20. Авария

В полдень барон у дома Могилевского не появился. Не было его и через час. Звонки на домашний телефон остались без ответа. Предчувствуя неладное, Ардашев направился по адресу, указанному на его визитной карточке. Извозчик остановился перед трехэтажным особняком на Миллионной улице. Машины барона не было. Клим велел вознице дожидаться, а сам поднялся на третий этаж и нажал на кнопку электрического звонка. Дверь открылась. В проеме возникла толстая баба лет сорока пяти, весьма неприятного вида, то ли горничная, то ли кухарка. Осмотрев Ардашева с ног до головы, она спросила:

– Что вам угодно, сударь?

– Я хотел бы увидеть господина Красицкого.

– Его нет. Уехал сегодня, часов в десять. Не сидится ему дома, горюет… и на меня кричит без всякого повода… Злой, как овод, – недовольно пробубнила горничная.

– Как их превосходительство появятся, пусть позвонят мне, – сухо выговорил Клим Пантелеевич и протянул визитную карточку, на которой был написан номер телефона Могилевского.

– Не беспокойтесь, милостивый государь, передам.

Ардашев развернулся и пошел вниз. На улице ему встретился дворник.

– А скажи, любезный, ведь это ты сегодня барону Красицкому ворота открывал? – протягивая целковый, осведомился статский советник.

– Так точно, вашбродь, – пряча рубль в карман фартука, ответил бородатый мужик с бляхой.

– А в котором часу?

Дворник почесал за ухом и проговорил неуверенно:

– Точного времени не скажу, но десяти еще не было или, может, самая малость одиннадцатого.

– Уехал один или с ним еще кто-то сидел?

– Один. Никого с им не видал…

– Спасибо, голубчик, выручил, – изрек Ардашев и зашагал к коляске.

Кучер, услышав шаги, встрепенулся и, подавив зевоту, спросил:

– Куды прикажете, барин?

– На Главный почтамт, а оттуда прямиком в сыскное отделение, что на углу Владимирской и Большой Житомирской.

– Слушаюсь, – рявкнул автомедон и, смахнув ладонью сон с лица, покатил по мостовой.

«Все-таки барон не удержался и сам принялся за расследование. А что ему оставалось делать, если я не дал конкретного ответа на его просьбу взяться за это дело. Но с другой стороны, как я могу что-то обещать людям, если МИД может вызвать меня в любое время? Хочется надеяться, что с Красицким все в порядке», – рассуждал про себя Ардашев. Он и не заметил, как коляска остановилась у знакомого здания.

На почте статского советника уже ждал большой серый конверт с сургучными печатями на его имя и отметкой «до востребования». Клим Пантелеевич распечатал конверт и тотчас же улыбнулся: на гектографе откатали не только нужную ему статью о «Берлинском черном вдовце», но и весь номер «Berliner Volkszeitung». «Ай да молодцы!» – мысленно похвалил он коллег и вернулся к экипажу.

Всю остальную дорогу он перечитывал газету и еще более убеждался в своем раннем предположении.

На углу Софиевской улицы, не доезжая до памятника Богдану Хмельницкому, толпился народ. Людей становилось все больше. Они стояли и смотрели, как в саженях десяти от них полыхало пламя и черными клубами валил дым. Фаэтон остановился. За ним встали и другие экипажи. Городовой свистел в свой нейзильберовый свисток и призывал людей разойтись и не мешать прибытию пожарной команды.

– Чай механическая коляска горит? – привставая на козлах, воскликнул извозчик и вскрикнул: – Ой, господи, так она в столб въехала вместе с человеком!

Ардашев расплатился с извозчиком, оставил ему целковый на чай и стал пробираться сквозь плотную толпу. Подойдя ближе, он почувствовал запах горелой человеческой плоти, знакомый каждому воевавшему солдату. Огонь уже съел колеса и переднее сиденье, на котором, уткнувшись головой в руль, сидел обгоревший водитель. Неподалеку валялась пустая, треснутая, оплавленная бутылка из темного стекла. Автомобиль врезался в фонарный столб и его капот деформировался. От высокой температуры крышу «Форда» повело, но номер удалось разглядеть. Это была машина барона. Горел и сам деревянный столб. Начали трещать и плавиться электрические провода. Посыпались искры. Народ в панике попятился назад.

