Глава седьмая
Время невозможно остановить, но ради любви оно иногда замирает.
Перл С. Бак
Когда в десять часов утра в дверь моей комнаты снова постучали, я с трудом вынырнула из глубокого сна, хотя за это утро меня будили уже дважды.
Первый раз я проснулась в семь — мама заходила убедиться, что я действительно чувствую себя получше («Температуры больше нет, ты у меня крепкий орешек. Завтра сможешь снова пойти в школу!»).
Во второй раз меня разбудила Лесли. Она оказалась около моей постели через сорок пять минут после мамы. Лесли решила заехать ко мне перед школой, хотя ей это было совсем не по пути. Просто среди ночи я послала ей сообщение о всех своих бедах. Лесли, как ни странно, даже умудрилась извлечь из него хоть какую-то информацию.
Мне казалось, что в таком состоянии, как вчера ночью — я была сама не своя от страха, мои пальцы дрожали так, что были еле способны нажимать на кнопки, — ничего вразумительного сказать я ей просто не могла. Единственный путь в мою закрытую комнату пролегал по карнизу, с него можно было забраться прямо в моё окно. Только вот карниз этот находился на высоте четырнадцати метров над землёй. У Химериуса возник план: залезть в комнату Ника и оттуда, по этому самому злополучному карнизу, прижавшись животом к фасаду дома, проползти в мою комнату. Сам Химериус даже хвостиком не пошевелил, чтобы мне помочь, он лишь возбуждённо покрикивал: «Вниз, вниз не смотри, я кому говорю!», «Ну и высота, черт меня подери!»
У нас с Лесли было лишь несколько минут, ей ведь надо было спешить в школу, а я снова провалилась в глубокий сон.
Но через некоторое время за моей дверью послышались громкие голоса, и в проёме показалась светло-рыжая макушка.
— Доброе утро, — сухо поздоровался мистер Марли.
Дремавший у моих ног Химериус подскочил от испуга.
— А эта пожарная каланча что тут забыла?
Я с головой залезла под одеяло.
— Что-то срочное? Вы чего врываетесь как на пожар? — осведомилась я у мистера Марли, не придумав ничего более остроумного. Мама сказала, что на элапсацию меня заберут лишь после обеда. Так что пусть подождут, не прямо же из постели меня поднимать, постыдились бы!
— Что вы себе позволяете, молодой человек! — кричал голос за его спиной. Это была бабушка Мэдди. Она оттолкнула мистера Марли в сторону и протиснулась мимо него в мою комнату.
— Вы явно не получили должного воспитания! Где ваши манеры, как можно так врываться в спальню юной леди? Да ещё и притаскивать с собой кого ни попадя!
— Да, я, кстати, тоже пока не успел напудрить носик, — поддакнул Химериус и облизнул переднюю лапу.
— Я… я, — пробормотал мистер Марли, снова покраснев как помидор.
— Это действительно недопустимо!
— Бабушка Мэдди, держись-ка отсюда подальше! — следом за ними вынырнула Шарлотта, она была в джинсах и ядовито-зелёном свитере, который оттенял её огненные волосы.
— Мистеру Марли и мистеру Брейеру просто нужно кое-что взять, — мистером Брейером, очевидно, был молодой человек в чёрном пиджаке, который как раз выступил вперёд.
Четвёртый. Мне уже начинало казаться, что я нахожусь не дома, а в оживлённой лондонской подземке, например, на станции «Виктория», и не когда-нибудь, а в час-пик. Но вот комната моя была несколько не приспособлена для того, чтобы вместить столько людей.
Шарлотта протиснулась вперёд, расталкивая локтями всех, кто попадался ей на пути.
— Где сундук? — спросила она.
— Стукач пришёл, шухер! — прокаркал Химериус.
— Какой ещё сундук? — я до сих пор не сдвинулась с места и не сбросила одеяла. Мне не хотелось вставать при всех этих людях, на мне до сих пор была грязная пижама, которая явно не пришлась бы по вкусу мистеру Марли. Хватит с него вида моей нечесаной головы.
— Всё ты прекрасно знаешь! — Шарлотта наклонилась ко мне. — Ну что, где он?
Локоны бабушки Мэдди вздёрнулись от возмущения:
— Руки прочь от сундука! — приказала она неожиданно властным тоном.
Но с повелительными интонациями леди Аристы тягаться ей было рано.
— Мадлен, я же тебя предупреждала — оставайся внизу, — тут в комнату зашла моя бабушка, высоко задрав подбородок, прямая, словно церковная свечка. — Это тебя не касается.
Тем временем Шарлотта умудрилась протиснуться в этой толпе к платяному шкафу, она распахнула дверцу и крикнула:
— Вот он!
