26. Нежданные новости

Утро в доме Могилевских началось неожиданно: раздался телефонный звонок, после которого Терентий Петрович вышел к завтраку раздраженный.

– Что-то стряслось? – осведомилась Елена.

– Да так, неприятности… Войцех Станиславович звонил. Груз из-за границы, который должен был оказаться на здешней таможне еще шестого числа, в понедельник так и не прибыл, – усаживаясь за стол, объяснил он и налил из самовара чашку горячего чая. – Такого еще никогда не случалось… Веспазиан Людвигович сегодня утром отправился на таможню, пытался что-нибудь выяснить. Но ничего конкретного ему не сказали. Да и откуда им знать здесь, в Киеве, что произошло в Одессе? Они лишь предположили, что весь товар задержан… Это и ежу понятно.

– Война, – философически заметила Вероника Альбертовна и придвинула к себе розетку с вишневым вареньем.

– Это так. Но убытки могут быть колоссальными. Я только что получил хороший заказ для армии.

– И что же в таком случае ты собираешься делать? – намазывая масло на хлеб, поинтересовался Клим Пантелеевич.

– А что я могу? Остается только надеяться на Кульчицкого. Управляющий велел ему выезжать в Одессу первым же поездом. Он уже в дороге. Пусть разбирается.

– Странно, – пожал плечами Ардашев. – Речь идет о больших деньгах, а ты остаешься ждать у моря погоды. Будешь зависеть от обстоятельств? Я бы на твоем месте тоже туда отправился…

Не успел статский советник закончить фразу, как раздался второй звонок. Теперь позвонили в дверь. Клим Пантелеевич промокнул губы салфеткой и прошел в переднюю. После недавнего нападения горничная уже не подходила к двери одна. Однако обратно Ардашев не вернулся, а прошел в кабинет, где довольно долго разговаривал по телефону. Оттуда доносились лишь обрывки его слов. Могилевский заметно нервничал. Как только гость начал с кем-то прощаться, Терентий Петрович поднялся и направился к нему. В этот момент трубка уже легла на рычаг. Затворив дверь кабинета, статский генерал спросил с дрожью в голосе:

– Кто приходил? Кому ты звонил? И вообще, Клим, что за секреты в моем доме?

– Думаю, Терентий, сегодняшний день для тебя не совсем удачный. К сожалению, подозрения подтвердились. Я только что получил телеграмму из Ставропольского сыскного отделения. Там прислушались к моему совету и, отследив с Главпочтамта получателя мыла с твоей фабрики, провели у него дома обыск. Фальшивых денег сразу найти не удалось, зато начальник сыскного – Ефим Андреевич Поляничко – усмотрел на умывальнике мыльные огрызки – внутренние куски от полой части мыльного куба – со следами от бечевки, которой были перетянуты пачки поддельных червонцев и сотенных. Это подтвердило мою гипотезу о том, что фальшивки, обернутые в покрытую воском бумагу, заливали мыльной массой, оставляли в кладовке, а потом, когда она застынет, отправляли третьей категорией в разные концы страны. Такие посылки не вызывали подозрения на почте. Но преступников погубила жадность: они не стали выбрасывать бесформенные куски мыла, оставшиеся с внутренней стороны после разрезания куба на ровные части. Их-то Поляничко и заметил. Позже один из арестованных сам выдал полученные «катеринки» и червонцы. Злоумышленники были не оригинальны, они прятали купюры в тайнике, устроенном в обычной печи.

– Ты хочешь сказать, что каждый раз, когда с моего завода отправляли мыло по почте, там были фальшивые деньги?

– Нет, не всегда. Это происходило только после того, как ты получал товар из-за границы. Их отправляли на следующий день. Я понял это, когда увидел на червонце и сотенной, привезенных из Ставрополя, полоски от бечевки, расположенные крест-накрест. Эти следы образовались от масла, проникшего через едва заметные щели в вощеной бумаге. Маслом (или жиром) пропиталась и бечевка. Жирные пятна присутствовали и на других купюрах. Таким образом, мой дорогой Терентий, твоя фабрика служила перевалочным пунктом для переправки фальшивых купюр из-за границы в Россию.

