Глава 5. Чавелы

– Весьма интересный жилец, – сказал Юрий Витальевич, брезгливо понюхав кружку с жирно-коричневым осадком на стенках. – И, самое грустное, никаких концов не оставил. – Майор подошел к магнитоле, занес руку над кнопкой «play» но почему-то передумал шуметь.

Соня зябко поежилась, хотя комната сквозь запыленное стекло была залита солнцем по люстру:

– Он нормальный парень, только в жизни не повезло. Папа с его отцом когда-то вместе... Вот папа и решил помочь.

– Только не надо из своего покойного папеньки доброго самаритянина строить, – брезгливо поморщился майор, приставил стул к шкафу, взгромоздился и заглянул наверх. – С твоих слов выходит – решил помочь, а, по моему разумению, Семен Моисеевич подобрал парня, которого воля не шибко ждала. – Кудрявцев, морщась, носовым платком вытер пыль с ладони. – Торпеду готовил для своих мутных игр, вот только против кого? Не против меня ли?

– Вы ведь дружили с отцом…

– Я по службе курирую черный рынок антиквариата. Если нужно расшифровать, что значит – «мы дружили», то твой папа барабанил, как Ринго Старр, на всех вокруг вдоль и поперек. – Майор ударил носком ботинка о батарею, и та жалобно загудела. – Не из дружбы, правда, и не из врожденной подлости. А из выгоды: моими руками убирал конкурентов. – Майор без энтузиазма поковырялся в кожаной сумке с фотопричиндалами «Filips». По его скучной мине было сразу понятно, что ничего интересного в этой берлоге он найти и не ожидает, а шарит так, из привычки и для проформы. – Да, видно, слишком долго мы пахали антикварный чернозем бок о бок, слишком многое я про Моисеевича между делом проведал, слишком близко и к его закромам подобрался. Вот и готовил твой батяня сюрприз. Какая здесь дружба?

– А зачем тогда вы меня вытаскивали из реки? – испуганно спросила Соня.

– Дело тут не в твоем отце, дело в тебе, – под нос пробурчал майор и облапил подушку, не спрятано ли чего под наволочкой.

– Значит, вы из-за меня? – Соня сделала шаг назад. Ее рука потянулась вверх и механически стала расстегивать пуговицы на сарафане. Ее глаза остановились на ядовито-зеленых цифрах электронных часов, словно время для девушки что-то значило. Лицо Сони в этот момент было простым и некрасивым.

Майор придвинулся к окну и попытался сквозь грязь разглядеть обстановку во дворе:

– А жигуленка-то нет, катается…

– Сергей у них в заложниках, – отрешенно выдохнула девушка. – Он с ними не заодно. Он меня специально не узнавал. – Рука Сони вяло трудилась над непокорными пуговицами, глаза завороженно отражали ядовито-зеленые цифры.

Юрий Витальевич реплику проигнорировал:

– Подытожим, что мы знаем про нашего акробата. Сергей Ожогов, кличка «Пепел». Отбыл две судимости. Освободился месяц назад, на работу не устроился… Разъезжает по доверенности от Семена Моисеевича на автомобиле «пятерка» номерной знак… – Майор обернулся и только сейчас увидел, что девушка покорно расстегнула сарафан.

Кудрявцев крякнул:

– Брось, дочка, и так в обиду не дам. Ты теперь богатая невеста, тебя беречь надо… – Майор вернулся к созерцанию двора. – Поживешь здесь, пока на старой квартире ремонт после пожара, то да се. – Майор снял со стены древний дуэльный пистолет и понюхал дуло. – Пустяки, что берлога берлогой. – Юрий Витальевич подвесил пистолет обратно, в сторону Сони он старался не поворачиваться. – Значит, весь сыр-бор из-за золота Акелы. Там очень забавный расклад. Как-то там его по имени-отчеству, уж не помню, все привыкли «отца» секты звать Акелой. Акела сидел на сундуках с золотом Храма Голубя, и все, что попадало ему в руки, обратно не возвращалось. Но различную экономическую деятельность Храм-то вел, и порой весьма успешную, хотя нельзя сказать, чтобы абсолютно легальную. И вот коммерческий директор, некто Станислав Анатольевич Мазуров, стал настырно предлагать, чтобы пустить накопленное добро в оборот. Акела ни в какую. Коммерческий тогда созвал совет, где кругом решили, что Акела не прав. Акела изобразил покорность и на следующий же день взял под ценности Храма солидный кредит. А еще через день исчезли и денежки со счета, и сам Акела.

Соня так и осталась неприкаянно стоять, как чужая в этой квартире. Правда, хоть сарафан застегнула. Сарафан был будто жеванный, а кое-где читались маслянистые пятна – след недавнего купания.

– Зачем вы мне это рассказываете, дядя Юра?

– Зачем я тебе это рассказываю? Затем, что ты пока поселишься здесь, поскольку здесь безопасней всего. Сюда никто не явится, разве что кроме этого Пепла. Но он не опасен. Только попрошу тебя, когда он появится, вот эту шоколадку переломить пополам. И ко мне пойдет сигнал, это чтобы Сергей Ожогов стал безопасней вдвойне. Хлопец ведь после зоны, до женщин голодный, вон, я, старый хрыч, и то еле удержался, твоих коленок насмотревшись. А он женщин пятнадцать лет не знал… Да не морщься, не задумал я ничего худого, так бы обыкновенную засаду из ОМОНа организовал. Просто проведу с парнем профилактическую беседу. Ну, не в тюрьму же его тащить, мне за это не заплатят.