— Очень даже касается. Потому что это мой сундук, — снова крикнула бабушка Мэдди, голос её дрожал от отчаяния. — Я просто одолжила его Гвендолин на время.
— Чушь, — сказала леди Ариста. — Сундук принадлежал Лукасу. Уже несколько лет меня мучает вопрос — куда же он запропастился.
Её холодные голубые глаза вперились прямо в меня.
— Юная леди, если Шарлотта права, не хотелось бы мне оказаться сейчас на вашем месте.
Я натянула одеяло ещё чуточку выше и уже подумывала, как бы спрятаться под ним целиком.
— Он заперт, — отрапортовала Шарлотта, наклонившись к сундуку.
Леди Ариста протянула ко мне руку:
— Гвендолин, ключ.
— У меня его нет, — мой голос звучал глухо. — Я вообще не понимаю, что…
— Что ты там бормочешь, — перебила меня леди Ариста. Поскольку Лесли снова повесила ключ мне на шею, ничего не оставалось, как только замереть.
Шарлотта принялась обыскивать ящички моего стола, но тут бабушка Мэдди хлопнула её по пальцам.
— Постыдилась бы!
Мистер Марли откашлялся.
— Спасибо за вашу инициативу, леди Монтроуз, но в Темпле мы располагаем всеми инструментами и методами, чтобы открыть этот сундук без помощи ключа.
— Инструментами и методами, — передразнил его таинственный тон Химериус. — Так это сказал, будто его лом и стамеска — это прям магия небесная. Ну и возомнил же он о себе!
— Хорошо, тогда просто возьмите этот сундук с собой, — сказала леди Ариста. Она обернулась к двери.
— Мистер Бернхард, — позвала она, — проводите гостей вниз.
— Я-то думал, у этих хранителей достаточно всякого антиквариата, — сказал Химериус. — А вот ведь как, зависть заела.
— Я решительно протестую, — кричала бабушка Мэдди, пока мистер Марли и второй мужчина, не проронив ни слова, тащили сундук к выходу. — Это… это вторжение в частные владения. Когда Грейс узнает, что кто-то вот так ворвался в её дом, она страшно разозлится.
— Пока что это мой дом, — холодно сказала леди Ариста. Она уже направилась к выходу. — И здесь действуют мои правила. Гвендолин, очевидно, не осознаёт своего долга и является недостойным представителем рода Монтроузов. Возможно, это объясняется её юным возрастом и скудным опытом, но ты-то, Мадлен, должна знать, над чем твой брат работал всю свою жизнь! От тебя я ожидала большего понимания семейных ценностей. Я глубоко разочарована. Вами обеими.
— Я тоже разочарована, — бабушка Мэдди упёрла руки в боки и сердито поглядела на леди Аристу. — Вами обеими. Мы же, как-никак, одна семья!
Когда леди Ариста отошла уже достаточно далеко, чтобы услышать бабушку Мэдди, она обратилась к Шарлотте.
— Зайчик мой! Как же ты могла?
Шарлотта покраснела. На какой-то момент она стала похожа на стеснительного мистера Марли, а я раздумывала, где же, интересно, мой телефон. Такой необычный шарлоттин вид хорошо было бы запечатлеть для потомков. Или для будущих попыток шантажа.
— Я не могла допустить, чтобы Гвендолин разрушила то, чего она даже не понимает, — сказала Шарлотта, и голос её при этом даже немного дрогнул. — Лишь из-за своего вечного желания быть центром событий. Она… не испытывает должного уважения перед тайной, с которой незаслуженно связана.
Шарлотта одарила меня ядовитым взглядом, который, казалось, помог ей немного взять себя в руки.
— Ты сама во всём виновата, — зашипела она с новым вдохновением. — Я даже предложила свою помощь. Но нет! Тебе всегда нужно нарушать правила.
С этими словами она снова превратилась в саму себя и сделала то, что умела наилучшим образом: откинула волосы со лба и прошествовала мимо.
— О боже-боже, — простонала бабушка Мэдди и плюхнулась на краешек моей кровати. Химериус едва успел откатиться в сторону. — Что же нам теперь делать? Первое, что они сделают, после того, как взломают сундук — это заберут тебя. И уж точно не будут особенно с тобой церемониться, — она вытащила из кармана юбки коробочку с лимонными леденцами и сунула себе в рот целых пять конфет за раз. — Я этого не перенесу!
— Спокойно, бабушка Мэдди! — я провела пальцами по её волосам и улыбнулась. — В сундуке лежат мой атлас по географии и собрание сочинений Джейн Остин, которое ты подарила мне на Рождество.
— О, — бабушка Мэдди почесала себя по носу и облегчённо вздохнула. — На самом деле, я и сама об этом догадалась, конечно же, — сказала она, громко причмокивая леденцом.
— Но где же…?
