Глава восьмая
Стражники у подножия лестницы спали, положив головы на перила.
— Бедный Картрелл, — прошептал Лукас, когда мы на цыпочках пробирались мимо храпящей охраны. — Боюсь, он не сумеет дослужиться до адепта, если не перестанет так много пить… Но это только лучше для нас. Идем, быстрее!
Я запыхалась, так как из кафе мы шли сюда быстрым шагом. Кеннет де Вилльер с сестрой не отпускали нас целую вечность, казалось, что мы много часов беседовали с ними о жизни в деревне вообще и в Глосестершире в частности (я рассказала пару смешных историй о кузине Мадлейн и овце Клариссе), о деле Паркера (о котором я только поняла, что дедушка его выиграл), о симпатичном наследнике трона Чарльзе (э-э-э?!) и о фильмах Грейс Келли и ее свадьбе с князем Монако. Я периодически кашляла и пыталась перевести разговор на ужасающие последствия курения, но меня не поддержали. Когда мы наконец покинули кафе, было так поздно, что у меня даже не осталось времени забежать в туалет, хотя я выпила минимум литр чая.
— Еще три минуты, — пропыхтел Лукас, пока мы бежали по подвальным коридорам. — А ведь я хотел тебе так много рассказать. Если бы эта чума в лице начальника не появилась…
— Я не знала, что ты работаешь на одного из Вилльеров, — сказала я. — Ты же будущий лорд Монтроуз, член Верхней палаты.
— Да, — ответил Лукас угрюмо. — Но пока я не наследую своего отца, я должен зарабатывать деньги на содержание семьи. Эта работа просто подвернулась… Неважно. Послушай: все, что граф Сен-Жермен оставил Хранителям — тайные рукописи, письма, хроники — все это он подверг цензуре. Хранители знают только то, что Сен-Жермен позволил знать. Информация предназначалась для того, чтобы все последующие поколения были готовы любыми способами замкнуть Круг. Но никто из Хранителей не посвящен в Тайну.
— Но ты ее знаешь? — выкрикнула я.
— Тс-с-с! Нет. Я ее тоже не знаю.
Мы завернули за последний угол, и я распахнула дверь в старую алхимическую лабораторию. Мои вещи лежали на столе, точно там, где я их оставила.
— Но Люси и Пол знают Тайну, я в этом убежден. Когда мы последний раз виделись, они должны были вот-вот найти документы. — Он посмотрел на часы. — Черт побери!
— Дальше! — поторопила я его, подбирая сумку и фонарик. В последний момент я сообразила, что надо отдать ключ Лукасу. В моем животе уже появилось знакомое ощущение. — И ради бога, сбрей ты эту бородку, деда!
— У графа были враги, о которых в Хрониках упоминается лишь вскользь, — сыпал словами Лукас. — Особенно активной была одна тайная организация, близкая к церкви, называвшая себя Ракоши Альянс. Этой организации удалось в 1745 году, когда в Лондоне была основана ложа, заполучить документы из наследства графа Сен-Жермена… Ты считаешь, что борода мне не идет?
Комната начала кружиться вокруг меня.
— Я люблю тебя, дедушка, — выпалила я.
— Документы, которые, кроме всего прочего, подтверждали, что недостаточно будет внести кровь всех путешественников во времени в хронограф. Тайна откроется лишь тогда, когда… — успела я еще услышать, до того как исчезнуть.
Через доли секунды я уже моргала от яркого света. И от белоснежной рубашки. Пару сантиметров левее, и я бы приземлилась прямо на ноги мистера Джорджа. Я негромко вскрикнула от испуга и сделала пару шагов назад.
— Надо будет в следующий раз не забыть дать тебе с собой мел, чтобы ты пометила место приземления, — сказал мистер Джордж, качая головой, и забрал у меня фонарик.
Он ждал моего возвращения не один. Рядом с ним стоял Фальк де Вилльер, доктор Уайт сидел на стуле возле стола, Роберт, маленький призрак, выглядывал из-за его ног, а на стену возле двери опирался Гидеон, на лбу которого белел огромный пластырь.
Увидев его, я должна была перевести дыхание.
Он стоял в своей обычной позе — скрестив на груди руки, но цвет его лица едва ли был темнее пластыря, а темные круги вокруг глаз еще больше оттеняли зелень глаз. Меня охватило почти невыносимое желание подбежать к нему, обнять и подуть на рану, как я это всегда делала с Ником, когда ему было больно.
— Все в порядке, Гвендолин? — осведомился Фальк де Вилльер.
