Пришлось напрячься, чтобы открыть заржавленную, кряхтящую, но ещё крепкую дверь. Она словно не хотела пускать Алису внутрь, словно внушала ей своим скрипом: «Не надо, отступи, ещё не поздно…» Закусив нижнюю губу, Алиса рванула дверь на себя. Ну и, конечно, та сдалась.

В телефонной будке стоял тошнотворно сладковатый запах мочи. Обрадованные выглянувшему сквозь тучи солнышку, три мухи затеяли игру в воздушный бой a la «мессершмитты-110». Алиса, задержав дыхание, шагнула внутрь. Как французская королева на эшафот.

Она сняла неприятно теплую трубку. Брезгливо приблизила к уху. Опустила в щель один из метрошных жетонов, загодя отрытых среди табачного крошева в сумочке.

Немного постояла в раздумье. А не послать ли все в черту? Не отпустить ли поводья и втрескаться по уши, втюрить в себя этого забавного белобрысого паренька? И быть счастливой, как Афродита, смахнувшая с себя пену.

То и дело в её памяти всплывали несколько мгновений, проведенные с врагом наедине. Что-то произошло с Алисой, что-то изменилось в её душе с тех пор. И ещё вспомнилось, как он беспечно вышел из консульства. Как он мило шутил, особенно это его: «Я – простой собиратель восточного фольклора…» И ведь любая одежда ему к лицу! И кожа у него такая бархатная, это чувствовалось даже сквозь футболку…

Полно, агент Лис, уж не запала ль ты и в самом деле на этого блондинчика?

Волна неконструктивных мыслей схлынула, оставив в горле мыльный осадок. Алиса вздохнула поглубже и решительно набрала семизначный номер приемной городской администрации, с отвращением прикасаясь пальцем к залапанному, липкому диску.

– Алло? Соедините меня с начальником службы безопасности Смольного, – официально, холодным тоном сказала она. – Кто говорит? Девушка, какая вам разница, кто говорит? Я не грублю. Девушка, я хочу сообщить начальнику службы безопасности жизненно важную информацию, и у меня есть лишь минута…

Вс?. Алиса не выдержала и грохнула трубкой о рычаг. Во-первых, ей очень не хотелось делать то, что она делает. Во-вторых, здесь, напротив парка, скрывающего Смольный, у бывшего Дома политпросвещения, нашелся только один телефонный автомат, и рыжекудрая красавица не могла позволить оппонентам засечь, откуда исходит звонок. Поэтому говорить следовало не более сорока секунд. И то хорошо, ведь специалисты в Москве научились определять, откуда звонок, за семь с половиной секунд.

Глубоко вздохнув и почти успокоившись, Алиса снова набрала казенный номер. Солнце послало девушке безразлично прощальный воздушный поцелуй и нырнуло в тучи. Может, не хотело знать, что произойдет дальше. Холодное летнее солнце.

– Алло? Девушка, это я вам только что звонила. Вы готовы соединить меня с начальником охраны? Готовы? Вот и умница… Алло? Неважно, кто говорит. Я хочу сообщить вам, что в багажнике припаркованного у ворот Смольного «опеля» маньяк заложил бомбу. Это очень опасный маньяк. Родом из Восточной Германии. Он вбил себе в голову, будто если «Зенит» встретится с «Баварией», то обязательно выиграет… Знаю, что фигня… Да, и это тоже знаю. Давайтэ покорочэ, да? Так вот, теперь он, маньяк этот то есть, пытается сорвать матч, убив губернатора Петербурга. Цвет машины – «синий металлик»…

Вс?. Последний метрошный сребреник остался на память о мерзком поступке. Служба должна отработать полученный сигнал. Пусть голос с той стороны и не выразил доверия к услышанному. Понятно, её соединили не с начальником, а с дежурным офицером. Алиса, брезгливо поджав губы, вышла из стеклянной кабинки, вяло отпустила сопротивляющуюся совковыми пружинами дверь. Та оглушительно хлопнула. Словно отрезала последний путь к отступлению.

Улыбаясь, хоть и было на душе скверно, Алиса зашагала по белым полосам дорожного перехода к огородившимся пятиколонными портиками желтым павильонам. Поймала краем глаза восторженно-плотоядные взгляды двух втиснутых в пиджачки и галстуки мужичков-старперов. Да, со стороны она выглядела на все сто. В светло-салатном костюме от Гуцци и карденовской, выдающей девичьи тайны блузке. Расклешенные от колен, почти невесомые брюки волновались от томных вздохов ветерка. Салатный – цвет предательства.