— Надеюсь, что в безопасности, — глубоко вздохнув, я высунула ноги из-под одеяла. — Но если им вздумается скоро вернуться — с разрешением на обыск или чем-то подобным — лучше мне отправиться в душ прямо сейчас. Кстати, большое спасибо за твой вчерашний совет! Все комнаты вокруг были пусты, а я очутилась как раз в спальне тёти Гленды и моего бывшего дяди Чарли!
— Ой, — взвизгнула бабушка Мэдди и от страха проглотила леденец.
До обеда Шарлотта и леди Ариста не показывались. Пару раз на нижних этажах звонил телефон, а один раз он зазвонил и у нас, но это была всего лишь мама, которая хотела знать, как я себя чувствую.
После обеда пришла подружка бабушки Мэдди, миссис Пурпельплюм, и я слышала, как они хихикают, словно две маленьких девчонки. В остальном же доме царила тишина.
Около двенадцати меня должны были забрать в Темпл, но до этого мы с Химериусом могли немного приобщиться к мировой классике, то есть, к той части моей «Анны Карениной», которую написал вовсе не Толстой. Страницы с четырёхсотой по шестисотую содержали отрывки из хроник хранителей. Лукас приписал к ним вот что:
Это самые интересные части, моя дорогая внучка.
Но, честно говоря, мне эти записи сначала не показались такими уж интересными. Так называемые Принципы строения времени, написанные лично графом Сен-Жерменом, уже после первого же предложения утомили мой мозг на целый день вперёд.
Настоящее уже случилось в прошлом, но, несмотря на это, следует действовать со всей осторожностью, чтобы не навредить настоящему прошлым, превращая его в настоящее.
— Ты понял, о чём тут речь? — спросила я Химериуса. — С одной стороны, что-то уже случилось и будет случаться дальше точно так, как уже случилось, но с другой стороны, вирусом незнакомого гриппа заражать никого нельзя. В этом суть или как?
Химериус покачал головой.
— Давай-ка пропустим эту страницу, что скажешь?
Сочинение некого доктора Джордано (это ведь не могло быть просто совпадением, правда?), которое называлось «Граф де Сен-Жермен — путешественник во времени и пророк — анализ источников по материалам инквизиционных протоколов и писем», опубликованное в 1992 году в специализированном журнале для историков, начиналось огромным предложением, растянувшимся на восемь строчек, и не побуждало к дальнейшему чтению.
Казалось, наши с Химериусом мнения в этом вопросе совпадали на сто процентов.
— Скукота! — прокаркал он, а я широким движением перелистывала страницы одну за другой, пока не добралась до собрания всех стихотворений, которое составил для нас Лукас. Некоторые из них были мне уже знакомы, но и те, что я видела впервые, были такими же запутанными, многозначными, наполненными символами, точно как видения бабушки Мэдди. Слова «кровь» и «вечность» попадались по нескольку раз на странице, и частенько рифмовались при этом с «любовь» и «бесконечность».
— Ну, это тебе не Гёте, — поддержал мои мысли Химериус. — Звучит так, будто парочка собутыльников решила как-то вечером заняться рифмоплётством и подобрала для этого самую отборную чепуху. Так, давай-ка пораскинем мозгами, что у нас рифмуется со словом «жадеит»? Паразит, москит… нет, я за «флюид», — звучит так круто и так загадочно.
Я не могла сдержать улыбку. Стихи и правда были не самого высшего качества.
Но я знала, что Лесли набросится на них с жадностью заправского сыщика, загадочные ребусы она любит как никто другой. Лесли была абсолютно уверена, что чтение «Анны Карениной» сильно прояснит нам ситуацию.
— Это начало новой эры, — драматично заявила она сегодня утром и помахала книгой в воздухе. — Кто обладает знаниями, тот обладает властью.
Тут она запнулась.
— Это из какого-то фильма, только вот не могу вспомнить, из какого именно. Ну да ладно, сейчас, наконец-то, можем приступить к сути дела.
Возможно, она была права. Но когда несколько часов спустя я сидела на зелёном диванчике в 1953 году, мне вовсе не казалось, что я стала теперь обладателем какой-нибудь там особой силы или власти. Мне просто было очень-очень одиноко.
Как же мне хотелось, чтобы Лесли оказалась сейчас рядом со мной. Или хотя бы Химериус.
Бесцельно пролистывая страницу за страницей, я наткнулась на фрагмент, о котором говорил мистер Марли. В октябре 1782 в хрониках действительно обнаружилась запись следующего содержания:
«Итак, перед отъездом граф снова разъяснил нам некоторые пункты будущих путешествий во времени, которые будут совершаться женщинами, особенно Рубином, рождённым последним. „Никогда не стоит недооценивать женскую тягу к мистике и разрушительную силу женского любопытства“».