— Да, — ответила я, не отводя взгляд от Гидеона. Ох, я скучала по нему, но насколько сильно, мне стало ясно лишь сейчас. Неужели прошел всего день с момента поцелуя на зеленом диване? Хотя об одном поцелуе говорить было явно неправильно.
Гидеон смотрел на меня безучастно, не двигаясь, как будто видел меня в первый раз. Ни следа от того, что было лишь вчера.
— Я отведу Гвендолин наверх, она может ехать домой, — сказал мистер Джордж спокойно. Положил руку мне на спину и мягко подтолкнул к двери, мимо Фалька прямо к Гидеону.
— Тебе… ты уже лучше себя чувствуешь? — спросила я.
Гидеон ничего не ответил, он только смотрел на меня. Но то, как он на меня смотрел, было странно. Что-то было не так. Как будто я не человек, а предмет. Что-то несущественное. Будничное, как… стул. Может, он все-таки получил сотрясение мозга и теперь не узнавал меня? Мне тут же сделалось зябко.
— Гидеону следовало бы лежать в постели, но ему нужно пару часов элапсировать, если мы не хотим рисковать неконтролируемым прыжком, — объяснил доктор Уайт нелюбезным тоном. — Это легкомыслие — отправить его опять одного…
— Два часа в тихом подвале в 1953 году, Джейк, — перебил его Фальк. — На диване. Он это переживет.
— Переживу, — сказал Гидеон, а его взгляд стал еще мрачнее, если это вообще было возможно.
Внезапно мне захотелось разреветься.
Мистер Джордж открыл дверь:
— Идем, Гвендолин.
— Минутку еще, мистер Джордж. — Гидеон крепко схватил меня за руку. — Я бы хотел только узнать, в каком году была Гвендолин только что?
— Только что? В 1956-м, в июле, — сказал мистер Джордж. — Почему ты спрашиваешь?
— Ну-у… от нее пахнет сигаретами, — сказал Гидеон, до боли стискивая хватку. Я почти уронила сумку.
Автоматически я понюхала рукава формы. Ну да, многочасовое пребывание в задымленном кафе оставило след. Господи, и как я должна была это объяснить?!
Все в комнате смотрели на меня, и я поняла, что я должна быстро придумать какую-нибудь отговорку.
— Окей, уличил, — сказала я, глядя в пол. — Я курила. Но всего три сигареты. Честное слово.
Мистер Джордж покачал головой.
— Но, Гвендолин, я же тебе строжайшим образом внушал, ни одного предмета…
— Извините, — я не дала ему закончить фразу. — Но там скучно. Этот темный подвал… А сигарета хорошо действует против страха… — Я постаралась придать лицу смущенное выражение. — Я все окурки собрала и забрала с собой, вы можете не волноваться, что кто-то найдет пачку Lucky Strike и станет удивляться.
Фальк засмеялся.
— Наша принцесска, оказывается, не такая уж послушная, — сказал доктор Уайт, и я облегченно вздохнула. Похоже, они поверили. — Не надо так смотреть, Томас. Я свою первую сигарету выкурил в тринадцать лет.
— Я тоже. Первую и последнюю. — Фальк де Вилльер снова склонился над хронографом. — Но курить действительно не стоит, Гвендолин. Я уверен, твоя мама была бы шокирована, если бы узнала.
Даже маленький Роберт энергично закивал и смотрел на меня с упреком.
— Кроме того, это вредно для внешности, — добавил доктор Уайт. — От никотина портятся кожа и зубы.
Гидеон ничего не сказал. И не расслабил хватку. Я заставила себя непринужденно посмотреть ему в глаза и попробовала виновато улыбнуться. В ответ его глаза сузились и он едва заметно покачал головой. Потом он неохотно отпустил меня. Я глотнула, поскольку внезапно почувствовала комок в горле.
Почему он себя так вел? В один момент милый и нежный, а в следующий — холодный и неприступный? Кто это может выдержать? Я — точно нет. То, что произошло между нами здесь, в этой комнате, оно ощущалось как… настоящее. И вдруг он не нашел ничего лучшего, как при первой же возможности изобличить меня перед всеми? Что он хотел этим добиться?
— Идем же, — сказал мистер Джордж, обращаясь ко мне.
— Мы увидимся послезавтра, Гвендолин, — сказал Фальк де Вилльер. — В твой важнейший день.
— Не забудьте завязать ей глаза, — сказал доктор Уайт, и я услышала, как засмеялся Гидеон, как будто услышал плохую шутку.
Но тут тяжелая дверь захлопнулась, мы стояли в коридоре.
— Можно представить, что он не любит курильщиков, — сказала я тихо и готова была расплакаться.
