая креолка с золотыми лютиками в волосах, одетая в вечернее платье красновато-лилового цвета с орхидеей на груди. Она не касалась стоявшего рядом Пьера.
— Эту девушку вы ищете с Дэйвом Робишо? — спросила Варина.
— Это Ти Джоли Мелтон.
— И Пьер утверждает, что не знает ее?
— Так говорит Дэйв. Я не имел удовольствия познакомиться с твоим мужем.
— Я более не считаю его своим мужем.
— Думаешь, у мистера Дюпре и Ти Джоли был роман?
— Боюсь, ты меня в первый раз не расслышал. Пьер мне не муж, а это означает, что я бросила отслеживать его внеклассные приключения много лет назад. Он унаследовал худшие черты характера с обеих сторон семьи. Его дед — деспотичный урод, считающий себя генетически выше всех. Семья его матери заработала свое состояние потом и кровью арендованных зэков. Они буквально до смерти эксплуатировали этих бедных уголовников. Я ненавидела появляться с ними на публике.
— Почему? — спросил Клет.
— Они думают, что весь мир точно такой же, как и округ Святой Марии. Они считают, что официанты должны пресмыкаться перед ними всякий раз, когда они проголодаются. Они хамоватые, шумные, не читают книг и не смотрят фильмов, потому что говорить могут только о себе любимых. Они ни разу не пригласили моего отца в гости. Извини, но я их просто терпеть не могу. Не хочу больше об этом говорить. А твой брак стал историей успеха? И поэтому ты не женат? Ведь ты же не женат, верно?
Следовать логике ее размышлений было крайне сложно.
— Моя жена бросила меня ради одного буддистского гуру в Болдере, Колорадо. Этот парень заставлял людей раздеваться догола перед всей коммуной, которой он заправлял. Так она ему в придачу еще и большую часть наших сбережений передала, а наш бракоразводный процесс занял три года, и к его окончанию я уже залег на дно в Эль-Сальвадоре, где прятался от обвинения в убийстве. Может, пойдем, прогуляемся?
— Ты убил человека?
— Не совсем так. Я думал, у того парня в руке ствол. В любом случае, он был никчемным мешком дерьма и рано или поздно словил бы пулю. Мне надо выпить.
— Наливай.
— Может, вернемся на кухню? — спросил Клет.
— Нет, я хочу остаться здесь. Это была моя комната, когда я была ребенком. Она всегда оставалась моей, даже когда я покинула отчий дом. Что мне делать с фотографией?
— Отдай ее Дэйву. Если ее возьму я, это может создать проблемы с цепочкой вещественных улик.
— Там на столе стоит поднос, не мог бы ты принести напитки и лайм? А фотографию я пока положу обратно.
— На улице хорошо, может, выпьем на веранде?
— Нет, туда я выходить не хочу, комаров сегодня просто тьма. Тебе здесь не нравится?
Клет, упершись руками в колени, разглядывал дальнюю стену и индейские артефакты на полках и столкнулся взглядом с рассматривавшим его плюшевым мишкой.
— Не стоит мне называть человека никчемным мешком дерьма, даже того парня, что я прикончил в свинарнике. Его звали Старквезер, прям как того парня, завалившего кучу людей в Небраске. Я просто говорю, что у меня есть темное прошлое. Какое-то время я путался с мафией в Рино и в Флэтхед-Лэйк в западной Монтане. Потом эти парни оказались на борту самолета, разбившегося в горах. Я слышал, они были похожи на свиные отбивные, когда их вытаскивали из ельника. В общем, я тот еще тип.
— Ты пытаешься меня отпугнуть?
Персел помассировал пальцами виски:
— Подожди минутку. Есть вещи, о которых я просто не могу говорить без рюмки в руке, иначе мой гироскоп заклинивает, и я начинаю падать где попало.
Он отправился на кухню и вернулся с рюмками, пивом, текилой, лаймом и солонкой на подносе.
Клет опрокинул рюмку текилы и отпил пива, чувствуя, как оно движется вниз по его горлу, холодное, яркое и мягкое. Он пососал дольку лайма и налил еще одну рюмку, которая чуть не лишила его дыхания и, казалось, моментально отразилась на щеках красными гвоздиками.
— Похоже, у меня происходят какие-то физиологические изменения. Последнее время бухло отправляется прямиком в мой кровоток, прям как героин через вену. Или как керосин в костер. Я иногда чувствую дракона, запертого в моей груди, да и ноги, бывает, не слушаются.
— Так, может, тебе не стоит пить?
— Это все равно, что сказать папе римскому, что он не должен работать по воскресеньям.
— Не принижай себя.
— Чего?
— Мир жесток ко всем нам, а некоторых из нас он просто ломает, — ответила Варина. — Зачем делать это с собой, если оно и так произойдет? Все, что мы заберем с собой, это воспоминания о хороших временах и хороших людях, повстречавшихся нам на пути.
— Никогда я этого не понимал.
— Ты совсем не так прост, как хочешь казаться. — Клет не ответил, и Варина продолжила. — Уже почти стемнело, я включу свет, не люблю темноту.
— Зачем ты говоришь мне об этом?
— Потому что я не скрываю того, что делаю, — она подошла к напольному торшеру, щелкнула выключателем и повернулась к Клету. — Я тебе нравлюсь?
— Я постоянно попадаю в передряги, мисс Варина. Постоянно. Думаю, у тебя достаточно было в жизни проблем.
Она расстегнула рубашку и верхнюю пуговицу на джинсах.
— Скажи мне, я тебе нравлюсь?
— Конечно, нравишься.
— Тебе нравится, как я сейчас выгляжу? Или, может, я слишком прямолинейна? Скажи.
— У меня нет никаких иллюзий насчет собственного возраста, привлекательности и причин конца моей карьеры. Мне лучше уйти. Зря я сюда приехал. Ты прекрасная леди, мисс Ви, и для меня было бы честью иметь отношения с такой женщиной, как ты, но ты все еще замужем, и все это нам выйдет боком.
— Только назови меня еще раз «мисс», и я тебя ударю. Нет же, Клет, не вставай. Позволь мне сделать это для тебя. Пожалуйста. Ты не представляешь, насколько важна любовь хорошего мужчины. Нет, не только хорошего, но и сильного мужчины. Ведь ты же хороший мужчина, правда? О, Клет, ты такой милый. Клет, Клет, Клет, боже, как мне хорошо, как мне хорошо…
Он закрыл глаза и почувствовал, словно теплая океанская волна опрокинула его на горячий песок.
