Глава десятая
Накидка из венецианского бархата на шёлковой подкладке, платье из немецкого льна с набивным рисунком, украшено английскими кружевами.
Корсаж из расшитой парчи.
Мадам Россини аккуратно раскладывала на столе предметы гардероба. После обеда миссис Дженкинс снова привела меня в её швейную мастерскую. В этой маленькой комнатке я чувствовала себя гораздо уютней, чем в холодном зале. Вокруг были разложены удивительные ткани, а мадам Россини со своей черепашьей шеей была, наверное, единственной, кого моя мама не заподозрила бы в плохих намерениях.
— Элегантный вечерний ансамбль цвета маренго, — продолжала она. — Специально к нему изящные парчовые туфли. Они намного удобней, чем кажутся. К счастью, у вас со скелетиной одинаковый размер ноги, — большим и указательным пальцами она брезгливо подняла мою школьную форму и отложила её в сторону. — Фи-фи-фи, даже такая красивая девочка в этом, должно быть, выглядит как пугало огородное. Если б разрешали хоть юбочки укоротить до модной длины. А этот совершенно жуткий желтушный цвет! Модельер, сотворивший такое, ненавидел школьников лютой ненавистью.
— Можно мне нижнее бельё не снимать?
— Только трусы, — сказала мадам Россини (звучало у неё это очень мило, похоже на трюси). — Они, конечно, не подходят к остальной одежде, но никто не станет заглядывать тебе под юбку. Но вдруг что — ты себя в обиду не давай! Вид у этих туфель вполне безобидный, но внутри там стальные вставки. Ты была в туалете? Когда наденешь это платье, будет сложно…
— Да, вы спрашиваете об этом уже в четвёртый раз, мадам Россини.
— Я только хотела удостовериться.
Меня всё больше смущало, как сильно они обо мне заботились. Не упускали из виду даже мельчайшие детали.
Пока я ела, миссис Дженкинс принесла мне специальный набор на все случаи жизни. В него входили и зубная щётка, и полотенце, и многое другое. Чтобы перед сном можно было почистить зубы и умыться.
Я боялась, что даже вздохнуть не смогу из-за корсета, и что жаркое полезет обратно, как повидло из пирожка. Но на самом деле оказалось, что носить корсет удивительно удобно.
— Всегда считала, что именно из-за этих штук на завязках женщины падали в обморок.
— Падали, падали. Но такое случалось, если корсет был слишком туго зашнурован. Или потому, что мылись тогда неохотно, а духами поливались со страшной силой. Можешь представить, какое стояло амбре, — сказала мадам Россини. Её прямо затрясло от подобной картины. — В париках прыгали вши и блохи, а ещё я где-то читала, что даже мыши иногда устраивали в волосах свои норки. Ах, такая прекрасная мода и такое отсутствие гигиены. Эта вещь, которая сейчас на тебе — не настоящий корсет, а особое изобретение а-ля мадам Россини. Максимально удобно и сидит как влитое.
— Ох, — я так волновалась, натягивая нижнюю юбку и вдевая туловище в кринолин. — Такое впечатление, будто тянешь на себе птичью клетку.
— Не страшно, — заверила меня мадам Россини, осторожно просовывая мою голову в платье. — Эта юбка ничтожно мала по сравнению с кринолинами, которые носили в те времена в Версале. Четыре с половиной метра в обхвате. Я не шучу. К тому же, каркас у тебя не из китового уса, а из легчайшего суперсовременного углеродного волокна. Его всё равно не видно.
Мадам Россини терпеливо обкладывала меня волнами бледно-голубой ткани. На шёлке извивались вышитые цветочки с закрученными усиками, как у огурцов. Такой узорчик мило смотрелся бы на обивке дивана.
Но я не могла не согласиться — это платье действительно было потрясающе удобным. Несмотря на его длину и объём.
— Восхитительно, — сказала мадам Россини и подтолкнула меня к зеркалу.
— Ничего себе! — удивлённо вскрикнула я. Кто бы мог подумать, что эта обивка для дивана может выглядеть так чудесно? Какая же у меня теперь стройная талия, какие выразительные глаза. Ой. Только это декольте оперной певицы меня дико смущало. Вид у него был такой, будто оно вот-вот лопнет по швам.
— Нужна изюминка, — сказала мадам Россини, перехватив мой взгляд. — Это ведь, собственно, вечернее платье. А по вечерам надо показывать себя с лучшей стороны. Надеюсь, когда-нибудь я сошью тебе настоящее бальное платье. А пока давай займёмся твоими волосами.