Обыкновеннейшая пятидесятиграммовая плитка «Русских сказок» осталась на столе. Майор еще раз крякнул, поддернул брюки, опустился на колени у двери и начал уже проводить шмон по всем правилам: от плинтусов к потолку, справа налево.

– Да, дядь Юр, я вспомнила. Этот Пиночет одного из своей банды послал в грильник на Невском. Предупредить какого-то усатого, что папа погиб.

– Не было никакого усатого, – вздохнул простукивающий стенку майор. – Это Пиночета обычные фокусы. Он знал, что его гонец прямиком к Вензелю отправится. Пиночету уже было чем торговаться с Вензелем. По крайней мере, Пиночет так считал в тот момент. Откуда ж этот клоун мог предполагать, что между ним и Акелой впишется твой Пепел?

Посторонние в этой комнате всегда себя чувствовали неловко. Им вечно казалось, что одно лишнее движение, и обязательно зацепятся за антенну или какую-либо другую торчащую деталь плотно набитой сюда электроники. А из-за длинного, во всю стену, и упирающегося в потолок стеллажа с видеокассетами каморка казалась еще тесней.

– Тут по народу весточка расцвела, что Пиночет опять в большом розыске у папы Вензеля, – сообщил пропитой голос на ухо. – Если нужны подробности...

– Подробности не нужны, – оборвал Таныч. – До связи. – Отложил мобильник и отсутствующе уставился на припорошенный пылью рукописный молитвенник в сафьяновом переплете, одиноко лежащий в правом углу стола. Потом на автопилоте подступил к стеллажу. Пробежал пальцами по рядам торопливых каракулей, нашел трехчасовку «Пиночет», воткнул в видак и вернулся за рабочий стол, на фоне богатой аппаратуры предельно скромный. Таныч Соков не любил сорить деньгами без надобности.

Долго раздумывать излишне. Ясно, что опять не поделил Павел Поляков с Вензелем Акелу, вот и вышли вилы. Теперь вопрос, какая первой из держащих город сил до Пиночета доберется. И Таныч Соков имел надежду на этот раз наконец всех опередить. Что должен первым делом учинить Паша Поляков на тропе войны? Сменить машину, при этом вряд ли он рискнет таковую где-нибудь угнать. Машина ему нужна «чистая»…

По телеку пошли кадры. Пиночет в анфас, Пиночет в профиль, причесочка еще прежняя, из прошлого века, и костюмчик уже давно не модный. Любительская запись: Пиночет на дне рождения Тошика в «Тройке»… Сейчас будет место, где Зураб опрокинет на себя супницу.

С той стороны ожидается шесть бойцов, посему за Таныча будет только внезапность – не впервой. Соков, глубоко дыша, мысленно досчитал до десяти и стал собираться.

Зураб опрокинул на себя супницу. Пошли более современные кадры, с операции «Невод»: задержание опергруппой троих подельников Паши Полякова, соучастников по грабежу автозаправки «Нестле». Руки на капот, прикладом по почкам, бегуна мордой об асфальт. Но после, на суде, никто из героев имени Паши не назвал, главарь остался гулять на воле. А было это, дай Бог памяти, в девяносто седьмом. Пошли кадры с пушного аукциона, история приключилась три года тому.

Соков воспринимал видеокартинку вскользь, звук убрал умышленно, поскольку и так за последние пару дней вызубрил видеоряд, а голос Пины смог бы с завязанными глазами вычленить в вокзальной склоке. Сейчас Таныча интересовала только пластика отморозка, сектант «впитывал ее в подкорку», чтобы узнавать того хоть со спины, хоть в парике, и научиться предугадывать будущие телодвижения гражданина Полякова.

Таныч подошел к шкафу, скрипнул облупленной дверцей: во-первых, серые рубашка, джинсы и куртка, чтоб в сумерках не отсвечивать, но все при дневном свете престижное, с лейблами и т. д., – чтоб за чмо не принимали. Кепку в карман, чтоб в случае чего надвинуть на глаза. Затем обувь с подошвой без рисунка.

На экране Пиночет закупил десять кило меха для какой-то ляльки, и у него вдруг не хватило на кармане денег. Вот его пытаются вытолкать взашей. Вот он микрофонной стойкой съездил охранника… Тогда Пина чуть не сел по смешной статье «хулиганка», но на попятную пошли сами устроители аукциона. Сами оплатили ремонт зубов охраннику. Чтоб молчал в тряпочку. История так и не получила огласку.

Руки Таныча работали будто сами собой. Нырнула в нагрудный карман упаковка таблеток. Далее – вокруг пояса обвился банальный шелковый шнурок со свинцовой гирькой, два бритвенных лезвия скользнули в задние карманы джинсов и увесистый «стечкин» заполз под брючный ремень.