В ушах все ещё звучал последний радиоприказ шефа. Давеча, когда Алиса, выцелив крышу японского консульства, сделала поправку на ветер и приникла глазом к оптике винтовки В-94, в горошине радиоприемника, вставленного в ухо, вдруг зашуршало, потом чистый девичий голосок быстро пропел: «Arise, ye who refuse to be slaves…» На предпоследнем такте голос почти незаметно сфальшивил. Затем в ухе щелкнуло, и монотонный, равнодушный ко всему женский голос размеренно, будто диктант, проговорил: «Господин Доктор – Рыжему Лисенку. Ветер переменился. Пусть белая слива продолжает цвести до поры до времени. Заслони её бумажной ширмой от лунных лучей. Усердно поливай водой из горного ручья. Когда завяжутся плоды и лепестки опадут, пусть девяносто девять поэтов на рисовой бумаге черной тушью напишут про сливовую рощу поэму. Посылаю несколько капель воды из горного ручья. Конец послания Розового Фламинго. Продолжение: капли из горного ручья. В начале перестройки одна общественная организация, „Новый путь“…»

Через две минуты в приемнике опять щелкнуло, и все стихло. Даже статические помехи.

Несмотря на эвфемизмы, новое задание было ясно: ликвидация субъекта отменяется. Теперь надлежит оберегать его, как твою мать. Приручить, оградить от контактов со всеми прочими агентами. Нашпиговать дезой под завязку и спровоцировать на шаг, который навсегда дискредитирует и его, и русскую разведку. Свяжет субъекта «Буратино» по рукам и ногам. Чтобы земля под ним горела. Чтобы простой рабочий, оставив станок, выходил патрулировать свой подъезд, свою улицу, свой спальный район. Чтобы простая секретарша тут же, когда в офисе мелькнет кто-то, хоть одним родимым пятнышком на субъекта похожий, звонила куда следует. Чтобы из неизвестного героя смельчак превратился в зачумленное чудовище.

Короче, нужен скандал. И Господин Доктор предложил ей наводку – «несколько капель из горного ручья». Соответствовала ли эта наводка действительности или являлась дезой до последнего слова, Алиса не знала. И не хотела знать. Равно как и – почему Господин Доктор неожиданно передумал и приказал играть по новым нотам, более сложным. Она получила задание и должна его выполнить. «Отбой, Вискас, – сказала рыжеволосая, балансируя на металлическом двутавре телебашни. – Спускаемся. Теперь у нас другая партитура…»

Пока спускались, она продумывала дальнейшие действия. Дискредитировать противника – задача нелегкая, но в принципе выполнимая. Как говорит наш дорогой шеф, и борца сумо можно научить нырять за жемчугом. Эх, Чикатило уже поймали. А было бы здорово: списать на субъекта зверства престарелого душегуба! Но Вискас подсказал ей более крутой вариант – с террористами.

Вариант сорвался из-за самих же террорюг.

И вот теперь, после телефонного звонка в службу безопасности Смольного, шестеренки наконец завертелись. Рубикон перейден. Ставки сделаны. Мосты сожжены. Кости брошены. И т.д.

Зайдя за павильоны цвета старой фотографии, Алиса увидела в отдалении имитирующего праздное любопытство охранника. С независимым видом тот покрутился вокруг «опеля», потоптался, воровато оглянулся и постучал, прислушиваясь к рождающемуся из багажника звуку.

«Идиот, – мельком подумала Алиса. – Ладно там, сигнализация. А если „бомба“ должна сработать от прикосновения?» Охранник протяжно зевнул, раздраженно пожал плечами, сплюнул под колесо пустующей тачки и вернулся в Смольный.

Алиса шла не спеша, машинально стараясь не наступать на черные, сочащиеся мертвой водой трещины в асфальте и грустно склонив голову, чтобы никто из редких прохожих не разглядел блестящую в уголке глаза слезинку. Парковая сирень кивала ей вслед фальшивыми сердечками листьев. Ветер ласково шептал на ушко глупости, пытаясь отвлечь от печальных мыслей. Даже солнышко на мгновение выглянуло из-за туч, чтобы поднять девушке настроение. Но тщетно. Не смогло светило растопить сковавший душу лед.

Желтый, словно пораженный гепатитом, Смольный дворец прятался за липами, тополями и елями. Помимо цвета, было ещё что-то болезненное в этом здании. Наконец Алиса поняла: возведено оно в той же архитектурной манере, что и большинство российских санаториев для сановных, но безнадежно хворых пациентов. Впечатление довершали арки центрального входа, выстроившиеся в шеренгу редкими старческими зубами. Жизнь есть тлен…

Из высоких вращающихся дверей Смольного вынырнули два охранника и мимо памятника Ленину и клумб торопливо просеменили за ограду, к припаркованному «опелю».

Миша Струпов снова осторожно постучал по багажнику. Глухо, как в танке. А сигнал есть сигнал. Миша протянул старшему дежурному связку включенных в опись КПП ключей: не хочешь ли попробовать открыть?

– Открывай, – лейтенант Виктор Мотылин отступил на коротенький шажок.