– Вздор! Этого не может быть! – размахивая руками, воскликнул двоюродный свояк. – Я не могу в это поверить! Как, как удавалось переправлять фальшивки через границу? Ты можешь мне это объяснить?

– Изволь, – пожал плечами Ардашев. – Деньги прятали в ящиках с двойным дном, в которых находились бутылки с розовым маслом. Находясь на твоем складе, я обратил внимание, что горлышки бутылок были почти на одном уровне с краем ящика. Чего быть, как ты понимаешь, не должно. Вероятно, именно из-за этого одна бутылка и разбилась. Масло попало на купюры. Только розовое масло – это быстро улетучивающийся эфир. Оно не оставляет пятен на бумаге. Но за то короткое время, в течение которого масло испаряется, в бумагу въедается характерный запах… Вот поэтому я и почувствовал его, когда осматривал фальшивые купюры покойного ювелира Гиршмана, принесенные господином Шефтелем, владельцем банка «Киевское учетно-ссудное общество взаимного кредита». – Ардашев замолчал на мгновение, внимательно посмотрел на Могилевского и добавил: – Но и это еще не все. Один из твоих помощников – агент немецкой разведки.

– Господи! – воскликнул Могилевский. – Час от часу не легче! Надеюсь, ты меня не подозреваешь?

– Уже нет, – просто ответил Клим Пантелеевич.

– Боже, как ты циничен, – покачал головой Могилевский.

– Зато к твоему управляющему у меня есть масса вопросов. И думаю, не только у меня. Им заинтересовалась военная контрразведка. – Статский советник взглянул на часы и сказал: – Впрочем, нам надо торопиться. В фабричной конторе скоро начнется обыск. Нас наверняка там уже ждут.

– Конечно-конечно, – засуетился родственник. – Мы так и сделаем. Тем более ты водишь авто лучше, чем мой chauffeur. Но позволь прояснить еще один момент: где, по-твоему, эти фальшивки изготавливаются? В Германии?

– Возможно. Но это не столь важно. Главное – на территории врага, – выходя в переднюю, проговорил Ардашев. – Не стоит терять время. Поехали.

– Да-да, – закивал хозяин дома. – Я только наших дам предупрежу.

Могилевский догнал Клима Пантелеевича уже на лестнице. Всю дорогу он молчал. Действительный статский советник понимал, что хочешь не хочешь, а придется давать показания и судебному следователю, и сыщикам, и даже – о боже! – этим мрачным субъектам из военной контрразведки. И никто, кроме господа, не знал, чем могут закончиться эти беседы. Ведь наша жизнь совершенно непредсказуема.

Когда «Рено» Могилевского остановилось у ворот фабрики, там уже стояли четыре человека: начальник сыскного отделения Ткаченко с Кашириным и полковник Кукота со штабс-капитаном Авиловым. Ткаченко и Каширин, уже знакомые с Терентием Петровичем, приветствовали его едва заметными молчаливыми кивками.

Начальник контрразведывательного отделения Юго-Западного фронта подошел к авто и сухо отрекомендовался:

– Военная контрразведка, полковник Кукота.

– Чем могу служить? – с плохо скрываемым волнением осведомился статский генерал.

– Мы хотели бы осмотреть помещение конторы, а заодно побеседовать с вами и вашими подчиненными. Надеюсь, вы не возражаете?

– Нет, – обреченно изрек Терентий Петрович, и, глядя на сыщиков, спросил: – А вы, господа, пришли сюда за этим же?

– Да, – коротко ответил Ткаченко.

– Ну что ж, милости, как говорится, прошу.