— Дадите мне парик?
— Нет, — сказала мадам Россини. — Ты юная девушка, это вечерний променад. Вполне достаточно будет хорошей причёски и шляпки (на самом деле, она говорила «шляппо» вместо «шляпки»). Пудру наносить не будем. Твоя кожа — белейший алебастр. А это милое пятнышко на виске в форме полумесяца — само очарование. Ах, мадмуазель, шарман, шарман…
Мадам Россини накрутила мне волосы плойкой. Пряди, которые обычно лезли на глаза, она умело закрепила на затылке, а остальные волосы мягкими локонами уложила на плечи. Я глядела на своё отражение и сама себя не узнавала.
Невольно мне вспомнилась вечеринка по случаю Хэллоуина, которую устраивала Синтия в прошлом году. Моей фантазии хватило только на костюм в форме автобусной остановки. К концу вечера я готова была прибить себя своим же нарядом-вывеской. Каждый гость считал, что пошутит очень оригинально, если подойдёт ко мне узнать расписание своего автобуса.
Ха! Была бы я тогда знакома с мадам Россини! Я бы стала настоящей звездой, гвоздём вечера!
Так хотелось ещё немножко повертеться перед зеркалом, но пришлось закругляться. Мадам Россини снова оказалась за моей спиной, чтобы нацепить мне на голову шляппо. Огромное страшилище из соломы и перьев, украшенное голубыми лентами. Этот соломенный кошмар одним махом испортил весь мой шикарный вид. Я попробовала уговорить мадам Россини убрать шляпу. Но она была непреклонна.
— Убрать шляппо? Нет, это неприлично! Ты же не на конкурс красоты идёшь, ма шер! Здесь главное — правдоподобность.
Я поискала в кармане школьной курточки мобильный телефон.
— Может, вы меня хотя бы сфотографируете разочек — без шляпы?
Мадам Россини рассмеялась.
— Силь-ву-плэ, ма шер!
Я позировала как могла, а мадам Россини нащёлкала не меньше тридцати фотографий, со всех сторон, сначала без шляпы, а затем и в шляпе. Надо же будет дать Лесли повод посмеяться.
— Так, а теперь я пойду и доложу, что ты готова к путешествию. Жди здесь и не трогай шляппо! Оно сидит отлично.
— Хорошо, мадам Россини, — послушно сказала я. Как только она вышла из комнаты, я быстро набрала номер Лесли и послала ей одну из моих фоток в шляпе. Она перезвонила через четырнадцать секунд. Слава Богу, связь в швейной мастерской у мадам Россини была превосходной.
— Я в автобусе, — кричала мне в ухо Лесли, — но блокнот и ручка уже наготове. Только говори громче. Тут рядом со мной двое тугих на ухо индусов. К сожалению, язык жестов им не знаком!
Я выдала все новости и попробовала по-быстрому прояснить Лесли, где я находилась и что мне рассказала мама. Кажется, Лесли улавливала, что к чему, хотя мысли мои путались. Она только повторяла попеременно «с ума сойти!» и «прошу тебя, будь осторожна». Когда я описывала ей Гидеона (Лесли хотела услышать все подробности), она сказала:
— Ну, длинные волосы — это не так уж и плохо. Вполне возможно, он очень неплох собой. Вот вспомни хотя бы «Историю рыцаря». Но при случае проверь его уши.
— Это абсолютно не важно. Он задавака и выскочка. Кроме того, он влюбился в Шарлотту. Ты записала про философский камень?
— Да, всё записала. Как только попаду домой, сразу вылезу в Интернет. Граф Сен-Жермен — почему же мне это имя кажется таким до боли знакомым? Может, из какого-то фильма? Нет, тот был граф Монте-Кристо.
— А если он действительно умеет читать мысли?
— Тогда просто подумай о чём-нибудь совсем безобидном. Или начинай считать от тысячи до одного. Через восемь. Тогда точно не сможешь думать ни о чём другом.
— Они могут прийти за мной в любую секунду. Тогда я просто прерву разговор, ладно? А ты погляди ещё, может, найдёшь что-нибудь о маленьком мальчике по имени Роберт Уайт, который восемнадцать лет назад утонул в бассейне.