Ну да, конечно. Я сразу же поверила, что это слова самого графа. Мне даже показалось, будто я слышу его голос.
«Разрушительная сила женского любопытства…» — ужас-с-с-с.
Вся эта хранительская писанина напомнила мне о бале, который, к сожалению, удалось только перенести, а не отменить насовсем, и я снова с грустью вспомнила, что скоро мне опять придётся столкнуться с графом.
Вздохнув, я взялась за изучение Золотых Правил. Многие из них были посвящены чести и совести, а также строгому запрету менять что-либо в прошлом, что могло бы повлиять на будущее.
Правило номер четыре, которое гласило «Запрещается брать предметы из одного времени в другое», я, кажется, нарушала при каждом своём прыжке. Точно также, как и правило номер пять — «Запрещается влиять на судьбу людей в прошлом».
Я положила книгу на колени и в задумчивости прикусила нижнюю губу. Может, Шарлотта не ошибается, и я действительно только и знаю, что нарушать правила, просто так, из принципа.
Интересно, что происходит сейчас в моей комнате? Может, её прочёсывает целый отряд хранителей. Или хранители рыщут уже по всему нашему дому, вместе с собаками и металлоискателями. Мне, честно говоря, не показалось, что Шарлотта поверила нашему маленькому спектаклю.
Когда мистер Марли вышел, чтобы провести меня до дома, вид у него был довольно жалкий. Ему едва хватало усилий, чтобы поднять на меня глаза, хотя он старался как мог всем своим видом показать, что ничего не произошло.
— Может, ему стыдно, — предположил Химериус. — Хотел бы я полюбоваться на его тупую физиономию, когда он взломал-таки наш сундучишко. Надеюсь, он так разволновался, что уронил лом, да прямо себе на ногу.
Да, вот уж, наверное, позорный был момент для мистера Марли, когда он распахнул сундук и увидел там мои книги. И не только для него, но и для Шарлотты, конечно. Но она так быстро не сдастся, в этом сомневаться не приходится.
Не смотря ни на что, пока мы шли от штаб-квартиры хранителей до лимузина, мистер Марли распахнул надо мной чёрный зонтик и раз за разом пытался завязать непринуждённую беседу, наверное, чтобы заглушить чувство вины.
— Свежо сегодня, вы не находите? — бойко выступал он.
Ну, это уж слишком. Я не сдержалась и ответила ему таким же тоном:
— Да. И кстати, когда мне вернут мой сундук?
Не придумав ничего более оригинального, мистер Марли начал краснеть.
— Можно я хотя бы книги заберу, или вы снимаете отпечатки пальцев?
Нет, сегодня мне его было ни капельки не жалко.
— Мы… к сожалению… неверно… — пробормотал он, а мы с Химериусом одновременно возмутились:
— Чё?
Мистер Марли явно обрадовался, когда у входа мы наткнулись на мистера Уитмена, который снова выглядел как звезда киноэкрана, сошедшая с красной дорожки. Он явно только что приехал.
Мистер Уитмен лёгким движением снял свой элегантный плащ и стряхнул с волос капли дождя. При этом он улыбнулся нам, обнажив два ряда идеально белых ровных зубов. Не хватало только грома и молнии. Будь сейчас на моём месте Синтия, она б уже в обморок упала от такой красоты, но я была абсолютно устойчива к его внешнему виду и обаянию (которое он опробовал на мне только частично). Кроме того, Химериус за его спиной корчил самые смешные рожи и ставил ему рога.
— Гвендолин, я слышал, ты чувствуешь себя значительно лучше? — спросил мистер Уитмен.
От кого это он, интересно, такое слышал?
— Немного.
Мне совершенно не нужно было сейчас заострять внимание на этой вымышленной болезни, зато очень хотелось поскорей бежать дальше, поэтому я затараторила дальше:
— Я тут как раз спросила у мистера Марли, что будет с моим сундуком. Может, вы знаете, когда я смогу получить его обратно и почему вы вообще его у меня забрали?
— В яблочко! Лучшая тактика защиты — это нападение, — воскликнул Химериус. — Я уже вижу, тут ты прекрасно справишься и без меня. Ну, я полетел тогда обратно домой. Немножко почитаю., то есть, я хотел сказать, полетаю, послежу, чтобы все было в порядке. Пока, скоро увидимся!
— Я… мы… ошибочная информация… — продолжил запинаться мистер Марли.
Мистер Уитмен рассерженно прищёлкнул языком. На его фоне мистер Марли выглядел ещё более беспомощно.
— Марли, вы можете отправляться на обед.
— Так точно, сэр. Обед, — не пришлось даже слишком стараться, Марли клюнул на мою наживку.