Аукционная запись кончилась, пошли записанные скрытой камерой в декабре две тыщи первого сцены в Казачьих банях…

Не оттянут карман новая мобила, подключенная к JSM и зарегистрированная на безвестного Иванова, и краснокожее удостоверение «Службы судебных репортеров» – на Петрова Феликса Эдуардовича (с фоткой Таныча). Не Бог весть что, но достаточно, чтоб ППС отвалила…

Соков выдвинул ящик стола, где горстью лежали жучки и маячки, отобрал по штучке. Навесил на шею смаклаченную под ушастый плеер систему прослушки. Не забыл стоящий сумасшедших денег сканер для дистанционной считки кодов автомобильных сигнализаций. На самом деле в хозяйстве имелись вещицы и того пожестче, но ведь не на Балканскую войну собирался...

– Сиди, че вскакиваешь, как прыщ на третий день? – без стука ввалился в персональный кабинет своего зама по безопасности генеральный доктор голубиной секты Станислав Анатольевич. А за ним еще трое из личной охраны, но не те, кого отбирал и натаскивал Таныч. – Порнушкой балуешься? – кивнул старший на мельтешащие по видаку кадры, где Пиночет резвился с двумя банными проститутками на бильярдном столе.

– Да не оставит истина эти стены, – соблюл ритуал Таныч с каменным лицом.

– Истина?.. Вот где истина! – вдруг всем весом навалившись на стол и упершись в молитвенник левой рукой, потряс перед носом Таныча Станислав Анатольевич новой видеокассетой. – Ты что ж, слякоть, Акелу мочканул?!

Трое телашей кое-как рассредоточились по тесному словно спичечный коробок кабинету. Один у окна, один прикрывает мастера, один перекрывает выход. Не очень здраво, на их месте Соков уделил бы максимум внимания своей персоне. Но ведь это телаши, а не торпеды – выдрессированы на защиту, не атаку. Слабинка, уважаемый Станислав Анатольевич.

Экранный Пиночет стал полотенцем привязывать руки распростертой на зеленом сукне смазливой пухленькой кудряшки к лузам, сидя у нее на груди. Торчащий член дергался у самого лица милашки и в такт возне ударял ее время от времени по губам. А малышка, вытянув губы трубочкой, норовила чмокнуть естество в головку.

Таныч знал, что новый «отец» все равно попытается избавиться от него, дабы поставить на место зама по безопасности верную шестерку, Макиавелли читать не надо. Но чтобы замахнуться на товарища Сокова так оперативно? Начхав на ненайденное золото Акелы? Таныч, следя, как магистр брезгливо выдергивает из «Соньки» кассету с художествами Пиночета, примеривался.

Если на видаке ставится новая кассета, несколько секунд, пока техника самонастраивается, идет нечеткое изображение. И любой человек подсознательно пытается отгадать смысл недопонятого и упускает из сферы внимания прочее. Таныч ждал, когда наступят эти несколько секунд. Ударом кулака в височную кость он положит прикрывающего Станислава Анатольевича хлопца. Затем возьмет магистра за горло и магистром же закроется. Надо только учитывать тесноту и помнить, что и у самого Анатольевича в руках силы вдоволь.

Мелькнули первые кадры... И Соков растерянно опустил руки. Что это была внутренняя милицейская хроника, подтверждал пачкающий правый угол картинки гриф «Служебная съемка». Но не наличие у магистра в ГУВД своих, неведомых Сокову, источников остановило разворачивающуюся пружину смертоубийства. На экране в полный рост, на фоне Невы и Александровского моста, на фоне ментов, санитаров и зевак поперек асфальтовой дорожки лежал слегка опухший и посиневший горбун. Акела собственной персоной. С неестественно вывернутой шеей.

– Кто его так?

– Что ты мне рожу корчишь, будто впервые видишь?! – брызнул слюной в лицо Сокову «отец».

Сквозь жиденькие шторы в окно прямой наводкой било оранжевое солнце и ликовало в темных очках третьего телаша. А на экране участники служебного шоу нехотя возились с трупом.

– В воде пробыл недолго, но в жмуриках уже дня два, – читал Таныч приметы с экрана.

– Вот именно! А ты меня грузил, что он в плену у печенегов!!!

Тут Таныч вернулся в жизнь. Дело не в Макиавелли, Сокова подозревали всерьез и надолго.

– Ты что, думаешь, это я его?..

– Не я сказал!

– А на кой бы я здесь сейчас крутился с такими-то шишами?!

– А вдруг ты его грохнул, но так и ничего не узнал!?

– Я так глупо убивать не научен, – снизил накал первым опомнившийся Соков.

Станислав Анатольевич тоже сообразил, что не выглядит богоизбранником в глазах подчиненных при таких оборотах.

– Ладно, давай спокойно. Докладывай, где застопорился.

– Не застопорился. Иду по следу. Рою, почему Акела держал офис именно в Ледовом дворце.

– А этого паршивца, который ему на заказ вирус для дискеты сочинил, ты не спрашивал, вдруг можно восстановить отправленное письмо в убитом компьютере?

– Спрашивал. Нельзя.

– Любой компьютерщик всегда оставляет лазейку, когда выполняет заказ. Это особая порода людей. Где найти этого пацана? Я спрошу его по настоящему.

– Компьютерщик закатан в асфальт на Сенной площади. Я спрашивал по настоящему.

Лица телашей от этакой новости особой радости не выразили. Вскрывались тайны мадридского двора. Чревато. А по видаку продолжал демонстрироваться скучный фильм про скучные будни милиции.

