3. Ротмистр Штарберг

Киевское губернское жандармское управление располагалось в доме № 10 по Илларионовскому проспекту. Именно из его дверей вышел высокий господин с длинными английскими усами, в модной фетровой шляпе модели «Хомбург», отличавшейся узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на тулье. Темно-синяя костюмная пара, белая сорочка с темным галстуком и лакированные туфли довершали его наряд. В руках он держал трость. На вид ему было лет тридцать пять. Только вот короткая стрижка, тяжелый внимательный взгляд и уверенная походка выдавали в нем военного. Ротмистр Штарберг служил в киевском жандармском управлении уже восьмой год. За это время он повидал немало. Приходилось проводить обыски, сидеть часами в засадах, участвовать в погонях. Чаще всего это происходило на Подоле, где цвели и множились сборища анархистов, эсеров, бундовцев, социал-демократов и сторонников Поалейциона. Однажды ему удалось даже отыскать подпольную типографию, устроенную в подвале заброшенного дома. Эта удача была бы невозможной без использования агентурной сети, которую Александр Петрович кропотливо плел все последние годы. Порой получались весьма интересные комбинации, когда информация от одного источника перепроверялась сведениями от другого. Такое случалось, если информаторы служили в одном и том же ведомстве и совсем не подозревали, что сообщают об одном и том же событии. Вот и сейчас он шел на встречу с агентом.

Ювелир Лейб Гиршман попал в разработку случайно. Виной всему была его жадность: семь лет назад он польстился на сомнительную сделку (соблазнила низкая цена) и купил золотой брусок весом в два фунта. Золото, как уверял посредник, имело совершенно чистое происхождение. Этот гешефтмахер получил профит дважды. Первый раз, когда покупатель и продавец выдали ему проценты за то, что свел их вместе, а второй, когда, будучи агентом охранки, донес об этом Штарбергу. Сказать по правде, никаких сведений о преступном происхождении слитка ни у полиции, ни у жандармерии на тот момент не было.

Вербовка ювелира проходила по всем правилам. Сначала состоялся нелицеприятный разговор с глазу на глаз. Штарберг, будучи тогда еще штабс-ромистром, в красках обрисовал Гиршману его ужасное и недалекое будущее. Затем он молча выкурил папиросу и сполна предоставил жертве возможность воспользоваться собственной фантазией о своей незавидной доле в обществе воров, насильников и грабителей.

Когда маленькие поросячьи глазки уже наполнились слезами и начала подрагивать нижняя губа, офицер принялся успокаивать его словами о том, что «не так уж страшен черт, как его малюют», что «хороший адвокат всегда может убавить срок», и что «в остроге тоже люди сидят»… Вот тут-то нервы торговца не выдержали, и он разрыдался по-детски, в голос. Не проронив ни слова, визави достал портсигар и, чиркнув карманной зажигательницей, пустил в потолок длинную струю дыма.

– Не губите! – взмолился коммерсант, вытирая мятым платком глаза. – Заплачу любые деньги, только в тюрьму не сажайте.

– Что ж, пожалуй, я готов сделать для вас одолжение, хотя… это будет совсем не просто, – ледяным голосом выговорил жандарм.

– Прошу вас!

– Но это только ради нашей дружбы.

– Спаситель! – прошептал Гиршман и громко высморкался в платок.

– И заметьте, вам моя помощь обойдется совершенно бесплатно. Придется лишь подписать кой-какую бумаженцию.

Ювелир замер и насторожился.

– Нет-нет, не волнуйтесь, – успокоил его офицер. – Это не вексель и не закладная. Речь вообще не идет о финансовом документе.

А дальше проходило все, как учили на курсах отдельного корпуса жандармов. Первые пять-семь дней после вербовочной беседы и подписки о согласии на сотрудничество вербовщик опекал своего подопечного, как мать первоклассника. Первая неделя – самое трудное время для человека, согласившегося быть доносчиком. Он не находит себе места и бесконечно сомневается в правильности сделанного им выбора. И здесь надобно его поддержать и убедить, что он уже служит отечеству. Видеться с ним следует каждые два-три дня. Имелись случаи, когда вербуемые, забытые куратором, накладывали на себя руки, оставляя покаянные письма.

Убедившись, что Браслет – а именно такое прозвище было присвоено Гиршману – спокоен и готов к работе, Штарберг назначил новое rendez-vous, во время которого новоявленный помощник получил первое, совсем пустяковое, задание. По теории вербовки оно и должно было быть простым и формальным, потому что носило проверочный характер и показывало лишь степень готовности агента к работе. Суть его заключалась в том, что в клубе «Аврора» Браслет должен был завести разговор о тяжелой доле его единоверцев в России, о цензе оседлости, запрете на право владения землей, о невозможности для молодежи выбрать любое образование, о том, что российское законодательство в основе своей дает евреям лишь право торговли, ростовщичества и маклерства. С поручением Гиршман справился на «отлично». С тех пор «Аврора» была под надежным надзором жандармского управления, а ювелир заработал себе репутацию поборника прав еврейского населения.

Прошло семь лет. Ювелир разбогател и открыл в Киеве еще два магазина. К торговле украшениями добавился и гешефт с часами. Теперь он торговал в Одессе, Харькове и Житомире. Если бы не война, то наверняка бы добрался и до Москвы, и до Петрограда.

Александр Петрович за эти годы получил лишь очередное звание и небольшую прибавку к жалованью.

Штарберг старался не беспокоить агента без особой надобности. Общались они, как правило, раз в месяц. А вчера Браслет сам протелефонировал своему куратору и попросил о срочной встрече. Место и время были обговорены заранее.

Завидев у перекрестка извозчика, ротмистр остановил закрытый экипаж и покатил по мостовой.