— У Шарлотты возникло подозрение, что в твоём распоряжении находится некий предмет, который тебе не принадлежит, — сказал мистер Уитмен, подождав, пока Марли отойдёт подальше. При этом мой учитель смотрел на меня очень пристально. За свои красивые карие глаза Лесли наградила его кличкой «Бельчонок», но как бы он не старался, сейчас его взгляд не излучал никакой нежности и теплоты, которую, кажется, ассоциируют с карими глазами. Под его пристальным взглядом мой дух противоречия быстро поостыл и спрятался куда-то в самый дальний уголок. Мне вдруг захотелось, чтобы рядом снова оказался мистер Марли. С ним-то, по крайней мере, было куда легче, чем с мистером Уитменом, которого довольно сложно было обмануть, может, из-за его учительского опыта. Но я всё равно решила пойти на риск.
— Шарлотта чувствует себя несколько отстранённой, — пробормотала я, опустив глаза. — Сейчас ей очень непросто, поэтому она старается найти то, чего на самом деле нет, чтобы снова… э-э-э… обратить на себя внимание.
— Да, такого мнения придерживаются и все остальные, — задумчиво сказал мистер Уитмен. — Но я считаю Шарлотту устойчивой личностью, которой не нужно принимать такие меры, — он наклонил ко мне голову, так, что я почувствовала запах его лосьона после бритья.
— Если же её подозрение подтвердится…. Не уверен, что ты осознаёшь последствия своих действий.
М-да, вот мы и остались вдвоём. Мне пришлось преодолеть себя, чтобы поднять на него глаза.
— Можно мне хотя бы узнать, о каком таком предмете идёт речь? — задиристым тоном спросила я.
Мистер Уитмен поднял бровь, а затем удивлённо улыбнулся.
— Мне определённо начинает казаться, что я тебя недооценивал, Гвендолин. Но это, однако, ещё не является достаточной причиной для того, чтобы ты переоценила сама себя.
На несколько секунд мы замерли так, не сводя друг с друга глаз. Я вдруг почувствовала себя совершенно опустошённой. Что, в сущности, принесёт мне вся эта игра на публику? Что, если просто отдать второй хронограф хранителям и покориться заведённому порядку вещей? Где-то в глубине души я как будто услышала голос Лесли: «Ну-ка возьми себя в руки, сейчас же!». Вот только зачем? Я всё равно блуждаю в потёмках и не продвинулась в своих поисках ни на шаг. Мистер Уитмен прав: я слишком уж сильно себя переоценила и только всё запутала. Я даже не знала точно, зачем взвалила на себя всю эту нервотрепку. Может, стоит, наконец, переложить ответственность и решения на кого-нибудь другого?
— Да? — спросил мистер Уитмен нежным голосом, и его взгляд действительно потеплел. — Ты хочешь мне что-то сказать, Гвендолин?
Кто знает, может, я действительно сделала бы это, не подойди к нам в тот самый момент мистер Джордж.
— Гвендолин, куда же ты запропастилась? — этими словами он положил конец моей минутной слабости. Мистер Уитмен снова прищёлкнул языком от злости, но не решился продолжить наш разговор в присутствии мистера Джорджа.
И вот я снова здесь, в 1953 году, на зелёном диванчике, совсем одна, отстаиваю свои взгляды. И немножко больше начинаю верить в свои силы.
— «Знание — сила», — я попробовала, было, подбодрить себя, крепко сцепив зубы, и снова раскрыла книгу. Лукас, в основном, переписал записи хранителей 1782 и 1912 годов, «потому что эти года, дорогая моя внучка, наиболее сильно касаются именно тебя. В 1782-ом был разбит так называемый Флорентийский Альянс, и во Внутреннем Круге обличили предателя. Хроники хранителей не дают нам прямого упоминания об этих событиях, но судя по записям, вы с Гидеоном были в это вовлечены».
Я подняла глаза. Может, это намёк на бал, который я так искала? Даже если так, умнее я от этого не стала. Спасибочки, дорогой дедушка. Я вздохнула. Такая же полезная информация, как «Остерегайся бутербродов с колбасой». Я перевернула страницу.
— Только не пугайся, — сказал голос за моей спиной.
Эту фразу нужно однозначно внести в список последних фраз, примерно тех, которые доводится услышать прямо перед смертью (сразу же после «Да он не заряжен» и «Это ведь просто игра»). Естественно, я тут же страшно испугалась.
— Это всего лишь я.
За диваном стоял Гидеон и высокомерно улыбался мне. Под его взглядом я сразу впала в странное состояние и во мне забурлили противоречивые чувства, совладать с которыми я не могла.
— Мистер Уитмен считает, тебе не повредит сейчас моя скромная компания, — непринуждённо сказал Гидеон, — а я вдруг вспомнил, что тут срочно нужно поменять лампочку, словно заправский жонглёр он подбросил лампочку к потолку, поймал её и грациозно опустился на диван рядом со мной.