— Записала, — сказала Лесли. — С ума сойти. Надо было нам прикупить тебе складной ножичек или газовый баллончик… Знаешь, что? Хотя бы телефон с собой возьми.
Я проковыляла в своём платье до двери и осторожно высунулась в коридор.
— В прошлое взять? Позвонить тебе из прошлого?
— Ты чего, совсем уже?! Зато ты сможешь сделать пару фотографий, которые помогли бы нам разобраться, что к чему. И ещё, может, пришлёшь мне хоть одну фотку этого Гидеона? Если получится, с ушами, пожалуйста. Уши говорят о человеке невероятно много. Особенно форма мочки.
Послышались чьи-то шаги. Я тихо прикрыла дверь.
— Всё, пора заканчивать. До скорого, Лесли.
— Будь осторожна, — успела крикнуть Лесли. Я быстро захлопнула телефон и опустила его в глубокий вырез на груди. В корсете прямо под грудью оставалось немножко пустого места, как раз для одного маленького мобильного телефончика. Интересно, что держали там дамы в былые времена? Бутылочки с ядом, пистолеты (очень маленькие), любовные письма?
Первая мысль, мелькнувшая в моей голове, когда в комнату вошёл Гидеон, была: «Ну почему же ему не надо носить шляпу?»
А вторая мысль: «Как, интересно, можно хорошо выглядеть, если на тебе красная блестящая жилетка, тёмно-зелёные кюлоты до колен и полосатые шёлковые чулки?»
Если у меня оставались ещё хоть какие-то мысли, то сводились они примерно к одному: «Хоть бы он не догадался, о чём я думаю».
Зелёные глаза окинули меня беглым взглядом.
— Крутая шляпа.
Вот ехидный тип!
— Превосходно, — сказал мистер Джордж. Он вошёл в мастерскую следом за Гидеоном. — Мадам Россини, вы проделали колоссальную работу.
— Я знаю, — сказала мадам Россини. Она остановилась в дверном проёме. Мастерская была недостаточно большой для того, чтобы вместить столько людей. Одна только юбка от моего нового платья занимала половину комнаты.
Гидеон собрал волосы на затылке, и у меня появился шанс отыграться.
— Какая миленькая бархатная лента, — сказала я так язвительно, как только смогла. — Наша учительница по географии носит точно такую же!
Вместо того чтобы разозлиться, Гидеон только улыбнулся.
— Это ещё цветочки. Вот видела бы ты меня в парике.
Как-то раз уже доводилось.
— Месьё Гидеон, я приготовила для вас лимонно-жёлтые штаны, а не эти тёмные, — когда мадам Россини сердилась, акцент её усиливался. Она сказала «шитаньи» и «тьёмн».
Гидеон обернулся к мадам Россини.
— Жёлтые штаны к красной жилетке, чулки как у Пеппи Длинныйчулок и коричневое пальто с золотыми пуговицами? Мне такой наряд кажется чересчур пёстрым.
— Но мужчина эпохи рококо именно пёстро и одевался! — мадам Россини посмотрела на него строго. — К тому же, эксперт здесь я, а не вы.
— Да, мадам Россини, — вежливо сказал Гидеон. — В следующий раз я вас обязательно послушаюсь.
Я посмотрела на его уши. Они ни капельки не топорщились и совсем не бросались в глаза. Хотя это всё равно было не важно.
— А где жёлтые замшевые перчатки?
— Понимаете, я подумал, что раз я всё равно не надеваю жёлтые брюки, может, стоит убрать и перчатки.
— Ну конечно! — мадам Россини укоризненно цокнула языком. — Ваше чувство стиля заслуживает всяких похвал, юноша. Но сейчас речь идёт не о хорошем вкусе, а о достоверности. Кроме того, я так старалась, чтобы все цвета подходили как нельзя лучше к вашему лицу. Но вы такой неблагодарный.
Недовольно причитая, она пропустила нас к выходу.
— Большое спасибо, мадам Россини, — сказала я.
— Ах ты, моя лебёдушка! И тебе спасибо! Ты хотя бы умеешь ценить тяжкий труд.
Я не могла не улыбнуться. Мне нравилось, когда меня называли «лебёюжкой».
Мистер Джордж подмигнул мне.
— Следуйте, пожалуйста, за мной, мисс Гвендолин.
— Сначала нужно завязать ей глаза, — сказал Гидеон и сделал попытку сдёрнуть шляпу с моей головы.