Вскоре послышался колокол пожарного грузовика с бочкой. Люди расступились, освободив подъезд. Огнеборцы размотали рукав, но увидев, что горят провода, остановились. Они сняли с машины лопаты и принялись забрасывать пламя землей с клумб. Один из пожарных побежал куда-то, очевидно, звонить на электростанцию, чтобы обесточили всю улицу. Вскоре он появился, крикнул что-то, и заработала помпа. Вода потушила пламя очень быстро.

Наконец примчалась карета «Скорой помощи» и две полицейские пролетки, запряженные четверками лошадей. Фотограф, судебный врач и приехавшие медики принялись за работу. Труп аккуратно извлекли из машины, положили на землю, осмотрели, сфотографировали несколько раз и накрыли простыней. Среди полицейских чинов статский советник разглядел Каширина. Подойдя ближе, он умышленно попался ему на глаза.

– Клим Пантелеевич? Каким ветром вас сюда занесло? – удивился сыщик, протягивая руку.

– Ехал к вам, да вот застрял.

– Ко мне? А что стряслось?

– Собственно, вы сами видите.

– Я из-за этого столкновения сюда и приехал. Третьего дня барон сдал нам «катеринки»-фальшаки в виде роз. А тут известие: сказали, что он разбился. Вернее, кто-то на его авто… Может, он, а может, и нет. Ткаченко и послал меня. Поезжай, говорит, Филаретыч, посмотри, что да как, разберись на месте.

– Я, правда, надеялся предотвратить его смерть.

– В смысле? – Каширин уставился непонимающим взглядом.

– Я просил его не выезжать из дому до встречи со мной и ни с кем не встречаться. Но он меня не послушал, и убийцы оказались проворней.

– Постойте, а почему вы решили, что его убили, а не он сам разбился?

– Тут слишком много деталей, указывающих на предумышленное убийство. Во-первых, обратите внимание на маленькую вмятину на капоте. Это доказывает то обстоятельство, что удар о столб был незначительным, и бензобак от него уж точно не мог загореться. Во-вторых, положения рукоятки ручного тормоза и рычага постоянного газа говорят о том, что автомобиль только начал свое движение после остановки. Он просто не успел разогнаться до опасной скорости, как тут же врезался в столб. Ну и оплавленная бутылка – третий довод в мою пользу. Я полагаю, барона убили раньше. Скорее всего, ему проломили висок. Злоумышленник ехал с трупом, выбирая безлюдную улицу и опасаясь свидетелей. Здесь, на Софиевской, он остановил авто и поставил его на ручной тормоз. Потом пересадил тело на водительское сиденье, облил керосином, вышел, снял ручной тормоз и надавил рукой на педаль – «Форд» тронулся и врезался в столб. После этого ему оставалось лишь бросить в машину горящую спичку и скрыться незамеченным. Однако вы не теряйте надежду: вдруг отыщется кто-нибудь из очевидцев.

Каширин тряхнул головой и сказал:

– У вас, Клим Пантелеевич, как всегда, все очень складно получается, но, согласитесь, все это только предположения. Нам нужны свидетели. Лишь только они могут подтвердить вашу версию. А их, к сожалению, у меня пока нет. Видите, как народ разбегается. Всем некогда, недосуг, заняты. Сознание у наших компатриотов, можно сказать, нулевое.

– Свидетель – не единственное доказательство. Главное – вскрытие. Поставьте прозектору вопрос: имеется ли гарь в легких трупа? Если она не обнаружится, значит, потерпевший был убит до пожара. Если же гарь будет наличествовать, то получается, что в момент пожара он был еще жив и дышал. Правда, он мог находиться и в бессознательном состоянии. Но это уже другой вопрос. Тут придется выяснять причину потери сознания.

– Логично, – согласился Каширин. – Но скажите, а почему, разыскивая барона, вы направились именно к нам? Мало ли где мог находиться Красицкий? Он же теперь был человеком свободным, вдовцом.

– Я знал, что полиция установила за ним наружное наблюдение. Если это так, то кому как не вам знать его местонахождение?

– Да, установила. А откуда вам известно? Я ведь вам о слежке не упоминал.