— Уютно тут у тебя. Кашемировое покрывало! И виноград. Да уж, миссис Дженкинс тебя явно любит.
Тем временем я не сводила глаз с его бледного красивого лица и пыталась взять себя в руки и мысленно успокоиться. Моего здравого смысла хватило только на то, чтобы захлопнуть «Анну Каренину».
Гидеон внимательно за мной наблюдал, его взгляд скользил по моему лбу, вниз к глазам и затем ко рту. Я хотела отвернуться и отодвинуться от него, но в то же время мне не хватало его взгляда, поэтому я продолжала заворожено на него пялиться, словно кролик на удава.
— Может, скажешь мне хотя бы привет? — спросил он и снова посмотрел мне в глаза. — Даже если ты на меня всё ещё злишься.
При этом уголки его губ насмешливо вздёрнулись, и это вывело меня из оцепенения.
— Спасибо, что напомнил.
Я откинула волосы со лба, выпрямила спину и снова открыла книгу, на этот раз где-то в самом начале. Просто не буду обращать на него внимания — пусть не воображает, что может вести себя так, словно ничего не случилось.
Но от Гидеона не так-то просто было отделаться. Он задрал голову к потолку:
— Чтобы заменить эту лампочку, мне придётся на некоторое время выключить свет. И тогда вокруг станет достаточно темно.
Я молчала.
— У тебя есть при себе фонарик?
Я ничего не ответила.
— Хотя можно и подождать. Кажется, сегодня лампочка светит вполне сносно. Может, мы просто оставим всё как есть?
Всем телом я чувствовала его взгляд, он словно касался меня, но я продолжала упрямо смотреть в книгу.
— Хм, можно мне попробовать твой виноград?
Тут моё терпение лопнуло.
— Да уж, пожалуйста, бери, только дай мне спокойно почитать! — фыркнула я. — Да, и заткнись, ладно? Мне абсолютно не хочется болтать тут с тобой, как ни в чём не бывало.
Пока Гидеон ел виноград, царило молчание. Я перевернула страницу, хотя не прочла не единого словечка.
— Слышал, что уже с утра у тебя сегодня побывали гости, — он принялся жонглировать двумя виноградинами. — Шарлотта говорила что-то про таинственный сундук.
Ах, вот откуда ветер дует. Я опустила книгу на колени.
— Итак, правильно ли ты понимаешь смысл слова «заткнись»?
Гидеон широко улыбнулся.
— Эй, вовсе мы не болтаем. Но мне бы очень хотелось узнать, почему это вдруг Шарлотта решила, что у тебя может быть что-то, что тебе передали Люси и Пол.
Его подослали сюда, чтобы меня проверить, — ясно как божий день. Возможно, приказ отдал Фальк или кто-нибудь ещё. «Будь с ней поприветливей, тогда она точно выдаст всё, что скрывает». Это, наверное, такая семейная черта де Виллеров — считать женщин полными дурами.
Я перекинула ноги на диван и уселась по-турецки. В таком вот злобном настроении мне было куда легче смотреть ему в глаза, и даже губа моя перестала дрожать.
— Лучше спроси Шарлотту, как это взбрело ей в голову, — сухо сказала я.
— Да я уже спросил, — Гидеон скрестил ноги в такой же позе, как и я. Теперь, сидя друг против друга на этом диване, мы напоминали двух индейцев. Интересно, существует ли что-то абсолютно противоположное трубке мира?
— Она считает, что тебе каким-то образом удалось овладеть украденным хронографом, а брат, сестра, бабушка и даже ваш дворецкий, помогают тебе его скрывать.
Я покачала головой.
— Не думала, что когда-нибудь скажу тебе это — у Шарлотты, очевидно, слишком бурная фантазия. Стоит только пронести по дому старый сундучишко, как у неё просто крышу сносит.
— И что же было в этом сундуке? — спросил он, не особенно заинтересованным тоном. О Боже, какой предсказуемый ход!
— Ничего! Мы используем его вместо карточного стола, когда собираемся поиграть в покер, — мне самой эта идея так понравилась, что я еле сдержалась, чтобы не улыбнуться.
— Аризонский холдем? — осведомился Гидеон, заметно оживившись.
Ха-ха.
— Техасский холдем, — сказала я.
Неужели он думает, что меня можно разоблачить с помощью такого дешёвого трюка! Папа Лесли научил нас играть в покер, когда нам было по двенадцать лет. Он, кстати, считал, что девочки просто обязаны овладеть этой игрой. Почему — он нам так и не сказал. Во всяком случае, благодаря ему мы знали все уловки и отлично блефовали. Лесли до сих пор старалась незаметно почесать нос, когда приходила хорошая карта, чтобы я тоже была в курсе.