— Доктор Уайт настаивает, — с сожалением сказал мистер Джордж.
— Но это же разрушит причёску! — мадам Россини ударила Гидеона по пальцам. — Волосы вы тоже сорвёте вместе с шляппо? Вы что, о шпильках не слышали никогда? Вот! — она передала шляпу и шпильку мистеру Джорджу. — Но пожалуйста, будьте с ней предельно осторожны.
Гидеон повязал мне на глаза чёрную ленту. Когда он провёл рукой по моей щеке, я невольно затаила дыхание. Предательский румянец мне скрыть не удалось.
Но он этого, к счастью, видеть не мог, потому что стоял за моей спиной.
— Ай! — вскрикнула я, потому что под повязку попало несколько прядей.
— Извини. Тебе что-нибудь видно?
— Нет, — перед моими глазами была сплошная темнота. — А почему мне нельзя смотреть, куда мы идём?
— Тебе нельзя знать, где именно находится хронограф, — сказал Гидеон. Он прикоснулся к моей спине и подтолкнул меня вперёд. Это было ужасно неприятно, идти вот так, в совершенной пустоте. Рука Гидеона на моей спине нервировала и сбивала с толку. — Такая предосторожность кажется мне совершенно излишней. Этот дом — настоящий лабиринт. Ты в жизни не найдёшь то место, где была несколько минут назад. К тому же, мистер Джордж считает, что вид у тебя искренний и что тебе можно доверять.
Это было очень мило со стороны мистера Джорджа, даже если я и не понимала точно, что он имел в виду. Кто и почему мог заинтересоваться местонахождением хронографа?
Я натолкнулась плечом на что-то твёрдое.
— Ай!
— Гидеон, возьмите же её за руку, разиня, — вырвалось у мистера Джорджа. — Она ведь не тележка из супермаркета!
Я ощутила в своей руке тёплую сухую ладонь Гидеона. Я вздрогнула и крепко сжала её.
— Ну-ну, — сказал Гидеон, — это всего лишь я. Сейчас осторожно, две ступеньки вниз.
Несколько минут мы шли молча, сначала прямо, потом вверх по лестнице, а может, мы завернули за угол. Я давно перестала следить за дорогой, а старалась только, чтобы рука не дрожала. И не потела. Гидеон ни в коем случае не должен был вообразить, что рядом с ним я начинала смущаться.
Заметил ли он, как участился мой пульс?
Вдруг я поскользнулась, моя правая нога ступила в никуда. Ещё секунда, и я улетела бы куда-то вниз, но Гидеон вцепился в мою спину двумя руками и резким рывком поставил меня на место. Обе его руки лежали на моей талии.
— Осторожно, ступенька, — сказал он.
— Вот спасибо. Я уже заметила, — сказала я возмущённо. — Когда подворачивала ногу!
— Боже мой, Гидеон, будьте же внимательнее! — возмутился мистер Джордж. — Вот, подержите-ка шляпу, а я помогу Гвендолин.
Когда меня за руку взял мистер Джордж, идти стало намного легче. Наверное, потому, что я могла сосредоточиться на шагах, а не уговаривать себя не дрожать. Наш путь тянулся целую вечность. У меня снова возникло такое чувство, будто мы давно уже находимся где-то глубоко под землёй. Когда мы, наконец, остановились, у меня появилось подозрение, что они специально намотали пару крюков, чтобы меня запутать.
Я слышала, как перед нами открылась дверь. Когда мы зашли, дверь затворили. Наконец, мистер Джордж снял с моих глаз чёрную повязку.
— Вот мы и на месте.
— Красив как Аполлон, — сказал доктор Уайт. Обращался он при этом к Гидеону.
— Большое спасибо, — Гидеон коротко поклонился. — Последний писк моды. Прямо из Парижа. Вообще-то я должен был надеть жёлтые брюки и перчатки ко всему этому великолепию. Но просто не решился.
— Мадам Россини вне себя от злости, — сказал мистер Джордж.
— Гидеон! — упрекнул племянника мистер де Виллер. Он внезапно появился за спиной доктора Уайта.
— Это жёлтые брюки, дядя Фальк!
— Ты ведь не едешь на пикник со школьными друзьями, которые могут поднять тебя на смех, — сказал мистер де Виллер.
— Нет, — сказал Гидеон и швырнул на стол мою шляпу. — Я еду с дамочкой в расшитом розовом наряде, которая считает его к тому же чертовски красивым, — он почти трясся от возмущения.