Уже внутри помещения выяснилось, что всех интересовал именно управляющий. О том, что приказчик находился в дороге, – всем было понятно, а вот где находится Дрогоевский – никто не знал. И потому Ткаченко с Кашириным на полицейской пролетке уехали к нему домой.

Совсем небольшой кабинет Войцеха Станиславовича ничего особенного не представлял: книжный шкаф, вешалка, письменный стол, три стула и репродукция картины «Девятый вал» Айвазовского.

Осмотрев бумаги в папках, полковник выдвинул ящик письменного стола и, то ли от неожиданности, то ли от радости, присвистнул. У него в руках оказалась пачка банкнот. Он разрезал ножницами веревку и стал рассматривать первую купюру на свет.

– Ага! – воскликнул он. – Фальшивая! Здесь латинская буква «R».

Потрясая червонцами, он сказал:

– Видно, господин управляющий так торопился, что даже улики не успел прихватить. – И тут же обратился к Ардашеву: – Как видите, Клим Пантелеевич, наши с вами подозрения вполне оправдались. Поляк сбежал. Это ясно. – Он повернулся к штабс-капитану. – Думаю, сыщики уже опоздали. Но возможно, отыщется его фотокарточка, в чем я, конечно, сомневаюсь. Тем не менее необходимо составить словесный портрет шпиона и перекрыть все вокзалы, пароходные пристани и почтовые станции. Не забудьте и таксомоторы. Сообщите его данные полиции и жандармерии. Оповестите все станции. Авось попадется. После этого свяжитесь с одесской таможней и нашими коллегами. Пусть проверят ящики на наличие фальшивок и о результатах телеграфируют нам. Они обязаны задерживать любого, кто появится на местной таможне и будет справляться о судьбе груза для этой мыловаренной фабрики. И этого… как его… Кульчицкого тоже надо арестовать. Потом разберемся, кто он на самом деле – шпион или честный человек, случайно влипший в это преступное дело.

Штабс-капитан кивнул и исчез за дверью.

– А вы, – полковник обратился к статскому генералу, – соблаговолите провести меня на склад, где хранится тара с розовым маслом, поступившим из Румынии. С вами нам придется беседовать долго. Ваша роль во всей этой истории мне до конца не понятна. И только из-за уважения к Климу Пантелеевичу я не буду вас арестовывать. Однако вы должны дать мне честное слово, что никуда из Киева не уедете.

– Извольте: даю честное слово, – кивнул Терентий Петрович и, сгорбившись сильнее обычного, поплелся в коридор.

– Вы с нами или нет? – спросил Кукота у Клима Пантелеевича.

– Я, пожалуй, еще раз осмотрю содержимое письменного стола.

– Только зря время потеряете. Там нет ничего интересного. Ерунда всякая: карандаши, перья, бумага… А впрочем, как хотите. Меня же интересуют ящики с двойным дном, о которых вы говорили.

Оставшись в кабинете, Ардашев достал из кармана перочинный нож, извлек оттуда отвертку и раскрутил внутренний замок стола. Сняв с него крышку, он вынул складную лупу и принялся внимательно осматривать механизм.

Вдруг неожиданно затрещал телефон. Статский советник поднял трубку.

– Слушаю.

– Клим Пантелеевич, это Каширин, – послышалось на том конце провода. – Мы только что опросили жену Дрогоевского. По ее словам, муж ушел в контору рано утром и больше не появлялся. Где он – она не знает.

– Выходит, что после того, как он позвонил Могилевскому, и тот велел приказчику отправляться в Одессу, он сразу же исчез? – размышлял вслух Ардашев.

– Так и есть, – согласился полицейский.

– А фотографию его нашли?

– Тут целый альбом! И анфас, и профиль… Этот шпион был большой любитель собственной физиономии.

– А как ведет себя его жена?

– Она ничего не может понять. Плачет…

– Вот что, Антон Филаретович, одну фотографию управляющего возьмите с собой, остальные передайте Ткаченко. Пусть отдаст их контрразведчикам. А мы с вами прямо сейчас отправляемся в Одессу.