Лейтенантом он был уже два месяца. Не то чтобы зазнавался, но субординацию блюл. А впереди сияла усеянная звездами лестница в небо: старший лейтенант, капитан, майор… И следовало не ловить ворон, а карабкаться, карабкаться и ещё раз карабкаться вверх.

А ведь на какие хитрости в поисках вероятного патрона не пускался юный золотушный лейтенантик! Об истории «вот мама посылку из села прислала, не изволите ли отведать, товарищ подполковник?» и вспоминать стыдно. История «а вот лейтенант Дрындин, напившись, про вас говорил…» тоже ничем хорошим не кончилась.

В общем, не везло молодому лейтехе. Может, потому, что харизмой не вышел? Худой, шклявый, болезненный – чуть сквозняк, чихает. Кожа дряблая, почти прозрачная. Волосы мышиного цвета. Издалека с шинелью сливаются. Пробовал покраситься, так потом пришлось наголо подстричься – застебали коллеги.

– Может, лучше саперов?

Миша, безрадостно моргая слипающимся глазами, переступил с ноги на ногу. В бомбу он не верил, но чем черт не шутит. Раз в год и «опель» взрывается. Червячком в животе юлил легкий мандраж. Глисты первыми покидают тонущий корабль…

– Двенадцатый звонок за месяц, – зло процедил лейтенант. – Я в Управлении появиться не могу, чтобы какая-нибудь зараза не подколола. И так за глаза нашу смену «Бурей в пустыне» называют. Открывай!

И отступил ещё на один шажок. Смерть страшнее позора.

Миша скорчил недовольную гримасу. И все-таки он понимал лейтенанта. И подозревал кое-что, о чем Виктор, слава Богу, не догадывался. Вот визгу-то поросячьего было б.

Мишка Струпов имел все основания полагать, что по крайней мере четыре из двенадцати анонимных звонков лежат на совести его брошенной подружки Зоси. Зося оказалась на редкость мстительной девкой. А тут опять о бомбе сообщили женским голосом… Ну, Зося, гляди, доиграешься.

– Эй, долго ты будешь в носу ковыряться?

Миша Струпов тяжело вздохнул и принялся по очереди тыкать ключами из связки в щель замка. Себя он утешал тем, что даже если внутри заряд и окажется, то взрыв произойдет по велению часового механизма, а уж никак не из-за того, что открыли багажник.

Вчера они с Андроном сняли двух подруг, привели в общагу. Под «Алазань» с водярой устроили по углам параллельный палкодром на панцирных ложах. А тут вдруг Инга решила своего жениха навестить. В три часа ночи. Дылда ревнивая. Ой, что было! Эх, жаль, теперь свадьбы не будет. А ведь Инга одна живет, в трехкомнатной хазе на Кораблях.

У Миши засвербили свежие царапины под формой. Хорошо хоть, не в харю вцепилась. Красотой своей Струпов дорожил. Перед зеркалом отрабатывал страстный взгляд. И регулярно получал нагоняи за неуставной роскошный чуб от начальства. А говорят, прибалтийки нрава холодного. Хрена тут холодного…

Ну а по большому счету, никакой бомбы в багажнике быть не должно. По полученным из отдела пропусков оперданным (спасибо Насте, надо б к ней с коробкой конфет, что ли, подвалить… хотя – не с конфетами к ней нужно, ох не с конфетами…), сочно-синий «опель» принадлежит оч-чень важному иностранцу, заявившемуся в экс-мэрию с весьма конкретным визитом к весьма конкретному лицу. Так что, скорее всего, там окажется дипломат с ворохом нигде не учтенных «гринбаксов», а никакая не бомба, – так кумекал сержант Струпов.

На седьмом ключе замок сдался. Поднимая крышку, Миша непроизвольно отвел глаза вбок, словно сварщик без щитка, и увидел вдалеке соблазнительную, заманчивую, притягательную девичью фигурку в салатного цвета пиджачке. Впрочем, Миша тут же про неё забыл, потому что повернулся к содержимому багажника. В багажнике оказалась не бомба и не дипломат с бабками, а человек. Голый по пояс. Связанный бельевыми веревками. С кляпом во рту. Человек мигал красными глазами, как сова, застигнутая врасплох фотовспышкой. Серая, грязная челка приклеилась к пухлому лбу.

Это был типичный альбинос, достойный представитель арийской расы. Разве что ростом не вышел.

– Ich bezahle jede Summe, egal wieviel, – жалобно заскулил связанный креативный директор фирмы «Опель», едва изо рта у него вынули кляп. – Solche Barbaren bei Bestechungsangelegenheiten brauchten sie schon einbisher mehr Feingefuhl? – стенал освобождаемый по мере того, как с него кольцами опадали веревки. Слезы унижения оставляли грязные дорожки на щеках. Белесые ресницы слиплись в лучики.

