Глава 30. Точки над «i»
Федор позвонил, задержав палец на кнопке. Мигнул глазок — его рассматривали. Федор приятно улыбнулся. Из-за двери настороженный женский голос спросил:
— Кого надо?
— Я ищу госпожу Лилию Тадессе. — Федор включил бархатные модуляции. — Она дома?
За дверью ахнули, и наступила липкая тишина.
— Простите, мне нужна госпожа Тадессе, — повторил Федор. — Вы не могли бы…
Дверь вдруг распахнулась — на пороге стояла полная женщина лет семидесяти в желтом фартуке с фруктовым натюрмортом. Федор поклонился.
— Зачем она вам? — грозно спросила женщина.
— Мне нужно поговорить с ней. Она дома?
Женщина пристально вглядывалась в его лицо. Потом спросила:
— А вы кто будете?
— Работник правоохранительных органов, — туманно ответил Федор. — Недавно открылись новые обстоятельства по делу госпожи Тадессе, и, возможно, оно будет возобновлено.
Она всплеснула руками:
— Неужто поймали их? Этих извергов! Заходите!
Она даже не попросила показать «корочки» — самый деликатный момент в общении со свидетелями и сборе информации. Побежала по коридору, и он пошел за ней.
— Как вас зовут? — сказал он ей в спину, и она, на миг приостановившись, ответила:
— Руслана Андреевна.
Они уселись друг напротив дружки за столом в гостиной. Стол был большой, на большую семью, покрытый тяжелой парчовой скатертью; посередине стоял старинный шандал на пять свечей, похоже серебряный. Свечей в нем не было. Федор смотрел выжидательно, и Руслана Андреевна сказала:
— Лилечки нашей нет, два года было, как раз на десятое августа. Ушла наша красавица, наш светлый лучик, наша девочка… пусть земля ей пухом и царствие небесное. Не дождалась справедливости. — Она промокнула глаза кончиком фартука.
— Госпожа Тадессе умерла? — не поверил Федор.
— Умерла. Погибла… Два года уже.
Она заплакала. Федор рассматривал рисунки на стенах, акварели, как он определил: цветы и бабочки — невесомые, чистых нежных тонов — и думал, что же делать.
— Это Лилечка рисовала, — пояснила Руслана Андреевна, проследив его взгляд. — Она была очень талантливая. И кто знает, сложись все по-другому…
— Красивые рисунки, — согласился Федор. — Принести вам воды?
— Не нужно, спасибо. — Она высморкалась в носовой платок. — Вы лучше скажите, их нашли?
— Нашли. Вы сказали, погибла…
— Об этом даже говорить страшно! — воскликнула женщина. — Лилечка выпала из окна. Я ночью… под утро уже, услышала шум — вазон разбился, — вскочила с кровати и туда! Смотрю, окно распахнуто, вазон на полу, гардина оборвана. У меня ноги подломились, так и осела на пол, и сердце схватило. Потом кое-как поднялась, выглянула, а она там лежит! Не приведи господь испытать такой ужас! Было три утра…
— Вы ей…
— Я ей бабушка! Двоюродная сестра Гали, бабушки Лилечки. Она очень болела и позвала меня присмотреть за девочками — Леночкой, ее дочкой, и Лилечкой. Лилечка еще маленькая была. Я ее, почитай, и вырастила, красоточку нашу. Такая была красотка, не передать. Веселая, добрая, кошек дворовых жалела, еду им носила…
— А ее мама жива?
— Леночка? Леночки нет, она умерла, когда Лилечке было восемнадцать. Упала с балкона… Ну, вы понимаете, говорили всякое. Никто толком ничего не знал. Они все были с несчастной судьбой. В нашей семье женщинам не везет. Да и нет уже никого, одна я осталась. Леночка всю жизнь ждала своего принца из Эфиопии…
— Настоящего принца? — не удержался Федор.