Когда глаза мои привыкли к яркому свету, я нетерпеливо огляделась вокруг. В помещении не было ни одного окна, что не удивительно. Камина в комнате тоже не было. Я тщетно искала машину времени. Но увидела только стол, пару стульев, сундук, шкаф и фразу на латыни, выгравированную на каменной стене.
Мистер де Виллер дружелюбно мне улыбнулся.
— Синий цвет тебе так идёт, Гвендолин. Очень оригинальная идея с волосами, на такое способна только мадам Россини.
— Э-э-э… спасибо.
— Мы должны поторопиться. Я в этих шмотках скоро сознание потеряю от перегрева, — Гидеон снял плащ и отложил его в сторону. У него на поясе я увидела шпагу.
— Встань вот сюда, — доктор Уайт подошёл к столу и достал из красной бархатной ткани какой-то предмет. На первый взгляд эта штука напоминала каминные часы.
— Я всё настроил. В вашем распоряжении трёхчасовое окно во времени.
Присмотревшись, я поняла, что это никакие не часы, а странный аппарат из полированного дерева и металла с бесчисленными кнопками, клапанами и колёсиками. Все поверхности были расписаны солнцами, лунами, звёздами, они пестрели тайными знаками и замысловатыми узорами. По форме он напоминал футляр от скрипки. На его поверхности блистали драгоценные камни, они были такими большими, что в их подлинность верилось с трудом.
— И это — хронограф? Такой маленький?
— Он весит четыре с половиной килограмма, — сказал доктор Уайт. В его голосе звучала гордость отца, который хвастается весом своего новорождённого ребёнка.
— И — опережая твой вопрос — да, все камни настоящие. Один только рубин тут в шесть каратов.
— Гидеон пойдёт первым, — сказал мистер де Виллер. — Пароль?
— Ква редит нэсцитис, — сказал Гидеон.
— Гвендолин?
— Что?
— Пароль?
— Что ещё за пароль?
— Ква редит нэсцитис, — сказал мистер де Виллер. — Пароль хранителей для двадцать четвёртого сентября.
— Сегодня шестое апреля.
Гидеон рассерженно нахмурился.
— Мы окажемся в двадцать четвёртом сентября, в этих же стенах. Чтобы хранители не отрубили нам головы, стоит запомнить этот пароль. Ква редит нэсцитис. Повтори за мной!
— Ква редит нэсцитис, — сказала я. Ни за что не удержу такое в голове дольше, чем на одну секунду. Ну вот, снова забыла. Может, мне позволят сделать что-то вроде шпаргалки? — Как-как?
— Скажи, вы латынь в школе не учили, что ли?
— Нет, — сказала я. — Только французский и немецкий. И этого уже многовато.
— Мы не знаем час его возвращения, — сказал доктор Уайт.
— Приукрашенный перевод, — сказал мистер Джордж. — Можно переформулировать так: мы не знаем, когда…
— Господа! — мистер де Виллер многозначительно постучал по циферблату своих часов. — В нашем распоряжении вовсе не бесконечность. Ты готов, Гидеон?
Гидеон протянул руку доктору Уайту. Тот открыл крышку хронографа и приложил указательный палец Гидеона к отверстию.
Послышалось тихое гудение, внутри аппарата пришли в движение зубчатые колесики. Казалось, это особая тайная мелодия. Как в курантах. Один из драгоценных камней, гигантский бриллиант, вдруг засветился изнутри и озарил лицо Гидеона чистым, ярким светом. И вдруг Гидеон исчез.
— Отправился, — прошептала я, всё ещё под впечатлением.
— В прямом значении этого слова, — сказал мистер Джордж. — Сейчас твоя очередь. Становись точно вот сюда.
Доктор Уайт прибавил:
— И думай о том, чему мы тебя учили. Слушайся Гидеона. Всегда держись его, что бы ни случилось, — он взял мою руку и положил указательный палец в открытое отверстие. Что-то острое кольнуло меня в подушечку пальца, я отдёрнула руку:
— Ай!
Доктор Уайт крепко прижал мою руку к отверстию.
— Не шевелись!
На этот раз засветился огромный голубой камень. Голубой свет рассеивался по комнате и ослеплял мне глаза. Последнее, что я увидела, была огромная шляпа, которая, забытая всеми, осталась на столе. Потом вокруг стало темно. Чья-то рука легла на моё плечо.