Витя и Миша на посулы ничего не отвечали. Знай себе, нахмурив брови, разматывали путы. Не столько по ментовской традиции («Проследуем в отделение, там разберемся»), сколько потому, что ни один, ни второй зи дойч не шпрехал, а веревки оказались зафиксированы изрядно мудреными узлами. Потянешь здесь – немец чуть не задохнется, потянешь тут… стоп, назад-назад.

Растеряны оба гвардейца были выше крыши. И маскировали обалдение подчеркнутой суровостью. Освободив иноземца, они немедля повели его в здание. Однако в вопросах собственности немец оказался предельно рационален и щепетилен и сперва плотно закрыл багажник. Потом порылся в карманах мятых брюк, вынул и сдавил брелок сигнализации. Тачка ответно пискнула, мигнув фарами. И только после этого досрочно освобожденный позволил увести себя под руки – шагать самому у него получалось не гуд. Ноги затекли, и тысячи бешеных муравьев под кожей нестерпимо кусались.

Стоило троице войти в Смольный, к «опелю» подошла давешняя, замеченная Мишей рыжеволосая красавица с глазами на мокром месте, без проблем открыла дверцу собственным ключиком и села за руль. Сигнализация галантно промолчала. Девушка тронула сцепление, повернула ключ зажигания. Немецкая машинка, как отлично выдрессированная немецкая овчарка, почуяв твердую руку хозяина, подобострастно заурчала. Из выхлопной трубы вылетело облачко тюлевого синевато-серого дымка.

Огненногривая незнакомка несколько секунд сидела не двигаясь, печально склонив прелестную головку, потом заставила себя вынуть из бардачка пять дискет и переложила их в сумочку с хромированными уголками. Бросив на бывший институт благородных девиц взгляд, полный неизъяснимой грусти, она отпустила педаль сцепления, нажала на газ и медленно укатила прочь, в загримированную тучами даль.

По первоначальному замыслу, Хутчиш должен был погореть на террористах. Отличный был план, не подкопаешься.

Под предлогом, что Алисе вдруг срочно понадобилось припудрить носик, Вискас вызвался бы её сопроводить до WC, а многотонный квартирант остался бы за столом с Рахидом-па-шой один на один. Спустя три минуты, после анонимного сигнала на закрытой частоте, база террористов подверглась бы дружескому визиту группы «Альфа». По закону гор абреки грудью встали б на защиту гостя. Спустя ещё девять минут с обеих сторон оказалось бы достаточное количество трупов, и в дальнейшем Хутчиш прочно должен был ассоциироваться с мусульманскими радикалами. Но – не случилось. Рахид-бек не к месту воспылал страстью, а у Шахерезады в запасе не нашлось подходящей сказки, чтоб остудить пыл сластолюбца…

Хотя, может, оно и к лучшему. Одно дело – пришить Хутчишу соучастие пусть и в громкой, но невыразительной террористической деятельности, и совсем другое – покушение на губернатора. Тут уж супермену станет не до установки Икс. Поэтому в ход пошли «капли из горного ручья», подсказанные Доктором.

А вот то, что Алиса снова угнала тачку, «опель» на этот раз, принадлежащий креативному директору по восточным территориям фирмы «Опель», было чистой воды самодеятельностью. Пошептавшись с Вискасом, наемники пришли к одному и тому же выводу: уровень случайно почерпнутой информации не оставлял им надежды выжить по завершении операции. Господин Доктор не миндальничает со свидетелями.

Поэтому, хошь не хошь, а чтобы уцелеть, начинай свою игру. Но не забывай до последней минуты изображать преданность. Лис преданность изобразила. А сейчас и Вискас с другого телефонного автомата подливал масла в огонь: трезвонил по всем экранированным дежурным телефонам, вплоть до ГАИ, и сообщал о маньяке, проникшем в Смольный.

Устранив суперагента, Господин Доктор сделает следующий ход и даже не заподозрит, что А и В ознакомились с информацией на дискетах. И даст следующее задание. А уж когда нужно будет спрыгнуть с разогнавшегося поезда, Алиса сумеет выбрать. Пусть и ценой никчемной жизни напарника-детектива. Вот только паренька жалко…

Поворачивая руль, девушка бросила прощальный взгляд на дворец. В холодном, пропоровшем тучи солнечном луче здание выглядело чистым до стерильности. Как выпотрошенный патологоанатомом и приготовленный к погребению покойник.

В это время дежурный лейтенант, наивно полагающий, что честь закрыть грудью амбразуру дота и спасти губернатора достанется только ему, испытывал в плечах приятный зуд. Словно кто-то большой и добрый, не снимая с Вити форму, уже прилаживает к его новым погонам звездочки. Вместе с сержантом они выяснили, что герр Хенкель, освобожденный ими из узилища собственного автомобиля, действительно является креативным директором фирмы «Опель». Что он действительно проживает в гостинице «Санкт-Петербург». Что у него действительно назначена неофициальная встреча с господином Терниным Д.В.