— Да кто ж его разберет, настоящий или ненастоящий? Красавчик из себя был, как киноактер, может, и правда принц. И богач невиданный, подарками задаривал. Золотые украшения, да все тяжелые, ненашенские на вид — таких и не наденешь. Вскружил ей голову, наобещал с три короба, что заберет к себе, что поедут они в кругосветное путешествие и будут жить во дворце, да и вернулся на родину, и поминай, как звали. Но, видать, человек жалостливый да совестливый был, деньги слал исправно, и немалые. Кто знает, что там у него случилось, может, не захотела семья жену чужих кровей. А она ждала, все глаза проглядела. И Лилечку научила ждать, все повторяла: «Ты принцесса, ты принцесса, вот папка твой приедет и увезет нас в заморские страны». И получилась Лилечка не от мира сего — нежная, наивная, добрая… всем верила. Была тут у нас в доме одна оторва, Раиса звали, клейма негде ставить — так прямо липла к ней, дружить лезла, а Лилечка ей деньги давала, добрая душа. А потом Лилечка не вернулась домой, два дня не было. Леночка тогда как с ума сошла, металась по квартире, кричала, билась в дверь — бежать хотела, искать… Помощи с нее немного было и в лучшие времена, а тут вообще… Все на мне! Спасибо, Валерий Илларионович нас не оставил. Это наш сосед, царствие ему небесное, очень добрый человек был. Умер уже, через полгода после Лилечки. Сразу сдал, болеть начал…
Он в милицию, я по знакомым, к этой Раисе, прости господи! А она говорит, ничего не знаю, даже на порог не пустила, дверь на цепочке держит. А потом оказалось, что они были вместе в тот вечер.
Потом Лилечку нашли едва живую… Позвонили, я туда, а на ней живого места нет! Я в обморок! Господи! Нашлись же изуверы! Мы думали, не выживет. Но ничего, выкарабкалась наша девочка. Полгода в больнице, и я с ней, не отходила ни на минутку. Разговаривала, кормила с ложечки, приводила Леночку в больницу. Сердце разрывалось смотреть, как они часами сидят, за руки держатся, и Леночка что-то ей шепчет, утешает вроде…
Дело тем временем закрыли, виновных не нашли, как водится. У нас говорили, что большие люди замешаны, не просто так. Не нашли, потому что не искали. А за нас заступиться некому, мы люди маленькие.
Забрала я ее домой, вроде выправилась она, улыбаться стала, а только не сказала с тех пор ни единого словечка, стала темноты бояться — так я свет и не выключала в ее комнате. И ни за что не хотела выйти на улицу. Все дома и дома. Иногда стоит на балконе и смотрит на дорогу. «Ждешь кого?» — спрашиваю, а она улыбнется и головой покачает. И все, знай, бабочек рисует и цветочки.
А через год новое горе — погибла Леночка. Упала с балкона. То ли по своей воле, то ли нечаянно. На тот момент она совсем плохая головой стала, уже и не понимала, что говорят ей. Все сидела около Лили, а когда та отлучалась хоть на миг, начинала глазами шарить, искать, беспокойная делалась. А потом упала с балкона, не дождалась своего принца…. И думать не хочу, что сама себя порешила.
Не знаю, как мы пережили ее смерть. Слава богу, друзья не бросили. Валерий Илларионович с похоронами помог, да и потом денег давал. Всегда забежит, посидит, сколько сможет, поговорит, расспросит. Он Лилечке и собачку подарил, хотел порадовать. Я вещички золотые понемногу продавала — подарки принца, на то и жили. Пенсия-то у меня копеечная. Продержались как-то… — Она замолчала, пригорюнилась. Потом спросила: — Вы сказали, поймали их? Теперь пойдут в тюрьму или как? Опять оправдают?
— Их не поймали, Руслана Андреевна.
— Так вы же сказали! — вскрикнула она.
— Я сказал, что мы подозреваем…
— Подозреваете? Арестовали хоть? А то ведь снова уйдут! Пятнадцатый год, почитай, и след уж простыл. Мы думали, Лилечка забыла, а она все в себе держала, да не выдержала, девочка наша.