— Позволь мне завязать тебе глаза, — сказал мистер Джордж, и я замерла, пока он стягивал узкий шарф в узел у меня на затылке. Затем он забрал у меня сумку и бережно подтолкнул вперед. — Гвендолин… Ты действительно должна быть осторожнее.
— Пару сигарет еще никого не убили, мистер Джордж.
— Я не это имею в виду.
— А что же?
— Я имею в виду твои чувства.
— Мои чувства?!
Я услышала, как мистер Джордж вздохнул.
— Милое мое дитя, даже слепой бы увидел, что ты… ты просто должна быть осторожнее в отношение твоих чувств к Гидеону.
— Я… — Я снова умолкла.
Очевидно, мистер Джордж обладал большей проницательностью, чем я думала.
— Нежные отношения между двумя путешественниками во времени никогда не стояли под счастливой звездой, — сказал он. — Точно так же, как отношения между де Вилльерами и Монтроузами. И в такое время, как сейчас, нужно постоянно себе повторять, что верить нельзя никому. — Может быть, я ошибалась, но мне казалось, что рука мистера Джорджа у меня на спине дрожит. — Это, к сожалению, непреложная истина, что здравый смысл страдает, как только на сцену выходит любовь. А здравый смысл — это то, что тебе сейчас больше всего нужно. Осторожно, ступенька.
Молча поднимались мы наверх, потом мистер Джордж снял повязку и серьезно посмотрел на меня.
— Ты со всем можешь справиться, Гвендолин. Я твердо верю в тебя и твои способности.
Его круглое лицо покрывали капли пота. В светлых глазах я могла увидеть только заботу — как в глазах мамы, когда она на меня смотрела. Меня захлестнула волна симпатии.
— Вот. Ваш перстень, — сказала я. — А сколько вам лет, мистер Джордж? Можно мне узнать?
— Семьдесят шесть, — сказал мистер Джордж. — Я не держу это в секрете.
Я уставилась на него. Я не задумывалась еще всерьез над тем, сколько ему лет, но в любом случае дала бы минимум на десять лет меньше.
— Получается, в 1956 году вам было?..
— Двадцать один. Это был год, когда я начал свою службу здесь в качестве помощника адвоката и вступил в ложу.
— Знакомы ли вы с Вайолет Пэрплплам, мистер Джордж? Это подруга моей двоюродной бабушки.
Мистер Джордж поднял бровь.
— Нет, не думаю. Идем, я отведу тебя к автомобилю, мама, наверное, с нетерпением ждет тебя.
— Наверняка. Мистер Джордж?..
Но мистер Джордж уже отвернулся и пошел к выходу. Мне не оставалось ничего, как последовать за ним.
— Завтра тебя снова заберут из школы. Мадам Россини должна сделать примерку, потом Джордано попытается еще чему-нибудь тебя научить. Ну и элапсировать тебе тоже надо.
— Похоже, будет чудесный день, — сказала я устало.
— Но ведь это никакая не магия! — я шептала, хоть и была шокирована.
Лесли вздохнула.
— Не в смысле фокус-покус-сим-салабим, может быть, но это магическая способность. Это магия Ворона.
— Это скорее какая-то причуда, — сказала я. — Нечто, из-за чего над тобой будут смеяться, чему ни в коем случае не поверят.
— Гвенни, если у кого-то есть сверхъестественное восприятие, это — не причуда. Это — талант. Ты видишь призраков и можешь с ними общаться.
— И демонов, — добавил Ксемериус.
— Ворон в мифологии отвечает за связь между людьми и божественным миром. Вороны — посредники между живыми и мертвыми. — Лесли повернула папку, чтобы я могла прочесть, что она нашла о Воронах в интернете. — Ты должна признать, что это очень точно подходит к твоим способностям.
— И цвету волос, — сказал Ксемериус. — Черные, как вороново крыло.
Я пожевала губу.
— Но в предсказании это звучит как… ну не знаю… как что-то очень могущественное и важное… Как будто магия Ворона — это тайное оружие.
— Очень может быть, — сказала Лесли. — Если ты перестанешь относиться, как к причуде, которая тебе позволяет видеть призраков.
— И демонов, — опять добавил Ксемериус.
— Как бы я хотела иметь тексты предсказаний, — сказала Лесли. — Мне страшно интересно, как это звучит в оригинале.
— Наверняка Шарлотта знает их все назубок, — сказала я. — Думаю, она их выучила на своих занятиях мистикой. Они постоянно говорят в рифму. Хранители. Даже мама. И Гидеон.
Я быстро отвернулась, чтобы Лесли не заметила, как мои глаза внезапно наполнились слезами, но было поздно.
— О нет, радость моя, только не надо снова плакать! — Она подала мне носовой платок. — Ты перегибаешь палку, в самом деле.