– Куда-куда?

– В Одессу. Надеюсь, что оттуда вы уже вернетесь в Ставрополь. Расследование близится к концу. Детали объясню по дороге. Нельзя терять ни минуты. Собирайтесь, я буду ждать вас на Большой Владимирской, в доме, где я остановился. Однако если не хотите, можете не ехать. Решайте.

– Ткаченко отбил телеграммы в сыскные отделения городов, куда слали посылки с мылом. Распространители выявлены, получатели арестованы. Все закончилось. Дело о фальшивомонетчестве передали в контрразведку. И мне все равно уезжать… Ну что ж, доберусь в Ставрополь через Одессу.

– Отлично. До встречи.

Не успел Ардашев положить трубку, как в комнату вошел Кукота. За ним тенью следовал Могилевский.

– Корней Ильич, – начал статский советник, – я вполне уверен, что надобно срочно отправляться в Одессу.

– Зачем? Мой подчиненный, наверное, уже послал телеграммы на все станции, чтобы господа Дрогоевский и Кульчицкий были задержаны жандармами. Кроме того, как вы слышали, мы известили об этом и наших коллег в Одессе. Так что ехать туда нет никакого смысла.

– А не кажется ли вам странным, что немецкая разведка, прекрасно понимая, что канал по пересылке фальшивых денег раскрыт (иначе не было бы покушения на меня), все-таки решилась на отправку новой партии? Это ведь заведомый провал?

– Да-с… – задумался полковник, – в ваших словах есть немалая доля истины. Но вот только зачем им это?

– Я думаю, они приносят фальшивки в жертву сознательно, желая отвлечь внимание от чего-то более значительного. И стоит нам эту мнимую жертву принять, как немцы сделают очень сильный ход. Но какой? Пока я даже представить себе не могу, что они замышляют. Надеюсь, я смогу разобраться с этим на месте. К тому же в Киеве немецкого агента нет. В этом я абсолютно уверен. Скорее всего, он в Одессе. У нас мало времени. Впереди – развязка…Хотелось бы знать, кто из вашего ведомства поедет вместе со мной.

– Ну-у, раз так… – полковник пожевал губами, – штабс-капитан Авилов. Был бы рад самолично сопроводить вас, да нельзя оставлять службу. Все-таки за целый фронт отвечаю.

– Что ж, тогда с вас причитаются билеты: на меня, сыщика Каширина и Авилова. Остановимся мы в «Большой Московской гостинице». Пусть штабс-капитан ждет нас на вокзале, у касс.

– Хорошо, – кивнул Кукота. – Одного понять не могу: отчего вы решили, что немецкий агент спешит в Одессу?

– А куда же еще? Фальшивые ассигнации с товаром ушли раньше. Прибыть в Киев они должны были еще в понедельник. Но этого не случилось. По словам исчезнувшего управляющего, вся продукция из Румынии застряла в одесском порту.

– Возникает вполне закономерный вопрос: почему?

– У меня, к сожалению, вместо одного целых четыре варианта ответа: либо ему очень нужно было направить в Одессу своего помощника, либо он уже мертв (но тогда: кто же его убил?), либо и так поехал в Одессу (в данном случае появляется вероятность того, что мертв уже Кульчицкий), либо Дрогоевский и Кульчицкий – сообщники, что идет вразрез с устоявшимися правилами конспирации. Управляющему было гораздо проще самому отправиться в Одессу и преспокойно исчезнуть. Прошло бы несколько дней, прежде чем о нем бы вновь вспомнили, и вот тогда в Одессу поехал бы Кульчицкий. Только за эти пять-шесть дней Дрогоевский смог бы оказаться в безопасном месте с новым паспортом. Однако он этого не сделал, а взял и сбежал… И так торопился, что оставил в столе доказательства своей причастности к поддельным банкнотам. Только вот… он ли их оставил?