– А, может, ты спецом от этого хакера избавился? Чтоб он другим не рассказал, что тебе успел?

– Как я могу оправдаться, если ты больше ни единому моему слову не веришь? – Таныч, как мог, изобразил оскорбленную невинность, вроде бы безвольно опустив руки. На самом деле очень удобно бить снизу вверх, под челюсть или по кадыку.

– Ладно, не гоношись. Верю, но держу ушки на макушке. Ты сейчас вокруг золота Акелы – моя единственная надежда. Ну, разве еще где-то гуляют Фрол и Силантий. Говоришь: «По золоту новостей нет»?

– Почему – нет? Есть, – пожал плечами Соков, раздумывая, какую кость бросить собакам. Про «лендровер»? Обойдутся. Он бросит не кость, а гранату. – Фрол и Силантий тоже мертвы.

Повисла гремучая пауза. На экране паталогоанатомы наняли приблудного бомжа, чтобы тот погрузил бездыханное тело Акелы в труповозку. Высокое милицейское начальство воротило носы.

– Это точно? – после паузы неожиданно обошелся без вспышки гнева магистр. Но глаза не утаили принятое Станиславом Анатольевичем решение.

– Проверяю, правду ли мне нежный голосок из морга напел. Туда доставили два трупа, по приметам – наши парни. – Таныч незаметно перевел вес на правую, толчковую, ногу.

– Ладно, продолжай работу, это – главное, – выдохнул магистр. – Кстати, а что у нас с Виршевским нефтеперерабатывающим комбинатом? – неожиданно сменил он тему.

Таныч понимал, что не до комбината сейчас «отцу», поэтому стал докладывать с подчеркнутой обстоятельностью:

– Как удалось выяснить через сына секретарши гендиректора, на самом деле хозяином предприятия выступает физическое лицо по фамилии Шрамов. Мы пробили фамилию по базам и нашли весьма узкие участки в биографии. Очень похоже, что биография подчищалась. – Таныч Соков ждал, когда магистр сделает какой-нибудь четкий жест: почешет нос, потянет мочку уха, хлопнет в ладоши... Это будет сигналом телашам кинуться на Таныча. Брать постараются живьем, чтобы после каленым железом доискиваться до правды, – Я посчитал необходимым провести дополнительную проверку. Оказалось, этот Шрамов в авторитете...

Солнце сквозь шторы слепило перекрывшего дверь бойца. Экран затянуло рябью – кино кончилось. Рука Станислава Анатольевича потянулась в нагрудный карман за носовым платком, хотя особой щепетильности в вопросах гигиены прежде за магистром не наблюдалось. В том и состояло преимущество Таныча, что телаши ждали полностью исполненного сигнала, а Соков не ждал.

Удар в висок. Один готов, свернулся в углу калачиком. Со стеллажа лавиной поползли видеокассеты. Таныч оттолкнулся подошвами, по пути вздыбил стол и толкнул его на двоих, вцепился в глотку магистра, но не чтобы убить – дефицит времени – чтобы дернуть магистра на себя и мимо себя швырнуть в увернувшихся от стола бойцов. Взорвался грохнувшийся телевизор. В выигрыше ровно одна секунда. Достаточно, чтобы оказаться за дверью уже с услужливо впрыгнувшим в ладонь «стечкиным».

Вместо бескрайней степи – заурядный питерский пригород под названием Всеволожск.

Вместо костров полыхает в окнах электричество, вырабатываемое для Питера и области атомной электростанцией в Сосновом Бору. Вместо шатров – ряд двухэтажных кирпичных коттеджей, окруженных высокими заборами и ненавистью местных жителей. Вместо фыркающих и бьющих копытами коней во дворах дожидаются седоков забрызганные грязью автомобили, преимущественно «нивы» и «девятки».

И табор никуда уходить из Всеволожска не намерен. Ни в небо, ни в иные регионы. Цыгане осели здесь прочно, надолго, с прицелом на «навсегда».

– Это все твое. – Михай Бронко с крыльца особняка щедрым жестом обвел прилегающее пространство.

С этого крыльца отлично просматривалось крыльцо соседнего дома. Цыганские дома обращены входами друг к другу – видно, дает о себе знать генетическая память о кибитках, ограждающих стоянку в степи. А что еще важно – жилище ромал повернуто «лицом» друг к другу и боком к улице, по которой ходят все, кому ни лень.

– Дорогому гостю ромалы отдают самое лучшее, отдают последнее, – сказал Пеплу барон.

Смугляне, доставившие Сергея во Всеволожск, курили и шептались, сбившись в кучку возле остывающих после ездового дня «жигулей». Вроде бы просто беседуют люди, а вообще-то перекрывают дорогому гостю пути к бегству. Верка уже проскочила в дом... и вправду, зачем нужна женщина при мужских разговорах?

– Ты дорогой для нас гость. Ты же не гадже, ты почти что рома, ты наш, – приветливо улыбался Михай, слепя золотозубьем.

Пепел знал, что он не гадже, пусть не говорит по-цыгански и с обычаями знаком весьма поверхностно.

Гадже в переводе с языка ромал означает «нецыган», то есть любой чужак. А чужаков цыгане не любят так же, как не любят и их самих во всех странах и на всех континентах, даже в Румынии и Молдавии недолюбливают. Но если ты когда-то доказал, что не враг кочевому народу, снимут с тебя проклятие слова «гадже» и допустят к цыганской жизни. Пепел однажды, было дело, доказал...