— Нет, не перегибаю. Ты что, не помнишь, как ты рыдала три дня подряд из-за Макса? — всхлипнула я.
— Конечно, помню, — сказала Лесли. — Прошло всего полгода.
— Только теперь я могу представить, как ты себя тогда чувствовала. И могу понять, почему ты лучше хотела бы умереть.
— Ну и дурой я была! Ты все время была со мной и твердила, что Макс не стоит того, чтобы вообще о нем думать, потому что он вел себя как последний гад. И что надо почистить зубы…
— Ага. И играла песня The winner takes it all, постоянно, по кругу.
— Это я могу устроить, — предложила Лесли. — Если тебе это поможет…
— Нет. Но ты можешь подать мне японский нож для овощей. Я сделаю себе харакири.
Я упала навзничь на кровать и закрыла глаза.
— Девчонки из всего устраивают драму, — сказал Ксемериус. — Подумаешь, у парня было плохое настроение и угрюмый взгляд, потому что он получил чем-то по голове, — и сразу мир должен рухнуть.
— Потому что он меня не любит, — сказала я в отчаянии.
— Ты не можешь это знать, — сказала Лесли. — С Максом все было ясно: через полчаса после того, как он мне сказал, что все кончено, уже видели, как он в кино целуется с Анной. Но в этом Гидеона нельзя упрекнуть. Просто он немного… непостоянен.
— Но почему? Если бы ты видела, как он на меня посмотрел! Как будто брезгует. Как будто я… мокрица какая-то. Я этого просто не выдержу.
— Пару минут назад ты сравнивала себя со стулом, — покачала Лесли головой. — Возьми себя наконец в руки. Мистер Джордж прав: как только в игру вступает любовь, здравый смысл говорит «до свиданья». А ведь мы стоим на пороге важнейшего открытия.
Как раз утром, когда Лесли пришла к нам и мы удобно устроились на моей кровати, в дверь постучался мистер Бернхард — он никогда раньше так не делал — и поставил на стол поднос, накрытый для чая.
— Чтобы молодые леди могли немного подкрепиться, — сказал он.
Я была настолько озадачена, что не могла вымолвить ни слова. Я вообще не помню, чтобы он когда-нибудь поднимался на наш этаж.
— В связи с тем, что вы мне недавно задали вопрос, я взял на себя смелость и немного огляделся, — продолжал мистер Бернхард, и его совиные глаза смотрели серьезно поверх очков. — Как я и думал, мне удалось кое-что найти.
— И что же? — выпалила я.
Мистер Бернхард сдвинул салфетку на подносе в сторону, и под ней оказалась книга.
— «Зеленый всадник», — сказал он. — Если меня не подводит память, вы искали именно это.
Лесли подскочила и схватила книгу.
— Но я смотрела эту книгу в библиотеке, там ничего особенного… — бормотала она.
Мистер Бернхард снисходительно улыбнулся ей.
— Я предполагаю, что причиной этому было то обстоятельство, что книга, которую вы видели в библиотеке, не была собственностью лорда Монтроуза. Я думаю однако, что этот экземпляр вас заинтересует.
Он слегка поклонился и вышел, а мы с Лесли тут же забрались на кровать. На пол упал листок бумаги, на котором миниатюрным почерком кто-то написал сотни цифр. От возбуждения щеки у Лесли горели.
— О боже, это шифр! — закричала она. — Великолепно! Я просто мечтала об этом. Теперь нам нужно только узнать, что он обозначает!
— Да, — сказал Ксемериус, вися на карнизе для занавесей. — Я частенько это слышал. Мне кажется, это одно из знаменитых последних предложений…
Но Лесли понадобилось меньше пяти минут, чтобы сообразить, что цифры указывают на отдельные буквы в тексте.
— Первая цифра — это номер страницы, вторая — строки, третья — слова, четвертая — буквы. Видишь? 14–22–6–3 означает на четырнадцатой странице, в двадцать второй строке, шестое слово, а в нем — третья буква. — Она потрясла головой. — Так просто! В каждой второй детской книжке упоминается, если я не ошибаюсь. Ладно, неважно… Значит, первая буква — «е».
Ксемериус, явно впечатленный, только кивал.
— Слушай свою подружку!
— Не забудь, что речь идет о жизни и смерти, — сказала Лесли. — Я не хочу потерять лучшую подругу, только потому, что она, немного поцеловавшись, оказалась не в состоянии пользоваться мозгом.
— Мои слова! — Это был Ксемериус.