– Это результат моих совершенно случайных наблюдений. Второго дня я оказался невольным свидетелем встречи барона и молодого человека, которого я видел в ювелирном магазине Гиршмана с дамой еще двадцать шестого мая. Как позже я понял, это и была жена Красицкого. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что именно он – этот молодой франт – и передал Гиршману фальшивые деньги. Он же, по всей видимости, подарил их в виде роз и покойной жене барона. И именно этот человек причастен к ее гибели… Так вот, за столиком летнего ресторана в Купеческом саду он о чем-то беседовал с этим незнакомцем. Потом они встали и ушли; за ними увязался полицейский хвост. К сожалению, филер потерял объект слежки. Вечером я тут же позвонил барону и попросил его объяснить, для чего он встречался с этим господином. Красицкий ответил мне, что Жоржик – именно так звали его собеседника – заядлый картежник, и они часто играли вместе. А барон, перебирая вещи жены, наткнулся на визитную карточку Жоржика, в которой тот именовал себя графом. Собственно, для того чтобы выяснить причину появления карточки у покойной супруги, Красицкий и позвонил ему, условившись о встрече в Купеческом саду.

– Вы правы. Его кличка Жоржик. Он мошенник. Настоящая фамилия – Непорецкий. Теперь уже нет никаких сомнений, что он причастен к убийству Гиршмана и его работников. Ваши сведения только добавили красок в картину происшедшего. Но мне непонятно одно: откуда вам известно, что именно Жоржик расплатился фальшивыми купюрами, а не кто-то другой. Даже находясь там, в ювелирном магазине, вы не имели возможности рассматривать чужие банкноты, ведь так?

– Видите ли, перед смертью Гиршман посетил своего старого знакомого, банкира. Тот, кстати, собирался обратиться в полицию. Уж не знаю, был ли он у вас или нет, но он поведал мне, что, по словам покойного ювелира, поддельные ассигнации ему подсунул тот самый молодой человек, который и покупал часы своей даме. Как вы понимаете, нам неведомо, что конкретно после этого предпринял Гиршман. Начал ли он вымогать у баронессы деньги или, может, попросил, чтобы ему вернули только убыток? Теперь узнать это мы сможем только от Жоржика.

– Так-так, – напрягая лоб, изрек титулярный советник. – Получается, что потом баронесса обратилась к Жоржику и все ему рассказала, после чего тот расправился с Гиршманом и его служащими, ограбил магазин и, чтобы не оставлять опасной свидетельницы, прикончил и саму баронессу, так?

– Совершенно верно.

– Но как? Вода в легких присутствовала, а телесных повреждений не нашли, да и пол был совершенно сухой!

– И эта загадка легко разгадывается, – спокойно парировал Ардашев. – Видите ли, в прошлом году в Германии было закончено расследование по делу так называемого «Берлинского черного вдовца». Об этом довольно подробно писала их местная газета: «Берлинер Фольксцайтунг» (Berliner Volkszeitung). Полицейского инспектора из столицы Германии чрезвычайно заинтересовали несчастные случаи, имевшие место в разных домах города в течение последних пяти лет. Восемь женщин утонули в ванных комнатах в разное время и в разных доходных домах. Ни у одной из покойниц не было следов насилия. Горничные, оказавшиеся на местах происшествий, не видели даже капли разлитой воды на полу. Чем не наш вариант? Замечу только, что муж у всех восьми утопленниц был один и тот же – некий Курт Вальдхайм. Однако согласитесь, это обстоятельство еще не говорит о том, что он преступник, вы согласны?

– Абсолютно.

– И не было ничего удивительного в том, что после в одних случаях он наследовал богатое имущество бывших жен, а в других – являлся получателем страховых выплат. Но инспектор полиции оказался очень упорным. Он осмотрел все ванные комнаты, где утопленницы распрощались с жизнью. Оказалось, что везде размеры ванн совпадали: все были в сажень длиной. Но и этот факт еще не говорил о причастности мужа к смерти его супружниц. Инспектор понимал, что секрет таится в самом способе убийства, если такое все-таки имело место.

– А что, если им дали большую дозу снотворного, а потом утопили без всякого сопротивления?