– Проходи в дом, проходи, брат. – Барон взялся за бронзовую, в виде львиной головы дверную ручку.

Конечно, Бронко и Пепел слышали друг о друге, но встретились сегодня впервые. А барон вел себя так, словно они с Пеплом знакомы тысячу лет, со времен исхода племени цыган из Индии, превратившего жизнь ромал в бесконечную дорогу, в нескончаемую «романо дром». И, казалось, барон готов подарить Пеплу все цыганские клады, готов безвозмездно поделиться с ним великими тайнами кочевого племени... так казалось. Пепла же больше интересовало другое: готов ли Бронко подарить ему жизнь и защиту безо всяких «если», аннексий и контрибуций. Хотя нечего тут гадать – конечно, не готов, понятно, потребует взамен ПЛАТЫ. И будут ли условия приемлемы? А если не будут приемлемы, тогда как унести ноги из табора, вросшего бетонными фундаментами во всеволожскую землю?

Они вошли в дом. В доме горели все лампочки до единой. Электричество, выливаясь из многорожковых люстр и многочисленных бра, затапливало коридоры и комнаты. И не было иных дверей, кроме входной. Все прочие дверные проемы завешивались цветастыми пологами, которые сейчас были откинуты.

– Я знаю, что тебе трудно. Я ни о чем тебя не спрашиваю. – Барон, идущий первым, вскинул руку в массивных перстнях. – Мне довольно знать того, что плохие люди ищут тебя и тебе нужна защита.

Они вошли в гостиную, большую часть которой занимал стол. К стенам жались древнего вида горки с посудой, антикварной потрепанности шкафы и прочая кухонная мебель в стиле «до Потопа». Ритм в гостиной отстукивал здоровущий, с каким и на большую дорогу не стыдно выйти, маятник настенных курантов, сработанных «под старину». В углу комнаты на табурете сидела старуха, курила папиросу, вставленную в длинный мундштук. Никаких эмоций не отразилось на ее коричневом морщинистом лице, она не пошевельнулась, лишь окутала себя новым табачным облаком.

Барон снял шляпу, бросил ее на клеенку с пестрохвостыми жар-птицами, опустился на один из могучих, как дубовый пень, стульев, жестом предложив Пеплу разместиться напротив.

– Эй, ромалы, чай! – крикнул Михай. – Неси на стол!

В соседней комнате тут же зазвенели женские голоса и посуда.

– Ты гоним. Кто может понять тебя лучше, чем цыган? Нас гонят по белу свету почти с самого с сотворения мира, мы не знаем покоя, не знаем людской доброты, никто нам не поможет, кроме нас самих. А я должен думать о детях, о моей большой семье.

Так говорил барон Михай Бронко, одетый в старомодный темно-серый костюм, на который выпущен ворот бордовой рубашки. Невысокий, жилистый, крепкий, как пальцы, сжатые в кулак. С седыми волосками в пышных усах, с глазами черными, как ночь конокрада, и хитрыми, как цыганское счастье. Сколько ему лет, не угадаешь. Может, сорок, а может – гораздо больше.

Тем временем цыганки выносили и выставляли на стол угощение: плетеную бутыль с красным вином, граненые стаканы, вазу с виноградом, вазу с красной икрой, лепешки и дымящееся блюдо с пловом.

– Если б ты знал, как часто я обращаюсь к Богу с молитвой. Я говорю ему: «Дэвлалэ, Ту саро дыкхэс. И амари бибахт. Мэ тут мангав: потангинэ амари семья! Пошун ман! Мэ Тут мангав, Дэвлалэ!» «Господи, Ты все видишь. Ты видишь наше несчастье. Я прошу Тебя: смилуйся над нашей семьей. Услышь меня! Прошу Тебя, Господи!»

Пепел знал, что слова цыган фальшивы, как и бриллианты, которыми они торгуют. Но фальшь, фальшь во всем, для цыган – такая же неотъемлемая часть жизни, как воздух. Фальшь нужна им никак не меньше, чем кислород. Фальшь – это цыганская искренность.

– Но цыгане не плачут. – Барон налил вина в стаканы. – Цыгане, когда им грустно и тяжело, поют.

Еще Пепел знал, что цыгану, прежде чем добраться до существа дела, необходим красочный зачин. Словно в песне: чтобы добраться до припева, нужно прежде пропеть куплет.

– Выпьем же, друг Пепел, за то, чтобы меньше нам выпадало грустных песен!

Выпили до дна, поставили стаканы на клеенчатых жар-птиц.

– Но вдруг твои враги не споткнутся на границе табора? Вдруг они поставят меня перед выбором: или выдать тебя, или война всей семье. Что мне тогда делать?! Нарушить законы гостеприимства нельзя, подставить под удар семью нельзя. Придется просить тебя уйти из табора. Но не хочу я, друг, доводить до этого!

Михай Бронко налил вина по новой. Пепел подумал: «А если я тебе сам предложу, мол, пошел я тогда из табора, чтобы никого не подставлять? Что ты будешь говорить, цыганский командир? Отпустить меня подобру-поздорову уж никак не входит в твои планы». Но Сергей ничего не сказал – когда следует подыграть, надо подыграть, а не идти на конфликт с непредсказуемыми последствиями.