Чёрт, как они говорили, что там за дурацкий пароль? Ква… ква-ква кваквитис.
— Гидеон, это ты? — прошептала я.
— Кто же ещё, — прошептал он в ответ и убрал руку с моего плеча. — Молодец! Ты не упала! — я слышала, как чиркнула спичка. В следующий момент комнату осветил горящий факел.
— Круто. Ты его с собой принёс?
— Нет, он здесь и был. Подержи-ка.
Когда я взяла в руки факел, то очень обрадовалась, что забыла свою дурацкую шляпу. Все эти расчудесные перья и соломки загорелись бы на первом же сквозняке. И через несколько минут я уже превратилась бы в симпатичную горящую головешку.
— Тишина! — сказал Гидеон, хотя я даже пикнуть не успела. Он отпер дверь (интересно, Гидеон принёс этот ключ с собой, или тот так и торчал в двери? Я не успела заметить) и осторожно выглянул в коридор. Было темно, хоть глаз выколи.
— Здесь пахнет болотом, — сказала я.
— Чепуха. Пойдём скорей! — Гидеон закрыл за нами дверь, взял у меня факел и ступил в тёмный коридор. Я последовала за ним.
— Не хочешь мне снова глаза завязать? — спросила я с лёгкой издёвкой.
— Тут и так темнее некуда. Как ни старайся, ничего не запомнишь, — ответил Гидеон. — Ещё один повод, чтобы не отходить от меня далеко. Потому что не позднее, чем через три часа нам нужно снова оказаться здесь, внизу.
Ещё один повод выучить дорогу. Как же я управлюсь, если с Гидеоном, например, что-нибудь случится или если нас разделят? Не очень-то хороший план — держать меня в неведении. Но я прикусила язык. Мне нисколечко не хотелось прямо сейчас устраивать перепалку с этим Мистером-Дуристером.
Пахло плесенью. Запах был гораздо противней, чем в наше время. В какой же год мы попали?
Воняло ужасно, чем-то тухлым или гнилым.
Я почему-то невольно подумала о крысах. В фильмах с факелами и узкими коридорами обязательно встречались и крысы! Противные, чёрные крысы, глаза которых светились в темноте. Или мёртвые крысы. Ах да, и пауки ещё. Пауки — это тоже жутковато, и из той же истории. Я старалась не касаться руками стен и не представлять себе, как толстые пауки цепляются за кайму моего платья и взбираются по голым ногам…
Вместо этого я считала шаги до каждого поворота. Через сорок четыре шага мы свернули вправо, после сорока пяти — влево. Потом ещё раз влево — и вышли к винтовой лестнице, которая уходила куда-то наверх. Чтобы поспеть за Гидеоном, пришлось задрать юбку повыше. Где-то наверху горел свет, мы шли прямо на него, потому что с каждым шагом вокруг становилось всё светлее. Наконец, мы добрались до широкого коридора, по бокам которого были закреплены зажжённые факелы. В конце перехода находилась широкая дверь, справа и слева стояли рыцарские доспехи, такие же ржавые, как и в наше время.
К счастью, ни одной крысы мне на глаза не попалось. Но у меня было безотчётное чувство страха. Казалось, будто за нами наблюдают. Чем выше мы поднимались, тем сильней становился этот страх. Я огляделась, но проход был совершенно пуст.
Вдруг рука в доспехах пошевелилась, и из глубины лат донеслось нечто грозное (как мне показалось). Я остановилась как вкопанная и затаила дыхание. Наконец-то стало понятно, кто следил за нами всё это время.
Доспехи добавили ещё кое-что. Как мне показалось, дополнение было явно лишним в этой ситуации: «Стойте, где стоите!»
Я хотела закричать от страха, но снова не могла издать ни звука. Тут до меня, наконец, дошло, что говорили и двигались вовсе не доспехи, а какой-то человек в них. Другие латы, кажется, тоже не пустовали.
— Мы должны поговорить с Мастером, — сказал Гидеон. — Дело не терпит отлагательств.
— Пароль, — сказали вторые доспехи.
— Ква редит нэсцитис, — сказал Гидеон.
Ах да, точно. На миг я поразилась до глубины души. Он запомнил эту сложную штуку слово в слово.
— Проходите, — сказали первые латы и даже открыли перед нами дверь.
