Ранее в этой главе и в главе 2 мы увидели, как правила игры обогащают богатых и ухудшают положение бедных. Правительство сегодня играет двойную роль в текущей ситуации с неравенством: оно частично ответственно за неравенство в доходах до их налогообложения, а также в том, что предпринимается ничтожно мало усилий по исправлению уровня неравенства посредством прогрессивного налогообложения и социальной политики.

Так как богатые становятся богаче, им есть что терять вследствие действий по регулированию рентоориентированного поведения и перераспределения доходов в соответствии с построением более справедливой экономики. Посему они задействуют больше ресурсов, чтобы прекратить эти попытки регулирования. Разумеется, может показаться странным тот факт, что, по мере того как усиливается неравенство, мы делаем все меньше и меньше, дабы приостановить его последствия, но это именно то, чего и следовало ожидать. Это именно то, что происходит сейчас во всем мире: более эгалитарные общества усиленно работают над предотвращением социальной сплоченности; в более неравных обществах политика правительства и других институтов благоприятствует этому неравенству. И эта ситуация уже довольно подробно задокументирована[304].

Мы начали прошлую главу с объяснения того, как представители верхушки стараются оправдать собственный уровень доходов и богатства и как теория предельной производительности, при которой тот, кто получает больше, получает это за то, что внес в развитие общества наибольший вклад, стала доминирующей доктриной, по крайней мере в современной экономике. Но также мы отметили, что кризисная ситуация ставит эту теорию под большой вопрос[305]. Те, кто совершенствовался в навыках выдачи грабительских ссуд, кто помогал формировать деривативы, описанные миллиардером Уорреном Баффетом как «финансовое оружие массового уничтожения», и те, кто придумывал новые безрассудные условия ипотеки, которые и привели к кризису в этой сфере, остались в итоге с миллионами, а иногда и с сотнями миллионов долларов[306].

Но и прежде было ясно, что тонкая связь между оплатой и социальным вкладом была крайне слаба. Как мы отмечали ранее, великие ученые, сделавшие открытия, которые легли в основу развития нашего современного общества, практически ничего не получили, особенно если сравнивать их прибыль с прибылью тех финансовых чародеев, которые привели мир к краю пропасти.

Но в этом случае важен еще более глубокий философский аспект: в реальности мы не можем отделить вклад одного человека от общего совокупного продукта на выходе. Даже в контексте технологических изменений большинство изобретений основывались на существовавших ранее исходных элементах, они не были, по существу, принципиально новыми. Сегодня, по крайней мере во многих проблемных отраслях, огромная доля всех положительных тенденций зависит от базовых исследований, финансируемых правительством.

Гар Альперовиц (Gar Alperovitz) и Лью Дейли (Lew Daly) в 2009 году заключили, что «если большая часть того, что мы имеем, перешла к нам в качестве подарка от предыдущих поколений в результате исторического развития, важный вопрос состоит в том, сколько может дать каждый отдельный человек сегодня или в будущем»[307]. Действительно, успех конкретного предпринимателя зависит не от «унаследованной» технологии, а от институциональных установок (правил, законов), наличия квалифицированной рабочей силы на рынке труда и от возможностей и доступности благоприятной инфраструктуры (транспорта и коммуникаций).

Другой аргумент часто предлагается защитниками статус-кво: определенный уровень неравенства совершенно необходим для того, чтобы стимулировать людей на работу, сбережения и инвестиции. В этом случае спутываются две позиции. Первая состоит в том, что хорошо бы не иметь неравенства вовсе. Вторая – что мы были бы более обеспеченными, если бы нынешний уровень неравенства был ниже. Я и, насколько мне известно, многие прогрессисты, не спорю с необходимостью неравенства. Мы четко понимаем, что иначе пространство для стимулирования исчезнет вовсе. Вопрос состоит в том, насколько мы проиграем в деле стимулирования людей, если наше неравенство будет меньше? В следующей главе я попытаюсь дать объяснение тому, как снижение неравенства может повысить фактическую производительность.

Конечно, большая часть того, что мы называем стимулирующими выплатами, на самом деле ими не является. Это название дано с целью оправдать существующее неравенство и ввести общество в заблуждение относительно того, что без этого уровня неравенства наша экономическая система не будет работать должным образом. Это стало очевидным в условиях финансового взрыва 2008 года: банки были так смущены, что сменили название своих выплат руководящим лицам «бонусы производительности» на «бонусы удержания» (даже в условиях того, что вознаграждаемая деятельность не могла называться иначе как плохой работой).