— Не уйдут. Уже не уйдут, Руслана Андреевна. Не ушли. Двое убиты, один в таком состоянии, что надежд на выздоровление практически нет.
Женщина ахнула и всплеснула руками:
— Да кто же их порешил-то? Через столько лет!
— Мы пока не знаем. Я хотел спросить, у вас родственники есть? Может, братья двоюродные…
— Да нет никого, одна я. Кто отец Леночки, я не знала никогда, отец Лилечки… тоже вот, как с моста сгинул. Уехал к себе в Эфиопию, и след замело. У нас в роду все женщины с ломаной судьбой. Я вот тоже замуж не вышла… Судьба. Вы думаете, кто-то из наших вступился? Нет никого, одни мы, сироты. Некому вступиться.
— Кто бывал у вас в доме?
— Кто?.. — Она задумалась. — Все свои бывали, чужих никого. Валерий Илларионович, потом друг его, тоже художник, немолодой, в возрасте. Примерно за два года до смерти Лилечки привел он своего молодого друга Эмилия. Фамилии не скажу, не знаю. Тот в Лилечку без памяти влюбился, ходил к нам чуть не каждый день. Она его привечала, радовалась, картинки свои дарила. Он и собачку ее потом забрал. Эмилий добрый человек, душевный, куда ему убить! Он… — Она замялась и махнула рукой. — Да он в разных носках ходит! Какой из него убийца! Нет, и не думай! Он и мухи не обидит, добрая душа.
Эмилий?! Этого Федор не ожидал. Какой, интересно, Эмилий? И сколько Эмилиев в городе? И все в разных носках?
— Эмилий Иванович? Из музея? — уточнил он.
— Вроде из музея. Хороший человек, тоже деньгами помогал. Эмилий не мог, даже не думайте про него ничего такого! Он человек мягкий, смирный, смотрел на Лилечку, как на икону…
Значит, тот самый. Эмилий Иванович из отдела старых документов. Тот самый, который знал Лилию Тадессе, знает спикеров, в чьем подвале нашли Болотника. Правду говорят, в тихом омуте…
Бинго, как называют таких герои детективных сериалов. Хотя какое там бинго? При всем своем богатом воображении Федор не мог представить себе, что Эмилий в разных носках мог… Не мог! Хоть убейте, не мог! Даже подозрительный и недоверчивый капитан Астахов, Коля Буль, уверен, что Эмилию не нужно алиби. А если они оба ошибаются? Ну, необязательно убийца, но пособник… накачанного стремительного незнакомца на черном джипе? Чужого?
— А Валерий Илларионович уже старенький был, да и нет его больше, — вздохнула Руслана Андреевна. — Я же говорю, умер через полгода после Лилечки, сердце не выдержало. Мы с Эмилием ходим к ним на кладбище, приносим цветочки; я убираю… Ох, горе наше горькое…
* * *
…Федор постучал в маленькое подслеповатое оконце, похожее на бойницу. Оконце было утоплено в глубине полутораметровой стены и пламенело красным — в нем отражался закат. Федору пришлось стать на «опоясывающую» декоративную лепнину. Он увидел в глубине комнаты Эмилия Ивановича, сидевшего за компьютером. Заслышав стук, тот встрепенулся, завертел головой. Федор снова постучал, и Эмилий Иванович взглянул в сторону окна. Завидев Федора, он обрадовался, махнул рукой и побежал открывать.
И снова они сидели на крыльце и пили кофе. Федор из чашки с жизнерадостным снегирем, Эмилий Иванович из чашки с иронической вороной.
— Вот! — Федор вытащил из папки длинный серый конверт. — Копия письма из деканата о практике студентов. Оригинал у вашего директора, он разрешил и, по-моему, даже обрадовался. Если вы не против, первую партию разыскников я приведу третьего сентября, и мы определим фронт работ.
— Конечно, приводите. Я не против, Федя. Я хотел спросить… что-нибудь уже известно об этом человеке? Из подвала. Как он, кстати?