За ней простирался ещё один коридор, тоже освещённый факелами. Гидеон закрепил наш факел в подставке на стене и поспешил вперёд, я последовала за ним так быстро, насколько позволял мой кринолин. Я уже совершенно запыхалась.
— Это прямо фильм ужасов. У меня чуть сердце не остановилось. Я думала, эти штуки — просто декорация. То есть, я хотела спросить, в восемнадцатом веке рыцарские доспехи всё ещё в моде, да? А пользы в них уже никакой, кажется.
— Это традиция, — сказал Гидеон. — В наше время тоже немногое изменилось.
— Но в нашем времени я не видела ни одного рыцаря в доспехах.
Но тут мне вдруг подумалось, что, наверное, некоторых я таки видела, просто считала, что это доспехи без рыцаря.
— Давай-ка поторопимся, — сказал Гидеон.
Легко ему говорить, он-то не тянет за собой огромную юбку размером с одноместную палатку.
— А кто этот Мастер?
— У ордена есть Магистр, который им руководит. В то время им был, конечно, сам граф. Орден ещё очень молодой, граф основал его всего тридцать семь лет тому назад. Впоследствии руководство тоже переходило по линии де Виллеров.
То есть граф Сен-Жермен был из рода де Виллеров?
— А сегодня? В наше время? Кто… э-э-э… Магистр?
— Сейчас это мой дядя Фальк, — сказал Гидеон. — Он сменил твоего дедушку, лорда Монтроуза.
— Ах, вот оно что.
Чем дальше, тем больше сюрпризов. Вместо добряка дедушки получай, Гвендолин, Магистра тайного ордена графа Сен-Жермена! И это при том, что я всегда считала его бабушкиным подкаблучником!
— Какой же пост в ордене занимает тогда леди Ариста?
— Никакого. Женщины не могут стать членами ордена. Ближайшие родственницы высших лиц ордена автоматически причисляются ко внешнему кругу посвящённых. Но они не имеют права голоса.
Ну да. Как же иначе.
Может, такое отношение ко мне у де Виллеров в крови? Такое вот специальное отклонение на генетическом уровне, из-за которого у них для женщин припасены только снисходительные улыбочки. Хотя с другой стороны, с Шарлоттой он был очень даже мил. Эта мысль неприятно кольнула меня.
— А почему вы родную бабушку всё время величаете только «леди Ариста»? — спросил он. — Почему бы не называть её просто «бабушкой» или «бабулей», как это делают другие дети?
— Это из той же оперы, — сказала я. — Почему женщины не могут быть членами ложи?
Вдруг Гидеон резко протянул руку, схватил меня и спрятал за своей спиной.
— Помолчи секунду.
— Что?
В конце коридора вверх уходила ещё одна лестница. Из окон лился дневной свет. Прежде, чем мы дошли до ступенек, от темноты отделились двое мужчин с обнажёнными саблями. Они будто поджидали нас.
— Добрый день, — сказал Гидеон, который, в отличие от меня, даже не вздрогнул. Хотя и положил руку на свою саблю.
— Пароль! — крикнул первый мужчина.
— Вы ведь уже были здесь вчера, — сказал второй и подошёл немного ближе, чтобы разглядеть Гидеона. — Или это был ваш младший брат? Сходство обманчиво.
— Это тот самый, что может появляться из ниоткуда? — спросил первый. Оба они уставились на Гидеона, открыв рот. Одежда на них была такая же, как и у моего спутника. Мадам Россини всё-таки оказалась права: во времена рококо мужчины охотно носили всё пёстрое. Эти двое разоделись в бирюзовые наряды в сиреневый цветочек с красными и коричневыми переливами. А один из них был одет в такой же, как у Гидеона, лимонно-жёлтый сюртук. По идее, вид должен быть просто ужасающим, но во всём этом калейдоскопе была какая-то изюминка. Если они и перегибали палку, то лишь самую малость.
На головах у обоих были парики, которые спускались к ушам смешными прядками в форме колбасных обрезков. Дополняла причёску маленькая крысиная косичка на затылке. Она была перевязана шёлковой лентой.
— Скажем так, я умею попадать в этот дом особым способом, — сказал Гидеон с высокомерным смешком. — Я и моя спутница должны поговорить с Мастером. Дело особой важности.
— Я, я… Разъякался тут, тоже мне, герой, — пробурчалая.
— Пароль?
Кто ели бисквитис. Что-то в таком духе.
— Ква редит нэсцитис, — сказал Гидеон.
Ну, почти правильно.