– Вопрос вполне логичный. Только вынужден вас разочаровать: никаких снотворных либо отравляющих веществ в крови или в желудке потерпевших судебно-медицинская экспертиза не обнаружила. И вот тогда инспектор решил самостоятельно провести судебно-следственный эксперимент. Ему не оставалось ничего другого, как снять комнату с такой же большой ванной и пригласить туда свою жену. Он обставил это как некую любовную игру. И в тот момент, когда его ничего не подозревающая супруга мылась, он зашел в ванную комнату, присел на край ванны и принялся ласково гладить ее ноги. Жена улыбалась, расслабилась, воспринимая это как прелюдию к будущим ласкам. Неожиданно он дернул супругу за обе ступни на себя, и женщина резко ушла под воду. От страха и неожиданности она потеряла сознание. Вода попала в нос, но не в легкие, потому что он тут же вытащил ее. А продержи ее за ноги с полминуты – и все. Слава господу, бедняжку удалось откачать. Говорят, после этого она чуть было не развелась со своим фанатичным сыщиком. Когда инспектор рассказал подозреваемому о том, каким способом тот убивал своих жен, преступник расплакался и во всем сознался. Видимо, он только и думал о скором разоблачении и совсем измотал себе нервы.

– Вы хотите сказать, что Жоржик утопил Красицкую точно таким способом? – Каширин прищурился и замер, ожидая услышать ответ.

– Да. Это мог сделать только он. Никого другого, кроме, естественно, мужа, Красицкая в ванную комнату к себе бы не впустила.

– Теперь я понимаю, – задумчиво выговорил Антон Филаретович. – Непорецкий попросил кого-то снять сто сорок пятый номер, затем сам снял сто сорок шестой. Дождавшись, пока любовница зайдет в ванну, он постучал в сто сорок пятый. Баронесса выскочила, открыла ему дверь и вернулась обратно. Жоржик вошел, сел на край ванны и, когда та расслабилась, резко дернул ее за ноги. Продолжая удерживать, он дождался, пока та захлебнется. Потом, вероятно, вытер пол и, захлопнув английский замок, вышел. Тряпку унес с собой. Вот потому-то никто мокрых следов и не заметил.

– Вы правы.

– Меня одно смущает: этот жулик вряд ли читает немецкие газеты. Получается, кто-то его надоумил?

– Безусловно. И сделать это мог человек, который еще в прошлом году находился в Германии. Смотрите, вот копия декабрьского номера «Берлинер Фольксцайтунг». Я только что получил бандеролью гектографическую копию газеты из библиотеки МИДа. – Статский советник протянул распечатанный конверт. – Читайте, на третьей странице, тут черным, как говорится, по белому…

– Не извольте беспокоиться, Клим Пантелеевич, – прищурился Каширин. – Я и так вам положительно верю. Но газетку возьму. В полицейском управлении, думаю, толмач отыщется, переведет с германского-с. Я, если помните наш круиз на «Королеве Ольге», большей частью по-аглицки говорю… Да и то единственно благодаря Ефиму Андреевичу, который тогда мне в дорогу вместо заграничных суточных дочкин словарик всучил. «Читай, – говорит, Антон Филаретович, – иностранные словеса, учись, в жизни пригодится…» – Он повел шеей, будто ему давил воротничок, потом пожевал губами и добавил: – Семь годков прошло, а как вчера было-с.

– Продолжая свою мысль, замечу, – вернул полицейского к теме Ардашев, – что о наличии помощника или наставника у Непорецкого говорит и факт снятия неизвестным, неким Ветровым, сто сорок пятого номера в «Люнивере». Я уверен, что речь идет об одном и том же человеке, который в любой момент может устранить Жоржика, как только сочтет это нужным. Ведь жулик-фальшивомонетчик – единственная ниточка, ведущая к этому господину, свободно владеющему немецким языком.

– Сдается мне, я понял, куда вы клоните, – тяжело вздохнул Каширин. – Если это так, то все почести достанутся не нам, а совсем другому ведомству. Полиция шпионством не занимается.

– Не беспокойтесь, Антон Филаретович, к упомянутой вами инстанции некоторое отношение имею и я. Так что всегда сумею замолвить о вас доброе словечко.

– Спасибо… спасибо, Клим Пантелеевич. Премного буду благодарен… Только вот одного я понять не могу. Если все происходит так, как вы говорите, и фальшивые ассигнации – дело рук Германии, то как такое может быть? Это же позор для воюющей страны!