— Тебе необходимо прекратить реветь, а вместо этого выяснить, что узнали Люси и Пол, — продолжала Лесли настойчиво. — Если тебя сегодня снова пошлют элапсировать в 1956 год — просто попроси мистера Джорджа, — ты должна настоять на личном разговоре с дедушкой. Что это вообще за дурацкая идея — пойти в кафе! И на этот раз ты все запишешь, все, что он тебе расскажет, каждую подробность, слышишь? — Она вздохнула. — Ты уверена, что прозвучало флорентийский Альянс? Я нигде ничего не нашла по этому поводу. Нам обязательно нужно заглянуть в тайные рукописи, которые граф Сен-Жермен оставил Хранителям. Если бы Ксемериус только мог двигать предметы, он мог бы найти архивы, пройти через стену и просто прочитать…
— Да-да, попрекай меня бесполезностью, — обиженно сказал Ксемериус. — Мне понадобилось всего семь столетий, чтобы свыкнуться с мыслью, что я не могу перевернуть даже одну страницу в книге.
Раздался стук в дверь, и в комнату заглянула Каролина.
— Нас зовут к ленчу! Гвенни, за тобой и Шарлоттой через час заедут.
Я застонала.
— С Шарлоттой?
— Да, тетя Гленда сказала. Бедную Шарлотту используют как учительницу безнадежных талантов… или как-то так.
— Я не голодная, — сказала я.
— Мы сейчас спустимся, — сказала Лесли и толкнула меня под ребра. — Гвенни, ну-ка. У тебя еще будет время, чтобы купаться в жалости к самой себе. Сейчас тебе надо что-то поесть!
Я села и высморкалась.
— У меня сейчас не хватит нервов слушать язвительные замечания тети Гленды.
— Жаль. Тебе понадобятся крепкие нервы, чтобы выжить в ближайшее время. — Лесли потянула меня, и я встала на ноги. — Шарлотта и твоя тетя — очень хорошая тренировка для серьезного случая. Если ты переживешь ленч, то суаре тебе будет нипочем.
— А если и нет, то ты всегда можешь сделать харакири, — сказал Ксемериус.
Вместо приветствия, мадам Россини притянула меня к груди.
— Моя лебедушка! Наконец-то ты пришла. Я скучала по тебе.
— Я по вам тоже, — сказала я искренне.
Одно присутствие мадам Россини с ее бурлящей сердечностью и изумительным французским акцентом («лебьодушька»! Если бы Гидеон мог слышать!) действовало на меня живительно и успокоительно одновременно. Она была бальзамом для моей пострадавшей самооценки.
— Ты будешь в восхищении, когда увидишь, что я сшила для тебя. Джордано почти плакал, когда я показала ему твои платья, так они хороши!
— Охотно верю, — сказала я.
Джордано наверняка плакал оттого, что сам не мог надеть эти платья. Но все-таки сегодня он был несколько дружелюбнее, не в последнюю очередь потому, что с танцами у меня на этот раз получалось намного лучше, а при помощи суфлирующего Ксемериуса я могла точно ответить, кто из лордов был приверженцем тори, а кто — вигов. (Ксемериус просто подглядывал через плечо Шарлотте, держащей в руках записи.) Собственную легенду — меня зовут Пенелопа Мари Грей, родилась в 1765 году — опять-таки благодаря Ксемериусу я отбарабанила без запинки, включая полные имена умерших родителей. Только с веером я никак не могла управиться, но Шарлотта сделала конструктивное предложение — я вообще не должна пользоваться им.
В конце занятия Джордано передал мне список со словами, которые я ни при каких условиях не должна использовать.
— До завтра выучить наизусть и усвоить! — прогундосил он. — В восемнадцатом веке нет никаких автобусов, дикторов новостей, пылесосов, ничего не «супер», не «классно» или «прикольно», никто не знает о расщеплении атома, коллагеновых кремах или озоновых дырах.
Да неужели? Пытаясь представить себе, какого черта я должна на суаре в восемнадцатом веке не устоять перед искушением построить предложение, в котором упоминались бы слова «диктор новостей», «озоновая дыра» и «коллагеновый крем», я вежливо сказала «окей», из-за чего Джордано снова взвизгнул:
— Не-е-е-е-ет! Именно не «окей»! Нет никаких «окей» в восемнадцатом веке, глупая девчонка!
Мадам Россини зашнуровала мне на спине корсаж. И снова я была удивлена, насколько он был удобен. Находясь внутри этой штуки, непроизвольно выпрямляешься. Вокруг бедер мне застегнули проволочный каркас, снабженный мягкой оболочкой (я могу себе представить, что в восемнадцатом веке было золотое время для широкобедрых и толстопопых женщин). Потом мадам Россини помогла мне надеть через голову темно-красное платье. Она застегнула длинный ряд крючочков и пуговиц на спине, пока я проходилась пальцами по богатой вышивке по шелку. Эх, вот это была красота!