– О чем вы?

– Я обнаружил еще одну странную деталь: стол был открыт отмычкой. Я это выяснил, изучив замок.

– Простите?

– Видите ли, в замке выдвижного ящика, как и в любом другом, со временем накапливается пыль. Из-за смазки она пристает к внутренним сторонам обоих крышек. Вследствие этого на самой крышке отчетливо выделяется ход ключа – та кривая линия, по которой при отмыкании и замыкании движется его бородка. И потому, если замок был открыт отмычкой или подобранным ключом, то кроме обычного следа на нижней крышке появится еще и ряд свежих царапин и черточек на слое пыли. Их наличие служит доказательством незаконного проникновения. Именно это я и увидел.

– Да, но царапина, о которой вы говорите, могла быть давнишней. Что, если стол открывался отмычкой ранее?

– На мой взгляд, ей от силы день-два.

– По-вашему, деньги подкинули? Но кто? Кульчицкий? Или, может… – полковник бросил выразительный взгляд на Могилевского, но не стал продолжать фразу.

– Повторюсь: все решится в Одессе. А сейчас мы просто гадаем на кофейной гуще. Я бы попросил вас, Корней Ильич, телеграфировать нам на любую станцию обо всех новостях, которые могут здесь появиться.

– Вы имеете в виду управляющего?

– Да. Чем черт не шутит, вдруг он отыщется?

– А вот этого уж, поверьте, точно никак не может произойти. Сбежал он. Наверняка сменил паспорт. Ищи его теперь, как прошлогодний мартовский снег, который все видели, помнят, но куда он делся, никто толком не знает. – Полковник вздохнул и сказал: – Признаться откровенно, ваша затея с поездкой в Одессу мне кажется бессмысленной. Незачем ему туда бежать. Управляющий, скорее всего, залез в нору, как рак зимой… А потом, когда все стихнет, всплывет и попытается перейти линию фронта. Ему шкуру свою спасать надо, а не в спальных вагонах разъезжать. Каждый мало-мальски опытный разведчик знает, что если он разоблачен, то уже через час его «трафареты» будут у каждого городового. Это крах, это катастрофа. И все потому, что теперь он будет зависеть уже не от своего ума или находчивости, а от «его величества случая». А это в разведке недопустимо… Но у вас редкая интуиция. Так что поступайте как знаете. Да и мой помощник – офицер сообразительный и очень внимательный. Надеюсь, вы сработаетесь. Будем ждать от вас хороших вестей. Бог вам в помощь! – он протянул руку.

– Благодарю, – ответил на рукопожатие Ардашев.

Статский советник подошел к Могилевскому.

– Ну вот, Терентий, мы и расстаемся. Как ты понял, я уезжаю в Одессу, а оттуда, даст бог, возвращусь в Петроград. Веронике придется добираться самостоятельно. По поводу таможни сообщу телеграммой. Не переживай.

– За товар я не волнуюсь. Веспазиан Людвигович человек опытный, во всем разберется. Однако лишнее известие не помешает.

– Не обессудь, если что… Спасибо за прием.

– Тебе спасибо, Клим, что помог разоблачить Дрогоевского. Вот ведь как в жизни бывает… Старый я стал, доверчивый. Пригрел змею на груди.

– Это ничего. Твоей вины здесь нет. Все образуется. Позволь я возьму твое авто?

– Конечно-конечно. Только как приедешь, кликни моего шоффера. Пусть он вас на вокзал отвезет. А уже оттуда – за мной. Он небось на кухне у горничной чаи гоняет.

Ардашев кивнул и вышел. Его уверенные шаги простучали по коридору ровно, точно ход метронома.

За окном надрывно заурчал мотор, и быстрый французский автомобиль понесся по дороге, пугая уснувших на старых липах ворон. Беспокойное июньское утро сменилось суетливым днем. Впереди была тревожная неизвестность.