— Иногда в «Омаху» — но реже. Ну, ты понимаешь, — я наклонилась к нему и доверительным тоном продолжала: — Везение у нас дома сродни запрещённому спорту. Моя бабушка установила несколько строжайших правил. Честно говоря, мы начали играть исключительно из чувства противоречия. Мы — это бабушка Мэдди, мистер Бернхард, Ник и я. Но потом мы по-настоящему разыгрались.
Гидеон поднял бровь. Казалось, на него это признание произвело сильное впечатление. Тут я была на него не в обиде.
— Возможно, леди Ариста права, и азартные игры действительно могут повести нас по наклонной, — продолжала я. Сейчас я чувствовала, что нашла свою стихию. — Сначала мы играли только на лимонные леденцы, но постепенно ставки повысились. Мой брат на прошлой неделе проиграл все свои карманные деньги. Хорошо, что леди Ариста ни о чём не догадывается! — я наклонилась вперёд ещё немного и посмотрела Гидеону прямо в глаза. — Так что, пожалуйста, не рассказывай ни о чём Шарлотте, она сразу же нас выдаст. Лучше пусть уж выдумывает свои истории об украденном хронографе!
На седьмом небе от собственной находчивости, я снова отклонилась от его лица.
Гидеон, казалось, не переставал удивляться. Некоторое время он наблюдал за мной молча, а потом резко протянул руку и погладил меня по волосам. Моё самообладание сразу же испарилось.
— Прекрати! — он действительно пытается выведать то, что ему нужно, всеми возможными способами. Вот подонок. — Что ты вообще здесь забыл? Я отлично проводила время в одиночестве, — к сожалению, эти слова прозвучали гораздо менее язвительно, чем мне хотелось. Мой тон был скорее плаксивым и обиженным. — Неужели ты больше не исполняешь тайные поручения и не собираешь кровь путешественников во времени?
— Это ты о вчерашней «Операции Шаровары»? — он перестал гладить меня по волосам, но теперь он взял в руку прядь моих волос, пропуская её волнами сквозь свои пальцы. — Она успешно завершена. Кровь леди Бёргли уже в хронографе.
На несколько секунд взгляд его стал пустым и грустным, но потом он снова совладал с собой и продолжал:
— Не хватает только леди Тилни, Люси и Пола. Но мы ведь не знаем основное время пребывания Люси и Пола, и также под какими именами они там живут, так что это просто формальность. А вот о крови леди Тилни я позабочусь уже завтра утром.
— Мне казалось, у тебя появились некоторые сомнения, что происходящее действительно служит доброй цели, — сказала я и освободила волосы из его руки. — Что, если Люси и Пол правы, и Круг Двенадцати не должен замкнуться никогда? Ты же сам утверждал, что такая вероятность существует.
— Ну да. Но я не собираюсь трезвонить об этом на каждом углу. Ты единственная, кому я рассказал о сомнениях.
Ах, какой хитрый шахматный ход! Ты единственная, кому я доверяю.
Но я тоже могу быть хитрой, если захочу (чего стоит одна только история с покером!).
— Люси и Пол говорили, что доверять графу нельзя. Что это приведёт к чему-то плохому. Ты тоже сейчас так думаешь?
Гидеон отрицательно покачал головой. Выражение его лица вдруг стало серьёзным и напряжённым.
— Нет, мне не кажется, что он — злодей. Мне лишь кажется, что… — он замялся, — я думаю, что выгоду единичного он ставит выше общего блага.
— Даже своего собственного?
Он не ответил, зато снова протянул руку. На этот раз он наматывал мои локоны на палец, как на бигуди. Наконец, он произнёс:
— Вот предположим, что ты можешь сделать какое-нибудь сенсационное открытие: изобрести лекарство от рака и СПИДа, и всех остальных болезней, которые только есть на свете. Но для этого тебе нужно отправить на смерть одного человека. Как бы ты поступила?
Кто-то должен умереть? Неужели именно поэтому Люси и Пол украли хронограф? Потому что цена показалась им слишком высокой, услышала я слова моей мамы. Цена — человеческая жизнь? В моей памяти сразу же всплыли сцены из фильмов, с перевёрнутыми крестами, человеческими жертвами на алтаре и мужчинами в капюшонах, которые бормотали про себя таинственные заклинания. В принципе, на хранителей эти дядьки не слишком походили, за некоторым исключением, конечно.
Гидеон смотрел на меня выжидающе.
— Пожертвовать жизнью одного ради спасения многих? — пробормотала я. — Нет, я думаю, что цена слишком велика. Просто из прагматических соображений. А ты как думаешь?
Гидеон молчал. Его взгляд блуждал по моему лицу, а рука продолжала играть с моими локонами.
— Да, я тоже так думаю, — сказал он наконец. — Не всегда цель оправдывает средства.