Мадам Россини медленно обошла вокруг меня, и на ее лице расцвела довольная улыбка.
— Волшебно. Magnifique.
— Это платье для бала? — спросила я.
— Нет, это для суаре. — Мадам Россини приколола крошечные, изящные шелковые розочки вокруг круглого выреза. Она держала во рту булавки, поэтому говорила невнятно. — На суаре можно не пудрить волосы, и темный цвет будет фантастически выглядеть к этому оттенку красного. Точно, как я задумала. — Она лукаво подмигнула мне. — Ты произведешь фурор, лебедушка, n'est ce pas? Хотя это наверняка не то, что они планируют. Но что я могу сделать? — Она заломила руки, но, не в пример Джордано, ее маленькая фигура с черепашьей шеей выглядела очень мило. — Ты красавица, и во что бы я тебя ни одела, ничего бы не помогло. Так, лебедушка, с этим все ясно. Теперь — бальное платье.
Бальное платье было бледно-голубого цвета с кремовой вышивкой и рюшами, и сидело на мне так же безукоризненно, как и красное. Вырез в нем был еще более потрясающим (если такое вообще возможно), а юбка колыхалась в метре от меня. Мадам Россини озабоченно взвесила мою косу в руках.
— Я пока точно не знаю, как правильно сделать. В парике тебе будет довольно неудобно, к тому же под ним придется спрятать целую копну собственных волос. Но у тебя такие темные волосы, что при помощи пудры у нас получится лишь отвратительный серый тон. Quelle catastrophe! — Она нахмурила лоб. — Ладно. На самом деле, ты соответствовала бы в таком виде absolument моде, но — небо! — это была ужасная мода.
Первый раз за этот день я не могла сдержать смех. «Ётвратьитьельный! Южасьная». Ах, как верно! Не только мода, но и Гидеон был ётвратьитьельный и южасьный, и даже скверный, во всяком случае, с этого момента я буду видеть его именно таким. (Хватит!)
Мадам Россини, по-видимому, не заметила, какое благотворное влияние она оказала на меня. Она все еще возмущалась тем периодом.
— Молодые девушки пудрили волосы, пока не выглядели, как бабушки — ужасно! Померяй-ка эти туфли. Имей в виду, что ты должна в них танцевать. Пока есть время их изменить.
Туфли — красные с вышивкой к красному, светло-голубые с золотой пряжкой к бальному платью — были удивительно удобными, хотя и выглядели как из музея.
— Это самые красивые туфли, которые я когда-либо носила, — сказала я в восхищении.
— Я надеюсь, — сказала мадам Россини с сияющим лицом. — Всё, мой ангелочек, мы закончили. Постарайся сегодня лечь спать пораньше, завтра у тебя будет день полный волнений.
Пока я переодевалась, натягивая на себя джинсы и мой любимый темно-синий пуловер, мадам Россини поместила платья на безголовые манекены. Потом она посмотрела на часы и сердито наморщила лоб.
— Этот ненадежный юноша! Он должен был быть здесь уже четверть часа назад!
Мой пульс тут же подскочил.
— Гидеон?
Мадам Россини кивнула.
— Он очень несерьезно относится к одежде. Он думает, что это неважно — хорошо ли сидят брюки. Но это очень важно! Это даже ужасно важно, чтобы брюки хорошо сидели.
Ётвратьитьельный. Южасьный. Протьивный, — попробовала я свою новую мантру.
В дверь постучали. Это был тихий звук, но он разбил в щепки все мои твердые намерения.
Внезапно я не могла больше ждать, я должна была увидеть Гидеона моментально. И одновременно страшно боялась этой встречи. Еще раз такие мрачные взгляды я не переживу.
— А, — сказала мадам Россини. — Вот и он. Входите!
Я окаменела, но в дверь вошел не Гидеон, а рыжеволосый мистер Марли. Как всегда, нервничая, он неловко заикался:
— Я должен отвести Руб… э-э-э… мисс на элапсацию.
— Хорошо, — сказала я. — Мы как раз закончили.
Из-за мистера Марли мне ухмылялся Ксемериус. Перед примеркой я отослала его из комнаты.
— Я только что пролетел сквозь настоящего министра внутренних дел, — радостно сообщил он. — Это было классно!
— А где юноша? — грозно спросила мадам Россини. — Он должен был прийти на примерку!
Мистер Марли прочистил горло.
— Я видел только что Брилл… э-э-э… мистера де Вилльера, он разговаривал с другим Руб… э-э-э… с мисс Шарлоттой. С ним был его брат.