И, что самое главное, означенный герр Хенкель уже двадцать минут как находится в здании – о чем есть соответствующая запись в журнале.

Значит, маньяк связал настоящего герра и под его именем проник в Смольный.

Но докладывать начальнику охраны администрации Санкт-Петербурга лейтенант не спешил, хотя инструкция – вот она, пылинкой режет глаз.

В руках лейтенанта топорщил пахнущие ветхостью страницы схваченный с полки немецкий разговорник. Наконец-то пригодился. Перед лейтенантом раскачивался на стуле освобожденный капиталист и сквозь зяблый стук зубов выстреливал в молоко краткие немелодичные фразы. Сержант примостился на краешке стола, держа невостребованный стакан воды. Фриц оказался брезглив. В конце концов, именно его брезгливость убедила стражников, что перед ними подлинный герр. А вот кто сейчас на третьем этаже, в кабинете Тернина, – это ещё предстоит выяснить. Хотя поначалу они пошли ложным путем. Лампа в глаза герру, парочка пощечин герру, спарка «добрый следователь – злой следователь», то да се. Ну, кто старое помянет…

Кое-как, больше из жестов, чем из слов, но достаточно быстро дежурной охране удалось просечь, что, когда герр Хенкель, отправляющийся в Смольный из гостиницы «Санкт-Петербург», сел в подогнанный к ступеням «опель», его на родном языке окликнул некто. После чего герр Хенкель очнулся в багажнике, стреноженный по рукам и ногам.

Бесконечно счастливый, что ему наконец-то поверили, герр креативный директор хватал за руки и заглядывал в глаза сидящих – одного за столом, другого на столе – и пыхтящих беломором милиционеров. «Sie mussen mir helfen meine professionale Ehre zu retten!» – высокопарно умолял он. И от столь красивых слов тесная прокуренная дежурка превращалась в блиндаж на передовой линии фронта. Фронта борьбы за справедливость.

Над застеленной сиротским одеялом койкой набирала силу кантата о славе русского оружия. Гром победы, раздавайся! Лейтенант уже чувствовал себя увитым орденскими лентами, отяжеленным весом кольчуги из медалей. От манящей перспективы жестоко взопрели ноги. И некстати вспомнилось, что на правой пятке прорвавшийся носок грозит ноге волдырем.

Проверяя, правильно ли он все понял, Виктор полистал разговорник, спросил у герра Хенкеля: «Wie komme ich den Drezden Gallery?» – и изложил сержанту озаривший полушария план задержания маньяка:

– Надо Дмитрия Владимировича под каким-нибудь предлогом вызвать из кабинета!

Заявись маньяк в кабинет к кому другому, лейтенант бы действовал более прямолинейно, не слишком заботясь о жизни заложника. Однако с Дмитрием Владимировичем подобная фишка не катила. Как гласили разносимые пугливым шепотом слухи, можно было не только погон лишиться, но и головы.

– Надо, – не стал перечить сержант, оставляя при себе мнение, что не худо бы и начальника охраны оповестить.

– Вот и займись, – приказал лейтенант. – Как вызовешь, объявляй по громкой связи тревогу. А я на задержание.

Чтобы прибавить себе уверенности, Виктор снял со стены рябой матюгальник и повесил на грудь. Достал из кобуры табельный «макаров» и храбро загнал патрон в ствол. Герр Хенкель испуганно наблюдал за его манипуляциями. Испуганно, но с интересом: будет что потом рассказать Марте и киндерам. Виктор с пистолетом наголо вышел из помещения охранки. Солдат свободы.

И тут его барабанные перепонки подверглись массированной атаке тревожных сирен.

Не понял!

Каково же было сперва удивление, а потом и негодование лейтенанта, когда он узрел группу захвата в касках и с пластиковыми прозрачными щитами, просачивающуюся цепью сквозь трезвонящие благим матом аэропортовские прямоугольники металлоискателей. То прибыли бойцы с Литейного, 4.

Следом напирала толпа белозубых, коротко стриженых омоновцев. В серых рубашках с закатанными рукавами, с короткими модификациями «калашей» на корсетах бронежилетов. Омоновцы цокали металлическими набойками шнурованной кирзы, хищно вращали глазами и были готовы растерзать на кусочки растерянных штатных охранников Смольного в недорогих однотипных костюмчиках, с бирочками на правом боку – за то, что чуть припозднились и бригада из главка оказалась первой в очереди.

Какой-то руоповец воздел над головой ручной пулемет, словно реку вброд переходил, а перед ним и перед прочими руоповцами надрывали глотки и рвали поводки десяток овчарок. Их пасти пузырились, как яичница на сковородке.