В контексте схем стимулирующих выплат предполагается, что чем лучше проведена работа, тем выше плата за нее. То, что делали банки, было обычной практикой: когда наблюдался спад в измеряемых показателях, используемых для определения компенсаций, система этих компенсаций претерпевала изменения. Суть была в том, что одинаково хорошо могли платить и за отличную, и за убыточную работу[308].

Экономисты склонны избегать сути вопроса о сравнительной важности различных факторов, приведших Соединенные Штаты к сегодняшней ситуации неравенства. Растущее неравенство в доходах и капитале, а также увеличивающаяся доля дохода, принадлежащая к тем формам, которые наименее справедливо распределяются, ведут к еще большей степени неравенства в рыночных доходах. И, как мы увидели ранее в этой главе, менее прогрессивный налог и слабая политика социальных программ ведут к еще большему их увеличению после выплаты налогов и перераспределения доходов.

Объяснение этого увеличения, основывающееся на рассеивании и разбросанности заработных плат, весьма спорно. Некоторые специалисты делают акцент на технологических изменениях – так называемой ловкости приспособиться к технологическим переменам (skill-biased technological change). Другие акцентируют внимание на социальных факторах – ослаблении профсоюзов, упадке регулирования социальных норм. Третьи делают упор на процессы глобализации. Четвертые – на увеличивающейся роли финансового сектора. За каждым из этих объяснений стоит собственный интерес: борцы за систему свободных рынков видят в этом главенствующую роль глобализации, а борцы за более сильные профсоюзные организации считают ослабленные профсоюзы главной причиной кризиса. Некоторые дебаты относятся к самым разным аспектам неравенства, которые были обозначены выше: растущая роль финансовой системы может иметь мало общего с поляризацией зарплат в среде представителей среднего класса, но много общего с формированием капитала на верхушке. В разное время на арену попеременно выдвигались различные силы: глобализация, вероятно, имела существенное значение, скажем, начиная с 2000 года, нежели в предшествующие десятилетия. Однако всем без исключения экономистам ясно, что выявить роль одного-единственного фактора в данном случае – задача невероятно трудная. Мы не можем ставить экспериментов, чтобы выяснить, каков был бы уровень неравенства при сильных профсоюзах, принимая во внимание, что остальные факторы остаются неизменными. Более того: различные механизмы взаимодействуют между собой: конкурентные силы глобализации – угроза потери какой бы то ни было работы – ослабление в связи с этим деятельности профсоюзных организаций[309].

Для меня бо́льшая часть этих споров представляется бессмысленной. Смысл есть в том, что неравенство в Америке (и ряде других стран) возросло настолько, что больше не может быть игнорировано. Технологии (тот самый skill-biased technological change) могут иметь центральное значение среди ключевых факторов текущих проблем, особенно когда дело касается поляризации рынка труда. Но даже в этом случае мы не должны сидеть сложа руки, наблюдая за последствиями происходящего. Жадность, разумеется, можно назвать наследуемой чертой человеческой природы, но это не означает, что мы должны мириться с последствиями действий беспринципных банкиров, которые эксплуатируют бедных и вовлекают их в осуществление своих грабительских монопольных операций. Мы можем и должны регулировать деятельность банков, игнорировать несправедливые условия кредитования, они должны отчитываться за свои преступные действия и должны понести наказание за свою монопольную деятельность.

Серьезными помощниками в условиях последствий технологического переворота могут стать усилившиеся профсоюзы и реформированный институт образования. И даже не очевидно, что этот поворот примет тот курс, о котором мы говорили: если заставить компании оплачивать последствия нанесения вреда окружающей среде, в которых они виноваты, компании могут повернуть свою деятельность не в русло технологического переворота, а в русло использования ресурсосберегающих технологий. Низкие процентные ставки могут стимулировать компании к роботизации производства, заменяющей неквалифицированный труд; так альтернативная макроэкономическая и инвестиционная политика может замедлить темп потери нашей экономикой квалификации. И пока экономисты могут оспаривать роль глобализации в процессе роста уровня неравенства, точки асимметрии в глобализации, на которые мы обращаем внимание, поставят работников в особенно невыгодное положение. Мы можем управлять процессами глобализации лучше – способами, которые могут привести к уменьшению неравенства по всему миру.