— Tiens! Мне это безразлично, — сказала гневно мадам Россини.
А мне нет, — подумала я. Мысленно я уже писала Лесли смс. Одно-единственное слово: харакири.
— Если он сию же минуту здесь не появится, я пожалуюсь Великому мастеру, — сказала мадам Россини. — Где мой телефон?
— Мне очень жаль, — промямлил мистер Марли. Он смущенно вертел в руках черную полоску ткани. — Разрешите?..
— Конечно, — сказала я и со вздохом позволила ему завязать себе глаза.
— Этот выскочка, к сожалению, говорит не всю правду. Твой драгоценный камушек изо всех сил флиртует наверху с твоей кузиной. И его симпатичный братик тоже. И что парни находят в рыжеволосых? Кажется, они собрались идти в кино. Но я тебе не расскажу, иначе ты снова будешь рыдать.
Я покачала головой.
Ксемериус задрал голову к потолку.
— Я мог бы присмотреть за ними. Хочешь?
Я энергично закивала.
На всём долгом пути вниз мистер Марли упорно молчал, и я погрузилась в собственные угрюмые мысли. Только когда мы оказались в комнате с хронографом и мистер Марли освободил меня от повязки на глазах, я спросила:
— Куда вы меня сегодня отправите?
— Я… мы ждем, когда придет Номер девять… э-э-э… мистер Уитмен, — сказал мистер Марли и посмотрел мимо меня на пол. — У меня, разумеется, нет полномочий, чтобы пользоваться хронографом. Присядьте, пожалуйста.
Но только я упала на стул, как дверь открылась и вошел мистер Уитмен. И сразу за ним Гидеон.
Мое сердце тут же пропустило удар.
— Привет, Гвендолин, — сказал мистер Уитмен с типичной для Бельчонка очаровательной улыбкой. — Рад тебя видеть. — Он отодвинул драпировку, за которой был спрятан сейф. — Давай-ка отправим тебя на элапсацию.
Я почти не слышала, что он говорил. Гидеон был все еще очень бледен, но выглядел намного здоровее, чем вчера вечером. Огромный белый пластырь исчез, и я увидела рану у корней волос, минимум десять сантиметров длиной, края которой были скреплены многочисленными узкими полосками пластыря. Я ждала, что он что-то скажет, но он только смотрел на меня.
Ксемериус огромным прыжком выпрыгнул из стены и приземлился прямо возле Гидеона, от испуга я резко хватила ртом воздух.
— Упс! Вот он где! — сказал Ксемериус. — Я хотел тебя предупредить, правда, золотко. Но я не мог выбрать, за кем бежать в первую очередь. Очевидно, Шарлотта переняла сегодня надзор за симпатичным братиком Гидеона. Они пошли есть мороженое. А потом пойдут в кино. Я бы сказал, что для ваших времен кино заменяет сеновал.
— С тобой все в порядке, Гвендолин? — спросил Гидеон и поднял одну бровь. — Такое впечатление, что ты нервничаешь — может, сигаретку для успокоения? Какую марку ты любишь? Lucky Strike?
Я была не в состоянии произнести ни звука.
— Оставь ее в покое, — сказал Ксемериус. — Ты что, не видишь, что она больна от любви, идиот? И кстати — от любви к тебе! Что ты вообще тут делаешь?
Мистер Уитмен достал тем временем хронограф и поставил его на стол.
— Ну-ка, ну-ка, давайте посмотрим, куда сегодня отправиться…
— Мадам Россини ждет вас на примерку, сэр, — обратился мистер Марли к Гидеону.
— Черт, — сказал Гидеон, на мгновение сбитый с толку. Он посмотрел на часы. — Я совсем забыл. Она очень сердилась?
— Она выглядела довольно раздраженной, — сказал мистер Марли.
В этот момент дверь снова открылась, и в комнату зашел мистер Джордж. Он запыхался, его лоб, как всегда, когда он был в напряжении, был покрыт крохотными капельками пота.
— Что тут происходит?
Мистер Уитмен сморщил лоб.
— Томас? Гидеон сказал, что ты еще беседуешь с Фальком и министром внутренних дел.
— Беседовал. Пока мне не позвонила мадам Россини и не сказала, что Гвендолин уже забрали на элапсацию, — сказал мистер Джордж. Впервые я видела его в гневе.
— Но… Гидеон утверждал, что ты ему поручил… — сказал мистер Уитмен, явно растерявшись.
— Я ничего не поручал. Гидеон, что происходит? — В небольших глазах мистера Джорджа от добродушия не осталось ни следа.
Гидеон скрестил на груди руки.