Лейтенант кинулся к штатному охраннику, влекомый сверхзадачей затребовать доклад: почему, трах-тибидох, не доложили? Но по ноге пребольно проехались рифленым ботинком, и стало ясно, что сейчас не до докладов.

Такого столпотворения Смольный не видывал с октября семнадцатого. По толпе шарахались самые противоречивые версии происходящего. Кто-то пришел брать группу вооруженных рязанских скинхэдов, прибывшую в город под видом туристов, а кто-то – объявивших акцию протеста бывших сотрудников разведки ГДР.

Как водится, среди толпы обнаружились общие знакомые.

– О, Олежка, здорово! Какими судьбами?

– Какими-какими… Не слыхал, что ли? Обманутые распространители газеты «Правда на дне» Смольный оккупировали… Эй, ошалел? А ну не толкайся!

– Санек, черт лысый, куда прешь со своей бандурой? Осади назад.

– Лыжню!

– Леха, ты, что ли?

– А кто ж еще? Как всегда – впереди на лихом коне…

– Ну, тебя под маской и не признать.

– Не слышу!

– В маске, говорю, не узнал тебя!

– Не напирай, не напирай, всем по маньяку достанется!

– А вы че последними прибыли? Сигнал четырнадцать минут назад поступил!..

Руоповцы с омоновцами по пути в Смольный забились на ящик коньяка – кто окажется ловчей и первым возмутителя губернаторского спокойствия повяжет. Одной овчарке отдавили лапу, и она цапнула обидчика до крови, прямо сквозь высокий черный ботинок. Гимнастической лентой извивался бинт из походной аптечки. Воздух и стены вибрировали от лязга оружия, хриплых команд, грохота подошв и соленых шуток.

Дежурный лейтенант Виктор Мотылин постеснялся бежать обратно в караулку под натиском превосходящих сил союзников и поэтому решил скоренько возглавить атаку – главным образом, чтобы не быть затоптанным. Маловразумительных воплей из его матюгальника никто не слышал и не слушал, однако группы захвата с планировкой оплота власти знакомы не были и позволили местному увлечь себя. Вооруженная от придонных течений до пенистого гребня волна рванулась вверх по вишневой ковровой дорожке, к лестнице на второй этаж.

Двумя же этажами выше, в просторном, светлом кабинете Дмитрия Владимировича Тернина царили покой и умиротворение. Неярко серебрился, отражая дневной свет, добротно натертый паркет. Диван и кресла у стены были обтянуты белой материей. До революции кабинет, скорее всего, занимала классная дама.

Хозяин кабинета и тот, кто представился как герр Хенкель, неторопливо и с достоинством обсуждали возможность инвестиций концерна «Опель» в экономику города. Фриц говорил на ломаном русском.

Позиция немецкого гостя казалась простой и недвусмысленной. Фирму не интересовала перспектива возведения новых заводских корпусов где-нибудь в районе Гражданки. С другой стороны, высокие таможенные пошлины делали российскому автомобильному рынку для собранных за границей машин полный аллес гемахт. С третьей стороны, и «Фольксваген», и другие конкуренты всерьез планируют разместить дочерние предприятия на территории России. А о корейцах лучше и не вспоминать. С учетом всего вышеперечисленного совет директоров пришел к выводу, что концерн «Опель» не отказался бы получить в долгосрочную аренду, с условием обязательных переоборудования и модернизации, часть производственных площадей и мощностей Кировского завода.

Немец излагал свои взгляды пространно и с апломбом, кивая волевым подбородком в такт произносимому и характерным движением отбрасывая со лба русую прядь, – как человек, не привыкший к возражениям. Если требовала необходимость, отпускал приютившийся на коленях портфель и позволял себе лихо рубануть воздух. При всей решительности этих жестов ни лампа с зеленым абажуром на столе, ни телефон, выполненный под декаданс начала века, ни декоративный чернильный прибор ни разу не были задеты. Собеседник вряд ли мог это учуять, но портфель попахивал пенициллином. Дожди виноваты. В тайник просочилась вода.

Одет гость был в несколько широковатый дорогой пиджак, широковатую белоснежную дорогую рубашку и простые удобные джинсы.

Господин Тернин мог только позавидовать европейскому демократизму. Ему-то ежедневно приходилось носить костюм и галстук в любую погоду.

Позиция городской администрации, излагаемая устами Дмитрия Владимировича, выглядела не менее прозрачной. Городу нужны инвестиции. Однако вопрос с Кировским заводом можно решить лишь в Москве. И вынужденный, как это ни отвратительно, подчиняться столичным правилам, Дмитрий Владимирович мог бы поспособствовать встрече герра с нужными товарищами. Однако здесь предстоят расходы, размеры коих трудно пока определить…

Глаза чиновника кружили по выбеленному потолку, по белым, без всяких узоров обоям, по разложенным на зелени сукна газетам. Пухлый зад чиновника никак не мог притерпеться к недостаточной мягкости кресла и недовольно ерзал.