– Другое дело: войти в семью! Когда враги узнают, что ты стал членом моей семьи, враги призадумаются, стоит ли воевать с цыганами. Ведь не с одним табором воевать придется. Потому что моя семья – это часть еще большей семьи. Подумав хорошенько, враги отступят. Не для тебя говорю: у того, кто тронет цыгана, везде будет гореть земля под ногами. И я, Михай Бронко, знаю, как сделать тебя членом нашей семьи, чтобы никто не смог бросить мне упрек: «что же ты, дадо, заставляешь нас умирать за чужаков?» Да, я, Михай Бронко, знаю, как сделать из чужака равноправного члена цыганской семьи.

Барон закурил «Приму» без фильтра, дотянувшись до полки шифоньера, снял пепельницу – большой прозрачно-зеленый минерал с выдолбленным углублением.

– Ты слышал о «джелем-джелем»?

– Слышал, – кивнул Пепел. – Так начинается ромалский гимн.

Михай улыбнулся, поднял кверху указательный палец, тяжелый от золота:

– И так называется великая игра российских ромал!

Пепел и без него знал, что есть такая игра «джелем-джелем». Доводилось, слышал. Пепел уже понял, что ему собираются предложить... или, вернее, во что его собираются впутать. «Не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз…» – мысленно пропел Сергей. Изобразив неведенье, он взял время на обдумывание.

Михай Бронко принялся рассказывать:

– Пошло это с шестьдесят первого. В тот год меняли деньги. О, многие великие цыганские состояния были нажиты в тот год. А где появляются шальные деньги, там зажигается кровь, там умы начинают бродить, как брага в чане. Много глупостей было понаделано ромами тогда, ой, много. И деньги уходили из таборов в чужие руки. Но цыганам не хотелось, чтобы деньги уходили. И вот в конце шестьдесят первого состоялся ежегодный съезд баронов Советского Союза. Тогда его проводили не восьмого апреля, а в конце ноября. И проводили не в Подмосковье, как теперь, а в Ростове-на-Дону. Там выступил Джафар Матибрагимов, барон из узбекских ром, из тех, что называют себя мугати самарканди. Он сказал, что необходимо пускать лишнюю, дурную кровь. Он сказал, что одно необычайное по силе азартное переживание заменит тьму мелких. И еще важно, чтобы деньги оставались у цыган. С Джафаром согласились, его поддержали, после стали думать и придумали, как быть. С тех пор раз в год цыгане бывшего Советского Союза собираются на «джелем-джелем». Сперва собирались, чтоб подальше от посторонних глаз, в степи под Запорожьем. Но вот уже лет пятнадцать как ходят на пароходах. То по Волге до Астрахани ходили, то по реке Великой до города Острова, то по Уралу до Уральска. На этот раз пойдут по Неве и по Онежскому озеру в Кижи.

Михай подмигнул Пеплу.

– Ждешь, когда скажу, что за игра такая?

– В картишки перекидываетесь, – сказал Пепел, накладывая в тарелку еще не успевший остыть плов.

– Ай, молодец! – с притворной радостью воскликнул барон, взмахнув руками. – Угадал! Угада-а-ал... Да, нет игр азартнее, чем карты. А король среди карт – преферанс. Когда же ставки велики настолько, что цифры слепят глаза, то... – барон щелкнул пальцами. – Ты знаешь, цыгане – равнинный, а не горный народ. Из гор цыгане признают только горы денег, цыгане – альпинисты денежных гор. Чем вершина выше и неприступнее, тем сильнее желание вскарабкаться на нее. Гора, вырастающая каждый год на «джелем-джелем», я тебе скажу, огромна. Взнос за участие с табора такой, что бароны плачут, укладывая деньги в чемоданы для «джелем-джелем». И лишь одному табору достается все. Однако редкий табор не присылает своего человека на игру. Потому что это честь – участвовать в «джелем-джелем», а неучастие позорно. – И тут барон быстро спросил: – Слышал, ты по картам мастер. Или неправду о тебе передавали?

Пепел отложил вилку, неспешно дожевал плов, неторопливо вытер пальцы за неимением на столе салфеток своим носовым платком, пожал плечами:

– Но если б ты знал, Михай Бронко, сколько людей играют получше моего.

– Не говори так! – укоризненно покачал головой барон. – Верь в себя, тогда придет кураж, а с ним победа. Да и нет у меня на примете игрока лучше чем ты. А «джелем-джелем» начинается уже завтра.

– Значит, ты мне предлагаешь играть за ваш табор? Но я же не цыган вообще и не цыган вашего табора в частности?

– Ты футбол любишь? Я вот люблю, хотя на свете нет цыганских команд, и знаю всего одного цыгана, ставшего футболистом. Да и того проклял родной табор, посчитали, что он опозорил род, занявшись нецыганским ремеслом. Так вот, о футболе. Разве мало в командах легионеров? Никто не запрещает французу Зидану играть за лучшую испанскую команду «Реал». Наоборот, испанцы гордятся, что сумели заполучить такого мастера. И мы будем гордиться, что сумели уговорить такого хорошего игрока представлять наш табор.