— Я думал, вы будете рады, если кто-то переймет у вас эту обязанность, — сказал он ровно.
Мистер Джордж промокнул капли пота носовым платком.
— Спасибо за заботу, — ответил он с весьма заметным сарказмом. — Но в этом нет нужды. Ты сию минуту отправляешься в ателье к мадам Россини.
— Я бы хотел сопровождать Гвендолин, — сказал Гидеон. — После вчерашнего происшествия было бы лучше, если бы она была не одна.
— Ерунда, — возразил мистер Джордж. — Нет никаких причин подозревать, что ей угрожает какая-то опасность, до тех пор, пока она прыгает не слишком далеко.
— Так оно и есть, — сказал мистер Уитмен.
— Например, в 1956 год? — растянуто произнес Гидеон и смотрел при этом прямо в глаза мистеру Джорджу. — Сегодня утром я немного полистал Хроники. Нужно сказать, что 1956 год действительно производит впечатление очень спокойного. Чаще всего повторяется предложение «Никаких особых происшествий». Это как музыка в наших ушах, не так ли?
Сердце колотилось уже у меня в горле. Поведение Гидеона можно было объяснить, только если предположить, что он выяснил, чем именно вчера я была занята. Но, черт, как он мог это выяснить? Ладно, от меня пахло сигаретами, это могло быть подозрительным, но только поэтому он не мог знать, что произошло в 1956 году.
Мистер Джордж и бровью не повел. В лучшем случае, в его взгляде было некоторое непонимание.
— Это была не просьба, Гидеон. Мадам Россини ждет. Марли, вы тоже можете идти.
— Да, сэр, мистер Джордж, сэр, — пробормотал мистер Марли и почти отдал честь.
Когда за ним закрылась дверь, мистер Джордж метнул полный искр взгляд на Гидеона, который не двинулся с места. Мистер Уитмен тоже смотрел на него с небольшим удивлением.
— Чего ты ждешь? — спросил мистер Джордж холодно.
— Почему вы позволяете Гвендолин приземляться после прыжка среди бела дня? Разве это не против правил? — спросил Гидеон.
— О-о! — сказал Ксемериус.
— Гидеон, это не в твоей компетенции… — начал мистер Уитмен.
— Не имеет значения, когда она приземляется, — перебил его мистер Джордж. — Она оказывается в запертой подвальной комнате.
— Я боялась, — сказала я быстро и голос мой звучал пронзительно. — Я не хотела оказаться запертой в подвале ночью, рядом с катакомбами…
Гидеон перевел взгляд на меня и снова задрал бровь.
— О да, ты же маленькая трусиха, я совсем забыл. — Он тихо рассмеялся. — 1956 год был годом, когда вы стали членом ложи, мистер Джордж, я не ошибаюсь? Какое забавное совпадение.
Мистер Джордж нахмурил лоб.
— Не понимаю, к чему ты клонишь, Гидеон, — сказал мистер Уитмен. — Я предлагаю тебе отправиться к мадам Россини. Мистер Джордж и я — мы позаботимся о Гвендолин.
Гидеон снова посмотрел на меня.
— А я предлагаю следующее: я закончу с примеркой, а вы меня отправите вслед за Гвендолин, неважно, когда. Тогда ей будет нечего бояться ночью.
— Кроме тебя, — сказал Ксемериус.
— Ты уже выполнил свою норму на сегодня, — сказал мой учитель. — Но если Гвендолин боится… — Он бросил на меня сочувствующий взгляд.
Я не могла на него обижаться. Наверняка я выглядела испуганной. Сердце до сих пор колотилось в горле, и я была не в состоянии что-либо сказать.
— Я не возражаю, можем так и сделать, — сказал мистер Уитмен, пожимая плечами. — Ты не против, Томас?
Мистер Джордж медленно покачал головой, хотя у меня было впечатление, что он хотел произнести прямо противоположное.
На лице Гидеона мелькнула довольная улыбка, и он наконец-то сменил свою неподвижную позу возле двери.
— Увидимся позже, — сказал он торжествующе, и мне послышалась в этих словах угроза.
Дверь закрылась за ним, и мистер Уитмен вздохнул.
— Он стал странным, с тех пор как получил удар по голове, ты не находишь, Томас?
— Очень даже, — сказал мистер Джордж.
— Возможно, мы должны еще раз с ним побеседовать по поводу тона при разговоре со старшими по положению, — сказал мистер Уитмен. — Для своего возраста он слишком… Ну да ладно. Он испытывает серьезный стресс, это нужно тоже учитывать. — Он ободряюще посмотрел на меня. — Ну что, Гвендолин, ты готова?
Я встала.
— Да, — солгала я.