Как-то иначе предполагал будущую встречу Хутчиш. Мелковат оказался чиновник, простоват и бесхитростен. Или крепко маскировался.

– О, их понимайт! – добродушно прервал чиновника русый ганс. – Мой дедушка воевать на Остен фронт. Он рассказывать, что вы здесь все пьянитса. Шнапс! Я есть готов пить с нужный человек ведро шнапс!

Наконец Хутчишу удалось приблизиться к подлинной цели своего визита. На сегодняшний вечер у него планировалась жестокая пьянка – с сованием денег в декольте официанткам, с плясками на столах и битьем зеркал. Соучастниками этой пьянки должны были выступить несколько свежих приятелей – высокопоставленных питерских бюрократов. А уж во время пьянки Анатолий найдет возможность задать разомлевшему Тернину парочку вопросиков про «ленинградское дело» и название корабля.

И тут зазвонил телефон. Дмитрий Владимирович поморщился, как от ревматической боли. Ну не дают работать, прерывают становящуюся все более и более интересной беседу – несмотря на строгий приказ ни с кем не соединять.

– Алло… Да, я… Да, слушаю… Оставьте при себе ваши извинения, ближе к делу…

Теперь он выглядел действительно как настоящий большой начальник. На лбу сложились три морщины, брови стрелкой обрисовали направление главного удара. Острый нос выгнулся крючком.

Анатолий как бы невзначай положил ладонь на деревянный стол рядом с телефоном. Дерево – хреновый резонатор, но если постараться… И Хутчиш скорее не услышал, а почувствовал обрывок тревожного сообщения: «»Опель»… багажник… настоящий герр… маньяк… повод покинуть помещение…»

Не отрывая от уха трубку, закончившую связную речь и теперь только пикающую, Дмитрий Владимирович с полными испуга глазами повернулся к гостю. И чуть инфаркт не получил.

Как такое могло случиться? Секунду назад улыбчивый, радушный, фриц теперь смотрелся безумцем. Волосы всклокочены, рот оскален, из уголка рта на стол потекла ниточка ядовитой слюны. А глаза!..

Зрачки гостя заблестели волчьими ягодами. Он наклонился к не занятому трубкой уху чиновника и жарко зашептал, царапая мочку резцами:

– Без глупостей. Ты так похож на Филиппа Киркорова. Я ненавижу Филиппа Киркорова. У меня в портфеле восемь динамитных шашек. Сейчас мы медленно-медленно встаем и медленно-медленно выходим из кабинета.

Хозяин кабинета почувствовал, что от гостя исходит тонкий запах тлена. Или это от портфеля?..

Не столько упоминание о динамите, сколько сравнение с мужем женщины, которая поет, выбило у Дмитрия Владимировича паркет из-под ног. Он полностью потерял волю к сопротивлению. Он медленно-медленно поднялся из-за стола, позволил маньяку положить руку на свое плечо и, влекомый им, медленно-медленно пошел к двери.

Дверь бесшумно, как во сне, медленно-медленно отворилась. В приемной секретарша, встретившаяся взглядом с «немцем», осталась сидеть, открыв рот и прикипев сведенными судорогой пальцами к кнопкам Alt, Del и Ctrl на клавиатуре. В коридоре было пусто. Лишь в отдалении приостановились перекинуться сплетней две дамы, судя по прическам – из роно.

Восприятие чиновника обострилось до предела. Он подумал (и тут же поверил в придуманное), что в портфеле маньяка помимо динамитных шашек хранятся не отмытые от крови хирургические орудия убийства. Дмитрий Владимирович живо представил стальной блеск скальпеля и зубастость пилы для отделения хрящей. Боже мой, подумал чиновник, не схожу ли я с ума? Выходец из глубинки, он суеверно считал, что сумасшествие заразно. И в этот момент закулисная часть его сознания фиксировала один за другим проявляющиеся симптомы: вот померещилось, что ковровая дорожка какая-то не такая, вот показалось, что стены гораздо темнее обычного, вот ноги не слушаются… А лечебница-то совсем рядом – пешком дойти…

Прапорщик подвел бюрократа к укрытой вишневым ковром лестнице с алебастровыми перилами. К сожалению, дорога была отрезана, ибо снизу вверх селевым потоком поднималась волна разномастных групп захвата. Все хотели спасти губернатора, все хотели отличиться.

Анатолий увидел их. Они увидели Анатолия.

Точнее, Анатолий оценил только авангард атакующих: пластиковые щиты и каски. Остальное ему открыли звуки. Любой мало-мальски обстрелянный солдатик по выстрелу узнает оружие. Наш же прапорщик умел различать виды вооружения и по другим звукам. «Калашникова» всегда выдает характерный скрежет затвора и особый скрип ремня. Гулкий, сухой звук удара прикладом ручного пулемета по перилам также трудно спутать с чем-либо. Исходя из этого сольфеджио, прорваться сквозь ряды нападающих Хутчишу не светило.