И тогда Пепел задал вопрос, который не мог не задать, хотя уже все для себя решил:

– А если я проиграю?

Михай Бронко улыбнулся так открыто, приветливо, доброжелательно, что в искренности его слов усомнился бы, наверное, лишь самый недоверчивый из человеков.

– Это же игра! Должны быть проигравшие. «Реал» тоже иногда проигрывает. Из-за этого Зидана не выгоняют из Испании, не лишают зарплаты, не плюют ему под ноги. Победа или поражение – мы встретим тебя как нашего брата, как равного члена нашей семьи.

«Врет. Нагло врет. Красиво врет», – сделал такое заключение Пепел.

Понятно, что не только для игры Пепел понадобился Михаю Бронко.

Ну, во-первых, и это вне всякого сомнения, игра «джелем-джелем» станет оправданием для барона Бронко в неминуемом конфликте с Вензелем и прочими охотниками за сектантским богатством. «Почему ты похитил Пепла, зная, что он нужен нам?! Или ты тоже за золотом Акелы охотишься, цыганская кровь?!» – обязательно насядут на барона Вензели. «Какое золото Акелы? Никогда не слышал, – ответит барон. – Я забрал Пепла для игры в карты, проведав, что он большой дока по это части, и больше ни для чего другого он мне не нужен, богом-Иисусом клянусь. У меня своих проблем полный табор, не до Акел-Шмакел».

Конечно, для игры «джелем-джелем» Пепел барону тоже очень нужен. Да, Сергей нисколько не погрешил против истины, заявив, что хватает в России игроков лучше, чем он. Но таких молодцов не то чтобы уж очень до хрена. А про выдающихся цыган-преферансистов слышать и вовсе не доводилось. Отсюда получается, не так уж призрачны шансы Пепла на цыганский карточный кубок. И Михай Бронко это прекрасно понимает.

Это у нас получается «во-вторых». Ну, и, в-третьих, Михай Бронко облизывается на золото секты так же, как и все прочие любители вцепиться в чужое. Яснее ясного, что барон захочет выкачать из Пепла все золотые тайны. Ну, какой атаман, барон или вожак, скажите на милость, не попробует захапать все золотишко сам?!

Раз, два, три... Итак, трех зайцев задумал стрельнуть цыганский барон с помощью Пепла. Потом Сергей Пепел станет ему не нужен. А наилучший способ лечения ненужности – физическое устранение.

И по-другому барон Михай Бронко действовать не волен. Если бы хотел по-другому – не похищал бы Пепла вовсе.

– Хорошо, я согласен, – сказал Пепел, откидываясь на спинку стула и закуривая. – Сейчас я свободен, типа в отпуске, поэтому могу покататься на вашем пароходе.

– Вот и молодец! – выказывая удовлетворение, Михай щелкнул пальцами обеих рук. – Вот и решили. Что ж, считай, наши дела мы на сегодня переделали. – Михай Бронко наполнил стаканы вином. – Что скажешь, мать? – Неожиданно барон повернулся к старухе, что сидела в углу на табурете.

Та вставила в мундштук новую папиросу, какое-то время молча крутила мундштук в желтых узловатых пальцах, не спеша прикуривать, потом открыла беззубый рот и произнесла:

– Ехал в стародавние времена цыган и вдруг увидел, как ядовитая змея вползла в рот спящего под деревом человека. Цыган начал стегать спящего, не давая тому опомниться, погнал к дереву, под которым валялись кучи гнилых яблок, заставил эти яблоки есть. Человек то и дело пытался убежать и кричал: «Что я тебе сделал, за что ты меня мучаешь»!? Наконец беднягу начало рвать, и вместе с гнилыми яблоками он выплюнул змею. «Если бы ты мне все объяснил, я бы принял лечение с гораздо большей охотой» – сказал спасенный. «Пока бы я тебе объяснял, ты успел бы трижды умереть от яда» – ответил цыган и поехал дальше.

– Теперь я совершенно спокоен, – рассмеялся цыганский барон. – Отдыхай, дорогой гость, набирайся сил. Верка поможет тебе освоиться в цыганском доме. Верка, где ты там! Эй, Верка!

Было бы нелепо верить, что за дверью Таныч никого не встретит. Однако магистр слишком полагался на выпестованную троицу телашей, и путь, по крайней мере, до конца коридора, оказался свободен. Таныч Соков измерил это расстояние ногами за две секунды, выскочил на лестничную площадку и прикусил губу.

Прямо не него два послушника перли с первого этажа несерьезно золотисто-розовый новенький платяной шкаф, украшенный медными висюльками и заклепками, словно кожаные штаны гитариста «Металлики». В отличие от прежнего «отца» Мазуров любил дешевый понт. Площадка же первого этажа была заставлена пухлыми диваном и креслами цвета капусты. Еще один такой же вычурный шкаф застрял в дверях, и двое очередных грузчиков-послушников вяло барахтались, пытаясь справиться с этим безобразием.

Прорываться сквозь мебельную баррикаду Таныч не стал, а, угрожающе размахивая стволом, пересек площадку и ногой распахнул соседнюю дверь. Двое со шкафом опешили. Ореховое изделие осело назад и придавило ногу заднему грузчику, тот завопил, как мартовский кот. Таныч влетел в пропахшую подмышечным потом квартиру, где «обкатывались» неофиты.