– Вы так считаете? Однако сам Наполеон Бонапарт не гнушался этого промысла. Еще за два года до начала войны с Россией на одной из вилл Монружа, южного пригорода Парижа, была устроена фабрика по производству фальшивых российских денег, которая позже была перевезена сначала в Варшаву, а затем и в захваченную Москву. Французы изготавливали русские двадцатипяти- и пятидесятирублевые ассигнации. Качество их было превосходное. Ни бумага, ни краска ничем не отличались от тех, что использовались в настоящих банкнотах. Крупные партии подделок свободно гуляли по России. Но один бдительный и въедливый чиновник монетного двора обнаружил, что на большинстве экземпляров было допущено несколько ошибок: использовались слова «госуларственная» вместо «государственная» и «холячей» вместо «ходячей». Когда по этому признаку изъяли все фальшивки, то их набралось аж на целых семьдесят миллионов рублей. Представляете, какой был размах у императора! По тем временам это была умопомрачительная сумма. Самая первая фабрика по изготовлению фальшивых денег, перевезенная из Монрунжа и затем Варшавы, сгорела при бегстве французов из Москвы. Однако бытует мнение, что была еще одна – в Вильно. Кстати, сам Бонапарт пытался скрыть сей недостойный Франции промысел и был страшно огорчен, когда узнал, что при отступлении офицеры, ответственные за уничтожение склада фальшивых денег в Вильно, не выполнили приказ, а поделили поддельную наличность между собой и пустили в оборот. Вот так-то! А вы говорите, позор для воюющей страны.

– Что ж, возможно, вы правы. Тогда получается, что под присмотром немецкого шпиона в Киеве печатают фальшивые пятерки, червонцы и сотенные. Это во многом усложняет дело, потому что в таком случае местные уголовники находятся под влиянием иностранного лазутчика. Такое встречается весьма редко. Я, признаться, никогда не слыхивал о подобном.

– Если не секрет, каким образом вы пытаетесь отыскать фальшивомонетчиков?

– Мы ищем печатный пресс, но пока результатов нет. На данный момент мы пришли к выводу, что использование парового пресса для печатания таких высококачественных поддельных банкнот маловероятно. Ведь эта машина создавала бы много шума, и ее почти невозможно было бы скрыть. Наверняка местные сыскари уже получили бы сведения от своей агентуры. К сожалению, они пока молчат. Другое дело – электрический пресс. Он может быть меньших размеров и прост в обращении. В его поисках мы применяем иную тактику: вычленяются самые большие участки потребления электроэнергии в Киеве, отсекаются друг от друга и проверяются по отдельности. Начинаем с районов, потом делим их на кварталы и затем на улицы и дома. Но и здесь мы успехами похвастаться не можем. Я допускаю, что на каком-нибудь заводе, фабрике или типографии кто-то использует переделанные под пресс механизмы. И потому во время наших осмотров ничего подозрительного не отыскивается. – Каширин помолчал, потом тяжело вздохнул и сказал: – А все-таки жизнь – штука непредсказуемая. Барон пережил свою жену всего на несколько дней. Судьба. Непорецкий всю семью уничтожил, под корень. Детей-то у них не было… Ума не приложу, как отыскать этого супостата. Боюсь, что на «дно» ляжет. Эх, был бы он в Ставрополе, я бы его отовсюду вытащил. Но Киев – не мой город.

– Жоржик – картежник. Вот и надо его искать среди них. Пусть ваши люди по всем злачным местам посмотрят. Может, и набредут на него.

– Это само собой, – кивнул полицейский, и, лукаво прищурившись, заметил: – Зная вас, трудно представить, что в поле вашего зрения до сих пор не попал подозреваемый в шпионстве. Наверняка ведь кто-то есть, да?

– Простите, Антон Филаретович, но я не привык гадать. Давайте лучше займемся Непорецким. Я уверен в том, что он приведет нас к разгадке, и мы выясним, кто шпион, и где именно печатаются фальшивки. И еще: буду очень вам признателен, если вы без промедления сообщите мне результаты вскрытия Красицкого.

– Всенепременно.

– Честь имею.

– Честь имею кланяться.

Клим Пантелеевич перешел с проезжей части на тротуар. Он остановился под старым тополем, вынул из кармана жестяную коробочку с надписью «Георг Ландрин», выбрал красную конфетку и отправил ее в рот. Широко выбрасывая вперед трость, статский советник зашагал в сторону Софиевской площади.