Мы также отмечали выше, что рост финансового сектора как части национального дохода Соединенных Штатов (иногда связываемый с финансиализацией экономики) стал основой развивающегося неравенства, одновременно способствуя обогащению верхушки и обеднению низов. Джейми Гэлбрейт показал в своих исследованиях, что страны с развитым финансовым сектором экономики обнаруживают серьезное неравенство, и связь эта не случайна[310]. Мы уже наблюдали, как дерегулирование и скрытые и явные правительственные субсидии разрушали экономику, не только обогащая и без того богатый финансовый сектор, но и способствуя более легкому вертикальному перемещению финансовых средств. Мы не можем с большой уверенностью утверждать, какая доля неравенства должна присутствовать в развивающейся экономике, чтобы понять, какие изменения в принятии политических решений необходимо сделать.

Каждый фактор, способствующий росту неравенства, должен быть внимательно изучен; акцент необходимо сделать на тех факторах, которые действуют на экономикунапрямую: например, невероятное могущество монополий и разрушительный характер принятия политических решений. Неравенство укоренилось в нашей экономической системе, и необходим серьезный комплекс мер, который я постараюсь описать в 10-й главе, чтобы выкорчевать его.

В этой главе мы объяснили, что существуют альтернативные теории неравенства, в контексте которых оно выглядит более «оправданным», доходы верхушки – более заслуженными, а расходы на выявление неравенства и перераспределение кажутся чересчур для общества значительными. «Достижение» модели определения доходов состоит в том, что она фокусируется на усилиях отдельных индивидов, а неравенство есть результат различного приложения этих самых усилий – к ним очень сложно придраться, а не оценить их – несправедливо и неправильно. История Горацио Элджера, описанная нами в предисловии, принадлежит этой традиции: в многочисленных историях о движении «из грязи в князи» сугубо личным делом индивида оставалось то, как он сам сможет выбраться из бедности. Эти истории могли содержать частичку правды, – но только частичку. В первой главе мы уже выяснили, что главным определяющим фактором достижения индивидом успеха становится доход и уровень образования его родителей, ну, может, еще удача.

Основной тезис этой и предыдущей главы состоит в том, что неравенство не есть лишь результат сил природы или неких абстрактных механизмов рынка. Мы можем желать того, чтобы скорость света увеличилась, но увеличить ее самостоятельно не в нашей власти. Неравенство в самом широком смысле есть результат политики правительства, которая формирует его посредством технических изменений, а также экономических и политических механизмов. В этом заключается наше право на надежду и отчаяние: надежду – потому что мы видим неизбежность неравенства, а значит, через механизмы принятия политических решений мы можем достичь состояния более продуктивного и эгалитарного общества, отчаяние – потому что политические процессы играют в этом спектакле важнейшую роль, а повлиять на них – крайне сложная задача.

Пожалуй, в этой главе мы не упомянули лишь один источник неравенства, особенно в среде низших слоев: когда я сдавал книгу в печать, мы все еще находились в условиях серьезного спада после Великой депрессии. Главным источником неравенства являются управленческие ошибки в макроэкономике и их последствия. Безработные, как правило, присоединяются к среде бедных, тем самым еще больше усиливая общее депрессивное состояние. Экономический пузырь дал им иллюзию богатства, но лишь на мгновение: как мы уже говорили, когда пузырь лопнул, исчезли не только иллюзии богатства, но произошел еще больший разрыв и увеличение степени неравенства, ослабив и без того хрупкие позиции низших слоев населения. В главе 9 мы постараемся выяснить, как макроэкономическая политика (особенно в сфере финансов), согласно которой действуют Соединенные Штаты и ряд других стран, отражает интересы верхушки общества.

Другой темой книги является «неблагоприятная динамика», наличие «порочных кругов». В последней главе мы увидели, как увеличение общего неравенства ведет к уменьшению равенства возможностей, которое, в свою очередь, приводит к еще сильнейшим проявлениям неравенства. В следующей главе мы постараемся рассмотреть еще несколько примеров нисходящей спирали – например того, как растущее неравенство подрывает поддержку совместных действий, тех действий, которые вдохновляют людей раскрывать собственный потенциал, например, в хорошей государственной школе. Мы постараемся объяснить, как неравенство порождает нестабильность, которая, опять же, порождает неравенство.