Зашарканный линолеум, неразличимые за лампадками лики на стенах, полумрак и духота, будто в кочегарке. Семеро человек сидело на стульях полукругом, один перед компанией – вроде как исповедовался. Новички уже знали, какую роль Таныч играет в секте. Посему его явление, да еще со «стечкиным» наголо, произвело должный эффект, челюсти так и отвисли. Таныч воспользовался моментом:

– Учебная тревога! Даю вводную: «Облава правоохранительных органов»! Четверо блокируют и удерживают дверь, трое готовят оружие из подручного материала. Особо отличившиеся получат благословение магистра!

Новички продолжали сидеть, доверчиво раскрыв рты.

– Исполнять!!! – пнул носком ботинка в бок ближайшего Таныч Соков, а сам подскочил к окну и стал расшатывать еще с зимы заклеенные бумагой шпингалеты. Второй этаж – сущие пустяки.

За его спиной раздался грохот. Это неофиты разворачивали систему обороны из ножек стульев. Хрясь! Шпингалет провернулся, с мерзким шуршанием отстала от рамы полоска бумаги. Таныч дернул раму на себя и лихо перемахнул подоконник.

Он приземлился рядом с «фордом» магистра и посчитал это знаком судьбы. Кинувшийся со скамеечки к начальнику службы безопасности голубиной секты невзрачный мужичок получил рубцом подошвы в пах и выбыл из игры. Замок дверцы «форда» поддался, как родной, Таныч запрыгнул в салон и исполнил руками необходимы пассы, чтоб заткнулась истошно мяукающая сигнализация.

Взревел мотор, корчащийся невзрачный мужичок нашел силы благоразумно отползти с дороги. В потолке проклюнулось пулевое отверстие – значит, троица телашей сломала хрупкую оборону новобранцев. «Стечкин» спрятался под брючный ремень. Машину выбросило из тесного двора на дорогу. Все, теперь Таныч предоставлен сам себе.

На всякий случай минут пятнадцать Таныч поколесил по дворам и улицам. Затем оставил трофейную машину у Кондратьевского рынка, а сам нырнул в уютное многолюдье метрополитена. Ступеньки эскалатора вниз, пунктир залитых электрической желтизной станций за окнами, ступеньки эскалатора вверх.

Мимо обступивших станцию «пр. Большевиков» ларьков Таныч Соков прошел туда и обратно. Для маскировки, чтоб походить на местного праздного аборигена, купил в ларьке бутылку пива и половину слил в урну. И этим пивом законспирированный потопал вдоль улицы, края которой были заставлены машинами, как прилавок в магазине игрушек. «Лендровер» Акелы стоял на прежнем месте, и разводы грязи на его бортах подсказывали, что с того момента, как Соков осматривал машину последний раз, ею никто не интересовался.

Здесь и пригодился супердорогой сканер, благо, умеющий не только «снимать», но и «возвращать» сигнал. Сигнализация не пикнула – ведь Соков на всякий пожарный тишком засканировал ее еще в ту «далекую» пору, когда Акела был главным.

Еще разок осторожно осмотревшись, Таныч проник в машину, на заднее сидение, и залег на пол, вполне объективно просчитав, что снаружи его никто не заметит. Если надо, Таныч готов был сидеть в засаде хоть сутки, хоть двое. Но долго ждать не пришлось – Бог вернул пятнадцать минут, на которые Соков опоздал в Ледовый дворец. Аккурат через эти пятнадцать минут сигналка цыкнула, но тут же по указке брелка заткнулась, хлопнула дверь, и кто-то пахнущий шавермой плюхнулся на переднее сидение.

Таныч подождал, не объявятся ли еще седоки. Нет, зато врубился мотор «лендровера». И, чтоб не начинать беседу на ходу, Соков поторопился вынырнуть из схрона, предъявить «стечкин» в зеркальце заднего вида и приставить к затылку наглеца:

– Ну, здравствуй, Пашенька, давно хотел с тобой познакомиться.

– Здорово, коль не шутишь, – без малейшей нотки страха в голосе ответил Пиночет. – Ты из чьих головорезов будешь? От Вензеля? От сестрорецких? Или по хазаровские долги?

– По-моему, не твой черед вопросы задавать, а мой.

– Это – смотря как посмотреть. Потому, ежели ты не из вензелевцев, то лучше нам сейчас вечер вопросов и ответов отложить и делать отсюда ноги. – Пиночет кивнул на окно, за которым несколько держащихся стаей внушительных бойцов топали навстречу по тротуару и бдительно заглядывали в салоны припаркованных машин.

– Быстро они тебя, – убрал ствол от затылка нового знакомца Таныч, этим жестом как бы разрешая пленнику трогать с места.

– Пусть догонят! – фыркнул Пиночет, рванул с места и чуть не сшиб правофлангового в Вензелевском дозоре.

Впрочем, дозор тоже оказался навербован не из лохов. Плюющий на гибедедешные правила вежливости «лендровер» выгнал на поребрик встречного «москвича», и трое вензелевцев проворно вытряхнули тамошних пассажиров на обочину. Еще двое бойцов мгновенно взяли штурмом припаркованную «волгу». В хвост погони пристроился мерседесовский микроавтобус, и сама погоня стала похожа на шумную собачью свадьбу.