Находящегося в первых рядах дежурного лейтенанта, как прикладом в лоб, ударила мысль: что, если не он… не сейчас… то медалей не хватит… И как резаный завопил в матюгальник:

– Ахтунг, ахтунг! Хенде хох!

На этом его словарный запас иссяк. Но звук подхватило дождавшееся своего эхо и разнесло по зданию. А далее сквозные галереи и коридоры Смольного наполнил бешеный лай овчарок. Преследователи оскалили клыки. В глазах запылал азарт погони.

Хутчиш недовольно прикинул обстановку. Его подставили. Подставили Алиса и Вискас. А ведь такая приличная девушка! Нет, он нигде не прокололся, его именно подставили. Это было ясно из обилия разномастных эмблем, бликующих на петлицах и рукавах серых и пятнистых форменок, словно кто-то забрался на колокольню Смольного собора и отбацал на колоколах пожарную тревогу.

Значит, бедный г-н Тернин был здесь ни при чем. Совсем ни при чем. Ничего он не знал ни про «ленинградское дело», ни про корабль. Рыжая все выдумала, чтобы заманить прапорщика в западню. Жаль.

Опять драпать. Когда ж это кончится? Нет, ей-богу, лучше б я в Севастополь…

Хутчиш легким пинком послал чиновника вниз по лестнице, а сам что было сил рванул вбок по коридору.

Коридор тянулся вдаль бесконечно. Металлические номерки на каштановых прямоугольниках дверей едва успевали подмигивать. Как кстати он прихватил из тайника портфель! Преследователи вряд ли готовы к тому, что преступник будет уходить по воде.

– Извините, девушки! Да-да, именно что горит… Сидите-сидите, мне вон туда. А как же, конечно, назначено…

Секретарши испуганно захлопывали раковины пудрениц. Одна вроде ничего, смазливенькая.

Хутчиш не рискнул искать схорон на территории городского правительства – нишу там какую за статуей или каморку на чердаке. Не людей опасался, собак. Собаки – удар ниже пояса. Собаки – это нечестно. Я так не играю.

– Партизанен, сдафайся! – неслось следом мегафонное эхо. Лейтенантик гнался по пятам за орденом.

– Ради Бога, простите, здесь у вас так душно. Ради Бога, не обращайте на меня внимания, я только открою окно, какая вам разница, кто я и откуда, меня здесь уже нет.

Окно во внутренний двор предъявило Анатолию несколько строительных вагончиков. Трактор с перебитой гусеницей, застывший подбитым танком. Экскаватор, похожий на искореженную прямым попаданием зенитную установку. Анатолий сиганул в песчаную кучу. Какой у вас неудобный подоконник. Любопытно, каким образом благородные девицы до исторического материализма втаскивали внутрь ухажеров? На связанных узлами простынях, или из состриженных кос веревки вили?

– Фойер!

Лейтенант вспомнил в громкоговоритель ещё одно подходящее слово, узрев из окна сумасшедшего футбольного болельщика, драпающего во всю прыть, как школьник с уроков, и размахивающего портфелем.

Бойцы из групп захвата оказались доками в иностранных языках, и за спиной Анатолия заплясали песчаные фонтанчики. Пули зарикошетили о стальные плоскости строительной техники. Охотники рискнули – и кулями посыпались вниз. Ловить так ловить. Под рифлеными ботинками зашкворчал гравий. Пуля высадила лобовое стекло трактора. Под одним бойцом проломилась серая от дряхлости доска, перекинутая через канаву. Пуля проколола маслянисто-зеленый бок вагончика. Один из бойцов влип в теплую лужу незастывшей смолы. Пуля сбила гребень засохшей грязи в оставленной экскаватором колее. Пуля рассекла пустую бутылку из-под портвейна.

Легко преодолев несколько траншей и куч щебня, Хутчиш перемахнул через полутораметровый забор. Оставил на песчаной, шириной в десяток метров, полосе всего лишь восемь шагов. Вдохнул манящую сырость открывшейся обозрению Невы. Не задержал взгляд на качающейся невдалеке от берега плоскодонке с рыбаками. Нырнул в непрозрачные, цвета кока-колы, воды.

И не увидел, как под плоскодонкой вдруг вздулся огненный пузырь и поглотил рыбаков, целящихся из скорострельных удилищ в преодолевающих забор преследователей.

Вращаясь и оставляя за собой дымный след, на территорию Смольного прилетел огрызок весла; левая уключина, раскаленная добела, разбила грязное окно в сборочном цехе неподалеку расположенной мебельной фабрики.

Тела любителей порыбачить летним деньком так никогда и не нашли. Да никто и не искал.