— Значит ли это, что теперь ты иногда не исполняешь того, что требует от тебя граф? — не выдержав, несколько грубовато осведомилась я. — Например, играешь с моими чувствами? Или с волосами?
Гидеон убрал руку и удивлённо на неё уставился, будто бы она принадлежала не ему, а кому-нибудь другому.
— Я вовсе не… Граф вовсе не приказывал мне играть с твоими чувствами.
— Ах вот как? — в одно мгновение я снова страшно на него разозлилась. — А вот мне он что-то такое поведал. Странно, он был так восхищён твоим профессионализмом. Хотя, к сожалению, в твоём распоряжении было совсем мало времени для того, чтобы подчинить себе именно мои чувства, ведь так долго ты бился над неправильной жертвой — Шарлоттой.
Гидеон вздохнул и провёл по лбу ладонью.
— Мы с графом действительно несколько раз говорили о… в общем, мы провели с ним несколько мужских бесед. Он считает, — и, прошу тебя, учитывай, что этот человек жил более двухсот лет тому назад, так что ему вполне можно простить подобные взгляды на жизнь! — так вот, он считает, что действия женщины полностью подчинены чувствам, в то время как мужчина руководствуется разумом. Поэтому для меня было бы гораздо удобнее, если бы моя напарница по путешествиям во времени в меня влюбилась, тогда её действия в сложных ситуациях всегда можно было бы взять под свой контроль. Я думал…
— Ты…! — гневно перебила я. — Ты думал, что тогда я тоже буду следить за тем, чтобы всё получилось.
Гидеон распрямил свои длинные ноги, встал и принялся расхаживать по комнате туда-сюда. Он вдруг показался мне измученным и уставшим.
— Но я ни к чему тебя не принуждал, так ведь, Гвендолин? Даже напротив — часто презрительно к тебе относился.
Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.
— И за это я должна быть тебе благодарна?
— Конечно, нет, — сказал он. — То есть, наверное, да.
— И за что же?
Он окинул меня гневным взглядом.
— Ну почему девчонки с ума сходят только по тем подонкам, которые обращаются с ними просто ужасно? Милые мальчики, очевидно, им совсем не интересны. Иногда уважение девочек довольно сложно удержать, — он продолжал метаться по комнате широкими яростными прыжками, словно разъярённый тигр. — Мальчишкам с оттопыренными ушами и прыщавым лицом в женском обществе ловить совершенно нечего.
— Насколько же ты циничный и скользкий тип, — я замерла от неожиданного поворота нашего разговора.
Гидеон пожал плечами.
— Спрашивается, кто это из нас ещё скользкий тип. Или, может, ты позволила бы поцеловать себя мистеру Марли?
На какой-то миг я почувствовала, что теряю позиции. Маленькое, малюсенькое зёрнышко правды в его словах, возможно, и было… Но затем я отрицательно покачала головой.
— Твои сногсшибательные обоснования не учитывают ещё кое-какой решающий фактор. Я бы в жизни не позволила тебе себя поцеловать, несмотря на всю распрекрасную непрыщавость твоего лица — кстати, молодец, самооценка у тебя будь здоров, — если бы ты не лгал мне и не притворялся, что чувствуешь ко мне что-то, — на моих глазах тут же выступили слёзы. Но я продолжала говорить, хотя голос мой дрожал. — Я бы… не влюбилась в тебя.
Ну а если бы и влюбилась, то никак бы это не проявила.
Гидеон отвернулся. Какое-то время он стоял неподвижно, а затем неожиданно изо всей силы пнул ногой стену.
— Чёрт побери, Гвендолин, — процедил он, сцепив зубы. — Ты так серьёзно принимаешь всё на свой счёт? Только я, значит, вышел виноватым во всей этой истории? Мне кажется, это ты постоянно врала мне всё это время.
Пока я пыталась придумать ответ — да уж, Гидеон не выбирал выражений — я почувствовала, как подкатывает знакомая тошнота, но на этот раз мне было плохо как никогда. В испуге я прижала к груди «Анну Каренину». Складывать еду обратно в корзинку я уже точно не успевала.
— Ты действительно разрешила себя поцеловать, но никогда мне не доверяла, — донеслись до меня слова Гидеона. — Завершение этой речи я уже не услышала, потому что снова оказалась в настоящем, и должна была сосредоточить все свои усилия лишь на том, чтобы меня не стошнило прямо у ног мистера Марли.
Когда мой желудок, наконец, пришёл в себя, рядом со мной появился Гидеон. Он стоял, прислонившись к стене. С его лица исчезло всякое раздражение, Гидеон лишь устало улыбался.
— Мне ужасно хотелось сыграть с вами партию в покер, — сказал он. — Я, кстати, тоже отлично блефую.
На этих словах он вышел из комнаты, даже не обернувшись.