— Известно, Эмилий. Его зовут Анатолий Болотник, он успешный адвокат, известен в городе. Пока без перемен. Имя знакомое?
Федор испытующе смотрел на Эмилия Ивановича, тот отвечал ему честным и недоуменным взглядом.
— Успешный адвокат? Понятия не имею, у меня нет знакомых среди адвокатов. А за что его? И кто?
— Кто — мы пока не знаем. А за что… это длинная история, Эмилий. И связана она с вашей знакомой Лилией Тадессе. — Федор продолжал сверлить Эмилия Ивановича испытующим взглядом.
— Лилей? — изумился Эмилий Иванович и даже привстал с крыльца. — Почему? Каким образом?
— Болотник — один из тех, кто надругался над ней.
— Надругался?! — вскрикнул Эмилий Иванович. — Что вы… Что значит надругался? Как?
— Вы не знали? — в свою очередь, удивился Федор.
— О чем? — Эмилий Иванович сдернул очки и смотрел на Федора выпуклыми бледно-голубыми близорукими глазами. И такое было изумление в этих глазах, что Федор отбросил всякие подозрения в причастности Эмилия Ивановича к убийствам.
— Четырнадцать лет назад Лилия Тадессе… одним словом, над ней надругались. Десятого августа, четырнадцать лет назад. Тогда их не нашли, а сейчас…
— Надругались? Как надругались? Это неправда! Не верю! Как это! — бессвязно выкрикивал потрясенный Эмилий Иванович.
— Это правда, Эмилий. Мне очень жаль, я думал, вы знаете.
— Ничего я не знаю! Бедная девочка! Господи, я ничего не знал! Я думал, она из-за мамы… у нее мама погибла! А она… тоже! Десятого августа! Они убили ее! Они же ее убили! Господи! Теперь я понимаю…
Он закрыл лицо руками и, к испугу Федора, заплакал. Он сморкался, вытирал слезы, всхлипывал, и было видно, как ему больно. Федор поежился. Он покопался в кармане пиджака, достал носовой платок и протянул Эмилию Ивановичу. Подхватил пустые чашки и пошел на кухню. Разделил поровну оставшийся кофе и понес на крыльцо. Протянул кружку Эмилию Ивановичу. Тот кивнул.
— Это один из них? В подвале… Сколько же их было?
— Да. Это один из них. Мы думаем, их было трое. На сегодня нам известны трое.
— А остальные?
— Остальные двое были убиты.
— А что будет с этим?
— Этот… тоже убит. Вряд ли он поправится.
— Если бы я знал! Если бы я только знал! Я бы его своими руками… Я бы закрыл его в подвале! Я бы его не выпустил! — Эмилий Иванович стучал кулаком по крыльцу. Потом он затих, сидел, бессмысленно вглядываясь в выщербленные ступеньки.
— Эмилий, тебе известно что-нибудь о родственниках Лили? — спросил Федор, переходя на «ты».
— О родственниках? — переспросил Эмилий Иванович, казалось, он не понял, о чем спросил Федор. — Не было никого. Только Руслана Андреевна, бабушка Лилечки. Может, она знает.
— Она говорит, никого не осталось.
— То есть вы не знаете, кто их…
— Не знаем, Эмилий. Этот человек… мы назвали его Чужой, восстановил, так сказать, справедливость. Машина правосудия пробуксовала, и он взял ее миссию на себя, выражаясь высоким штилем. Не буду утомлять тебя деталями, Эмилий. Его видели, свидетели описывают примерно одинаково, у него большой черный внедорожник… Возможно, он носит очки с затемненными стеклами. Никого не напоминает?
Эмилий Иванович недоуменно пожал плечами.
— Никого. А вы… ты не ошибаешься, Федор? Через четырнадцать лет… Да и не знал я ничего! От меня никто не мог узнать.
— А твой друг, старый художник…
— Валерий Илларионович? Он уже умер, через полгода после Лили. Ну что ты, он был больной и старенький…
